МирЭМ

Вымотанный Владислав, обжегшийся крапивой, беспомощно стенал, завалившись на кровать одетым, корчился от боли.

– Что там у тебя, – посочувствовала ему Маруся, заглянув к нему, уложив детей.

– Посоветовала в крапиве копать, теперь я умираю! – незамедлительно он обвинил ее в напасти, почесав голову, задирая футболку.

– Подожди умирать, кремом намажу, – оказала она ему необходимую помощь, совестливо растерев незагорелую в отличии от рук крепкую с жировой прослойкой спину.

– Мне нужен металлоискатель!

– Думай об этом сам, – отстранилась Маруська.

– Что же до тебя никак не дойдет, если я найду клад, от этого мы все будем в наваре. Заживем как люди. Машину купим. Я буду таксовать на своей тачке, а все деньги начну в семью приносить. Пораскинь уж ты мозгами наконец, мне не нужно будет платить за аренду, а это сразу тридцать тысяч дохода!

– Ничем не могу помочь, – отрезала она, уходя к детям.

– Ты сегодня не останешься? – спросил он разочарованно.

– Нет!

Целую неделю Влад продолжал выклянчивать себе на металлоискатель, пока не довел Марусю до критической точки. Не выдержав его натиска, она выдала ему шесть тысяч. Все, на что он мог рассчитывать.

– Класс! – весьма поднялось настроение у Владислава. – Клад у меня в кармане! Мой клад! Кладок – сладок! – почесывал он себе левую руку, растягиваясь в слащавой улыбке.

Наблюдая маразм у своего мужа, Маруське хотелось плакать. «Что же не живется этому человеку?!» Она мысленно просила себя не обращать на него внимания, «пусть делает, что хочет…», переключаясь внутренним взором на Женю. Год прошел, с тех пор как она живет в подвешенном состоянии, не силах что-то сделать… Жить с одним, любить другого, как наказание или божья воля? Бог испытывал ее, другого она не находила объяснения.

Женя, Женечка, Евгений. Как звучат эти два имени если поставить их тесно? «Евгений и Маруся»; «Маруся и Евгений». «Имена, как и люди, порой не подходят друг другу». «Женя и Маруся»; «Женечка-Марусечка». А идеальней всего «Евгений и Евгения».

Однажды она загулялась с Мартой до позднего вечера. Теплая и безветренная погода шептала, пели кулики и камышовки, играя музыку на заднем плане. Янка с Соней до того набегались, что еле добрались до кроватей и сразу заснули, да и Сему, насытившегося кислородом, Маруся аккуратно переложила в люльку продолжать свои баиньки.

В этот вечер Влада не было ни видно, не слышно… Маруся и не вспоминала о нем весь день, безвременно забыв, что у нее есть муж, пока из детской не вышла и не прошла на кухню, где горели свечи на столе.

– Любимая, проходи, присаживайся, – неожиданно раздался голос ее мужа из укромной темноты.

– У тебя поэтический вечер? – шуткой спросила она.

– Приятный сюрприз, – пояснил Владислав. – Угощайся, ужин подан. Отбивная с картошкой, шампанское и фрукты.

Маруся присела к столу, хлопая глазами: «она не заказывала столик». – тебе что-то надо? – осторожно спросила она. – Денег нет!

– Ну что-ты, деньги, деньги… Главное любовь, – ластился к ней муж, дыша томно, слюнявя губы.

– Секс, ты имеешь ввиду, а не любовь? – поправила его Маруся, цветущая, весенняя.

– Секс и есть любовь, – но ты называй как хочешь, но от секса я не откажусь этой ночью, – подлил он ей шампанское, ухаживая. – Давай поднимем бокалы, за нас с тобой, за то, что мы любим друг дружку, – преподнес он тост с переливающимися блеском глазами.

Маруся пригубила искрящееся вино и даже съела отбивную.

– Вкусно приготовил? – играли его нотки, как и глаза.

