Темь. В битве за истину

– Как бы не так, – проскрипело с опушки.

Вся компания дружно повернулась на голос и увидела выходящего из леса высокого старика в огромной широкополой шляпе, с длинной бурой бородой и кривой палкой в руках. На старике красовалось нечто вроде длиннополого черного прорезиненного плаща, который так обожают герои-злодеи в голливудских киноподелках. Глазки старика из-под насупленных бурых бровей отсвечивали темно-красными огоньками.

– А куда же ты, Чернобог, подевал свой знаменитый черно-бурый армяк? – с ехидцей спросил Радегаст, но видно было, что он забеспокоился.

– Из моды вышел, – ответил старик, медленно приближаясь.

Радегаст бросил взгляд на Весняну, она понимающе взмахнула ресницами и поправила колчан со стрелами, чтобы удобнее было их выхватывать. Глядя на нее, в боевом напряжении застыли маг, лешак и домовой. Ант вытащил из ножен меч, Леха попытался было угрожающе поиграть своей булавой, которую обнаружил в кустах, но уронил ее себе на ногу и зашипел от боли. Хухрик замер с вилами, и казалось, что даже его бородавчатый нос заострился от настороженности. Обрадовался только рептилоид, заметавшийся в своей клетке.

– А и не справитесь вы со мной, – Чернобог остановился. – Как-никак я бог разрушения и смерти. И Велес с нами.

Радегаст посмотрел на скотьего бога и молвил:

– Ты уж определись, с кем ты, Велес. Только что вместе бились.

– Мало ли чего истинный славянский бог с похмелья не наделает, – проворчал Велес. – А ты, Чернобог, – обратился он к старику, – выходит, темные делишки за моей спиной проделывал с рептилоидами?

– Так ведь темные же, – ухмыльнулся Чернобог.

– Но за моей спиной, – с нажимом повторил Велес. – Ты забыл, что и я имею кое-какое отношение к смерти. И что я не последний в Темной иерархии.

– Но и не первый. В лучшем случае – второй, после меня.

– За моей спиной, – задумчиво протянул Велес.

– Что ты заладил одно и то же про спину? – сердито проскрипел Чернобог. – Не все тебе надо было знать. Ты же не только скотий, но и людской бог, помощник им, а значит, где-то даже… Светлый, – с отвращением произнес он. – Значит, не во всем тебе доверять можно.

– И после этого ты хочешь, чтобы я выступал на твоей стороне?

– На Темной, а не моей.

– А вот теперь я задумаюсь, – и Велес демонстративно подвинулся к Радегасту. – Значит, Темная сторона и твоя – это разные стороны? Ведь мы с тобой, Чернобог, ни разу даже чарки не подняли, как истинные славянские боги.

– А чаша с жертвенной кровью? Мы ее пили вместе.

– Так это официоз, – поморщился Велес. – И еще пиар – слышал такое слово? С его помощью местные правители дурят головы людям. Как и мы – демонам. А ты еще дуришь птеродактилей.

– Рептилоидов, – автоматически поправил Чернобог и спохватился: – Как это я дурю?

– А что ты обещал вот этому хрюнделю? – Велес махнул рукой в сторону притихшего в клетке ящера. – Наверняка то, что после взрыва заряда он, может быть, и погибнет, но станет героем.

– Он говорил это, – из клетки на них глядели внимательные глаза ящера. – Вше мы хотим штать героями во шлаву рода, и што?

– А то, что мы тут посчитали, энергия взрыва просто распылила бы этого ящера, – заявил Велес. – А пыль присыпала его возможные останки.

– Пришипала?! – возопил рептилоид.

– А что, по-твоему, делает пыль? – спросил его скотий бог. – Она присыпает. Спроси у любого, даже у союзника. Пыль присыпает, Чернобог, ведь так?

