Отмычка

Энши невольно скривился.

Тем временем попытки Ганса что-то представить стали походить на потуги в уборной: он хмурился, дулся, краснел… И всё без толку. За время устроенной императором проверки Энши успел размяться, поупражняться с мечом – тщательно убедившись, что его за этим делом не застанут, – ещё раз вкусно поесть, выспаться, подобрать себе коня и запасной комплект одежды в дорогу. Лишь после того, как к императору вбежал очередной загнанный посыльный с небольшой запиской в руке, Энши сжалился:

– Эй, Ганс, скажи «разрешаю» и подумай об огне.

Паладин оглянулся устало и хмуро – к Энши он относился плохо, помня о дерзости во время ритуала, – но всё же подчинился. Вскинул подбородок и гордо произнес:

– Разрешаю! Огонь!

Энши усмехнулся. «Подумай» для Ганса оказалось тоже нелегкой задачкой. Но ничего не сказал: по венам, даря душе долгожданную радость, разлилось знакомое, родное и такое драгоценное тепло.

Глава 2

С мечтой обратить в пепел императора, Ганса и весь дворец сразу пришлось распрощаться: разрешения с трудом хватило, чтобы зажечь единственный в комнате факел. Энши ядовито предложил вместо «Огонь!» орать «Костер!», а лучше сразу «Пожар!» – глядишь, сработает. Но обрадованный успехом Ганс не слышал: поспешил с докладом. Несколькими минутами позднее Энши с кислой миной зажег ещё три факела и пожертвованный ради великой цели стул.

Император был в восторге.

Ганс гордился проделанной работой и восстанавливал дыхание после проклятой скороговорки «огонь-огонь-огонь». Если так пойдет дальше, от исполнения клятвы Энши гарантированно получит только головную боль.

– Эй, Величество, – вмешался он в пафосную похвалу, – далеко тащиться-то?

Ганс яростно засопел, но хвататься за меч не стал. За время тренировок он стал спокойней. Может быть, даже смирился. Император на мгновение задумался:

– Гонцам нужно два дня и ещё ночь на зачарованных конях. Но погода подводит, дорогу размыло, а жрецов достаточной силы мы не найдём – ритуал потребовал слишком много. Прямой путь закрыт: мост восстанавливают так быстро, как могут, но вы ждать не будете, возьмете чуть на восток и переправитесь по деревенскому мосту. Оттуда срежете через лес Фреи. Тропа выведет на основной тракт уже близко к…

– Так сколько? – перебил Энши, которого все эти подробности волновали мало. – Остальное Гансу расскажешь.

– Четыре дня. Если повезет – меньше, – разом похолодевшим тоном отсек император, Энши довольно осклабился. Пусть это была лишь слабая отдушина, пользоваться своим положением с каждым мигом нравилось бессмертному всё больше и больше.

– И скоро выходим?

– Сейчас. Как только я закончу разговор с Гансом. Тебя он не касается, можешь идти седлать лошадей.

– Ганс пусть седлает. Я пойду поем, пожалуй. Чесать языки вы любите, времени точно хватит.

– Ваше Величество, позвольте… – выдержка Ганса всё же дала сбой, но император снова прервал его:

– Скажи мне честно, Энши, ты тянешь время?

Император смотрел пронзительно, хмуро, пытался давить, как привык давить на своих подчиненных. Ганс передернул плечами и отошел сам. А Энши принял игру в «гляделки», снова легко одержал победу. Усмехнулся:

– Зачем мне это, Величество? Быстрее закончу – быстрее получу свободу, которую ждал столько лет. Справедливый властитель империи Нэш ведь держит своё слово? Верно?

Взгляд Энши стал тяжелее, и глаза императора метнулись в пол. С огромной задержкой он заставил себя процедить:

– Я сдержу слово, не сомневайся. Ганс, за мной! Для тебя есть отдельные распоряжения.

