Надежда

– А кто ее туда засунул? – удивилась я.

– Сама влетела.

– Расскажи, – попросила я.

– Этот случай у нас на селе в прошлом году произошел. И смех и грех – так говорит моя бабушка. Учительница старших классов купила себе кроличью шубу. Дорогущую! Ни у кого в наших краях такой шубы не бывало. Муж учительницы – директор пищевого завода. В ту пору взяли они из соседнего села девочку в няньки к сыночку. Так вот, сидит Нина Еремеевна на педсовете, а у самой голову мысль сверлит: «А вдруг нянька шубу заберет и сбежит». Вроде и глупая мысль, а все равно роится в голове, беспокоит. В общем, к концу педсовета совсем извелась учительница. Как только закончилось совещание, бросилась она домой. На улице темень, хоть глаза выколи. Бежит она по тропинке, что возле домов вьется, спотыкается об штакетники палисадников. В ракитовый куст так врезалась, что еле выпуталась из густых зарослей. А в конце улицы – низкий деревянный колодец. Нина Еремеевна не заметила, как на сруб с разбегу влетела и, как лягушка, бултых в воду! Колодец-то глубокий, метров десять будет. Повезло бедняге, ничего не сломала. Только жуть как перепугалась. К тому ж октябрь был на дворе. В пальто уже ходили. Так вот, плавает она там, а сама покрикивает: «Помогите!» На тот случай возвращался домой пьяный Михалыч. Услышал крик из колодца и подумал, что нечисть ночная стонет. Испугался, но из любопытства тихохонько подобрался к срубу и слушает. А оттуда опять: «Помогите!» Тут он узнал голос учительницы, перекрестился и спрашивает: «Вы ли, уважаемая или я спьяну бредить стал?» А она ему: «Спасите, миленький, погибаю». Разбудил дед людей, что у колодца жили. Те кинули учительнице веревку. Обвязалась она и, слава богу, кое-как наверх выбралась. Завернули ее, бедную, в одеяло и домой проводили.

– А шуба? – спросила я.

– Что ей сделается? Только вот Нина Еремеевна воспаление легких тогда схватила.

– А у нас… – начала Вера.

Но мне недосуг их слушать. К бабушке Нюре пора.

ДОБРОВОЛЬНОЕ ВОРОВСТВО

На следующий день Лешины друзья позвали меня «навести шорох» в садах. Я замялась:

– Можно я посмотрю, как это делается?

– Ладно, на атасе постоишь, раз трусишь. Так даже сподручнее, – деловито сказал искушенный в ребячьих забавах Вадик.

– Не трушу. Жалко, ведь. Взрослые, наверное, надеются урожай продать или сделать на зиму запасы, – промямлила я, закусив губу.

– Ты все-таки чудная, – подвел итог моим сомнениям Леша.

Ребята долго и восторженно разрабатывали детали нападения, способы отхода с поля «боя» в случае неудачного «визита», а потом с победным криком налетели на полусгнивший плетень объекта. Когда преграда была преодолена, они, как саранча, набросились на деревья. Одни трясли молодые деревья, другие повисали на ветвях старых и с хохотом осыпали друзей градом фруктов. Быстро собрав яблоки за майки, ребята с еще большим шумом вернулись назад. В яру высыпали добычу на землю и начали пробовать урожай. Вкусных яблок не оказалось. Все озимые. Пошвыряв ими в цель, нарисованную на камне мелом, друзья, довольные собой, разошлись по домам. А я подошла к Леше и, терзаемая чувством раскаяния, спросила:

– Почему ребята как-то странно воруют?

– Чудачка! Они не воруют, а развлекаются. Пацанам нужны сражения, нападения, атаки. Они без этого не могут.

– Пусть грядки копают, если силы некуда девать, – упрямо возразила я.

– Это неинтересно, – рассмеялся Леша.

– Но эти «походы» глупые и вредные, – не унималась я.

– Да ладно тебе! Не так уж велики потери в садах. Зато удовольствия сколько! Будет что вспоминать зимой. Какая жизнь без приключений!

– Так можно почитать про них, – осторожно предложила я.

– В книжках переживаешь чужие радости, а хочется своих. Ты же любишь по деревьям лазить?

– Еще как!

– А нам нравится играть в войну.

– Я тоже люблю, особенно если на саблях драться.

– Ну вот! Даже ты, девчонка, любишь кое-что из нашего «арсенала». А про чужие запасы на зиму не волнуйся. Ребята по очереди устраивают нападения на свои сады.

От этого признания я совсем растерялась. Не понимаю мальчишек!

БОДУЛИНА ПЛОЩАДКА

Вечером того же дня Вера, Тамара, я и еще какие-то незнакомые ребята пошли играть в лапту на Бодулину площадку. Всем понятно, что для игры нужен простор. Пацаны давно приметили ровное место напротив дома трех незамужних сестер Бодулиных. Женщинам было под сорок. Жили они одной семьей тихо и замкнуто. И никто не знал, когда они находились в доме, а когда на соседней улице, у матери. Ребята начинали игру тихо, выжидая, не выскочит ли кто из ворот дома. Выманивали теток из дому. Если ничего не предвещало опасности, они, уже не сдерживая эмоций, носились за мячом. Но если вдруг выбегали толстые женщины с палками, то тот, кто не успевал увернуться, получал приличные затрещины куда ни попадя.

Сегодня игры не получилось. Только мы ступили на запретную полосу, как из калитки сначала просунулись крупные узловатые натруженные руки, потом выглянуло круглое красное лицо в светлом платке, которое тут же не преминуло разразиться бранью: «Вот задам вам! Век будете помнить!» Ну и так далее. Пришлось отойти в посадки и сесть на пеньки, чтобы обсудить дальнейшие планы. Все сходились на том, что свет не видывал таких несносных противных теток. Вдруг Ленька, подтянул штаны и солидно произнес:

– Земля у нас общая. Не имеют они права нас прогонять, да еще лупить! Давайте проучим злюк?

– Как? – в один голос спросили остальные.

– Видите ли, у этих теток крыльцо из трех ступенек и не прибито к коридору. Его можно отодвигать или совсем убирать, – четко по-солдатски доложил «разведчик» Леня.

– Почему оно такое? – удивилась я, надеясь услышать разгадку таинственной истории.

А услышала житейскую прозу:

– Может, потому что мужицких рук нет в доме или для удобства так задумано было. Почем я знаю? Давайте уберем крылечко вечером, когда стемнеет, а сами в окно постучим. Тетка выскочит и свалится. Вот смеху будет!

– Пока от окна отскочишь, она тебя поленом влет достанет, – засомневался практичный Вадим.

Между тем, я тоже попыталась предостеречь Леню от необдуманного поступка. Даже толковала о жалости. Бормотала неуверенно и невнятно вроде того: «Мне кажется, было бы всем нам приятней договориться по-хорошему. Вместе с тем, я понимаю вас. Не сомневаюсь, что если я начну переговоры, они поймут нас…» Но одобрения мальчишек не получила. Азарт уже охватил их горячие головы. А Леня, оскорбленный и обиженный моим недоверием, продолжал разворачивать свой план действий.

– Я стучать буду издалека, как мой брат свою невесту на улицу вызывает, – с вызовом поглядывая в мою сторону, докладывал он.

– Как это? Как? – шумно заинтересовалась вся компания.

– Очень просто, – солидно изрек малыш, довольный вниманием старших товарищей. – Брат привязывает к окну резинку или толстую нитку с пуговицей, а сам прячется за куст сирени и дергает. Пуговица стук да стук. Верное дело!

– Согласен, чур я первый, – сказал мальчишка, которому больше всех «влетело» от старух во время последней игры. – Я не уберу крыльцо, а немного отодвину от стены. Ох, долго они будут помнить мои шишки!

Так они и сделали. На первый стук тетка выглянула в окно и, услышав детский смех, выругалась. На второй – приоткрыла дверь и пригрозила оторвать хулиганам ноги. На третий – дверь дома с грохотом отворилась, и в полной темноте раздался вопль. Мы, как стая испуганных воробьев, разлетелись в разные стороны.

Больше никто не прогонял ребят с площадки. Но мне все равно неловко вспоминать эту историю. Может, потому, что от теток не доставалось?

«У этих толстух, наверное, довольно своих трудностей, а тут мы им еще добавили… Когда участвую в проделках, не получается у меня жить в мире со своей совестью. У каждого она своя, не подчиняется большинству», – переживала я.

СЕСТРЕНКИ

Мы играем с Тамарой около дома Веры в мяч. У меня никак не получается поймать его после удара о стену сарая. Подружка терпеливо учит меня и хохочет над тем, как я в азарте падаю в пыль.

– Замри! – вдруг крикнула она.

Я остановилась.

– Слышишь, кто-то скулит во дворе у Веры?

– Ничего не слышу, – ответила я.

– Ребенок плачет. У меня на детские слезы ухо востро. Когда братик хнычет, я даже ночью просыпаюсь. Пошли глянем.

– А можно без разрешения в чужой двор входить?

– Мы же не воры, – пожала плечами Тамара.

– Из дома звуки идут, – забеспокоилась моя подружка.

Вошли в коридор. Прошли сенцы. Открыли дверь чулана. Ляда (творило, крышка) подвала открыта, и оттуда доносится сопение и хлюпанье.

– Кто здесь? – тревожно спросила Тамара.

– Помогите! – истошно, с эхом, закричал детский голос.

Мы нырнули в подвал. На цементном полу горела керосиновая лампа. Лена, средняя сестричка Веры, лежала животом на краю высокой узкой бочки вниз головой и, болтая ногами, пыталась что-то достать изнутри. Мы заглянули в бочку, а там на самом дне – Катя. Она выныривала из рассола, отплевывалась и, взвывая от рези в глазах, упрашивала вытащить ее из проклятых помидоров. Но сестра никак не могла дотянуться до нее. Тамара сняла Лену, залезла на бочку и приказала: «Держите меня за ноги, да покрепче!»

Вскоре любительница соленых помидоров, выкупанная и переодетая, лежала в постели и промывала глаза слезами, а мы смеялись над нею вместе с ее сестренкой.

Когда пришла Вера, девочки дружно заревели, уговаривая не сообщать об их шалости родителям. Мы успокоили их. Но Вера для острастки все-таки отшлепала обеих, укоряя:

– Ну, ни на минуту нельзя вас оставить! У меня не сестры, а божье наказание!

Успокоившись, Вера предложила нам поиграть в прятки. По считалочке водить досталось Тамаре. Я растерянно шарила взглядом по незнакомому двору, отыскивая удобное место, чтобы «схорониться», как говорили мои подружки. Тамара быстро нашла Катю. А я залезла на крышу и долго наблюдала за безуспешными попытками найти меня. Потом не выдержала, засмеялась и сразу выдала себя. А Веры и Лены нигде не было. Стали искать их вместе. Осмотрели все углы двора и дом. Тома не на шутку заволновалась:

– Странно. Вера не могла уйти, не предупредив нас. Куда она подевалась?

Мы стали звать подруг, просить их откликнуться. Тут в дом вбежала Катя, влезла на сундук и пролепетала весело:

– Мышки в сундуке больше не скребутся.

Тамара вдруг побелела, смахнула Катю с сундука и, сбросив петлю с ушка, открыла крышку. Перед нами, запутавшись в старых вещах, неподвижно лежали Вера и Лена. Платья на груди девочек были разорваны, лица оцарапаны.

Катя с ревом бросились к сестрам. Вера прерывисто задышала и затряслась всем телом. Когда она окончательно пришла в себя, то, еле шевеля губами, произнесла: «Сама захлопнулась». И заснула. Мы сидели рядом на полу и по очереди вставали слушать ее дыхание. Лену увезли в больницу.

То ли Катюша по глупости накинула петлю, а потом забыла, то ли петля защелкнулась сама, когда девочки опускали крышку, – кто теперь скажет правду? Да это сейчас и не важно. Главное – девочки живы остались.

ПОЖАР

Старшие дети днем заняты по хозяйству, поэтому я скучаю во дворе одна. Бабушка не разрешает мне возиться на огороде, потому что я гостья. Правда соседка заметила скороговоркой:

– Хорошие гости три дня гости, а потом наравне с хозяевами за работу берутся.

Но бабушка Нюра имела свое мнение:

– Пусть детка помнит деньки, проведенные у меня, как праздник, а со своими делами я пока сама способна управиться. Вот если бы она осталась у нас жить, то я приучила бы ее ко всему.

Прибежала Катя и позвала меня к себе играть в куклы. Мы подошли к хате с чистеньким двориком, окруженным новым, еще не покрашенным штакетником. К хате вплотную примыкал маленький сарайчик, на крыше которого находился шалаш. Он построен из ореховых жердей, аккуратно обложенных сверху ветками и травой.

– Вчера шалаша здесь не было, – удивилась я.

– Это мой папа придумал поставить его на крышу, потому что на земле я простужаюсь», – объяснила мне Катя скороговоркой.

Внутри шалаша на старом одеяле разложены тарелки и блюдца с отколотыми краями, самодельные тряпичные куклы и много бумажных, с разнообразными комплектами одежды. «Бумажных кукол мне делает Вера. Давай их на бал наряжать? А потом приготовим «обед», – предложила Катя. Я с интересом занялась незнакомой игрой. Если наряд не очень нравился, мы тут же рисовали на нем узоры или вырезали новые модели. Этим можно заниматься целый день, но бабушка позвала меня обедать. Я быстро похлебала борща, выпила молока и опять побежала к Кате.

Уже издали увидела, что из шалаша валит дым, и красные языки пламени трепещут над пучком рогатых жердей. Вбежала во двор. Чумазая Катя кружкой черпала воду из ведра, стоящего у крыльца, и мчалась на крышу.

– Пожар! – завопила я со страху.

– Не кричи, а то мне влетит, – остановила меня Катя.

– Глупая, если хата сгорит, тебе еще больше достанется.

– Ой, а там Вера с Леной спят! – вскрикнула Катя и зарыдала.

Соседи уже бежали со всех сторон. Они быстро загасили пламя. Когда суматоха прошла, Вера стала искать Катю. Но ее нигде не было. Голос Веры задрожал, она побелела и полезла на крышу сарая. Там она разгребла пепел, заглянула через прогоревшую дыру внутрь. Потом спустилась во двор и, плача, позвала:

– Катенька, откликнись, я не буду тебя наказывать.

Откуда-то с неба послышался тихий голос:

– Боюсь.

Все подняли головы и увидели Катю на самом верху огромной груши. После долгих уговоров и обещаний, она спустилась. Вера обняла ее и давай целовать в обгоревшие брови и чубчик.

– Почему загорелся шалаш? – спросила я.

Катя, размазывая пепел по лицу, начала рассказ:

– Играла я гуттаперчивым (резиновым) пупсиком. А у него почему-то дырка в голове. Я зажгла спичку и зачем-то сунула ее внутрь пупсика. А он мгновенно вспыхнул. Я со страху выронила его. Когда шалаш загорелся, я поливала его из кружки, а потом садилась на коленки и дула на огонь.

– Зачем? – удивилась Вера.

– Думала, что так смогу потушить огонь, сдуть пламя. Я очень испугалась.

Вечером пришли родители. Мама не ругала Катю, только просила никогда больше без спросу не брать спичек. А папа взялся за голову и пробормотал:

– Слава Богу. Все живы. Легко отделались.

Вера сидела на крыльце, низко опустив голову. Мама подошла к ней. Вера подняла заплаканные глаза и тихо сказала:

– Я уложила Лену и Катю на послеобеденный сон и не заметила, как сама заснула.

– Я не спала, притворялась. Мне хотелось на крышу, – без доли лукавства пояснила Катя.

– А как спички у тебя оказались?

– Взяла на печке.

– Зачем?

– Чтобы ежика сделать из хлебного мякиша. Не бывает ежиков без иголок. Ты что, не понимаешь?

– Понимаю, – вздохнула Вера.

Мама вдруг заплакала. Папа усадил ее на крыльцо, обнял и принялся успокаивать. Соседи стали расходиться по домам.

Глава Третья

ЗООПАРК

Вернулась в город. Жизнь потекла обычным руслом: улица, парадное, квартира. Сегодня ребята нашего двора пошли в зоопарк. Я попросила у деда денег и догнала друзей. Начали обход с обезьян. В первой клетке маленькая обезьянка, по-старушечьи сложив ручки на груди, грустно смотрела на шумные стайки ребят. Когда я приблизилась, она приподнялась, взялась за прутья и уставилась на меня немигающими, тоскливыми глазами. Чего она хочет? Еды? Просит выпустить ее из заточения? Отошла от клетки в смятении. Обезьянка продолжала смотреть мне вслед.

Впереди послышался громкий смех моих друзей. Подхожу. Вовик хнычет и зовет работника зоопарка. Оказывается, он дразнил животных конфетой, но так и не отдал ее. Ему понравилось, что обезьянки играют с ним, и позволил проверить содержимое своих карманов. Но тут же оказался без куртки. Одна взрослая обезьяна нашла конфету и сразу съела. А подружки старательно обнюхали куртку и, ничего не обнаружив, принялись ее «футболить» и рвать. Служитель прогнал зверушек и вернул одежду ревущему мальчику. Но этот случай ничему не научил Вовика. Когда мы подошли к бурым медведям, он замахал авоськой перед их мордами. Один зверь просунул лапу в квадрат металлической сетки ограждения, мгновенно схватил ее и резко потянул на себя… Если бы шелковые нити авоськи не соскользнули с пальцев, быть бы Вовке без руки.

Служитель взял нашего товарища за шиворот и со словами: «Не хочу за хулигана в тюрьму садиться», – вывел его за ворота зоопарка.

Мы притихли и уже не галдели у клеток, а чинно и спокойно осматривали зверье, опасливо поглядывая в сторону служителя.

ФУТБОЛИСТ

На соседнем дворе ребята играли в футбол тряпочным мячом. Игра проходила жестко, отовсюду неслись грубые крики. Особенно часто звучало незнакомое мне слово «мазила». Ребята называли друг друга только по кличкам. Вратарь, круглый и прыткий, ни минуты не стоял на месте. Пританцовывая, он легко брал верхние, угловые и сильные, прямые, как выстрел, мячи.

Мое внимание привлек крепкого сложения темно-русый мальчишка со свирепым выражением лица. Верхняя губа у него была разрезана надвое и неровно срослась, оголяя крупные белые зубы. Мальчик без устали носился по площадке, сбивая «противников» с ног. Он был самый сильный, ловкий и самый грубый. Когда захватывал мяч, то вел его, не уступая никому. Я поняла, что он капитан команды. Мальчишка приблизился к воротам противника, и тут я обратила внимание на его ноги. О таких говорят: «мяч проскочит». Широкие брюки не могли скрыть их кривизну. Но больше всего меня поразило то, что бегал футболист на вывернутых ступнях.

Мальчик вдруг остановился и долгим взглядом посмотрел на меня. Он с напряженным интересом ждал моей реакции. А я смотрела на него и почему-то не могла уйти. Лицо незнакомца на мгновенье сделалось мягким. В глазах мелькнули боль и страх. Но он переборол себя и опять сделался непроницаемым, жестким. «Он хороший. Злым представляется, чтобы его боялись и не дразнили, – подумала я. – Он так защищает себя от плохих людей».

Наконец, я пересилила себя и ушла с площадки. Спрятавшись, продолжала смотреть на мальчика через дыру в заборе. А он будто чувствовал, что за ним следят, и все время поворачивал голову в мою в сторону.

Я представила себя Дюймовочкой, а мальчика – бедным, несчастным, заколдованным принцем. Где бы найти добрую волшебницу, чтобы снять с него злое проклятье?

Кому хуже? Мне тогда, в деревенском детдоме или ему сейчас? Мои беды прошли. А его останутся с ним навсегда. Смогла бы я дружить с этим мальчиком? Почему появилась такая мысль? Наверно, потому что жалко его.

ПРО ЛЮБОВЬ

Домой идти не хочется. Брожу по улице, рисую на пыльной дороге. На лавочке у магазина сидят дети разного возраста и болтают. До меня долетают отдельные фразы.

– Что больше любишь, конфеты или игрушки?

– Конфеты. Игрушки можно сделать самому…

– А что такое любовь? На каком уроке ее проходят?

– Дурочка, на перемене, – засмеялась старшая девочка.

– Любовь – это щемящее чувство, после которого хочется есть.

– Тебе после всего хочется есть…

– А почему папа с мамой спят вместе?

– Мы с сестренкой тоже на одной кровати спим. Теплее и веселее.

– Галя, объясни, ведь чтобы ребенок появился на свет, родителям достаточно одну ночь вместе поспать?

– Достаточно. Соседка говорила, что матерей-одиночек дразнят: «Мать-одноночка».

– А зачем же тогда родители всегда вместе спят?

– Так теплей же.

– Нет, видно, им приятно, – сказала грустная девочка лет десяти.

– Чего там приятного! Мои родители вечно в постели ругаются, и я заснуть не могу. Просто тесно, когда две кровати, и стирать маме меньше…

– А когда папа с мамой ругаются, я не могу выбирать между ними…

– А моя бабушка Маня родилась до революции, когда еще динозавры были, – заявил мальчик лет пяти…

– А через сто лет будут люди?

– Будут.

– Не хотела бы я дожить до ста лет.

– Почему?

– Мне будет очень одиноко…

– Ушами чувствовал, что влюбился, но ошибся.

– Надо было носом чувствовать…

– Я в 10 лет влюбилась в рыжего смешного мальчишку. Страдала, плакала по ночам. А теперь не могу понять, как такое могло со мною случиться?..

– Раньше дедушка с бабушкой на кровати только спали, а теперь они на ней уколы друг другу делают…

– Папа сказал, что настоящие мужчины на дороге не валяются, а лежат на диване…

– И почему с каждым годом Дед Мороз все жаднее? Он меня меньше любит?

– Наверное, ты непослушный или игрушки ломаешь…

– А сегодня вон там, у горизонта, над заводом красивые сиреневые облака. Ты замечаешь, как иногда бывает красиво вокруг?

– Да.

– Давно?

– Не знаю. Тогда я был с мамой в деревне. Утром вышел на крыльцо, а вокруг яблони цветут. И солнце лучистое. Мне стало приятно. Потом вышла во двор моя сестренка Полина. Увидела белый сад и начала кружиться от радости, пока не упала. А потом целый день пела.

– А про что?

– Не знаю. Она еще не умела говорить, как я.

– А почему ты думаешь, что она от радости?

– Она всегда танцует, когда папа с работы приходит…

– Ты бегаешь в школе на переменах?

– Нет, я хорошо воспитана, потому что маму люблю.

– А наш кот Кузя человечней моей учительницы…

– А старые любят?

– Наверное, нет.

– Старые люди только внуков любят. Мне бабушка все время носит конфеты и зайчиком называет.

– А моя бабушка совсем как не бабушка. Она молодая и работает.

– У меня два дяди моложе меня, им по 6 лет. Когда они приходят к нам в гости и дерутся со мной, то кричат: «Эй, тетка, не реви». А я злюсь. Они вдвоем меня побеждают. Не любят они меня.

– Зря злишься. Они просто не понимают, что ты девочка и играют с тобой, как с мальчишкой, – возразила старшая девочка…

– Мама говорила, что недавно судили дядю за то, что он от любви тетю убил.

– Такое не может быть. Вот я люблю свою кошку. Я же не могу ее убить? Не любил тот дядя. Обманщик он…

Подскочил Колька с нашего двора, свалил меня подножкой, и мы клубком покатились по асфальту. Я оседлала обидчика. Потом мы отряхнули друг друга, и пошли в разные стороны.

Шуршит ветер, щебечут воробьи, покрикивают бабуси, торгующие на углу семечками… Хорошо!

ПЕРВЫЙ УРОК В НОВОЙ ШКОЛЕ

Оля привела меня к пятиэтажному зданию из красного кирпича. Это моя новая школа. Двор запружен детьми всех возрастов. По указателю быстро нашла 2 «А» класс. Ребята меня сразу заметили и приветствовали легкими толчками в бок. Я отвечала тем же. Вдруг все напряглись и затихли.

– Наша идет, – услышала я сзади тревожный шепот.

– Чего испугались? – удивилась я.

– Она у нас «завучка». Гроза школы!

Я закрутила головой, пытаясь угадать учительницу. В направлении нашего класса решительным шагом двигалась высокая, полная, черноволосая женщина. Лицо без шеи переходило в плечи. От тяжелого взгляда черных глубоко посаженных глаз мне стало не по себе. «Бизониха», – мелькнуло в голове.

Учительница увидела меня, изобразила подобие улыбки и сказала:

– Уже шестой врач среди моих родителей. Будет, кому меня лечить.

Как самую маленькую, меня посадили за первую парту. Урок начался с проверки умения читать.

– Сейчас выясню, кто летом читал, а кто по улицам носился, – усмехнулась Наталья Григорьевна и поставила точку у первой по алфавиту фамилии.

В классе наступила мертвая тишина. К моему удивлению, девочки в основном читали по слогам, очень медленно и неуверенно. Чтение учительница сопровождала грубыми насмешками. Сначала я спокойно ожидала своей очереди, но чем ближе ручка подходила к моей фамилии, тем я становилось нервозней. Вспомнила, что за все лето не прочитала ни строчки, что последние дни были заполнены радостной беготней по магазинам: мне покупали зимнее пальто, обувь, школьную форму. Я с восторгом разглаживала складочки на одежде, сто раз проверяла, все ли на месте в портфеле, но позаниматься уроками не приходило в голову. Я испуганно подумала: «Неужели за лето можно разучиться читать?» Вышла к доске черноволосая курносая девочка и стала сопровождать каждое прочитанное с великим трудом слово слезами. Другие девочки тут же захлюпали носами. Обстановка в классе становилась все напряженнее. И я не выдержала. От страха опозориться перед новым классом поплыло перед глазами. И когда, как бы издали, услышала свою фамилию, то не встала, а, стиснув зубы, чтобы не разреветься, вцепилась в парту до онемения пальцев.

Учительница что-то долго сердито говорила о моей пятерке по чтению, но я плохо соображала. В конце урока она подозвала к себе отличницу и дала ей задание научить меня читать.