– Ну, присыпает, и что? – недоверчиво ответствовал бог Темных, не подозревая, в какую ловушку попадает. – Какая к черту разница, что его там присыпало бы?

– А-а-а! – горестный вопль рептилоида передал всю скорбь ящериного народа по поводу страшной присыпки. – Предателштво! Подштава жашранцу! Гнев и ярошт!

– Кому подстава? – ошеломленно спросил Чернобог.

– Жашранцу! – буйствовал рептилоид. – Ты, темное порождение аштрала, ошкорбил вшех жашранцев этой планеты!

– Это что вы с ним сделали, а? – подозрительно осведомился Чернобог. – Почему он себя засранцем именует? Неужто обделался со страху?

К скорбному воплю рептилоида добавилась лирическая нота кровной обиды. Велес и Радегаст перемигнулись, пока Чернобог с удивлением взирал на ящера, и сняли световую клетку. С радостным ревом освобожденный рептилоид молнией метнулся к богу Темных, кровожадно растопырив лапы с когтями. Дальнейшее скрылось в облаке взметнувшейся вверх земли вперемежку с грязным снегом и мусором, уже изрядно перемешанным на многострадальной поляне.

– Ныряем! – победно проорал Митромир и ринулся к мерцающему окну в Увале. – За мной, и не отставать!

Все дружно бросились за ним. Но последним, нырнувшим в Увал, был вырвавшийся из грязной тучи рептилоид. Он свирепо выплевывал из зубастой пасти клочки прорезиненного плаща, а в отливающих металлом когтях торжествующе держал добычу – длинный бурый клок волос, в которых внимательный наблюдатель мог бы обнаружить прекрасный образец бороды Чернобога.

В следующую секунду Увал захлопнулся: радужное сияние исчезло, окно словно ушло внутрь серого камня… А еще через секунду из тучи вынырнул сам Чернобог. На его плечах развевались остатки располосованного на ленты плаща, в бороде зияла изрядная проплешина, от кривой палки в руках остался лишь огрызок. Не было и широкополой шляпы, зато щеку пробороздила глубокая царапина, а под левым глазом явно намечался здоровенный синяк.

Увидев закрывшийся у него перед носом Увал, бог Темных затормозил и в ярости топнул ногой, возопив:

– Шволошь! А еще шоюжник! – и выплюнул выбитый в дискуссии зуб.

Уже откуда-то издалека, с небес до него докатился удаляющийся хохот двух богов.

Глава 6

Вредоносный шишига был неисправим.

– И что вы мне квандучите? – вопрошал он. – Мне, хухрону чендовому! И хто квандучит, а? Какие-то хрюнди ухехренные. Ну, ежели были бы хехлы али хады, я бы внимал, а то – фуфелы охмуренные! – и гневно размахивал ручками-веточками.

Рассерженному Хухрику внимали существа, смахивавшие на снеговиков, сложенных из трех шаров разной величины. Вот только шары эти были до безобразия волосаты и сложены непропорционально: самый большой шар являл собой туловище, чуть поменьше – седалище, а венчал все это сооружение шар, представлявший голову с отвратной клыкастой физиономией, носом-пятачком, большими мохнатыми ушами и подслеповатыми красными глазками. Все вместе покоилось на толстенных кривых ногах, а к туловищу были прилеплены мощные лапы с кривыми когтями. Несмотря на несуразность такой композиции, двухметровые существа внушали некое уважение и неуловимым образом напоминали толстых и самодовольных сержантов полиции, процветающих на плодоносной почве больших московских вокзалов. Тем более что на замызганных кожаных передниках, кокетливо опоясывающих их мощные чресла, красовались огромные золотые бляхи с какими-то значками, означавшими, видимо, принадлежность этих существ к служивому сословию.

Во всяком случае, именно такая ассоциация возникла у Лехи, прежде чем, бросив взор на них и прошептав «И здесь полицаи», он впал в глубокий и благодатный обморок.