Паладин поклонился и последовал за господином верной шавкой. Только хвостом не вилял. Прекрасный легко управляемый инструмент, в работе которого император не сомневался. Наверняка для юнца это первое поручение. Из тех, которые провалить нельзя во имя чести, гордости, имени рода или другой ерунды.

Энши дождался, пока стихнут шаги, прикрыл глаза, глубоко вдохнул, стараясь поймать внутри себя хоть какие-то отголоски пламени. Щелкнул пальцами. В воздух взлетело несколько искр, за ними – тяжелый вздох.

Как и думал Энши, ритуал провели с ошибкой. Он ждал этого: император не маг, жрецы – тем более. Да, ведущая хор была сильна и уверена в себе, но без знаний сила почти бесполезна. Просто следовать записанным на бумаге шагам мало. Сложная структура ритуалов – это хитрая вязь Изнанки. Кружево узора, в котором каждая нить обязана верно тянуть другую. Один ритуал – иногда годы расчётов, точно влитая сила и воля, подобная острию копья.

Но бывшая правящая династия не зря столько лет держала в руках всю власть. Они изучали Изнанку веками, нашли общие пути, закономерности, которые не нарушить. Последние маги пламени превосходно обучали своих детей и писали для них книги, следуя которым, фатальной осечки избежит даже блаженный или дурак. Императору повезло: вместо ещё одного ключа ошибка дала в руки Энши всего лишь ржавую отмычку.

***

Ганс хранил гордое молчание, всем своим видом выказывая презрение. Начищенный нагрудник отливал угрюмой серостью под стать погоде, кольчуга бряцала высокомерно и раздраженно. Что уж говорить о напоказ нахлобученном шлеме. Интересно, сколько паладин так протянет. По мнению Энши, доспехи вообще плохо подходили для походов. С другой стороны, семьсот лет назад вместо нагрудника, кольчуги и кожи были страшные вёдра – и ничего, воевали. С магами воевали, а не просто тыкали друг в друга железом.

Прошло часов пять. Сумерки спускались незаметно, тучи сгущались, плевались в путников мелкой моросью. Но к ночи, без сомнений, стоило ждать сильнейшего ливня.

Лёгкая гнедая Энши бодро чавкала копытами по размытой дороге, чуть обгоняя упрямо бредущего позади тяжеловоза. Серый Рыцарь уже устал от рыси и теперь потихоньку сбавлял шаг, стараясь, чтобы этого не заметил дремлющий хозяин. Ганс время от времени встряхивался, подгонял коня и снова проваливался в полусон.

Тракт был практически пуст.

За всё время путникам встретилось от силы человек десять, таких же мрачных, как погода. Они кутались в плащи, косились на паладина и на всякий случай жались к обочине. Но вся эта мрачность не могла испортить настроения Энши. Холодные капли, бросавшиеся в лицо! Злой, пронизывающий ветер, рвущий плащ! Жизнь! Жизнь почти такая, какой должна быть, воспоминания о которой за века заточения покрылись толстым слоем черной пыли. Энши радовался, как ребенок! Поначалу и вовсе пустил свою кобылу галопом, а потом стоял и ждал, когда его нагонит ругающийся на чем свет стоит Ганс. Ругался он тоже забавно: сам толком не умел и явно кого-то копировал.

Общество паладина не портило настроения. Хотя Энши понимал, что императорское желание скрыть существование магии здорово сыграло на руку: помогло убедить, что в дополнительном конвое необходимости нет. Тут и Ганс получил свою долю лести. Паладин чуть не лопнул от гордости, когда Энши старательно убеждал императора, что рядом с таким образцовым воином кто-то ещё просто не нужен.

Император сдался.

