Медный король

– Ну, тогда выкинь.

– Я же не Золотой – человека в море выкидывать, – тихо сказал бакенщик.

– Ну, вези.

– Далеко, это же крыс гонять, а они и так заморенные.

– Ну, выкинь, чего ты мне голову морочишь? Раньше думать было надо, прежде чем гексаненка подбирать, старый дурак, утробья отрыжка…

И снова полился однообразный поток ругательств.

* * *

Одинокая скала поднималась над водой каменным островом. Лодка Развиярова спасителя подошла к нему перед рассветом, когда небо серело, теряя звезды. Вблизи слышно было, как трещит и воет пламя в прозрачной чаше маяка.

– Ну вот, – сказал бакенщик. – Судьба у тебя, парень, конечно… эх. Знавал я одного гекса… Зверь зверем, конечно, но мне здорово помог… Ты иди. Мне возвращаться надо.

Развияр перелез с кормы на камень. Бакенщик ударил шестом по борту:

– Ну! Пошли, хорошие, давай!

Завертелось колесо. Зашлепали лопасти. Развияр постоял, глядя вслед лодке; островок был крошечный, пламя маяка выло, казалось, над самой головой.

В камнях бегали мокрицы, здоровенные, возможно, съедобные. Развияр посидел на камне, отдыхая. Он очень устал и ослабел. Мимо, совсем близко, прошел нарядный корабль на светлых парусах – скоро он будет в Мирте… Если не задержат на таможне…

Развияр догадался, что на него смотрят. Повернул голову. На скале позади него стоял полуголый старик в рваной кожаной юбке. Тело его, высохшее и жилистое, в свете маяка казалось красным, борода и седые волосы торчали во все стороны, как венчик, а нос, выдающийся далеко вперед, был темного лилового цвета.

Полоумный голый старик. Убил какого-то рыбака, и убийство сошло с рук. Что говорить о Развияре, которого уже один раз приговорили?

Он сидел на камне и смотрел на старика снизу вверх. Даже не поднялся навстречу – не было сил.

Старик махнул рукой, властно приказывая убираться. Его нос налился кровью, сделавшись почти черным. Развияр сполз с уступа, попятился в воду, нащупывая ступнями скользкие камни. Дальше уходить было некуда.

– Умные они, – со злобой сказал старик. – Уроды!

Он повернулся и зашагал вверх по камням. Затылок у него был голый – казалось, лысина невзначай сползла с обычного места, как сползают неудобные шляпы.

У самого подножия маяка старик обернулся. Окинул Развияра бешеным взглядом, уперся руками в бока, всем видом изображая возмущение:

– Ну что? Чего тебе?

– Дайте… попить, – прошептал Развияр. – Пожалуйста.

* * *

Маяк был костяной. Не то иголка исполинского морского ежа, не то прямой бивень, а может, зуб. Высокий, изнутри полый. Деревянная лестница, устроенная в полости, вела наверх – к баку, заполненному маслом, к фитилям и винтам, к запальному отверстию.

Старик звал себя Маяк. Не то забыл свое настоящее имя, не то отказался от него за ненадобностью. Он жил здесь много лет совсем один, питался рыбой и птицей – на то и другое у него стояли хитрые ловушки. Водоросли, которыми поросла подводная часть острова, старик ел с особенным аппетитом. Пил дождевую воду. Только масло для маяка – жирное, густое, необыкновенно горючее – привозили из Мирте.

Жилищем служила пустая раковина огромного моллюска, закинутая на остров давно забытым штормом. Раковина стояла, как раскрытая книга переплетом вверх. Ее темные створки, поросшие мхом и засыпанные пеплом, служили скатами крыши. Внутри было темновато, но старик не нуждался в свете. Над его головой ночи напролет горел маяк.

Развияр напился воды, которую старик плеснул ему в железную кружку, съел белую, с мягкими костями рыбу, вареную, давно остывшую. После этого лег, и уснул, и проспал, наверное, почти сутки. Когда он разлепил веки, опять был рассвет, старик бродил в камнях у берега, вытягивая из воды гирлянды водорослей, нюхал их, рассеянно надкусывал – и продолжал выбирать дальше. На спине у него можно было сосчитать каждый позвонок. Рваная кожаная юбка хлопала на ветру. Морская гладь казалась розовой, а дальше, над горизонтом, парил великий город, роняя, как звезды, один огонек за другим.