– Какая нежная пошла молодежь, – сердито прокомментировал сей факт Митромир. – Обычных троллей испугался, пусть даже таможенников…

– Не испугался он, а впечатлился, – поправил его Антон. – Впечатлительный очень.

– Ну как та кухарочка, что ведома мне была когда-то, – хихикнул Никитич. – Когда впервые явился мну пред ней, она такожде в обморок хлопнулась…

Однако, обстановка к воспоминаниям об амурных похождениях домового не располагала. Кубарем выкатившись из сияющего туманного пространства, окутавшего путешественников после нырка в увал, вся компания, еще возбужденная боем, оказалась в глубоком горном ущелье, поперек которого красовался широкий полосатый шлагбаум с торчащими из-за него рожами троллей.

В ущелье царила тишина, только прохладный горный воздух посвистывал над высокими каменными стенами, за которыми в необозримой вышине плыли в синем небе кокетливые белые облачка.

Здесь было лето. И лето жаркое – особенно по контрасту со снежной Карелией. И если бы не прохлада ущелья, странникам пришлось бы совсем туго. А за их спиной, там, откуда они вывалились в этот благодатный горный мир, высилась высоченная, гладкая, словно отшлифованная стена, запиравшая ущелье. И никаких признаков в ней двери, окна или чего-либо еще, указывающего на портал в другой мир… Таким образом, назад пути не было.

– Хр-р-р… – сказала самая отвратная из рож, увенчивающих шлагбаум. – Раземелье Истинное приветствует вас. Предъявите таможенную декларацию, – и снова хрюкнула.

Как раз после этого Леха и впал в прострацию. А очнулся он от того, что над его бренным телом шло банальное торжище. И солировал в нем шишига Хухрик, отчего рожи у троллей все более каменели, а глаза из красных становились стеклянными.

– Чендово базлаю, – вещал Хухрик, – что ничего запрещенного не имеем чистомочно, и в присухе права нет у вас никакого хехлить нам декларации незаконные…

Самый отвратный тролль – видимо, старший в этой банде – покачнулся, оперся на плечо соседа, чтобы не упасть, и закрутил башкой.

– Ты это… хр-р-р… – прервал он разошедшегося шишигу. – Не впаривай нам. Деклар-р-рацию давай. Или плати. Таков закон новый. Еще раз говорю…

– А ты мне таки объясни, милай, – вклинился Никитич, – с какого рожна у вас тут новые законы появились! Кем дадены-то?

– И почему Раземелье Истинным называют? – осведомился Митромир. – Что, есть и ложное?

– Много вопр-росов, – упорствовал тролль. – Ответов не будет, плати, скажем.

– Ты слушай, что тебе шмундель заслуженный квандучит! – втолковывал ему Хухрик.

– По десять золотых с каждого, – гудел тролль. Его клыкастые сородичи согласно кивали, а их бляхи важно топорщились на огромных животах. – За отсутствие деклар-рации…

– Один золотой за всех! – торг пронял даже Антона. – А за этого птеродактиля… тьфу, рептилоида, вы нам еще скидку сделаете, он вообще приблудный.

– Я не приблудный, – оскорбился ящер. – Я предштавитель и жашранец!

– Так вы нам еще др-ракона тащите, – возмутился тролль. – Бескр-рылого, бесхвостого и с поносом, хр-р-р!

– Это кто ш поношом?! – начал свирепеть рептилоид. – Ты, бежможглая бочка…

– За оскор-рбление представителей штраф в один золотой, хр-рю, – невозмутимо ответствовал тролль и, подумав, добавил: – И ветеринарный надзор-р вызову освидетельствовать этого вашего др-р-ракона… Беззубый, да еще засранец – это какую такую зар-разу вы к нам тащите из Сероземья, хр-р-р?

Нарастающий гвалт грозил перерасти в драку, Вован даже стал приплясывать от нетерпения, но тут на сцену с той стороны шлагбаума выступило еще одно лицо, яившееся из-за скалы.