Десять человек сопровождения остались в замке. А Энши получил возможность наслаждаться позабытыми радостями, не отвлекаясь на лишних. В отличие от Ганса, его не волновала угроза с севера. Нет, он не желал уничтожения людям и действительно собирался помочь, но причин спешить у Энши не было вовсе. Наоборот. Чем больше у него будет времени, тем лучше. Время – гарантия успеха в поисках человека, который и станет «отмычкой». Алчного, сообразительного, далекого от императорского двора, а ещё лучше – от закона. Того, кто ради силы пойдет на многое и ради неё же не предаст. Жаждущих силы среди людей много, но под строгим надзором Ганса будет сложно незаметно расположить к себе хотя бы одного. Одного подходящего.

Дождь застиг врасплох.

Обрушился непроницаемой стеной, вмиг промочил до нитки и заставил свернуть с тракта к чудом замеченной среди деревьев сторожке. А может, и не сторожке вовсе. Старый сруб покосился от времени, зарос мхом и насквозь пропах плесенью, но в нем было суше, чем снаружи.

Путники вошли внутрь прямо с конями: единственная комната оказалась достаточно просторной. Из мебели – полуразвалившаяся печь да свалка догнивающей травы в углу. В пустые окна хлестал дождь. Заколотить их, увы, было нечем. Зато рядом с печью нашлась вязанка дров, хоть как-то поднявшая настроение.

– Жизнеутверждающе, – чихнул Энши, оглядывая их временное убежище. Простуда была ему не страшна, зато от вони свербело в носу. – Может, до города?

Ганс ответил своим коронным презрительным взглядом, но в этот раз отмалчиваться не стал:

– До городских ворот не меньше часа рысью, господин. Дорогу размыло, дальше собственного носа не видно ни зги. Лошади устали. Как вы, наш почтенный спаситель, хотите добраться? Нет уж. Переночуем тут.

– Как скажешь. Мне-то без разницы, за твоё здоровье волнуюсь, – Энши присел на корточки у кучи травы и поворошил её валявшимся рядом прутиком. Откуда-то выпала откормленная мокрица и тут же в панике заползла обратно в гниющий мрак. – Мда.

Глаза, хоть и привыкшие к темноте, уже с трудом различали очертания печи напротив. В углу раздался треск, плесневелые бревна на мгновение осветились вспышкой десятка искр. Но огонь так и не появился – рассерженно зашипел на отсыревших дровах. Ещё раз. И ещё…

– Может, лучше я, – предложил Энши и поморщился на демонстративно протянутый кремень: – Нормально, а не так.

– Указом Его Императорского Величества я не должен позволять вам тратить силу на пустяки, господин, – Ганс даже подбородок вздернул и по струнке выпрямился, как на докладе. – Ведь именно от ваших сил зависит успех похода.

– А-а… Ну, раз так, желаю удачи.

Энши отошел к присмиревшей кобыле, заставил её лечь и прислонился к теплому чуть дрожащему боку. Брёвна сруба в очередной раз осветил жиденький сноп искр.

Темнело.

Вскоре редкие злые вспышки стали единственным источником света. Кобыла перестала вздрагивать, Энши притерпелся к вони и задремал. Тем более вблизи окна лучше чувствовались запахи лесной свежести. Через некоторое время подошел и, чуть помявшись, тихонько опустился рядом Ганс. Его трясло от холода так, что дрему разбивал звон кольчуги. Энши вздохнул и открыл глаза, хотя это мало что изменило. Окружающий мрак уже казался густым, ощутимым.

– Ну?

– Разрешаю, – послышалось через дробный стук зубов. – Огонь.

Энши усмехнулся и щелкнул пальцами. Умело сложенные полешки занялись как сухие, треща в объятьях танцующего на них пламени. Ганс подсуетился, положил рядом ещё несколько, чтобы подсохли.

– А оно не погаснет?

– Обижаешь, – усмехнулся Энши. – Доставай лучше еду. Я голоден.

– Как будет угодно, господин, – Ганс действительно полез в седельные сумки. – Изволите что-то определенное? Хотя выбор, признаться, невелик.