– Задуть-то свечку, – пробормотал старик себе под нос, но Развияр услышал. Аккуратно сложив на мокром камне добытые водоросли, старик поднялся к маяку, кряхтя, пробрался в низкую дверь и исчез. Прошла минута, другая, потом высокое пламя маяка зашипело. Дождем посыпались искры, Развияр испугался – но почти все они гасли, не долетев до земли, и на голову незваному гостю упала только пригоршня пепла.

Погас и маяк. Это было, как закат, случившийся за одно мгновение. Мир вокруг изменился так внезапно, что Развияру пришлось сесть на камень, спасаясь от головокружения.

Раздвинулся горизонт. Открылись корабли, стоящие на рейде, и другие, подходящие из открытого моря. Пропали резкие тени, мир сделался мягким, как вода, а Мирте на горизонте будто вырос, воспарил выше и в утреннем свете показался добрым.

Из низкой двери в основании маяка выбрался старик.

– На маяк чур не ссать, – сказал торжественно, глядя мимо Развияра. – Вон море есть, туда и отливай!

* * *

Они почти не разговаривали. Маяка будто не интересовало, откуда взялся Развияр и что собирается делать дальше. Каждый вечер старик поднимался по лестнице, чтобы зажечь маяк, и каждое утро гасил его, втягивая фитиль с помощью особого механизма. Развияр не мог понять, когда старик спит – казалось, он не ложился никогда, все бродил по камням, вытаскивал рыбу, однажды поймал мясистого красного осьминога и приготовил на жаровне; ни дров, ни хвороста на острове не было, но старик ничего, кроме водорослей, не ел сырьем. Для стряпни он использовал фонарное масло, а посуды у него было на удивление много.

Каждый день мимо маяка проходили корабли. Старик смотрел на них оценивающе, иногда плевал вслед, иногда махал рукой, но ничего не говорил вслух. Развияр видел, как ушла «Крылама». Ему странно было вспомнить, как сам он стоял на ее палубе, и страшно – как мимо двигался поросший ракушками борт.

Он не знал, кто там сейчас, на «Крыламе». Пассажиры давно растворились в городе, остались на цветных мостах под золотыми куполами. А капитан на судне наверняка прежний, и команда тоже… Они уйдут и вернутся. И снова уйдут. Они могут плыть и бродить по всему миру, а он, Развияр, не умеет ходить по воде!

Он провожал каждый корабль с жадностью и надеждой. Он мог бы уплыть, он мог бы вернуться на материк; если бы хозяин Агль знал, что Развияр выжил! Уж он бы точно раскошелился на лодку, чтобы забрать с маяка «свое богатство». Но хозяин, конечно, не знал; может быть, он и сам давно уехал из Мирте, может, уходящая «Крылама» уносила и его…

Далекий город каждое утро вставал на горизонте, парил над водой, переливался радужно, поблескивал золотом, менял цвета и зажигался огнями, и так светился до утра. Развияр не раз и не два пытался представить, что там живут за люди. Высокие, поджарые, со смуглой кожей и золотыми волосами; вот бы посмотреть на их женщин.

Странно, что сидя на камне посреди моря, обветренный, измученный, полуголодный Развияр впервые, может быть, в жизни так много думал о женщинах. Может, так действовал на него прекрасный и недоступный город. А может быть, никогда раньше у Развияра не было столько свободного времени.

Добывать еду и есть. Больше ничего. Развияр бродил по острову, собирая обломки раковин, но их было мало, тусклых, некрасивых. Он помогал старику разделывать рыбу и – иногда, если повезет – ощипывать пойманных птиц. Старик молчал. Развияр смотрел на рыбью чешую, сложенную в узоры, и у него перед глазами возникали страницы переписанных книг – он помнил их почти все.

Однажды днем, спрятавшись в тени маяка, Развияр стал читать вслух – не последнюю книгу о «Путешествии на Осий Нос», а ту, что переписывал раньше, когда «Крылама» только вышла из порта Фер. Это была история о фаворитке самого Императора, очень редкая в Фер и запрещенная в Империи. Хозяин Агль собирался продать переписанный экземпляр в Мирте – за большие деньги. Развияра вовсе не интересовали похождения фаворитки: она одинаково обходилась со всеми мужчинами. Его интересовали картины чужой жизни, приукрашенные, но все-таки похожие на правду.