– Прекратите бардак! – заявило оно. – Вечно эти Светлые вносят дисгармонию в рациональный и упорядоченный мир.

– Чья бы корова мычала, а чья бы молчала, – взвился Митромир, и на солнце блеснула выхваченная шпага. – А уж тебе, Сародориус, вообще надо заткнуться. Или мало урока, который получил в квартире домового в Питере?

– Зато вы получите урок здесь, – самодовольно ответствовал человек, одетый в темный балахон с нашитыми на нем золотыми знаками. – Будете знать, как величайшего Темного мага в лужу загонять. Фи, как неэстетично, – и кокетливо повел плечиком.

– Знакомьтесь, – кивнул Митромир. – Сия личность именует себя Сардориусом и вдобавок магом. Темным, что характерно. А величайшим называет себя от врожденной глупости.

– Фу, противный, – с фальшивым возмущением сказал Сардориус. – А ведь такой симпатичный…

– Так он еще и педик? – возмутился Леха, мигом забыв про троллей, и с отвращением плюнул.

– Вот дерьмо-то, – не выдержал и Антон. – Отрубить уроду башку, чтобы землю собой не пачкал…

– А лучше кол в задницу, – злорадно добавила Весняна. – Как раз в то место, которое ему так нравится.

– Не был он раньше педиком, – озадаченно сказал Митромир. – Дураком – да, а вот педиком… Эй, Сардориус, ты что, в шоу-бизнесе лишнее время провел? Там же все ваши, Темные…

– За дурака ответишь, шалунишка, – капризно ответствовал человек в балахоне. – Но ты прав, одно время подвизался я в продюсерах… Однако же потом мое руководство доверило мне стажировку и в Госдуме, и в Белом доме. Да и в Кремле бывал. Так что перед тобой чрезвычайный и полномочный наблюдатель самого Чернобога! Наблюдатель во властных структурах, конечно. И консультант! А вот что касается ориентации… В Белом доме такие мальчики… А уж в некоторых министерствах… – и Сардориус облизнулся. – Помощниками ходят, пресс-секретарями…

– Тьфу, нечисть! – в сердцах плюнул Никитич.

– Ничего ты не понимаешь, дед, – авторитетно заявил темный маг. – Сегодня мальчик – помощник, попой виляет, а завтра сам рулит в кресле начальственном, да не каком-нибудь, а в крупняке… Ты о такой карьере и мечтать даже не можешь!

– Куда уж мне, – прокряхтел домовой. – Задницей не вышел.

– Кстати, о Чернобоге, – вмешалась в беседу Весняна. – Не узнаешь, чья борода? – и она невинно взмахнула ресницами в сторону рептилоида.

Тот горделиво повел мордой, приосанился и победно продемонстрировал зажатый в когтях сивый клок.

Очи Сардориуса вмиг потеряли томный блеск и стали похожи на большие свивающиеся спирали, каковыми изобилуют глаза персонажей скверных американских мультиков.

– Это… правда, его? – принюхался он, удивительно став похожим на крысу, и даже нос его вытянулся, подбородок ушел куда-то в шею, а на голове проглянули рожки.

– Ты, похоже, действительно слишком долго болтался во властных коридорах, – заметил Митромир, глядя на преображение физиономии Темного мага. – Это борода Чернобога, и ты знаешь, что может сделать опытный маг с ее владельцем, располагая ею. Даже если этот владелец – бог. Точнее, божество.

Тут в действие вступил молчавший до того Вован.

– Знавал я одного фофана, который пальцы веером распускал и лажу гнал, что никакого колдовства нет, а есть только генетика, биология и еще чего-то там… Доктор наук был. Крепкую наркоту из химии делал для одного драгдилера питерского. Да и сам сбывал. Мелкоте, пацанятам всяким… Помощником по науке был у бо-о-ольшого чиновного человека, – Вован помолчал. – Поспорил я с ним, дернул у него волосик на память, заодно и рученьку ненароком поломав… Теперь тот доктор где-то тараканом в своей квартирке бегает. А может, уже и нет, я туда санобработку вызвал.