– Ты назло?

– Простите?

– Это твое «вы», «изволите», «господин»… Мне думается, мы сработаемся лучше, если будем на ты.

– Мне запрещено вести с вами пустые беседы. Я должен выполнять все ваши приказы, если это нужно. И выполнять свой долг как Ключ.

– А со скуки не сдохнешь?

– Не стоит беспокойства. Кроме того, не сочтите за грубость, я не могу сказать, что хочу…

– Я вот сдохну.

Вместо ответа Ганс укрепил над огнём уже наполненный водой котелок. Энши вздохнул и подошел ближе к родному теплу. Мрак отступил, дождь и ветер холодили спину, но их шум необъяснимо добавлял уюта.

– Значит, ты выполнишь любой мой приказ?

– Только если это необходимо, чтобы исполнить долг.

– Ага… Тогда вот тебе приказ: общайся со мной нормально. А то у меня, это, настроение испортится. А вместе с ним и магия. Как там? «Ведь именно от моих сил зависит успех похода».

– Но…

– Чего-то не понял?

– Как скажешь, – процедил Ганс.

И снова повисло молчание. Не сказать, что это было плохо. Но за годы заточения некогда жизнерадостному и общительному Энши тишина надоела, пожалуй, больше всего.

Тем временем по просторной комнате разлились запахи еды. Ганс снял с огня густой суп, разлил по чашкам, разложил на расстеленной у костра скатерти заранее нарезанные ломти хлеба и чуть подвявшую зелень. Широким жестом пригласил к столу, хотя сам браться за еду не спешил: сначала отмыл под дождем котелок и снова повесил над огнем уже с вином. Тёплое красное вино в такую погоду как раз кстати.

Да уж, потрясающая забота от паладина.

Чтобы выходец из знатного рода сам кашеварил? Без возражений и спеси? Энши с самого начала удивило, что с ним не было оруженосца. Но вряд ли знать так сильно изменилась за последние столетия. Скорее уж Ганс был ей чужд и не чужд одновременно. Знал этикет, но не чурался простой солдатни?  Может быть, в детстве его отправили «своими глазами узреть простой люд». Когда-то существовал знатный род с подобным обычаем.

Спрашивать Энши не стал. Наблюдал. Тоже молча. Похлебка вышла наваристой и сытной. Единственным, что портило аппетит, была все та же тишина. Но, на радость Энши, вскоре стало неуютно самому Гансу:

– Я могу спросить?

– Спрашивай, – чуть удивленно пожал плечами бессмертный, обрадованный хоть каким-то движением.

– Скажи, за что тебя взяли под стражу? Ты хоть и хам, но не душегуб, это точно. Клейма вора на тебе тоже нет.

– А просто так, по-твоему, не сажают? Неугоден был, вот и подарили… Ха! Браслеты.

– Грязная ложь. Его Императорское Величество славится своей справедливостью и честностью. Он никогда не стал бы…

– Ага. Невинный агнец, знать не знающий игр в политику.

– Без сомнений это так! Его не стоит равнять на других властителей, прогнивших от власти.

Энши рассмеялся:

– Интересно, что ты скажешь, когда этот ваш образец чести не сдержит данного мне слова, а тебя убьёт ни за что. Как лишнего.

– Я не намерен слушать подобный бред.

– Конечно. Ты верная пешка. Глухая и слепая к чему надо. Небось ещё и знаешь императора с детства, рос и видел, какой он лучезарный и светлый. А, Ганс? Таких разменивают первыми, чтобы ты знал. Мясо из вас хорошее, а вот дойти до другой стороны доски и стать полезными ума обычно не хватает.

– Подлец. Если бы не твой статус, ты был бы мёртв.