– Должна признать.

– Все для тебя, Марусечка, любимая. Иди ко мне целоваться, – позвал он ее к себе на колени.

– Рассказывай, что надо тебе и я пойду спать! – отрубила она, держа расстояние.

– Не так спешно, дорогая… Как что? Любви незабываемой! Лишь любящему сердцу откроется клад, так сказала Паулина. Отсюда нам с тобой надо больше проводить время наедине, предаваясь пламени и страсти и, если ты не хочешь идти ко мне на колени, я подойду сам. Меня не затруднит! – очутился он враз около Маруськи, прикладываясь к ее губам.

– Влад, спасибо за ужин, я спать, – отрезала она, собираясь удрать от собственного мужа.

– Постой бежать, не усложняй, – пробрюзжал он ей на ухо. – Решается будущее, и от тебя требуется серьезное отношение и участие. Ты просто обязана открыть любимому мужу мне вашу семейную тайну, ибо ты знаешь, где спрятан клад, а если не знаешь, напряги последние извилины, – произнес Влад, соблюдая формальности переговоров.

– Понятия не имею!

– Ладно, – схватил ее Влад и отнес отпирающуюся Марусю в их спальню.

35

Первое время Маша пребывала в счастливом расположении духа, что снова вышла на работу, в свой цветочный магазин, где понемногу отвлеклась от невыносимых размышлений о Мише. Произошло так, как она и думала, он исчез бесследно, заблокировав прежний номер. Подруги настояли доехать самой до его квартиры в Липецке. Она долго не решалась на такой шаг, пока не продиктовала себе необходимостью окончательно выяснить есть ли у нее хоть одна искра надежды или и того нет… В свой выходной, пусть и летний, но по прогнозу ветряный день, она тщательно подготовилась. Накрутила волосы, подкрасилась, оделась в песочное платье, которое шло под ее голубые глаза и села на автобус до города.

Заходя в подъезд, трехэтажного квартирного дома, Маша медленно поднялась по ступенькам на последний этаж. «Зимой она сломала тут ногу – досадные воспоминания». Сердце то замирало, то бешено стучало, пока она не оказалась перед дверью. Пора действовать! – подначивала она себя, но поразмыслив с минуту, прислушалась, есть ли кто дома? Слишком тихо было за дверью! Нажав на звонок, никто не торопился открывать. Она позвонила еще раз и разбередившись игнором, нажала повторно, а потом испугалась собственной наглости. «А если кто болеет, а она донимает своими звонками?» Сбоку защелкала и открылась дверь, из-за которой просунулась седая голова старушки:

– Чего трезвонишь? – спросила она метким, колющим голосом.

– Здравствуйте, мне Майкл нужен, – неуверенно обратилась Мария, шарахаясь от соседской бабки.

– Опоздала деточка! После того как у них умер дедушка, они все уехали в Москву! А квартира на сигнализации стоит, так что лучше уходи!

– Спасибо, всего доброго! – попрощалась Мария и осторожно спустилась вниз. «Ели ногу сломает повторно, точно с ней некому сидеть будет!» Она заплакала. На улице ее обдало холодным ветром, охлаждая последний пыл, поднимая ее волосы, растрепав укладку. Трясясь на местном автобусе, она поклялась себе неистово забыть его, вычеркивая из своей жизни былое, а на душе болото стоячее, да думы крутые, несладкие, сгущающие краски. В поселке она слабым шагом доплелась до Марты. Ей надо побыть с кем-то, кто подбодрит и обнадежит.

А Марта приняла радушно. Налила ей и себе винца:

– Нет веры мужикам, – выдала Марта и выпила залпом. – Я так скажу подруга: – они все решают за нас или не решают ничего, попусту не желая приложить элементарных усилий! «Быть или не быть!» А мы что можем? Только ждать! В лучшем случае результата, в худшем – у моря погоды! – понесло слегка Марту, философствуя.

