След Фафнира

– Дед, зачем ты так? – обиделся Годфри. – Я отлично знаю, что ты посейчас в здравом уме! Хорошо, я выслушаю тебя.

Кухулин запрыгнул Годфри на колени и лизнул в лицо.

– Замечательно, – прокряхтел я и взглядом указал Ойгену на бутылку с «Арманьяком». Тот немедленно налил всем троим. – Вначале позволь заново представить моего старинного друга. Его настоящее имя тебе должно быть известно. Хаген, сын Гуннара, из Тронье.

…Щелкнул уголек в камине и на мгновение вспыхнула белая искорка, отразившись в глянцевой золоченой этикетке на бутылке мутного стекла. В Ореховой гостиной плавали полосы голубого сигарного дыма, пахло лимоном и деревом… Но, клянусь Господом, я без малейших колебаний отдал бы весь уют старого дома под Фарнборо, каждое оставшееся мгновение жизни и спокойствия за то, чтобы вернуться в тот дождливый день, когда острие лопаты Робера Монброна царапнуло по черному, изъеденному временем металлу. Но стрелки часов не повернуть в обратном направлении. Нельзя исправить ошибки. Возможно лишь смягчить их последствия…

Память все стремительнее уносила меня в водоворот бесчисленных лет, засасывавший с неумолимой силой и головокружительной быстротой.

Да, действительно, март 1912 года был солнечным и теплым. Ливень хлынул только двадцать шестого числа, ближе к вечеру…

Часть первая

ЗОЛОТО СЕДОГО РЕЙНА

– …wen bist du denn?

– Ein Teil von jener Kraft, die stets das Böse will und stets das Gute schafft.

Гёте. Фауст. Часть первая

Атли, ты радости

так не увидишь,

как не увидишь

ты наших сокровищ!

Я лишь один,

если Хёгни убит,

знаю, где скрыто

сокровище Нифлунгов!

Эдда. Песнь об Атли. 26

Глава первая

МЫ ЕГО НАШЛИ!

Германская империя, побережье РейнаНочь и утро 27 марта 1912 года

Мсье Робер де Монброн сидел в луже.

Нет, вовсе не потому, что поскользнулся и упал, или был завален в размякшую от воды густую синеватую глину во время банальной уличной драки на окраине заштатного германского городка. Монброн, как это ни странно прозвучит, наслаждался, шлепая ладонями по коленям и подставляя лицо низвергавшемуся с мутно-серых небес холодному дождю. Его совсем не беспокоило то, что красивый и очень дорогой костюм из валлийской шерсти, купленный Роберу дражайшей матушкой, мадам Жюстин, за бешеные деньги в Париже на Рю де ля Пэ, придет после импровизированной грязевой ванны в полнейшую негодность. Он не боялся простудиться и подхватить ангину. И ему не казалось нелепым столь вызывающее для приличного молодого человека поведение. Монброн был готов купаться в жидкой грязи до самого заката.

– Наконец-то! – беспрестанно повторял он то на родном языке, то по-английски. – Мэтр Шлиман удавился бы от зависти! Mont Deux, наконец-то!.. Джерри, Тим, где вы копаетесь, бестолочи?! Сюда!

Монброн зачем-то набрал полные пригоршни мягкой холодной глины, отдаленно напоминавшей прокисшее бланманже, и вымазал себе лицо. Только глаза да зубы сверкали.

– Сюда-а!! – с новой силой воззвал Монброн. Конечно, можно было подняться и сбегать к палатке. Но очень не хотелось уходить. Робер боялся, что забудет место. Оставалось только орать, надрывая голосовые связки. – Джера-альд! Мистер Роу!

Звук радостного голоса молодого француза метался среди вершин столетних елей, ударял в изрытую пенистыми волнами и дождевыми пузырьками воду Рейна, и наконец достиг слуха людей, которым предназначался. Господа изыскатели соизволили высунуть носы из просторного брезентового шатра и поинтересоваться, кто же вопит неподалеку?