– А чиновник тот? – спросил Леха.

_ Не успел я его достать, – сокрушенно вздохнул лешак. – В Москву перевели с большим повышением. Как крупного специалиста по борьбе с преступностью.

– Вот что значит владеть образцом генетического материала, – наставительно сказал Митромир, воздев к небу палец. – Ты что-нибудь про ДНК слышал, Сардориус? Или только во властных коридорах задницу подставлял?

С физиономией темного мага происходили непонятные преображения. Нос втянулся обратно, подбородок выпятился и подтянулся к носу, щеки заходили ходуном… Затем преображения закончились, Сардориус сбросил капюшон, и глазам присутствующих представился голубоглазый блондин с кокетливыми золотыми сережками в ушах.

– Опа – хехл! – ошеломленно прошелестел Хухрик.

– Не хехл, а хехел! – возразил Садориус. – Пора бы и запомнить, коряга ходячая. Хоть и бестолковым шмунделем ты был, а все же Темным… Ныне же шишига безродная…

Договорить Сардориус не успел. По глубокому ущелью пронесся раздирающий уши древесный скрежет, с верхушек скал посыпались камни. Как потом выяснилось, это был один из вариантов боевого клича шишига – по мнению Хухрика, очень музыкальный. Немузыкально завопил Сардориус, окутанный серо-бурой мглой, в которую превратился шишиг, ринувшийся на Темного мага. Зрители по обе стороны границы отодвинулись подальше от поля боя, ибо невозможно было представить, на что способен столь загадочный куст, когда он входил в роль шмунделя Темных.

Впрочем, бой длился недолго. В центре бурого облака что-то сверкнуло, треснуло, пыхнуло багровым, и из него выкатился Сардориус, размахивая руками, в которых пылало по небольшому огненному мячу. Разъяренный маг шипел, плевался, и было отчего: его балахон был подран в клочья, капюшон отсутствовал вовсе, а проглядывавший сквозь дыры темно-серый сюртук, такого же цвета штаны и физиономия самого Сардориуса выглядели так, словно прошли усиленный сеанс восточного иглоукалывания. Иголки торчали даже из ноздрей и ушей мага, щеки и лоб были исполосованы глубокими царапинами, а золотые сережки исчезли. Плевался же он потому, что и язык его напоминал ежа, что не способствовало произношению каких-либо членораздельных звуков.

Бурое облако поредело, превратившись в нечто вроде большого куста ежевики, усеянного колючками, затем куст превратился в корягу, и Хухрик в своем обычном виде победно юркнул за спины товарищей. Правда, внимательный взгляд мог заметить, что кое-где он дымился и местами изрядно почернел, словно вернулся из солярия. Это, впрочем, ничуть не сказалось на его боевом духе, что следовало из возмущенной тирады:

– Хехл ты ухехренный! Нельзя магию использовать на рубежах Раземелья! Обходись личным оружием… А это тебе за деточек моих и для того, чтобы помнил: у нас, боевых шишигов… Или шишиг?.. Ну, неважно… У нас хрюнди за базар хехлятся в натуре!

Вован даже крякнул.

– Гхрм! – грозно одтвердили тролли, поняв, что на их глазах нагло случилось административное нарушение. – Магия запрррещена! Штрраф! Хехлу!

Сардориус от неожиданности замер, и даже иголки на его языке, казалось, завяли от смятения.

– А теперь и он будет шепелявить, – возрадовался рептилоид.

– Шо шу ше шешшш! – попытался было сказать нечто темный маг, но от боли скривился, огненные шары в его руках исчезли, и он бережно стал ощупывать язык.

