Доверьтесь мне. Я – доктор

Что же мне делать? Я открываю его карту, и взгляд натыкается на последнюю запись: «В случае ухудшения вызывать команду паллиативной помощи по пейджеру 0440». Набираю номер и с сияющей улыбкой передаю мистера Кларка другому врачу, ответившему по телефону. Дело сделано, великолепно. Кризис предотвращен.

Несколько часов спустя, когда мне удается, наконец, добраться до койки в дежурке, пейджер снова сигналит. Я хватаюсь за телефон: медсестра сообщает, что мистер Кларк умер и команда паллиативной помощи только что покинула отделение.

– Вам надо засвидетельствовать факт смерти, – говорит голос в трубке.

– А, ну да, конечно. А как это делается? – спрашиваю я, пытаясь припомнить инструктаж, который мы всего пару дней назад проходили у патологоанатома.

– Я не знаю, – следует ответ, – это же вы доктор.

Четверг, 14 августа

Я пережил опыт, страшнее которого не бывает на свете: продежурил целую ночь. Самостоятельно. Ну ладно, не совсем. Примерно в полночь, как раз перед тем, как меня вызвали к мистеру Кларку, Кошелка Сью, врач, дежурившая вместе со мной, ушла поспать.

– Сигналь на пейджер, если что случится, – буркнула она, удаляясь в дежурку, – но не вздумай меня будить из-за какой-нибудь ерунды, понял?

Но у меня нет стопроцентной уверенности в том, что я правильно расцениваю понятие «ерунда». Сердечный приступ – это ерунда? А горловое кровотечение, при котором кровь изо рта хлещет как из ведра – уже не ерунда, так ведь? Нет, это неотложный случай, для которого моей компетенции определенно недостаточно. Хотя в последнее время я все чаще гадаю, для чего вообще ее хватило бы. К счастью, если не считать мистера Кларка, прошлая ночь прошла в целом спокойно. С назначением лекарств я справился довольно легко, на самом деле просто переписывая предыдущие рецепты. Так что вызывать Кошелку Сью надобности не возникло. Ни разу. Этим утром, несмотря на то, что она, по моим подсчетам, проспала не меньше шести часов, вид у нее был такой, словно она всю ночь карабкалась по склонам Килиманджаро. Я же явился в отделение после двухчасового рваного сна – да-да, именно двух! – точно к началу утреннего обхода, пребывая в превосходном настроении. Остальные его участники, однако, на меня едва взглянули.

– Начнем, – пробормотал мистер Баттеруорт куда-то в пространство и двинулся вперед, сопровождаемый подобострастным Дэниелом в наглаженной рубашке с галстуком.

Я схватился за тележку с картами и уже подкатывал ее к первой кровати, когда Кошелка Сью пронзила меня взглядом.

– Где кофе? – сказала она.

– Где что? – переспросил я.

– Кофе. Ты приносишь всем кофе перед обходом, – рявкнула она.

– О, и слоеную булочку, если кто пойдет, – встрепенулся мистер Баттеруорт, демонстрируя при этих словах больше оживления, чем за всю прошедшую неделю.

– Хм, не знал, – ответил я.

Дэниел закатил глаза.

– Ты хоть что-нибудь можешь сделать по-человечески? – фыркнула себе под нос Кошелка Сью, разворачиваясь и направляясь в буфет.

Ну, покупать кофе и булочки я могу совершенно точно. В этом я специалист. Хорошо бы весь следующий год мне удавалось отделываться доставкой еды и напитков. Вроде того парня, который приносит футболистам в перерыв апельсины, только имея при этом высшее образование.

Пятница, 15 августа

Выходные внезапно приобрели для меня совершенно новый смысл. Работа, в отличие от учебы, означает, что все дела, которые не успеваешь сделать за неделю, приходится откладывать на субботу и воскресенье. Все бы ничего, но ведь так поступают и остальные. Теперь я понимал, откуда берутся муторные бесконечные пробки на Северном кольце при подъезде к ИКЕА: дело вовсе не во внезапном порыве, побуждающем людей толпами ломиться за диванными подушками и стеллажами из необработанной древесины, просто выходные для работающего человека – единственная возможность все успеть.