Однако покинуть теплое жилище и выйти под дождь решился только невысокий англичанин средних лет с квадратным меланхоличным лицом. Этот человек – Уолтер Роу – никак не напоминал ученого-археолога. Уж скорее мастеровой или конторщик, обремененный чахоточной супругой да громкоголосым выводком чумазых ребятишек. Подобное впечатление у каждого, завидевшего мистера Роу, весьма усугубляли его мозолистые ладони с короткими, заросшими темным волосом пальцами. Впрочем, настолько сильные руки могут равно принадлежать и гробовщику, и великому пианисту…

Мистер Роу, беззвучно сквернословя под нос, набросил капюшон черного прорезиненного плаща (такой обычно носят английские полисмены), закрывая от усиливающегося ливня голову с седеющими волосами и, грузно перепрыгивая через лужи, направился к деревянным доскам, протянутым через глинистое побережье реки. Мостки и вывели его к источнику неблагозвучия. По пути Роу споткнулся о сбитую ветром толстую ветку, едва не упал и уж было открыл рот, дабы высказать полоумному лягушатнику свои мысли о его глупой выходке. Но…

Уолтера Роу поразили не сюрреалистический облик вымазанного глиной до ушей мсье Монброна, ни его безвозвратно погибший сюртук и не то, что француз, повизгивая от восторга, плескался в липкой кисельной грязи. Минуту назад археолог собирался устроить Монброну примерную выволочку, а заодно искупать в Рейне – нельзя же пустить его в палатку в таком виде! – а сейчас спрыгнул с досок и опустился на колени в ту же самую глубокую лужу. Вода немедленно затекла в сапоги и насквозь вымочила коричневые суконные бриджи. Однако мистер Роу наплевал на столь незначащие мелочи.

Похожие на волосатые сардельки пальцы оксфордского ученого мужа сами собой потянулись к висевшей на шее Монброна темной, залепленной грязью вещице, напоминавшей ожерелье. Коснулись. Ноготь соскреб бурый налет и словно тоненький желтый лучик уселся на тяжелое кольцо.

– Золото, – прошептал Роу. – Боже мой… Ты… Маленький негодяй, где ты это нашел?

Англосакс сгреб правой рукой Монброна за воротник и прерывисто задышал ему в лицо. Тот неуклюже отстранился, сделал обиженный вид, но все-таки не выдержал и рассмеялся.

– Здесь! Я сижу на целой горе такого добра!

Монброн сунул ладонь в глину, покопался в отвратительно чавкающей холодной массе и наконец извлек какой-то тяжелый кругляш. Был обозван ослом. Находку пришлось немедленно отдать бледнеющему на глазах археологу.

– Клянусь крестом Господним! – взвыл англичанин после того, как, поплевав на вещицу, оттер ее о рукав плаща. – Солид Феодосия Второго! Эпоха Аттилы! Сдохнуть можно!

– Это необязательно, – зафыркал Монброн и поплескал ладонью по глине. – Прямо под моим седалищем лежит огромная груда таких монеток!

– Как ты это нашел? – стонал Роу, размазывая грязной ладонью по лицу дождевые капли. – Мы полный день копались возле самого склона холма! Это же в двухстах ярдах!

От волнения французский акцент молодого человека усилился, и он с трудом подыскивал нужные слова, торопясь рассказать:

– Мы полгода ходили прямо по нему! – выкрикивал Монброн. – Как сразу не догадались? Вы сами, мистер Роу, говорили – в этой части низины когда-то проходило русло Рейна! Потом с возвышенностей сошел оползень, закрыв дно возле левого берега! Помните? В «Песне» черным по белому написано: Хаген бросил клад в Рейн, а не спрятал у воды, в пещерах! Мы знали место, где бургунды переправились на восточный берег, приблизительно знали их путь, однако никто не подумал, что природа сама позаботится о кладе!

– Хватит, – оборвал восторженные вопли Роу. – Как нашел, спрашиваю?

– Возвращался в палатку. Дождь начался… – француз покосился в сторону прибрежного уступа, вздымавшегося почти отвесно на высоту тридцати футов. – Лопату нес не на плече, а волочил за собой…

– Убивать надо за такое обращение с инструментами! – проворчал археолог, продолжая, однако, внимательно слушать. – Ну и дальше?

– Лезвие царапнуло по металлу. То есть я потом уяснил, что это металл! – захлебываясь, повествовал Монброн. – Вначале решил – обычный камень. А вы рассказывали, будто в такой глине камней не встречается. Вернулся, пошуровал лопатой, вывернул эту шейную гривну, – он погладил кольцо, громоздившееся на груди. – Манжету запачкал, когда доставал…

Роу мелко затрясся от смеха. Денди, понимаете ли, манжету запачкал! И, надо полагать, счел, что теперь можно поваляться в грязи, уподобляясь нильскому зверю гиппопотаму! Впрочем, какая разница? Если это не просто случайные разрозненные изделия, оброненные столетия назад с проплывавшего по Рейну корабля, а… Да чего сейчас говорить! К утру дождь наверняка закончится, можно будет взять насос, откачать воду из углубления и покопаться более тщательно.