– Какая я дура, Марта! Какая дура…, – заныла Мария, перебивая подруженьку. – В последний раз не запомнила его черты лица. А надо было не терять время и изучить каждую черточку, пересчитать каждую ресничку!

Марта посмотрела на подругу в замешательстве. «Вот так и сходят с ума!»

– Моя жизнь потеряла всякий смысл, – сокрушалась Машка. – Не могу, нет у меня жизни!

Марта подразлила: – давай подруга, соберись с мыслями! Уехал, черт с ним! Значит не стоящий он, не по фасону! Пусть катится колбаской по Большой Спасской!

– Да, да! Черт с ним, – согласилась Маша, выпивая свою порцию расслабляющей наливки.

– Хочешь, до Маруськи сходим? – предложила Марта, с нежными розовыми щечками.

– Я уже выпила, не хочу дышать на детей алкоголем.

– Тоже, верно, тогда тост!

– Наливай!

36

За целое медное лето, Влад ничего так и не нашел. Однажды пропищав металлоискателем, он откопал металлическую ржавую пластину от бывшей когда-то лопаты. Но это его не остановило… Упираясь на то, что клад далеко под землей и его не ловит обычный «искатель», укоренился мыслью, что необходимо проявить интуицию и продолжив упорно копать, чем довел Марусю до полного психического изнеможения. Не оставляя упорство наладить жизнь «золотишком», «ни в какую не бросать и не сдаваться», он каждый день поправлял свое драгоценное здоровье – пивом.

Однажды попав на Тамару Ильиничну, пронюхивающую про всех, изучающим оком местного детектива, Марусе пришлось отвечать на вопрос: – «что за ямы копает у нее Влад?»

– Нефть ищет! – отшутилась она, не желая распространяться о глупостях мужа, зная, что не стоит доверяться женщине, знающую подноготную про каждого живущего в их поселке.

– Нефть!? Надо сказать своему Аркадию, может и он поищет… Как думаешь, Маруська?

– Тетя, Тамара, думаю, не стоит овечка выделки. Наши земли богаты на урожай, тем и живем.

– Вот и я так думаю, Маруся, нечего рыть траншеи. Свое бы уберечь, да чужое нам не надо…, – подхватила она Маруськину точку зрения, прокручивая в голове свои соображения.

Август принес кратковременные обильные дожди и редко выглядывающее оранжевое солнце, холодные ночи и красные закаты. Рано облетели листья на деревьях и завяли цветы. Но ближе к обеду объявлялось смелое лето, разжигая огни солнечные, костры августовские, забрав у людей самое дорогое – тенистую прохладу.

Сема рос спокойным мальчиком, в отличии от крикливых дочерей. Да и беременность прошла легкой и незаметной, на одном дыхании. С такой беременностью, она бы еще родила двух мальчиков. И тогда бы уравнялись ее дети по три дочери и три сына… Но не от Влада… Поставив в этом щепетильном вопросе для себя строгий запрет, она контролировала ситуацию, напрочь уберегаясь от зачатия. Ничего не испытывая к своему мужу, ей с натягом приходилось создавать видимость на относительно ровное отношение к нему, чем усиление вызывала с его стороны недоверие к себе.

– Ты какая-то другая стала, я же вижу! – оговаривал он ее невольно, высматривая в Маруськиных карих глазах – измену. – Не целуешь меня, не говоришь – любимый!

– А какой я должна быть, Влад? Если ты не хочешь взяться за голову и начать работать. Дети, по-твоему, святым духом питаются? – петляла она, делая упор на текущие финансовые затруднения.

– Они питаются на детское пособие. Я лично мотался, собирал для тебя необходимые справки! – моргал он глазами на загорелом лице, потягивая лениво шеей.

– Детское пособие на детей, а значит ты с этого дня не ешь, ты не ребенок, – придиралась Маруся к словам, отсутствующе сжимая губы, затягивая потуже длинные волосы в хвост.