Энши снова рассмеялся. Он прекрасно видел, как Ганса трясет от ярости, видел, чего стоило ему сдержаться, убрать руку с эфеса. О, Гансу совсем не понравилось, куда увел беседу заданный из простого любопытства вопрос. Бессмертный же, наоборот, – ликовал. Шанс сломать игрушку императора выпал неожиданно быстро. Нужно лишь сделать небольшую засечку, незаметную трещинку – и в нужный момент Ганс сам ударит по ней со всей силы.

– Тогда скажи мне, Ганс, если Величество тебе так доверяет, почему ты не знаешь, кто я?

– В этом просто нет необходимости.

– Ты хоть раз бывал в темницах?

– Разумеется. Я имел честь присутствовать на допросах и…

– Ты хоть раз видел там меня?

Ганс запнулся. Нахмурился. Как-то по-лошадиному тряхнул головой:

– Прекрати перебивать, сделай милость. Должен признать, это сильно меня раздражает.

– А меня раздражает пустой трёп. Ну?

– Нет, я не видел. Возможно, ты попал в тюрьму после того, как я был там последний раз. Возможно, тебя просто держали где-то ещё. Я не обязан знать в лицо весь прогнивший сброд из подземелий.

– Серьёзно? Тогда как ты объяснишь магию?

Но в этот раз засмеялся Ганс. Смеялся от души, даже покровительственно хлопнул Энши по плечу:

– И всё-таки ты мальчишка! Хотя на вид почти мне ровесник! Сколько тебе? Ну нету магии, не существует, смирись. Силу дал тебе ритуал, ты просто смог её принять. Сестра, конечно, все эти тонкости лучше расскажет. Я понимаю, ты из простых и вырос на сказках. Но пора ведь взрослеть. Все чудеса этого мира творят нам жрецы.

– Тогда, – Энши с ледяным спокойствием переждал веселье, – скажи, хоть один жрец управляет пламенем? Ты вообще в курсе, кто такие жрецы? Раз уж сестра у тебя из них.

– Жизнь – это особый, великий дар. У него есть своя сила, свои законы, Изнанка. Жрецы способны видеть сквозь мир, спускаться глубже к его основам и…

– И при чем здесь пламя?

– Я просил не перебивать меня!

– Огонь – одна из четырех стихий. У него есть имя. И без имени с ним не управиться. Изнанки для этого мало. Нет и никогда не будет жреца, способного контролировать пламя: только маги. Что ты скажешь на это?

– Скажу, что давно пора спать. Нас ждет тяжелый путь. Каждую крупицу отдыха стоит использовать для отдыха, а не пустых разговоров.

С этими словами Ганс поднялся, расстелил покрывало и отвернулся к огню.

Глава 3

Умытое ливнем утро ворвалось в сон многоголосьем птиц. Лес будто сошел с ума: щебетал и кричал, стрекотал и пел на все лады, бросаясь в глаза бликами солнечного света. По промокшему и давно растерявшему весь уют срубу плыли запахи еды пополам с плесенью.

Ганс уже проснулся и готовил завтрак. Энши наблюдал за ним из-под полуприкрытых век, стараясь по выражению лица уловить, какие мысли занимали паладина. Оставил ли ночной разговор какой-то след? Ганс чихнул, заставив вздрогнуть от неожиданности, негромко выругался и скосил глаза на Энши:

– Скажите, сколько ещё вы… ты будешь дремать? Позволю себе напомнить: мы торопимся. И от нашей скорости зависят жизни многих людей.

– Да-да… уже бегу, – зевнул Энши, от души потягиваясь. – Что на завтрак?

– Боюсь, наш рацион весьма однообразен. – На знакомый отрез ткани встала миска похлебки. В этот раз без зелени: компанию блюду составили лишь криво отрезанный ломоть хлеба и плохое настроение Ганса.

– Что, не выспался? Мои слова зацепили, да?

– Я прекрасно выспался, – отрезал Ганс, – не сочти за грубость, но твои слова – глупые детские обиды. Тебе не хватает воспитания.

– О? Зато умом не обделили.