Развияр читал, полузакрыв глаза, мысленно переворачивал страницу и читал дальше: город у подножия вулкана… Темные лабиринты со слепыми стражниками… опочивальня императора, белые и синие огни… Длинный зал, бассейны, подсвеченные сверху и снизу, толпы придворных, музыканты с морскими раковинами…

Тень маяка переместилась. Развияр перебрался, догоняя ее, на другой камень. Тень раздвоилась и слилась снова; подняв голову, Развияр увидел старика – тот сидел на камне, глядя на далекий город Мирте.

Развияр смутился. Он долго молчал, прежде чем снова начал читать вслух. То ли от жары, то ли от монотонного плеска волн память у него помутилась – он бросил книгу о фаворитке и мысленно открыл другую. Это были «Поучительные сказания о людях, животных и прочих тварях» – разные истории, записанные одна за другой, и невозможно было отличить вымысел от правды. О том, как верные жены летают на праздник к королеве цветов, но палуба воздушного корабля проламывается под ногами неверных жен. О том, как сытуха пожелала стать крыламой. Как дочка дровосека решила выйти замуж. Об огненных личинках, живущих в черном яйце: «Когда треснет скорлупа – выйдет огненная тварь на свободу, и станет служить тебе три дня и три ночи, подчиняясь словам и желаниям. Ей не страшны ни стрела, ни клинок…»

Развияр водил пальцем по ладони, выписывая невидимые знаки; книги рассказывали обо всем, но ни в одной из них не было слова «гекса».

Тень опять переползла. Развияр сидел на солнцепеке, а рядом, тоже на солнцепеке, сидел старик и смотрел на горизонт.

* * *

Старик по-прежнему ничего не говорил. Каждый день, погасив маяк и закончив заботы о пище, он садился в тени, и чуть поодаль садился Развияр. Внимательно смотрел на свою левую ладонь – рано или поздно на ней появлялись воображаемые знаки, тогда Развияр водил по ним пальцем и читал вслух.

Иногда старик сидел долго. Иногда скоро поднимался и уходил. Развияр читал сам себе, потом, когда жара становилась невыносимой, окунался в море. Его одежда заскорузла от соли, он ходил голышом, как старик. Белая кожа шелушилась на плечах и руках, облезала клочьями, но Развияр уже не чувствовал боли.

– А что такое «гекса»? – спросил он однажды у старика.

Надежда на ответ была слабенькой. Тем не менее Маяк отозвался почти сразу:

– Это племя.

– Где они живут? – спросил Развияр, обрадованный успехом.

Но на этот раз старик не ответил.

* * *

Прошло много дней. Развияра тошнило от вареной рыбы, он смотреть не мог на водоросли. Кусочек хлеба снился ему днем, когда он засыпал под створками огромной раковины, и ночью, когда пламя в маяке выло и билось на ветру.

Он рассказал все переписанные им книги, некоторые по два и по три раза. От скуки он вспомнил книги на чужих языках; их было немного, всего-то три или четыре, зато они были толстые. Знаки на желтых страницах ничего не значили, они чередовались безо всякого смысла, и только некоторые походили на буквы. Развияр придумывал звучание каждой букве и проговаривал их вслух. Получалось очень смешно, какое-то рыбье бульканье пополам с птичьим свистом; иногда, проговорив фразу-другую, Развияр валился на спину и начинал хохотать, и старик смотрел на него, как на полоумного.

Однообразие жизни на острове, ревущее пламя маяка, книги, прочитанные вслух и перелившиеся в сны, сны, ставшие бредом в жаркий полдень – все это могло свести с ума. Но страшнее всего для Развияра была догадка, ставшая подозрением, ставшая кошмаром и переросшая в уверенность: вся его жизнь пройдет здесь, на острове у подножия маяка. Из года в год он будет, как старик, бродить голышом, варить рыбу на масляной горелке, зажигать и гасить маяк. Имени у него не останется; он станет Маяком, а потом умрет, и его тело сбросят в воду – наконец-то море получит его, как и было велено. Это приговор, а остров – отсрочка, длинная и скучная. И, поверив в это, Развияр решил подняться на вершину маяка и броситься оттуда вниз головой.

Неизвестно, исполнил бы он свое решение или нет, но два события случились одно за другим, и все изменилось.

* * *

– Фру!

Крысы в колесе замедлили ход. Знакомая лодка развернулась кормой к берегу, знакомый бакенщик поднялся, удерживая равновесие, и сложил ладони рупором.

– Эй! Маяк! Забирай горючку!

Развияр лежал в укрытии, в хижине под крышей из раковины. Старик велел ему убраться с глаз, как только стало ясно, что какая-то лодка идет прямиком к острову.