– Ну… ну! Я всегда даю тебе деньги, когда они есть! Дай мне последний шанс, Марусечка. Я, кажется, знаю, где нужно копать! – удерживал он Маруськино внимание.

«Господи! Я, я!» – взмолилась она про себя, нахмурившись. – Как хочешь, но на следующей неделе выходи работать, хоть куда!

– Не вопрос! Уважь меня этой ночью, и я полечу конем! – намекнул он ей на семейное ложе, лоснясь от удовольствия.

Маруся, спасовав опустила перед ним плечи, показывая телом, что как ни крути, ей придется уступить ему. И не издавая ни звука, она поддалась поцеловать себя, отправляясь потом заниматься детьми.

37

Уже не звенели жаворонки и ласточки с раздвоенным хвостиком отпели свою заздравную песню, в спешке покидая насиженные гнезда в неизвестном направлении. Загудел ветер поднимая опавшие желтые листья, расчищая для себя ветровые дороги.

Марта с Денисом собрались в торговый центр и позвали с собою Марусю. – Спасибо, что предложили, как мне очень надо, – подтвердила Маруся. – Дети повырастали за лето. Соне обувку надо, да Янке и Аринке нужны тетради, ручки.

– На сборы пятнадцать минут, – скомандовала Марта.

– Хорошо! – полетела Маруська собираться. Денег у нее было в обрез, на самое необходимое, но она обязательно перекрутится. Что-то купит сейчас, что-то потом. С годами ее мозг натренировался думать наперед.

Денис погрузил в багажник автомобиля прогулочную коляску. Сему в люльку, Соню в кресло, а сама Маруська примостилась с ними, бочком. Немного тесновато, но ничего… На машине до Липецка сорок минут, на автобусе, который редко ходит, почти час, а пешком весь день. В торговом центре они разошлись по разным сторонкам. Маруся обходила детские отделы, а Марта с Денисом по своим предпочтениям.

Несмотря на то, что наметанный Маруськин глаз позволил ей быстро сделать покупки, Соня все же устала ходить с ней из одного отдела в другой и заныла, что у нее болят ножки. Покинув торговый центр, она условилась с Мартой, что подождут их у входа. Следом за Соней закапризничал Сема. Взяв его на руки, она прямо перед собой в пределах тридцати метров увидела Женю. Он смотрел на нее неподвижно, не отрываясь… Их глаза столкнулись. Маруся застыла забывшись, приковываясь к выразительному взгляду любимого мужчины, с естественной, роскошной, цвета спелой пшеницы бородой, которая ему так шла. Возмужавший за год Женя, излучал опыт пережитого времени, взвешенность и уверенность в своем профессиональном выборе. Она увидела в нем взаимность чувств… И через расстояние, которое отныне между ними и не существовало, ей предельно передалась его любовь… Когда Женя исчез из зоны видимости, Маруся с усилием вернулась в рассудок, оставаясь сердцем и умом принадлежать ему. Ветер всклокочил ей волосы, и зачесал челку назад.

– Заждались нас? Ты чего тут стоишь такая? О чем мечтаешь? – обратилась подошедшая к ней Марта, соображая, «что с ней?» – А мы Сонечке купили красивое платьице. Держи от нас!

– Спасибо. У тебя в сумочке Семкина бутылочка, – задумчиво пробормотала Маруся, держащая на руках сыночка.

– Ах, да, бутылочка у меня. Держи!

– Вы готовы? – подошел Денис, – грузимся. – У меня еще ночное дежурство.

38

Сосущая тоска сытно зажила в Маруськиной хате. Хозяйничала по ночам, роняя на пол тарелки и ложки, а днем пряталась на чердаке добротной, но состарившейся усадьбы. Усаживалось солнце за горизонт сиреневыми отливами, розовея у кромки запада. И бледно-розовые тучи повисли взбитыми сливками над крышей дома, обещая ветренную неделю.