Я вообще узнал много такого, о чем в студенчестве понятия не имел. Например, что химчистка стоит дорого и всегда закрыта, когда пытаешься в нее попасть. В настоящий момент там находились в заложниках четыре пары моих брюк, вызволить которые у меня никак не получалось. Дважды за эту неделю я пытался их заполучить и дважды из-за задержек на работе не успевал к закрытию.

У Руби оказались те же проблемы. Она сообщила, что если не предпримет решительных действий на организационном фронте, то в понедельник ей придется идти на работу в вещах, добытых из корзины с благотворительными пожертвованиями для бездомных, стоящей на нашей улице.

Понедельник, 18 августа

Я подумал, что мы крайне редко видим Дэниела, ординатора. Хотя он всего на пару лет старше, ему как-то удается избегать работы в отделении: вместо этого он постоянно сбегает получать «практический опыт» в операционной. Я ничего не имею против, но сам скорее сжевал бы собственные ботинки, чем проводил время, засунув руки по локоть в чей-то живот. Помимо четырех постоянных хирургов-консультантов у нас есть еще двое с частичной занятостью – мистер Ричи и мистер Рашмор. Эта парочка явственно смахивает на вампиров: оба настораживающе бледные и костлявые. Мистер Рашмор на 4–5 сантиметров повыше мистера Ричи, но за исключением разницы в росте внешне они практически не различимы. Собственно, я ни разу не видел их вместе, из чего делаю заключение, что это один человек, создавший свою одушевленную копию, чтобы получать двойную зарплату. Судите сами: каждый из них входит в кабинет только после того, как его покинет другой; они никогда не присутствуют одновременно на собраниях; и оба имеют неприятную привычку во время разговора смотреть мимо собеседника, словно пребывают на другой планете.

Они сосудистые хирурги – вены, артерии и все в этом роде, выражаясь человеческим языком, – поэтому либо удаляют варикозные вены у себя в частных клиниках, либо пытаются остановить потоки крови, хлещущие из какого-нибудь бедняги, у которого лопнуло что-то внутри.

Дэниел мечтает работать в той же области хирургии, поэтому бегает за ними следом, словно бездомный щенок, виляя хвостом и пуская слюни. Буквально сегодня утром, разыскивая больничный секретариат, я случайно заглянул в прозрачные двери одной из операционных, и тут же увидел, как фонтанчик алой жидкости взметнулся в воздух и забрызгал пол на несколько метров вокруг.

– Черт, у нас тут протечка, – воскликнул мистер Ричи, и Дэниел усердно закивал в ответ.

Я побледнел и быстренько пошел своей дорогой.

Видимо, именно из-за постоянных контактов с кровью, брызжущей под давлением, у мистера Ричи и мистера Рашмора на одежде, если приглядеться, всегда где-нибудь найдется пара кровавых пятнышек. Или так, или это следы их последней жертвы. Конечно, нельзя исключать простого совпадения, но разве может нормальный человек по доброй воле выбрать такую кровожадную специальность? В следующий раз, когда буду стоять за Дэниелом в очереди в буфете, постараюсь приглядеться, нет ли у него на шее следа от зубов. И попрошу двойную порцию чесночного хлеба. Так, на всякий случай.

Вторник, 19 августа

Мой пейджер трезвонит не умолкая. Какая бы проблема ни возникла, вызывают меня, и она становится моей. Сложно сказать, какие звонки раздражают сильней всего, но один из лидеров рейтинга, совершенно точно, – вызов, поступающий из отделения, откуда ты только что вышел.

– Доктор, вы не могли бы подойти выписать парацетамол для койки 15? – говорит бестелесный голос в трубке.

– Но я же только что у вас был! – и медсестра в ответ просто повторяет все еще раз.

Также одну из верхних строк занимает тот факт, что они никогда не говорят, из какого отделения вызов, и о каком пациенте идет речь, словно мы общаемся телепатически. Но если так, зачем вообще нужен пейджер? Список можно продолжать бесконечно.

Сегодня меня вызвал по пейджеру Льюис. Руби дежурила с ним вместе прошлой ночью, и ей совсем не удалось поспать, поэтому она пораньше сбежала домой, оставив Льюиса обороняться в одиночку.

– Макс, ты должен мне помочь, – воззвал ко мне Льюис из телефонной трубки, когда я перезвонил по номеру на экране.

– А в чем дело? Что случилось? – спросил я, гадая, зачем ему сдалась моя помощь, если он закончил учебу одним из лучших на курсе.

– Тут пациентка умерла, – ответил голос в телефоне.