Роу стянул плащ, расстелил его на деревянных мостках, ведущих от лагеря к основному месту раскопок, и, призвав на помощь словно не замечавшего холода и дождя молодого галла, начал выбирать из лужи первые попавшиеся под руку предметы. Видимо, они были навалены бессистемной кучей и, таким образом, серьезный урон кладу нанести было невозможно, даже столь варварскими действиями. Мистера Роу снедало нетерпение и он мысленно простил себе вопиющее нарушение законов археологии.

Когда на плаще воздвиглась неопрятная, истекающая мутной жижей кучка различных предметов, от монет и фибул до невзрачных камешков и отлично сохранившегося воинского шлема, отдаленно напоминавшего римские образцы, мостки заскрипели под тяжелыми сапогами.

– Что вы здесь творите? – голос низковатый, звучный и заинтересованный. Ага, явился бессменный хозяин предприятия – молодой лорд Вулси. – Робер, Уолтер, вы к ужину желаете порадовать нас пирожками из грязи? Не думал, что рейнская глина столь же целебна, как мариенбадская…

– Джерри, – пискнул Монброн, раскашливаясь. – Мы его нашли! Вернее, я его нашел!

Высокий, темноволосый с рыжинкой, англичанин запнулся и, склонившись над простертым у ног изгаженным одеянием мистера Роу, присвистнул.

– Черт возьми, а?.. – выдохнул он, озирая невзрачные богатства. – Невозможно… Это все, что вы обнаружили?

– Какое там! – подал голос археолог, едва не по пояс погружаясь в грязь и шаря руками в самой гуще. – Работы будет на несколько дней! Джерри, прикажи завтра отослать рабочих. Лишние глаза совершенно ни к чему… Все, пока хватит, – Роу перебросил на плащ еще десяток монет, и, сжимая зубы от холода, вылез на мостки. – Идемте к берегу реки, промоем. Джералд, позови остальных! Робер, берись за край плаща! Осторожнее, тупица! Уронишь хотя бы одну вещицу – надаю по шее!

…Крупные дождевые капли стегали по тугому брезенту шатра, складной походный столик окружали все обнаружившиеся в лагере керосиновые лампы и пятеро вымокших до нитки людей безмолвно созерцали перед ними предметы. Золото, несколько серебряных украшений, не ограненные цветные камни и выложенный золотыми пластинками помятый шлем с наушниками и фигурной стрелкой поносья. Только мистер Роу, нарушая благоговейную тишину, бормотал под нос, притрагиваясь то к монеткам, то к вычурным застежкам для плащей:

– Конечно, солиды… Юстиниан… А это – типичный вендельский стиль… Господа, кто знает, вдруг этот шлем некогда принадлежал самому Зигфриду?

– Мы его нашли, – неожиданно громко, ни к кому не обращаясь, сказал лорд Вулси и зачем-то полез в карман жилета за часами. Вынул, подержал в руке, не открывая крышку циферблата, и сразу отправил хронометр обратно на место. – Джентльмены, это невероятно, но мы действительно нашли клад Нибелунгов… По сравнению с нами Шлиман с его Троей или Габриель Густавссон с кораблем из Осеберга – жалкие профаны! Тимоти, посмотри, где запрятано бренди. Предлагаю сегодня напиться! Робер, поедешь утром в деревню, отправишь телеграмму в аббатство…

Звякнула свалившаяся со стола монетка. Джералд, резко нагнувшись, подобрал тускло-желтый кругляшок и уставился на него так, будто впервые в жизни видел подобный раритет. Лупоглазое изображение кесаря Юстиниана окружали греческие полустертые буквицы, а сам император смотрел на представший его очам незнакомый мир не то с растерянностью, не то с восхищением.

Лорд Вулси, отобрав бутылку бренди у рыжего компаньона, обладавшего типично ирландской внешностью и располагающей белозубой улыбкой, небрежно швырнул монету в зеленую жестяную кружку и наполнил ее до краев. Зеленое горлышко бутыли чуточку постукивало по крупповскому металлу.

– Круговую? – Джералд обвел всех собравшихся многозначительным и торжествующим взглядом. – Что ж, я пью за всех нас, господа!

* * *

Разумеется, это была авантюра. Причем авантюра, если так можно выразиться, высшей пробы. Никто и никогда не решился бы на подобное предприятие лишь потому, что оно априори было абсурдным. Но с другой стороны…

Археология до начала ХХ века не являлась точной наукой со своими правилами, законами и незыблемыми установлениями. Копали многие, копали почти везде – от Стоунхенджа в Англии до развалин Читсен-Итца в Мексике, от Дании до Египта и Персидского шахства. Иногда что-то находили. Без сомнения, большинство «диких» археологов были примитивными искателями богатства. Стоит вспомнить одного лишь Генри Раулинсона, сотрудника британской разведки «Интеллиженс-Сервис», прикрывавшего свою шпионскую деятельность в азиатских странах видимостью научных изысканий и археологических поисков.

Обычный агент политического сыска, мистер Раулинсон, стал первым археологом-любителем, прославившимся на весь мир. Он нашел Ниневию, расшифровал ассиро-вавилонскую клинопись, сохранил для Азиатского Королевского Общества Британии множество глиняных табличек… А попутно, выполняя обязанности военного инструктора на жалованьи правительства Персии, организовал против него же заговор, и втихомолку перессорил персов с афганцами. Последствием чего стала многолетняя война… Незаурядная карьера. Шпион-археолог. Интересно, какое занятие ему нравилось больше?

Нет смысла упоминать столь известных людей, как неаполитанца Пьетро делла Валле, открывшего развалины Персеполя; Уильяма Петри, положившего начало исследованиям египетских пирамид, его последователя Шампольона и, наконец, всемирную знаменитость – мэтра Генриха Шлимана.

Теперь, в 1912 году, когда археология превратилась в одну из самых достойных и признанных ветвей исторической науки, Шлимана можно было бы упрекнуть во многом. Скептики говорят: «Этот сын пастора из Мекленбурга, конечно, нашел какое-то маленькое греческое поселение, погибшее от пожара, но разве можно со всей уверенностью утверждать, будто это именно Троя?» Археологи обвиняют: «Бездарь Шлиман искал только золото! Он не обратил внимания и просто выбросил на помойку ценнейшие предметы прикладного искусства, осколки керамики, посуды, обломки орудий труда! Это был бизнесмен и шарлатан, а не ученый!»

Правы все – и прокуроры, и адвокаты. Стоит упомянуть, что мэтр поступил не слишком честно, фактически украв сокровища Трои – он получил разрешение от турецких властей на проведение раскопок в Гиссарлыке лишь в обмен на обязательство отдать правительству Турции все найденное.

14 июня 1873 года юношеская мечта любителя Гомера и удачливого торговца красками Генриха Шлимана осуществилась. Старик Генрих нашел Трою. Вернее, клад троянского царя Приама – несколько килограммов золота, воплощенных в украшениях, ожерельях, кольцах, драгоценной посуде…

Мэтр позже клялся, что его явно противозаконная акция – Шлиман ночью, тайком, вывез все сокровища в Грецию на лодке – была обусловлена опасением, что султан Турции наплюет на историческую ценность найденных предметов и прикажет их переплавить. Вполне естественно, что Шлиман был объявлен в Турции преступником и контрабандистом, возвращение в Гиссарлык теперь было невозможно, но…

Он нашел новое применение своей неуемной энергии. В Греции Шлиман обнаружил могилу царя Агамемнона, буквально набитую сокровищами, а в Тиринфе – дворец Одиссея. А умер он от менингита в Неаполе. Лишь потому, что всегда одевался бедно, и потерявшего сознание на улице человека не опознали и не отвезли вовремя в больницу. Только в госпитале для бедных выяснилось, что в бумажнике старика, изрядно смахивавшего на неаполитанского нищего, находилось целое состояние, на которое можно было бы нанять лучших докторов.

Великая судьба, великие открытия и такая нелепая смерть.

Впрочем, Шлиман прославил себя не только раскопками в Трое и фотографией любимой жены в золотом уборе царицы Елены. Он впервые в истории археологии основал свои изыскания не на исторических сведениях, а лишь на литературных. Он увязал события Гомеровской «Илиады» с реальной местностью, преданиями и легендами населения Гиссарлыка и географическими данными.

«У Гомера сказано, – рассуждал Шлиман, – что поблизости от города Приама находились два источника воды – один теплый, другой холодный. Будем их искать. Кроме того, турецкое название „Гиссарлык“ в переводе означает „дворец“. Откуда может появиться дворец в эдакой дыре? Рядом нет ни одного крупного города!»

И настырный немец начал искать. И нашел. И прославился.

По его стопам пытались идти многие. Но, к сожалению, последователям не хватало шлимановской настойчивости, его ума, убежденности в своей правоте и правоте литературного первоисточника. Кроме того, прошлое оставило не столь уж и много литературных памятников, в которых с точностью описывается местонахождение какого-либо клада или древнего прославленного города. Археологи, любители и профессионалы, конечно же, могли изучить «Беовульфа» и приняться разыскивать «Золотой дворец» – Хеорот; основываясь на «Песне о Роланде», поискать в районе перевала Ронсеваль бесследно сгинувшие сокровища Кордовского халифата, захваченные армией императора Карла Великого, подумать о том, куда мог исчезнуть из осажденного Монсегюра Святой Грааль в 1244 году… Да мало ли на свете знаменитых кладов – начиная от легендарных богатств Камелота и заканчивая драгоценностями инков и ацтеков!..

Джералд Слоу, двенадцатый лорд Вулси, оксфордский выпускник и изысканный британский денди, никогда не предполагал, что станет кладоискателем. Его ждали карьера в Форейн-офисе, огромное наследство и скорый брак с младшей дочерью герцога Йоркского. Провидение, однако, сыграло с лордом Вулси нехорошую шутку.

С чего же все началось?..

* * *

Вообще-то начало сей истории было положено третьего сентября 1890 года, когда на втором этаже дома 12 по Парк-Лейн в Лондоне леди Марджори Вулси произвела на свет крупного, ясноглазого и истошно пищащего младенца. Ребенок был окрещен в Вестминстерском аббатстве спустя неделю и получил имя Джералд в честь одного из знаменитых предков – кажется, прапрадеда по отцовской линии, командовавшего одним из британских кораблей в битве с «Непобедимой Армадой» короля Испании Филиппа. Этот факт, правда, не способствовал поддержанию честного имени семьи, так как всем известно, кто командовал английским флотом и каковы были пристрастия большинства британских мореходов того времени.

Нет, безусловно, сэр Френсис Дрейк – удачливый придворный, любовник самой изумительной британской королевы Елизаветы I Великой и еще более счастливый пират – был джентльменом и отличным военным. Как и его соратники. Впоследствии взрослеющий Джерри поглядывал на портрет прапрадедушки кисти Хиллиарда, висящий в комнате отца, с некоторой боязнью. Далекий предок (если только его переодеть из придворного костюма в кожаные штаны и жилет, на голову повязать красный платок и дать в руку абордажный палаш) смотрелся вылитым корсаром с огненно-наглым взглядом, квадратной англосаксонской челюстью и руками мясника.

Следует заметить, что предка юного Джералда убили на дуэли. Семейная легенда гласила: предок пал от руки самого Френсиса Дрейка, отстаивавшего у лорда Вулси свое право на любезность британской монархини…

Какие были люди, а?!

Наследник славных традиций семьи и единственный сын сэра Артура Слоу, одиннадцатого лорда Вулси, был беспокойным ребенком. Его не смогли исправить ни французский гувернер, ни компаньонки матушки Марджори – изредка игравшие роль воспитательниц старые клуши, от которых воняло дорогой пудрой, благовониями и пoтом в равных пропорциях, ни даже закрытая школа для мальчиков в Винчестере с исключительно строгим уставом и преподавателями-пуританами. Каштанововолосый юный негодяй бил стекла, учась играть в регби, запускал пойманных в подвале школы крыс в комнату преподавателя химии (объясняя затем сей эксцесс разгневанному директору учебного заведения любовью к естествознанию), а однажды, уподобившись герою новомодного американского романа мистера Марка Твена, подсыпал пороху в трубку отца Вильгельма, обучавшего детишек из благородных семей Закону Божьему.

Впрочем, святой отец был сам виноват. Курение никотианы (или, попросту, табачной травы), что ни говори – грех.

Невозможно описать, с каким трудом бедолаги-преподаватели терпели выходки отпрыска одной из благороднейших семей Британии. Стоит упомянуть, что Джерри безобразничал отнюдь не в одиночестве, а сколотил целую банду (так называл его компанию господин директор). В банду входили: разумеется, сам лорд Вулси-младший, Тимоти О’Донован – рыжеволосый сынок американского нефтяного магната из Техаса, отправленный в Англию, «получить приличное образование», и тихий с виду, чуть полноватый наследник банкирского дома «Монброн Ле Пари» Робер Монброн, каковой по желанию своей любезной матушки также должен был закончить столь престижную (и столь дорогую!) школу.

Нет смысла описывать здесь пять лет затяжной войны между интернациональной англо-американо-французской бандой и почтеннейшими учителями колледжа. Можно лишь сказать, что в один прекрасный день все три молодых человека, уже несколько остепенившихся (шестнадцать лет – это не шутка! серьезный возраст…), покинули стены школы, учинив на прощание скандальную шутку – во время благодарственной мессы в церкви на священника (того самого многострадального отца Вильгельма) свалилась привязанная под потолком кукла черта, набитая соломой, вымазанная сажей и с рогами, сделанными из двух морковок.

К счастью, хулиганов уже было невозможно исключить, выгнав с позором из стен старинного и прославленного учебного заведения. Молодые джентльмены с сознанием выполненного долга отправились по домам.

Тимоти уезжал в Америку к родителям и ненаглядному Техасу 7 сентября 1907 года. Естественно, что Монброн и Джералд Слоу провожали его в Ливерпульском порту. Отец Тима был до неприличия богат, поэтому бывший ученик самого знаменитого университета Британской империи возвращался домой на лучшем корабле – «Лузитании», отправлявшемся в свое первое плавание через океан.

Трое юнцов, желая отметить столь серьезное событие, решили поискать экзотики и отправились в обычнейший дешевый припортовый паб. Что там произошло – никому из посторонних в точности известно не было. Можно лишь предполагать, что молодые люди употребили чересчур много дурного пива, подрались с матросами-ирландцами, а господин Монброн потерял чековую книжку и бумажник. Хотя, вероятнее всего, таковые были незаметно изъяты из роберовского кармана ловким воришкой.

Так или иначе, Тимоти О’Донован взошел по трапу шикарнейшей «Лузитании» на верхнюю палубу первого класса с изрядным синяком на скуле, заплывшим левым глазом и разорванным сюртуком. И тогда же, изрядно пьяный, но неплохо соображающий лорд Вулси-младший выкрикнул историческую фразу, которую все трое запомнили навсегда:

– Тим! Эй, Тимми! – последний уже стоял, опершись на перила, ограждавшие палубу парохода. Все оттенки цветов, которыми пылала его поврежденная глазница, могла передать только кисть Рембрандта. – Не бойся, ты уезжаешь не навсегда! У нас еще будет возможность сделать то, что мы хотим сделать! Мы это сделаем!

Маленькая тайна их товарищества, скрываемая даже от ближайших приятелей по колледжу, заключалась в идее фикс, родившейся в воспаленных развитым воображением молодых умах после нескольких уроков литературы, посвященных древнегерманским поэмам. Ни Тим, ни Робер, ни сам Джералд не помнили, кто первым произнес волшебную фразу: «Ребята, а куда все-таки подевался клад Нибелунгов? Вот было бы здорово его найти!»

* * *

– Рабочих сегодня же рассчитать, – командовал лорд Вулси, когда торжественная часть импровизированного банкета над древним золотом завершилась. – Монброн, с мастерами поговоришь ты. Ничего никому не рассказывать – слухи распространятся мгновенно. Придумай какую-нибудь незамысловатую ложь: например, господа сворачивают работы из-за полнейшей бессмысленности. Словом, не мне тебя учить. Сокровищ много, гораздо больше, чем мы предполагали, поэтому мистера О’Донована я отсылаю в деревню. Наймешь два крытых фургона, для вещей и добычи. Понятно?

– Понятно, – кивнул вечно деловитый Тимоти. – Вывозим только дорогие инструменты. Палатки и все такое. Кирки с лопатами похороним в Рейне, а в ящики…

– Мсье, – жалобно подал голос Монброн из своего уголка. – Мы поступаем бесчестно. Изыскания производились на территории Германской империи, мы обязаны заявить властям. Это… Это же уголовное преступление!

Молодой американец посмотрел на концессионера сострадальчески.

– Робер, милый, клад нашли МЫ. Ну хорошо, ты приходишь в полицию, вываливаешь на стол пригоршню древнего золота, а потом? Во всех газетах аршинные заголовки: «Великое сокровище Германии найдено! Клад тевтонских предков обретен!». Про нас забудут через день, а затем втихомолку вышвырнут из страны. Нашли – спасибо, но сокровище извольте оставить Второму Великогерманскому рейху и кайзеру Вильгельму Гогенцоллерну, как подтверждение славного тевтонского прошлого и столь же великого настоящего, возрожденного канцлером Бисмарком…