Паладин скрипнул зубами, явным усилием заставил себя промолчать и еще больше налег на еду. Пока Энши заканчивал – назло без всякой спешки, – Ганс успел свернуть стоянку, вывести лошадей и закрепить сумки. Теперь он стоял над душой, красноречиво буравил взглядом затылок, портил всякое удовольствие и вкус. Энши вздохнул и подчинился, опустошив оставшиеся полтарелки чуть ли не разом.

Путь до небольшого городка, который должен был встретить их прошлым вечером, вновь сопровождался хмурым молчанием. Но вовсе не тишиной. Лес и не думал умолкать; только-только начавшая подсыхать грязь все так же чавкала под копытами, а настроение с каждым вдохом взлетало выше и выше. Уже спустя несколько мгновений Энши выкинул из головы и Ганса, и прочие мысли. Внимательные глаза ловили все краски, все детали от деловито суетящихся насекомых и запутавшихся в зелени ярких точек цветков до птиц и зверей. Каждая струнка души пела знакомый мотив: как же Энши скучал! Скучал! Скучал!

Лес закончился неожиданно, тропа влилась в широкий тракт. Еще несколько минут, и его будто обрезали городские ворота с доблестно спящим на посту единственным стражем. Энши усмехнулся, услышав, как зарычал оскорбленный этим зрелищем паладин. Серый Рыцарь без понуканий ускорил шаг и замер в паре локтей от похрапывающего бедолаги. Всякого рода проверки и досмотры в этом краю, очевидно, были редки. Прошло несколько долгих мгновений прежде, чем страж ощутил надвигающуюся угрозу, подскочил и вытянулся по струнке.

Ганс навис над ним, гордо сияя новым нагрудником. Энши остановился рядом, с интересом прислушался, но почти сразу поскучнел и зевнул:

– …долг каждого, кто поклялся верой и правдой служить Империи Нэш! – вдохновенно, искренне веря в собственные слова, заливал Ганс. – Потому каждый из нас, принимая пост, должен ответственно…

Энши снова зевнул, куда шире, и сочувственно посмотрел на служивого. Мало того, что глупо попался, так ещё и отчитывает наивный юнец. Надо как-то спасаться, а то эта речь растянется до полудня:

– Эй, Ганс! – Паладин вздрогнул, сбившись на полуслове, и недовольно обернулся. – Позволю себе напомнить, мы торопимся. И от нашей скорости зависят жизни многих людей.

От щедро добавленных в утренние слова медовых ноток Ганса аж передернуло. Спорить он, само собой, не стал. Даже как-то смутился:

– Ты прав. Но я обязан сообщить десятнику о…

– Да сообщай, кому хочешь! Только сначала найди мне горячую ванну и нормальный обед.

Ганс нахмурился, но кивнул и первым пересек границу города. О входной плате стражник даже не заикнулся.

Император щедро предоставил Гансу бумагу, при виде которой каждый корчмарь кланялся в пояс, тщательно пряча в глубине глаз острое желание побыстрее избавиться от нежданных гостей. Слово, бережно хранимое украшенным восковой печатью свитком, а также цвета личной гвардии императора открывали перед Гансом и Энши двери любого постоялого двора. В первую очередь перед Энши. Только здесь, в городе, бессмертный с удивлением осознал, что волей обстоятельств получил все привилегии господина из высшей знати и, что гораздо веселее, никак иначе в сопровождении Ганса его не воспринимали. Встреченные на пути солдаты отдавали честь, будто не замечая отсутствие герба на одежде; торгаши лебезили и растекались в напускной готовности служить любым желаниям «молодого господина», а слуги выполняли поручения с удвоенной тщательностью.

Глупо упускать такую возможность развлечься.

Когда Ганс остановился у местного постоялого двора, спешился и передал поводья подскочившему мальчонке, Энши манерно передернул плечами:

– Мне не нравится.