Я немного растерялся.

– Неожиданно? – поинтересовался я.

Звучит странно, но в действительности есть пациенты, гибель которых возможна и предсказуема, а есть те, чей уход становится неожиданным.

– Мне надо засвидетельствовать факт смерти. Ну, то есть что она правда умерла. Я раньше ни разу не видел покойников, ну разве что на анатомии в универе. Понимаешь, вообще не видел никого, кто… ну понимаешь, умер, – взмолился он.

– Я понятия не имею, что делать. Макс, у тебя ведь это уже было, можешь прийти мне помочь?

Я живо припомнил, как жутко было освидетельствовать мистера Кларка. Поэтому, несмотря на то, что мой рабочий день давно закончился, я поспешил к Льюису, торчавшему перед боксом, куда перевезли тело пациентки.

– Ты заходи первый, – сказал он, подталкивая меня к двери.

Я вошел, и мгновение мы с ним постояли в почтительном молчании. Тело миссис Липтон лежало на койке, волосы мягко обрамляли безжизненное лицо. Сестры уже привели труп в порядок, обмыли и до подбородка накрыли простыней.

Уголком глаза я наблюдал за Льюисом. Несмотря на 95 килограммов веса и репутацию громилы-регбиста, вид у него был потрясенный, а руки автоматически разглаживали простыню в ногах кровати.

– Ты когда-нибудь думаешь о смерти? – спросил он.

– Иногда, – ответил я.

– Так странно, что ее тут больше нет, правда? – сказал Льюис.

Потом добавил:

– А ты веришь в Бога?

– Нет, – ответил я, решив, что сейчас, пожалуй, не лучшее время затевать теологическую дискуссию.

– Я хожу в церковь, но все равно как-то не уверен. Слишком уж просто получается, – продолжил он, не отклоняясь от темы.

– Мне казалось, ты христианин. Единственный на медицинском факультете. Разве нет? – поинтересовался я.

В университете мы с Льюисом особо не дружили, но он запомнился мне по Ярмарке новичков, на которой без всякого стеснения перемещался между стендами Общества геев, лесбиянок и бисексуалов, Христианского братства и команды по регби, и вызвал мое уважение хотя бы тем, что выделялся на фоне обычных представителей среднего класса, тех, у кого «папа-тоже-врач», то есть большинства студентов-медиков. Мне всегда казалось, что раз врачи лечат больных из всех слоев общества, то и среди них должны быть разные люди. Однако, хоть разница и просматривалась, студенты были, в основном, из обеспеченных семей. С другой стороны: шесть лет в университете, плата за учебу, никаких грантов, да еще надо на что-то жить – мало кто может такое себе позволить.

– Ну да, я вроде христианин, но медицина и вообще все это, тут волей-неволей задумаешься, правда? – сказал Льюис.

Я кивнул. Пока наши ровесники сидели за компьютерами или на совещаниях, мы стояли в боксе, глядя смерти в лицо, и пытались найти ответы на самые сложные вопросы, с которыми сталкивается человек. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Она мне очень нравилась, – сказал Льюис. – Работала кондуктором в автобусе, который ходил к дому моего дяди. Конечно, она вышла на пенсию еще до моего рождения, но совпадение забавное, правда же?

Мы еще мгновение постояли в тишине, размышляя. У меня ком подступил к горлу. Миссис Липтон умерла без мучений, она прожила хорошую жизнь и скончалась в окружении родных, но все равно это было чрезвычайно грустно, даже слишком, для двух начинающих интернов после какой-то пары недель работы. В глазах у Льюиса стояли слезы. Я сделал вид, что ничего не заметил.

Вдвоем мы провели необходимые проверки, чтобы убедиться, что она действительно мертва, окончательно и бесповоротно. Справившись со своей задачей, мы вышли из бокса, почтительно кивнули родным, дожидавшимся за дверью, не представляя, что еще можем сделать или сказать, и покинули отделение.

– Господи, только подумай, каково умереть в таком вот месте, – сказал Льюис, окидывая взглядом лампы дневного света на потолке и облупившуюся краску на стенах коридора.

– Лучше подумай, каково провести в таком вот месте всю свою жизнь, – ответил на это я.

– И то правда! – хохотнул Льюис, и мы пошагали к автобусу, чтобы ехать домой.