– Мои иглы гнева так просто не вытащить, – злорадно пояснил Хухрик. – Если только я сам не помогу, – и гордо выставил в сторону Сардориуса средней палец корявой лапы, на которой в качестве трофея красовались золотые сережки.

Маг зашипел, дернулся было в сторону Хухрика, но тут же взвыл: похоже, старательный шишг основательно напичкал его иголками и колючками.

– Так, – подвел итог Митромир. – Ситуация патовая. Педерастический маг обездвижен, но и пояснить ничего не может, тролли требуют взятку, магию применять нельзя, назад пути нет…

– Еще и жара, – буркнул Антон, – я уже запарился в этой одежке.

– А о пиве я вообще молчу! – заорал Леха, яростно сдергивая и швыряя оземь замызганную шапку. – Давайте боем прорвемся! – и предусмотрительно спрятался за Вована.

– Бой – это хр-р-р… – сказал самый отвратный и, видимо, самый старший тролль. – У нас тут… это… За той скалой ТУПО стоит…

– Что именно стоит? – живо спросила Весняна. – И почему стоит только за скалой?

– Не почему и что – а тр-ролличий убойный погр-раничный отр-ряд, – гордо ответствовал тролль. – Сокр-ращенно – ТУПО. Разнесет вас.

– Скала-то далековато, – хитро прищурился Никитич. – Пока ваши тупо стоящие добегут, мы вас тут в лепешку раскатаем. Вот этим мечом самого Пупы Седьмого, – и он гордо выволок из ножен легендарную железяку.

Меч и вправду пользвался в Раземелье авторитетом: тролли собрались в кучку и вполголоса загудели. Из их басовитого рычания явствовало, что некий король людей Пупа Седьмой в каком-то там тысячелетии назад этой самой железкой серьезно нарушил жизнеспособность тогдашнего троллиного короля, по каковой причине тот вскоре и отбыл в Блаженные поля троллей – местность, сильно смахивающую на предмет мечтания большей части современного человечества: много жратвы, баб, вина, и ничего делать не надо.

– Мы маму позовем, – объявил итоги совещания самый пузатый тролль. – Она и решит.

– Ты еще пахана позови, – пробурчал Леха.

– Папы у нас нет, – сообщил пузатый. – Нами командует Брегетта, она же Пр-р-релестнейшая, она же Неотр-р-разимая, и потому мы зовем ее мамой. Если вы падете ниц перед ее крр-р-расотой, вам воздастся.

– Сюр какой-то, – буркнул студент института культуры для трудновоспитуемых. – Пр-релестная тр-рольчиха, надо же… – и заранее побледнел.

– Леха, ты держись, – заботливо поддержал его под ручку Антон. – Мы тут рядом, если что.

Тролль выволок из глубин своего передника сучок, очень напоминающий знаменитое изделие Мокрохвоста, постучал по нему, приложил к волосатому уху и буркнул нечто раскатистое и невразумительное. Затем прислушался и, изобразив на роже долженствующее почтение, возвестил:

– Мама, тут перетереть надо… Пр-ришельцы платить не желают. Надо, чтобы они восхитились твоей кр-р-расотой.

Подхалимствующий тролль – это зрелище похуже жалостливого омоновца, но Леха его выдержал.

А потом послышались тяжелые шаги, верхушки скал нервно вздрогнули. Тролли подтянули животы и изобразили нечто вроде шеренги.

Затем даже Никитич крякнул.