Встретивший ее на пороге Влад, разошелся шальным ударом:

– Твоя бабка меня прокляла, чтобы я сдох в этих ямах!

– Не говори так про мою бабушку. Святой человек! – вступилась Маруся за свою любимую прародительницу.

– Ага, вы все святые бабы – ведьмы! – вырвалось у него наглым апломбом.

– Ну знаешь, если ты в женщине видишь ведьму, то сам то ты кто? И прекращай копать, и так уж постарался изуродовать всю землю! – остепенила его Маруся, прося одуматься.

– Дай мне на сигареты. Сигареты закончились, денег нет! – неожиданно затух Влад, отворачиваясь испитым лицом.

Маруся достала ему сто рублей: – и завтра же выходи на любую работу!

– Раз уж пошел разговор, хочу тебе признаться… есть кое-какая загвоздка, – промычал он безысходным голосом.

Маруся притаилась, приготовившись услышать новые приключения своего супруга.

– Я брал микрозайм, мне нужно его загасить! – выложил он на стол карты, лишенный всякой совести.

– Каждый раз так происходит… За что ты постоянно наказываешь нас рублем!? Решим твой вопрос завтра, – пообещала она мужу, не вдаваясь в подробности, настроенная на волну любви.

– Что ж, схожу за сигаретами…, – спустился он по террасной лестнице, подкованный прекрасным настроением.

И неприметно солнечные последние лучи спрятались за линию горизонта. Уходили августовские денечки и лето перестало что-то значить, утратив свой вес и преимущество. Скучно светил сверху молодой полумесяц, не напрашиваясь никому в гости. В погасшей избе спали дети; не спалось Марусе, неотступно думающей о неожиданной встрече с Женей… «Нам никогда не быть с тобою…»

Утром она выяснила неприятную деталь, что займ в пять тысяч рублей, что взял ее муж как месяц назад, успел дорасти до пятнадцати тысяч. Она отдала Владу последнюю свою заначку и теперь ему ничего не оставалось делать, как вернуться в такси, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.

Наступил сентябрь, и учеба пролила свет. Яна пошла в школу, Сонечка в детский сад, Арина в колледж, предпоследний год. Маруся продолжала иногда писала стихи, размытые, без особой конкретики.

Приступивший к работе Влад, заревновал Маруську пуще прежнего, разнюхивая любые подтверждения о наличии любовных связей у своей жены. В минуты, когда его брало безумство, он влетал домой, кипящий страстями. Подлетая к Марусе, он впивался в нее бесовскими, шельмоватыми глазами, залитыми бурлящей лавой.

– Где тетрадь твоя со стихами? – не терялся он в такую минуту, дерзко спрашивая у жены ее личные записи.

– На холодильнике лежит. Можешь почитать, – не препятствовала она.

Владислав, хватая тетрадь, жадно всматривался в страницы, слюнявя напряженный воздух:

«Мы от прикосновении в секунду,

Твой мир в шагах двух от меня.

А ты спроси, – с тобою буду?

– С тобою не разлей вода!»

– С кем ты не разлей вода? – маниакально разведывал он у Маруси, изучая ее мимику.

– С тобой. Ты еще тут кого-то видишь? – оставляла она его ни с чем.

Он скептично задумался, предпочитая верить ей, – что ж, это правильный ответ, а теперь целуй меня!

– Я не буду тебя целовать, твоя несдержанность никуда не годится!

– Марусечка, ну пойми меня правильно, работа разлучает нас, и потому мне приходится ревновать. Я не могу ничего с этим поделать…, – оправдывался Влад, поднося свои губы к Марусе: – давай, давай, поцелуй и я образумлюсь!

В кроватке заплакал Сема. Скромно одарив поцелуем своего мужа, Маруся ловко ускользнула от него.

– Есть мне давай! – не отпускал он ее просто так.