Старик, кряхтя, спустил в воду широкую темную доску – единственную доску на острове, служившую и столом, и ложем. По этой доске предстояло вкатить наверх бочку с фонарным маслом для маяка.

– А где малой? – крикнул бакенщик. – Зови, пусть помогает!

Развияру было видно из своего укрытия, как старик повернул голову, испытующе глядя на бакенщика.

– А что? – удивился тот. – Утопил ты мальчишку, что ли?

– Иди! – крикнул старик.

Тогда Развияр вышел. Вдвоем со стариком они вкатили бочку по доске и оставили в выемке среди камней. Бакенщик, не скрывая любопытства, разглядывал голого загорелого Развияра; старик тем временем сходил за пустой бочкой, скинул в воду, она закачалась на волнах, и бакенщик ловко подцепил ее багром.

– Эй, гекса, – крикнул бакенщик, – да ты отъелся на свободной жратве!

– Иди, иди, – проворчал старик.

Бакенщик весело крикнул своим крысам:

– Ну! Пошли, милые, пошли, к обеду успеем!

И ушлепал по направлению к городу.

* * *

На солнце железная бочка разогрелась так, что обжигала ладони. Развияр и старик вкатили ее наверх. Это была непростая работа: Развияр не понимал, как прежде старик мог один с ней справляться. Прокатить по доске, оставить в выемке, перенести доску выше, подсунуть под бочку. Снова перекатить, оставить на уступе, перенести доску выше… Наконец, бочка встала на свое место у основания маяка, старик вытащил затычку и просунул в отверстие жирный, промасленный конец фитиля.

– Пожарим рыбу сегодня, – сказал, обращаясь к бочке. – Ты трубочку-то возьми и горючки отцеди… Покажу, как.

Впервые старик заговорил сам. Впервые предложил заняться хозяйством; раньше он все делал один, а Развияр помогал как мог, по собственному разумению. Развияр и удивился, и увидел в этом добрый знак.

Старик научил его отцеживать масло из бочки (с непривычки несколько капель попало Развияру в рот, он с отвращением сплюнул). Потом Маяк велел наскрести соли с камней, а сам поджарил рыбу на железном листе, щедро сдабривая маслом и посыпая солью. Когда солнце склонилось и с моря подул прохладный ветер, Развияр и старик, устроившись у берега, ели вкусную, в нежной корочке рыбу и запивали ее дождевой водой, и смотрели на Летающий Город Мирте.

– Может, ты маг? – спросил старик.

– Я? – Развияр удивился. – Да был бы я маг, ходил бы по воде!

Далекие бирюзовые мосты меняли цвет, становясь изумрудными.

– И ушел бы отсюда?

– Да.

– Если ты не маг, откуда все это знаешь? Ты бредишь чужими словами. Может быть, ты заколдован?

– Нет. Я переписчик книг.

– Одно другому не мешает, – заметил старик.

– Хозяин Агль, – сказал Развияр, – чуть все волосы у себя не вырвал, когда меня велели выбросить. Я могу за три ночи переписать книгу, которая стоит сто императорских реалов! А ведь он купил меня за жалких несколько монет, сам рассказывал!

– Значит, ты раб?

Развияр задумался.

– Не знаю. Теперь хозяин Агль думает, что я умер, а значит, я свободен…

– Только мертвые свободны, – старик растянул в усмешке черные запекшиеся губы. – Мы оба мертвецы, сынок. Радуйся.

Развияр откинулся на плоский теплый камень и закрыл глаза. Вкусный ужин удобно лежал в животе. Старик назвал его «сынок», Развияр помнил, что и раньше его так называли… Очень давно…

Может быть, мне понравится быть мертвецом, подумал Развияр и задремал ненадолго – всего лишь на несколько минут.

А когда он открыл глаза, старик уже стоял, опершись босой ногой о камень, и смотрел на горизонт из-под ладони. Напряжение было в его позе, в натяжении мышц, даже в редких волосах и вздыбленной бороде: прежде старик никогда так не смотрел.

– Что там? – спросил Развияр.

* * *

Небольшое судно, гребное, черное, подошло очень близко. Никогда большой корабль не оказывался так близко от острова – наверное, галера была плоскодонной и не боялась подводных камней.

Развияр по приказу старика спрятался в хижине и лежал, не шевелясь. Он почти ничего не видел, зато слышал каждое слово.

– Эй! – крикнул с воды молодой хрипловатый голос. – Маяк!

– Чего тебе? – сварливо отозвался старик.

– Отдай гексаненка. Очень нужно.

Развияр обмер под сводом из раковины.

– Какого? – рявкнул старик с ненавистью. – Греби отсюда к Шуу в задницу!

Человек на корабле рассмеялся:

– Маяк, ты дурак. Баки-Баки проговорился в таверне, не сегодня-завтра тут будет патруль. А Золотым не нравится, когда их посылают к Шуу! Давай, мне гребец нужен, у меня Толстого подрезали в плавучей таверне.

Стало тихо. Солнце садилось в море, Развияр не мог его видеть, но по бликам на воде, по цвету воздуха чувствовал: солнце утонуло ровно наполовину.

Старик молчал. Плескались волны у берега.

– Эй, Маяк, ты заснул?

Путаясь в просоленных тряпках, Развияр выбрался из-под раковины. Он не до конца понимал, происходит с ним счастье или беда, но не мог оставаться на месте. Почти у самого берега покачивался темный корабль, он стоял к маяку кормой, растопырив весла, и показался Развияру похожим на черную птицу – пластуна.

На корме, упершись ногой в бочонок, возвышался молодой чернобородый мужчина в белой рубашке, запятнанной, кажется, кровью. Его левая рука покоилась на перевязи. Он первым увидел Развияра.

– Тощий, – дал свое заключение. – Но гекса все выносливые, даже полукровки. Парень, давай на борт!

На ходу, спотыкаясь в камнях, Развияр натянул рубашку и штаны, заскорузлые, колючие, но еще не очень рваные. Старик не обернулся. Развияр остановился рядом, вопросительно заглянул в лицо, обрамленное, как венчик, белыми волосами.

Старик посмотрел ему прямо в глаза – впервые за все время, что Развияр прожил на острове.

– Слушай, – сказал старик еле слышно. – Кладешь на камень, рукой рисуешь вот так, – он чиркнул по воздуху правой рукой, сложив пальцы щепоткой, – и говоришь…

Его голос из шепота превратился в еле слышный шелест, но Развияр услышал.

– Говоришь: «Медный король, Медный король. Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно». Запомнил?

– Медный король…

– При людях не повторяй!

– А что кладешь? – Развияр нахмурился, он хотел попрощаться и ждал от старика других слов. Но тот, похоже, никогда не делал того, что от него ждали.

– А что тебе дорого, то и кладешь, – резко сказал старик и отвернулся.

– Эй, парень! – торопил чернобородый в белой рубашке. – Долго тебя ждать?

– И что будет? – Развияр ближе наклонился к старику.

– Ничего не будет! – выкрикнул тот с непонятной злостью – Иди!

Больше из него нельзя было вытянуть и слова. Решившись наконец, Развияр вошел в воду, вплавь добрался до галеры, и его подняли на борт.

* * *

Галера называлась «Чешуя».

Всю ночь Развияр греб, сидя на скамейке между лысым, голым до пояса человеком и другим, совсем молодым, болтливым и липучим. Развияру трудно было разговаривать на веслах – он не умел, не привык грести и быстро устал, а молодой сосед все расспрашивал его, кто он и откуда, и требовал новых подробностей, пока, в свою очередь, не выдохся и не замолчал.

Мерная работа, раскачивание, поскрипывание вогнали Развияра в транс. То ему казалось, что он снова на борту «Крыламы», надо заканчивать книгу, а пальцы не держат перо. То виделся Мирте, маячивший на горизонте столько долгих дней, а теперь сгинувший в тумане. То вспоминался старик по имени Маяк, и Развияр заново удивлялся и обижался его прощальным словам. «Медный король…» Старика считали полоумным, да так оно, наверное, и было.

Утром поднялся попутный ветер, и гребцы сложили весла. Развияр не сразу смог подняться со скамейки: спина болела, ноги затекли, а ладони оказались стертыми до крови. На палубе разливали суп и раздавали хлеб; увидев, как длинный нож кромсает румяные ломти, Развияр забыл об усталости и боли.

Он сел у борта, положив миску на колени. Ложки не было – каждый из гребцов откуда-то достал свою; Развияр растерялся, но тут рядом уселся чернобородый в белой рубашке. Молча протянул Развияру деревянную ложку с резными узорами.

– Спасибо!

Суп заструился, кажется, по жилам вместо крови. Запах наполнил глотку и нос – похлебка оказалась такой вкусной, какой Развияр не пробовал даже в доме хозяина Агля, даже на борту «Крыламы». Но главное – хлеб – Развияр приберегал на потом.

– Устал? – спросил чернобородый. – Это с непривычки. Не бойся: гекса крепкие, с них можно шкуру драть, потом новая отрастает.

Развияр перестал хлебать. Глянул с подозрением.

– Ты не больно-то похож на гекса, – чернобородый ободряюще подмигнул. – Только Золотые видят, у них глаз на такие дела пристрелянный… да подзолотки, которые с правом на жительство, тоже замечают, им положено. Ты был раб, так? Слуга?

– Переписчик.

– Грамотный? – человек нахмурился. – Это забудь, нам оно без надобности. Нам идти против ветра двадцать дней… Если повезет. Так что старайся, парень, выгребай, как положено, и будет тебе награда… Внизу гамаки висят, поешь – и на боковую. А ложку себе оставь, потом отдашь… Кстати, зовут меня Арви.

И он ушел, оставив новичка с пустой миской на коленях.

* * *

Похлебка, согрев изнутри, раззадорила Развияров голод. Ни странные речи чернобородого Арви, ни нарастающая качка, ни усталость не могли этот голод притупить.

Второй миски не полагалось. Развияр устроился на корме среди свернутых канатов и взял обеими руками хлебный ломоть.

Этот хлеб вышел из пекарни совсем недавно. Он не походил на сухари, которыми довольствуются матросы в море. Он был подарком из Митре, парящего города, который навсегда исчез за кормой. Развияр, закрыв глаза, вдохнул хлебный запах.

Снова вспомнился старик. Никто не привезет ему хлеба, старый Маяк давно забыл, что это такое. «Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно». У старика дико горели глаза, когда он произносил эти слова. Его обычно тусклые, равнодушные глаза…

Что нужно Развияру?

Не много. Пусть перестанут гореть ладони, пусть не ноет спина. Хорошо бы еще одну краюшку хлеба, и миску супа тоже неплохо. Хорошо бы сбежать с этой галеры, Развияру здесь не нравится, хотя чернобородый Арви кажется добрым. Хорошо бы найти нового хозяина, чтобы не таскал за уши, как мастер Агль…

Он мечтал – и уже не мог остановиться. Никогда в жизни он так не мечтал; начав с малого, он все желал и желал, и уже видел себя посреди Императорской библиотеки, где собраны все книги мира, и он, Развияр, их хранитель и переписчик…

Мог ли старик сам оказаться магом? Мог ли он научить Развияра волшебному заклинанию?!

Хлебный ломоть был дороже всего на свете. Так казалось Развияру; он выбрал на палубе чистое место и положил перед собой хлеб.

Оглянулся. Никто не смотрел: люди отдыхали после тяжелой работы, кто-то спустился в трюм, кто-то устраивался на палубе. Арви стоял рядом с рулевым; над головами у них надувался косой парус, когда-то черный, а теперь выгоревший и покрывшийся соляными разводами. Никому не было дела до новичка: наверное, гребцы на «Чешуе» часто меняются…

Развияр поднял руку – и в точности повторил то движение, которому научил его старик.

– Медный король, Медный король… Возьми, что мне дорого! Подай, что мне нужно! Я хочу…

Но прочие слова застряли у него в глотке, потому что хлеб вдруг дрогнул, будто окутанный дымкой, и пропал. «Чешую» сильно качнуло; покатился незакрепленный бочонок, выругался рулевой, завыл ветер в снастях. Галера шла по неспокойному морю, за кормой вставало солнце, и все было, как прежде, но хлеб исчез, не осталось ни крошки, и Развияр напрасно водил рукой по тому месту, где лежал драгоценный ломоть.

– Как это может быть?!

Он ни разу в жизни не видел магию в действии. Но то, что случилось, было именно волшебством, непостижимым и злым. Как старик, которому он помогал собирать водоросли, ловить рыбу, выкатывать наверх бочку, – как старик, к которому Развияр почти привязался, мог сыграть с ним такую жестокую шутку?!

Он не удержался и заплакал – впервые с того дня, как хозяин Агль ни за что ни про что оттаскал его за уши.

* * *

Гамаки висели в три яруса вдоль бортов. Развияр нашел себе место в самом низу. Свет пробивался сквозь щели палубы. Развияр лег и, провиснув в гамаке, спиной коснулся холодного дерева.

Над ним покачивалось в сетке грузное тело гребца – сосед Развияра спал в своем гамаке, как в коконе, и казался личинкой огромного насекомого. Храп, сопение, сонное бормотание усталых людей вплетались в шум волн и скрип мачты. Развияр закрыл глаза, но не уснул.