Прежде всего, из-за скалы выдвинулись тяжелые груди, слегка перехваченные кожаным перекрестьем. Затем появился объемистый живот, кокетливо упрятанный за кожаным передником. На то, что передник – женский, указывала бисерная оторочка, шедшая по его краю. Живот поддерживали два оголенных окорока неимоверных размеров, выдигающиеся из чего-то очень объемного, отдаленно напоминающего округлившийся сухопутный авианосец, небрежно смахивающий попутные глыбы. На авианосце красовались похожие на взлетно-посадочные полосы две кожаные полоски, также отороченные неизменным бисером, смахивающие на приготовившиеся к взлету штурмовики и долженствующие означать скромность их владелицы. Наконец, взору восхищенных троллей явилась массивная челюсть, украшенная сверху широким, хотя и приплюснутым носом, по обеим сторонам которого посверкивали пронзительные глазки неопределенного цвета. Венчал все это сооружение массивный лоб, на который мило свешивалась челка тщательно расчесанных волос цвета ноябрьской неопределенности, а весь образ обрамляла копна густейших волос того же цвета, кокетливо украшенных ветками, листьями и прочими непосредственностями, указывавшими на походный образ жизни носительницы всего этого великолепия.

– Брегетта… – прошелестело среди троллей, и только объемистые животы помешали им бухнуться на колени.

– Слюни подберите, мальчики, – басом пророкотало в их адрес создание, приближаясь к окаменевшим путешественникам. – А это кто еще тут? Очень странная компания! И почему они до сих пор живы?

Вот тут Леху и проняло. Отставной скинхед не то, чтобы упал в обморок, но впал в некий транс. Он весь затрясся, глаза его приобрели фосфорический блеск, грудь неестественно выгнулась дугой, редкие волосики на залысинах встали дыбом. Картина точь-в-точь являла собой ту, которую он представил в памятной встрече с питерскими вокзальными полицейскими. Но Леха пошел дальше: содрал с себя потрепанную в бурных странствиях зимнюю камуфляжную куртку, за ней последовал свитер, затем – пропотевший тельник, и взору странников явилась знаменитая в неких северных краях Лехина картинная галерея, украшавшая его многострадальную кожу от пупка до шеи.

– Русские не сдаются! – рявкнул Леха, вздымая с земли свою грозную булаву. – Даже при виде… при виде… этого!

Тут силы окончательно его покинули, и он пал на заботливые руки Антона. Но волосы его так и остались торчать дыбом.

Глазки Брегетты округлились и неведомо как стали размером с плошки. Она потрясенно покачнулась и прошептала:

– Викинг! Истинный викинг! Берсерк! Рунами освященный.

И в кокетливом изнеможении опустилась на ближайший булыжник размером с небольшую скалу. Булыжник жалобно хрупнул.

Тролли почтительно внимали.

– Что это с ним? – гулко прошептала Брегетта, жадно озирая поникшего Леху.

– А это он от красоты вашей сомлел, прелестнейшая, – нагло заявил еще не отошедший от боевого запала Хухрик. – Вот погодите, очухается…

– Евреем тебе быть, а не кустом, – злобно прошипел ему Митромир, но было поздно.

Глазки тролльчихи засияли не меньшим блеском, чем Лехины. Она грациозно всплыла с булыжника и подошла к Антону, не отрывая взгляда от картинной галереи, покоившейся на его руках.

– Дай-ка мне его, – буркнула она Антону, возвышаясь над ним, словно осадная башня. – Героев в чувство надо приводить по-другому. Вишь, какой нежненький… И кр-расивенький…

Антон не посмел гасить столь внезапно возникшие чувства и передал Леху тролльчихе. Авианосец принял на борт сомлевшего студента, развернулся и величественно поплыл к выходу из ущелья, развевая косматыми волосами.

– Этих – пропустить, накормить, объяснить, – командно прозвучало из его рубки. – Беспошлинно!

Старший тролль только гукнул что-то, но более конкретно возразить не посмел. А когда Брегетта исчезла за поворотом, вздохнул, окинул опечаленным взглядом всю компанию и как-то уже по-свойски сказал:

– Ну, пошли, что ли… Костерчик разожжем да кабанчика зажарим… Отметим пр-рибытие! – и совсем по-человечески кряхтя, принялся поднимать полосатый шлагбаум.