– На кухне еда…

39

Осеннюю порою Маруськины дети стали чаще болеть, заболевала и она. Деньги уходили на лекарства, таблетки, микстуры. Последним заболевал Влад, упрашивая Марусю, быстро вылечить его и поставить на ноги, признавая из всех лекарств одни антибиотики.

– Ты сам прекрасно лечишься, – говорила ему Маруся.

– Если бы и вы пили антибиотик, то тоже были бы уже давно здоровы! – хвастанул Влад с осипшим голосом, перед чашкой с горячим чаем.

– Спасибо за совет, разберусь сама, чем лечить мне моих детей.

– Они и мои тоже! Или я что-то не знаю?

– Пожалуйста, даже не заводи свои глупые разговоры! Не притягивай за уши! – сразу же остудила она его.

– Значит ты сегодня приходишь ко мне! – завел Влад старо-свежую песню.

– Ты не выздоровел! Посмотри на себя, какой нос красный, как у дед мороза! – подтрунила она.

– Ну хорошо, два дня полечусь, а потом тебе никуда не деться! – оповестил он ее о своем решении, почесывая обросшие, жесткие волосы. – Постригусь за одно, а то оброс!

– Постригись!

– Спорим, ты перед красавчиком не устоишь?

– Угу, – ответила Маруська без всяких споров. «Было бы, о чем спорить… ей без разницы». И несомненно ее муж умел быть приличным, романтичным и ласковым. Приятно удивлял, проявлял доброту и к детям, и к ней, но этих моментов было настолько ничтожно мало, что в основном он прибывал в маске идиота, определяя для себя как – нормально.

Влад допил чай: – что ж, ничего не попишешь, даже больным приходится работать!

– Так антибиотики тебе в помощь!

– Естественно, не твои же дорогие бадяги, которыми ты детей пичкаешь!

– Микстуры по рецепту и таблетки от кашля, – разъяснила Маруся.

– Понятно! – уступил он, уставившись назойливо на Маруськины серьги сузив глаза, – новые что ли?

– Перемкнуло? Старые, бабушкины! – вкрадчиво ответила она, разорвав разговор.

– Смотри у меня! – погрозился Влад. Оделся и уехал работать, таксовать.

«Господи, как ей надоели это сумбурные выпады, которые теперь на нее наводят иступленный страх!» Кому сказать, раньше ее забавляла его ревность, а сейчас у нее начинают дрожать коленки в испуге, вдруг ему что-нибудь взбредет в голову? Влад сдерживался благодаря тому, что побаивался Дениса, держа под замком излишнее отклонение от нормы.

Каждый день она жила благодаря любви к детям и к Жене, надеясь, что когда-нибудь, в один прекрасный момент увидит его опять. Или уже никогда! Ей так мало надо, так мало она просит. «Господи, пожалуйста, увидеть бы свет его очей!» Так бы и смотрела на него не отрываясь час, два, день, вечность, так бы и тонула в его глазах!

Дни сменялись месяцами, время докатилось до Нового года, который праздновали у Марты, кроме Влада, подзарядившегося подзаработать в новогоднюю ночь, вступающего в новый отрезок времени трезвым и работящим. Горела душистая, живая елка. Светилась гирляндой, мишурой и шарами. За окном мело. Хрустел снег. Счастливые дети разворачивали подарки, что надарили им взрослые. Маруся встречала праздник без всякой охоты, в надежде увидеть Женю, но душа говорила обратное, что и надежды у нее нет. А Маша, с надломленным сердцем, редко улыбалась, с пустым выражением лица. Их души кручинились, в отличии от Марты, чувствовавшей себя прекрасно-неотразимой, да и Денис веселясь и пируя, разошелся не на шутку, отплясывая до упаду. В три часа ночи, когда разошлись спать, а Марусе надумалось помыть посуду, он пристал к ней с разговором о Жене, чего никак не ожидала сама Маруська.

– В Женю втюрилась? – спросил он развязанным языком.

– Нет, ты о чем?

– Да, знаю я обо всем. Слышал твой разговор с Мартой. Что тут сложного догадаться. Никак в полиции работаю! – добивался он от Маруси чистосердечные признания.

– Ты только не говори Владу, прошу тебя! – сама не зная зачем, выдала она себя.

– Не скажу! И так понятно, не для его ушей беседа наша, но сама пойми, у Женьки нет к тебе никаких чувств. Он живет с девушкой. У него все хорошо, а весь этот бред тебе надо выкинуть из головы!

– Тебе не понять, Денис! – вздернулась Маруська, бросая мыть посуду, запылав от стыда.

– Чего не понять? Я сам мужик и если мужик любит, то он все пороги отобьет, а твой Женя где? Ты его видишь здесь? Я нет! Так что не тешься напрасными иллюзиями.

– Сама разберусь!

– Даже не думай утруждаться, живи как все люди. У вас с Владом дети! – выскочила из брючины праздничная рубашка, с подтеками облитыми на себя.

«Может быть я не как все», – отметила про себя Маруся, сощурив устало опустошенные глаза. – Предлагаю тебе, Денис, закрыть эту тему, – попросила она чутким окрасом, завидя его блестяще-пьяные глаза, обходя разговор ненужный, который она нисколько не заинтересована продолжать.

– Мое дело огородить тебя! – твердо-связанно пробубнил брат, кособочившись телом, шатко держась на ногах. Красивый мужчина, с морально стойким характером, непристойно разнуздался от спиртного.

– Огородил, можешь даже пряник взять с полки. Я ушла спать! – притупились рассерженно ее глаза.

– Ой – ой – ой, – не дерзи мне, – скрипнул Денис пьяным голосом, наполняя фужер наливкой.

После назиданий брата, ей не хотелось оставаться в его хате. Подняв своих сонных детей, она добралась по расчищенной от снега тропинке к себе в горницу, где тут же все залегли на свои кровати, дозревать новогодние сны.

Счастливая зима засыпала землю, заметая и дороги. Восходящие солнечные лучи заиграли, прокладывая себе ровные лучинки по белоснежному полотну, ослепляя сказочных снеговиков.

Пушистый снег падал и кружил весь январь и февраль. Дворы расчищались лопатами, набрасывая белоснежные сугробы. Влад соорудил горку, и дети весело скатывались с нее, раз по пятьдесят, не меньше. И на какое-то время у мужа наступило затишье. Он исправно ездил работать, отдавая Марусе большую часть своего заработка и не доставал ее ревностью, пока не настала весна…

Стоило только один раз забыться Марусе про телефон, выпустить его из виду, отдать поиграться Яне, как с работы залетал Влад, с дикими, полоумными глазами. Он обнюхивал в доме мельчайший воздух, проходя каждую комнату и сгустив брови, прикрывая веками свои убийственные глаза, косился на Марусю.

– Я знаю, он где-то неподалеку… – истошно произносил он. – Кто он, признавайся? Не надо думать, что я слеп!

– О ком ты? – переспрашивала его Маруся, запечатав эмоции.

– Если пойму, кто он, убью его! Порубаю топором! – стращал он Маруську, с передернутым лицом, выпуская пар.

40

А Сема к весне начал ходить и шалить, скидывая вещи с полок. Маруся проходила через это и с Ариной, и с Яной, и с Соней. Она старательно позакрывала все шкафы, какие возможно было закрыть, но в комнатах так или иначе завелся бардак, наводимый подросшим сыном. На пол летело все, что можно. Из сахарницы просыпался сахар, высыпалась соль, картошка смеялась, раскатываясь по полу, чай разливался по комнатам ручьем. В лужицах сделанные самим Семой плавали машинки и Сонины куклы. Рвались журналы и старые газеты, школьные тетради дочерей. Разрисовывались стены подручными средствами.