Среда, 20 августа

Сегодня снова дежурство. На этот раз не только в самой больнице, но еще и в отделении скорой помощи, где надо осматривать больных, которым, по мнению тамошних врачей, требуется хирургическое вмешательство. Начало смены прошло пугающе спокойно, так что я с огромным – без шуток – удовольствием посмотрел по телеку «Несчастный случай». До чего же в сериалах все просто! Врачи не бродят по отделению, разыскивая бланки для анализа крови, и не выясняют на ходу, как отправить пациента на рентгенографию грудной клетки. Компьютеры никогда не ломаются, а телефоны, хоть и звонят где-то на заднем плане, сразу замолкают, если случается драматический момент.

Четверг, 21 августа

Обходы отделений напоминают окопную войну, и интерны всегда оказываются на линии огня. Каждое утро Старая Кошелка ведет свои войска в атаку, обегая пациентов на угрожающей скорости и ворчливо перечисляя для нас задачи на день, которые мы поспешно помечаем в «списках дел», одновременно делая записи в картах, раздергивая занавеси вокруг кроватей с пациентами, подвигая столы и стулья и двигая тележку.

Дэниел не снисходит до того, чтобы помочь, а лишь ухмыляется нашей неловкости, словно старший брат, наблюдающий за тем, как младших отчитывают почем зря. Мы должны выписывать лекарства из списка назначений, перевязывать раны, брать образцы тканей. Считается, что интерны – это смазка, помогающая больничной машине работать гладко, но мне все чаще кажется, что мы для нее – досадная помеха. Когда врач шепчет себе под нос, так что ты слышишь и понимаешь только наполовину, а пациент при этом всхлипывает, да еще тележка с картами сама собой начинает катиться куда-то по коридору, становится ясно, почему так происходит.

Мистер Баттеруорт и мистер Прайс делают обход отделения дважды в неделю, и непременно тогда, когда случается какая-нибудь катастрофа. На их обходах даже врачи-резиденты выглядят испуганными, потому что внезапно сами оказываются на линии огня, а их решения относительно лечения пациентов, сделанные в течение недели, подвергаются придирчивому разбору. Хотя наша Кошелка Сью и не самый дружелюбный на свете персонаж, во время этих обходов мне становится ее жалко. Консультанты (ходят слухи, что они говорили, будто ей лучше сидеть дома и воспитывать детишек) либо ее чихвостят, либо вообще не удостаивают вниманием. Старой Кошелке наверняка нелегко такое выносить, особенно с учетом того, что большую часть рабочего времени ей приходится проводить в операционной, трудясь под их критическим оком. Консультанты появляются также в конце своих дежурств, проводя завершающий обход. Довольно странно думать, что у них тоже бывают дежурства, ведь они, подобно полководцам, руководящим армией из укрытия, обычно предпочитают держаться подальше от поля боя. Все срочные операции проводит дежурный хирург, а консультанта вызывают только в случае осложнений. Поговаривают, что однажды мистер Баттеруорт явился в больницу в тапочках, допивая какао из термокружки. Боже меня упаси от такого зрелища!

Сегодняшний завершающий обход был поистине чудовищным. При свете дня незначительные дурацкие ошибки, сделанные мной в ночную смену, приобретали беспощадную очевидность. Почему я не назначил этот анализ крови? Почему назначил этот? Где снимки этого пациента? Я что, вообще не отправил его на рентгенографию? В теории мы должны быть единой командой, в которой врач, ординатор и интерн, дежурившие прошлую ночь, поддерживают друг друга. На самом же деле консультант задает вопрос и смотрит на врача, который оборачивается и смотрит на ординатора, который оборачивается и смотрит на интерна, который упирается глазами в пол. Единственное, что помогает тебе пережить обход, – мысль о том, что следующий еще не скоро.

Воскресенье, 24 августа

Завтра снова дежурство. Не успеваешь прийти в себя после сражения, как начинается следующее. Флора дежурит в выходные. Теперь мне ясно, что станет в будущем с нашей компанией: когда я свободен, остальные либо работают, либо отсыпаются после дежурства, когда я работаю, у них выходной. Договориться о встрече невозможно, остается слоняться по квартире, пытаясь припомнить времена, когда мы жили нормальной жизнью.

Решив, наконец, что-то сделать с кучей грязной одежды на полу, которая разрослась до таких размеров, что ей скоро можно будет присвоить собственный почтовый адрес, я обнаруживаю, что стиральная машина вышла из строя. На нынешней стадии приходится всерьез задуматься о том, как соорудить себе наряд из занавески в цветочек, чтобы было в чем появиться на обходе в понедельник. Руби, очнувшаяся от четырнадцатичасового беспробудного сна (в какой-то момент я уже решил, что она впала в кому), – на грани апоплексического удара.

– Дурацкая штуковина! – кричит она, колотя машинку ногами.

Всю субботу мы сидим дома, дожидаясь сантехника, который звонит в пять, чтобы сообщить, что наш вызов придется перенести на будни, и добавляет, что работает с девяти до пяти.

– Но в будни мы все на работе, – объясняю я.

– Ну так отпроситесь.

С трудом удерживаюсь от того, чтобы поведать ему, что у нас не бывает времени отлучиться в туалет, не говоря уж о том, чтобы уйти с работы ради визита сантехника.

Пока я говорю по телефону, Руби прибегает к крайним мерам: яростно раскачивает машинку взад-вперед. Внезапно та взвывает, содрогается и возвращается к жизни.

– Руби, ты гений! – восклицаю я, обрывая разговор с сантехником.

– Как тебе это удалось?

– Понятия не имею, – отвечает она, наблюдая, как наши вещи крутятся в барабане.

Реши теперь Руби, что интернатура для нее – это слишком, она вполне сможет заняться починкой стиральных машин. Платят там наверняка лучше, да и график неплохой.

Понедельник, 25 августа

Миссис Керриган не спится. Обидно, что понимает она это только ближе к трем часам ночи, и еще обидней, что именно мне сестра решает позвонить с просьбой выписать ей снотворное. Сестры подозревают, что ей просто хочется поговорить. Раньше я никогда не назначал снотворные, но радость новизны, когда делаешь что-то в первый раз, поблекла уже пару недель назад.

Я иду к миссис Керриган, которая сидит с прямой спиной на кровати и читает вчерашнюю газету. Хорошо бы у нее имелись любимые таблетки, чтобы не пришлось копаться в справочнике.

– О, мне все равно, доктор, какие вы сочтете подходящими, – отвечает она на мой вопрос.

– А какие вы принимаете обычно? – спрашиваю я, отчаянно желая, чтобы она просто назвала лекарство, я бы его назначил и успел вздремнуть до утреннего обхода в семь часов.

– Видите ли, обычно у меня нет проблем со сном. Были только раз, на почве стресса, когда мы переезжали. Вам когда-нибудь случалось переезжать?

Миссис Керриган явно страдает от одиночества: я немедленно узнаю, что муж ее скончался 12 лет назад после сорока лет брака; детей у них не было; готовить на одного не так и легко, а кстати, как я считаю, Кэрол Вордерман правда настолько умная, и так далее, и тому подобное.

Я присаживаюсь на краешек ее кровати. Это первый раз, когда мне удается присесть, за последние 15 часов; ноги страшно болят, так что я втайне от миссис Керриган сбрасываю обувь в предчувствии нескорого освобождения.

Сигнал пейджера заставляет меня очнуться. Похоже, я только что задремал прямо перед миссис Керриган. Интересно, у меня слюна не капала на галстук? Она, похоже, ничего не заметила и продолжает многословно расписывать тяготы готовки на одну персону. Я не совсем понимаю, какое отношение к этому имеет Кэрол Вордерман.

– Извините. Придется ответить.

Может, это шанс удачно отделаться: разговорчивая пациентка с бессонницей и энциклопедическими знаниями по кулинарии – настоящий кошмар врача-практиканта. Я перезваниваю по номеру на пейджере. Сестра на другом конце провода сильно встревожена. Похоже, у одного из пациентов в отделении почечная недостаточность, моча не отходит целую ночь. Неотложный случай.

Только без паники, уговариваю я себя, отчего немедленно начинаю паниковать. Бегом бросаюсь в сторону отделения, где находится пациент с почечной недостаточностью, потом возвращаюсь, чтобы обуться. В сериале «Скорая помощь» такого не бывает. Стоит мне добраться до отделения, как пейджер срабатывает снова. У другого пациента, в другом конце госпиталя, вырос уровень калия. Снова неотложный случай. Застываю на месте. В спокойной, размеренной атмосфере университета нас учили, как действовать при неотложных случаях, и мы покладисто зубрили наизусть протокол. Однако никто не объяснял, какая неотложность экстреннее остальных. Высокий уровень калия приводит к остановке сердца – это плохо. Но и почечная недостаточность тоже не сахар. Сонливость мою как рукой сняло. Бегу в первое отделение, быстро просматриваю карту пациента, даю начальные указания. Разворачиваюсь и бросаюсь сломя голову в другое отделение; стук моих шагов эхом разносится по пустым коридорам. Бегаю туда-сюда какое-то время, ничего не успеваю, лишаюсь последних сил и тут обращаю внимание, что пациентам вроде бы не становится хуже, что вызывает определенные подозрения. После перерыва возвращается медсестра.

– О, извините, у него нет почечной недостаточности, моча отходит нормально. Просто забыла внести это в карту сегодня вечером.

Она смеется, а я, запыхавшийся, с кучей бумаг, прижатых к груди, в сбившемся на сторону галстуке и торчащей из штанов рубашке, почему-то не вижу тут ничего смешного.

– Прошу прощения, это шестое отделение, хотела вам сказать, что анализы на калий оказались старыми, их вложили в карту по ошибке. Вчера анализ брали повторно, все в норме. Еще раз извиняюсь.

По пути назад в дежурку вспоминаю про миссис Керриган и заглядываю к ней.

– Не беспокойся, Макс, – говорит одна из сестер, – она заснула, стоило тебе уйти.

Я отодвигаю штору и в темноте вижу силуэт миссис Керриган, которая сидит в той же позе, но уронив голову на плечо, и похрапывает. Когда я добираюсь до дежурки, уже светает. До утреннего обхода не больше часа, ложиться спать не имеет смысла. Я провожу этот час, сидя в одиночестве над обедом из микроволновки и пересматривая «Обратный отсчет».

Среда, 27 августа

У Руби неприятности. Не с Любимчиком Домохозяек, в глазах которого у нее вообще нет недостатков и который, по-моему, уже избрал ее следующим объектом своих сексуальных чар. Его жертвами, по слухам, циркулирующим в госпитале, ранее стали все сотрудницы женского пола без старческого недержания и с полным комплектом зубов. Нет, у нее проблемы с мистером Грантом. Льюис утром опоздал на обход, и, хотя обычно консультанты не удостаивают интернов даже взглядом, не говоря о том, чтобы проявлять к нам хоть малейший интерес, примерно на середине обхода мистер Грант обернулся к Руби и вопросил своим громовым басом:

– А где негритенок?

– Какой негритенок? – переспросила Руби, искренне не догадываясь, кого он имеет в виду.

Мы с Суприей дожидались, пока Старая Кошелка закончит говорить по телефону; при этих словах мы замерли возле поста, обратившись в слух.

– Тот черный, твой напарник. Обратно на пальму залез что ли? – продолжал он, не обращая внимания на разинутые рты Руби и пациентов. Хирурги вообще славятся грубостью и реакционными взглядами, но мистер Грант, учившийся политкорректности, судя по всему, прямо у Рона Аткинсона, выделялся даже на их фоне.

Руби, всегда готовая подхватить перчатку, не собиралась спускать ситуацию на тормозах.

– Что вы сказали? – спросила она, делая шаг ему навстречу.

– Не заставляй меня повторять. Твой напарник. Вас же двое. Где второй?

– Вы имеете в виду Льюиса? Вашего интерна? – поинтересовалась Руби, охваченная праведным гневом.

– Плевать, как его зовут, почему его нет? – взревел мистер Грант.

Любой, кто, подобно Руби, рассчитывал сделать карьеру в сфере хирургии, сообразил бы, что на этом разговор лучше свернуть.

– Вы не имеете права называть его «негритенком». Это расизм! Просто отвратительно! – воскликнула она, игнорируя призывы остальных участников обхода замолчать.

– Тебе стоило бы знать свое место, дорогуша, – рыкнул мистер Грант.

– Я вам не дорогуша, и это расизм – называть людей «негритятами». Вам бы понравилось, если бы про вас спрашивали, «а где тот уродливый жирдяй с прыщами»?

Мистер Грант развернулся и направился к следующему пациенту.

– А теперь, если прислушаться, – сказал Клайв, хирург, к которому была приписана Руби, катя тележку с картами, – мы услышим звук смыва, с которым карьера Руби только что уплыла в унитаз.