– Э… Прости, что? – на лице обернувшегося паладина читалось искреннее изумление. Уж от кого-кого, но от бывшего заключенного он капризов явно не ждал. Да еще и после холодной мокрой ночи в покрытом плесенью срубе. – Там у ворот ты распорядился об обеде и ванной. Уверяю, здесь всё найдется. Будь добр спешиться.

– Я же сказал: мне не нравится, – Энши дернул поводья, вырывая их из рук ошалевшего Ганса. К чему придраться, он даже не стал задумываться, сразу начав с того, что первым увидел: – «Домашний очаг» – что за название такое? Раз уж я такой важный, требую к себе соответственного, а не домашнего отношения.

– Будет тебе, – сдержанно зарычал Ганс, – и отношение, и почести. Всё как надо. Слезай, говорю.

– Нет. Поищем другой.

– В этом городе только один постоялый двор.

– Значит, поищем просто дом.

– Мы станем терять драгоценное время из-за названия?!

– Пф. Не только. Здесь два этажа, мне комфортно на третьем! А само здание ты видел? – Энши обвиняюще указал на стены дома, заботливо покрашенные самое позднее месяц назад. – Вон там, у рамы второго окна неровно лежит краска! А если внутри еще хуже? Я уже вижу: занавески совершенно не гармонируют со стенами. Безвкусица! И ты хочешь, чтобы я провел в этом доме не меньше трёх часов?

У Ганса нервно дернулась бровь. Небольшая площадь тем временем быстро заполнялась народом: капризы богатеньких сынков – зрелище, любимое многими. А уж Энши позаботится, чтобы концерт местным запомнился. На свою беду уже потерявший терпение паладин попытался сдернуть «капризного ребенка» с лошади, но Энши только того и ждал. Нервно переминающаяся с ноги на ногу кобыла охотно подчинилась и встала на дыбы. Копыто гулко ударило о стальной нагрудник, толпа подалась назад, Ганс с шипением отшатнулся. Надо же. Иной бы после такого вообще не встал.

– Вы совсем сдурели, ваша милость?! – от ярости паладин перешел на какой-то особый сорт вежливости, вызвавшей у Энши тошноту. – Я последний раз прошу вас спешиться! Иначе Его Императорское Величество узнает…

– Что ты едва меня не покалечил, дёрнув с лошади?

Ганс подавился вдохом, недвусмысленно натянул шлем и попер вперед. Толпа, хоть и снова отпрянула, заметно повеселела, предвкушая, как «богатейке» надерут уши. Энши быстро огляделся и криво ухмыльнулся: среди простых зевак мелькнула парочка откровенно бандитских рыл. Что же, концерт можно считать удавшимся! Не дожидаясь, когда Ганс сделает последний шаг ко всеобщему веселью, Энши легко спрыгнул на землю и невозмутимо перекинул ему поводья:

– Ладно, не кипятись. Так и быть. На обед утка в яблоках! Эй, хозяин! Распорядись приготовить мне любую комнату на втором этаже. Сначала я хотел бы привести себя в порядок – пусть поторопятся с горячей водой!

– С-сию минуту, г-господин… – заикаясь, проблеял бледный, как полотно, мужик и рявкнул на стоявшую рядом дородную деваху, чтоб выполняла.

Но переступить порог Энши не дали: в проходе, чуть наклонив голову и буквально сверля бессмертного любопытным взглядом, стояла малышка лет семи. И когда взрослые вознамерились войти, даже не подумала податься в сторону.

– А дядя смешной! – звонко возвестила она на всю улицу, чуть шепелявя из-за зажатого за щекой леденца. Несчастный трактирщик посерел и икнул. Но девочка ничуть не смутилась: – Выглядишь как братик, а глаза как у дедушки были! Держи!

Энши задумчиво прокрутил в пальцах тонкий прутик с остатками леденца и оглянулся на нырнувшую в толпу девчушку: