Перезагрузка

"Это не Игорь, это Иштархаддон, – едва не вырвалось у Милы. – Игорь умер".

Не вырвалось.

"Я – ценный объект исследования, – вспомнила она слова Игоря. – Передадут меня в какое-нибудь закрытое учреждение. И лет сто будут изучать – что я такое из себя представляю и можно ли как-нибудь использовать меня на благо страны в качестве боевой единицы. Это в мои планы не входит"…

Игоря больше не было. Но то, о чем он говорил, могло относиться не только к нему. Роль подопытной свинки угрожала сейчас всем троим, выжившим в той кровавой каше – и Иштархаддону, и Ивану, и, конечно, ей, Милене.

Изворачиваться до последнего. И ни слова о том, что Игорь был креатором.

– Я люблю того Игоря, который был до всей этой истории, – сказала Мила. – Вы правы, он сильно изменился. Этого, теперешнего Игоря я не люблю. Он хороший, но не мой. Он пытался сделать все, что мог, чтобы я полюбила его, но я… Я не смогла. Я понимаю, что это глупо, но я лучше буду жить воспоминаниями о прежнем. Может быть, когда-нибудь эта болезнь пройдет.

– Понятно… – Шабалин проснулся уже окончательно, ничем не напоминал того, сонного с бодуна спецслужбиста. И взгляд у него острый появился, и грация в повороте головы. – Стало быть, Милена, вы никак на Игоря воздействовать не можете?

– Никак.

– А что вы можете сказать о его попытке самоубийства? Тогда рядом с ним, с Игорем, было обнаружено еще одно тело – мертвое, копирующее Игоря Маслова на генетическом уровне.

– Это артефакт, – сказала Мила. – Скорее всего, остаточные явления искажения реальности, наведенные Селещуком. Других предположений у меня нет.

– Что ж, это вполне совпадает с нашими предположениями, – констатировал Павел Сергеевич. – Милена, вы все еще хотите знать, что там было в записях Селещука?

– Да, конечно, – уныло сказала Мила.

На самом деле ей уже не хотелось знать ничего. Разворошил прошлое ушлый фээсбэшник. Голова снова начинала болеть – все сильнее и сильнее. А уж душа как разболелась – словами не описать. Скорей бы он ушел.

– Много там чего было, в записях Селещука, – сказал Шабалин. – Он держал все свои записи только в виде бумажных копий – компьютеру не доверял, все стирал из памяти. Понимал, что никакие программы не могут гарантировать защиту от сетевого взлома. Вот эти-то его бумаги мы и нашли. Десять толстых папок. Обширные исследования воздействия визуальных сигналов на психику и поведение человека – пожалуй, не на одну докторскую диссертацию потянет. И все – сплошная теория и статистика, никакой, можно так выразиться, прикладухи. Проще говоря, не было там ни слова о конкретном сочетании сигналов, инициирующих у человека способности креатора.

– Ну так это же хорошо, – сказала Мила. – Может быть, он все эти цифры просто помнил? И вместе с ним вся эта дрянь погибла. Ни к чему людям эта дрянь.

– А как же теперешние, новые креаторы? Они откуда взялись?

– Это Ашшур их наплодил. Он сказал, что обрабатывал своими вспышками всех пользователей клоузнетов. Вот и запецило кого-то.

– Не совсем так, – угрюмо произнес Шабалин. – Точнее, совсем не так. У Селещука был не только коттедж за городом, но еще и квартира в Нижнем. Мы выяснили, что значительную часть своей документации он хранил именно там. Мы провели обыск в этой квартире.

– Ну и вы что там нашли? – встрепенулась Мила.

– Полный разгром. Ничего удивительного, конечно, в самом факте ограбления не было – сами помните, что в это время в городе творилось. Только вот похоже, что квартирку эту почистили не дикари-варвары, а какие-то совсем другие люди. Побрякушки-безделушки не тронуты. А вот компьютерная техника и бумаги изъяты полностью.

– Вы думаете, что это нынешние креаторы постарались?

– Вполне возможно… – Шабалин сосредоточенно почесал в затылке. – Вот их бы самих и спросить…

– Только для этого их поймать нужно.

– Вот именно, – кивнул головой Шабалин.

Глава 6

Весь следующий день Мила провела дома. Звонил Стив, ругался, требовал, чтобы она пришла на работу. Мила с трудом отбрыкалась, упросила дать ей еще сутки на сценарий. И вот уже третий час подряд бродила по квартире и пыталась заставить себя нацарапать на бумаге хоть слово.

Пожалуй, если бы не вчерашний визит фээсбэшника, она писала бы без особых затруднений. Он выбил ее из колеи. Чем, интересно? Даже расписки о неразглашении с нее не взял. Ничего нового она от него не узнала – только то, что ФСБ, оказывается, пасло все это дело с самого начала. Мила и так об этом догадывалась – как могло быть иначе? И Мила тоже не сказала ему ничего нового – молодец, сумела-таки не проболтаться.

Чего она мается? Ее длинный разговор с Шабалиным – это неожиданный подарок, отличная подсказка! Нужно писать сценарий именно в таком духе – мол, пришли, увидели, вырубили электричество, победили. Подробнее рассказать о зловещей роли клоузнетов и не заикаться о том, что Игорь был креатором. Ни к чему это, слишком много в этой истории сюрреалистических подробностей, которые могут превратить фильм в неправдоподобную сказку. Опираться только на факты – благо, их более чем достаточно.

Все ясно. Вперед, за работу. Достать чернил и плакать…

Черт, за весь день ни строчки. Ну почему у нее не клеится?! Что не так?

Страх. Она боится. Вчера, только-только очухавшись от нападения, она боялась еще не так сильно, не дошло еще до нее, в какую гадость она снова вляпалась. Но Шабалин внес ясность, обозначив ее словами: "На вас уже начали охоту эти самые преступники-креаторы. И пока вас не убили только по счастливой случайности".

На нее уже когда-то охотились – не так давно, чуть больше года назад. Но тогда охота была не явной – всемогущий Ашшур не воспринимал их всерьез, играл с ними как сытый кот с мышами. Давал им свободу действий – экспериментировал, изучал, как будут они себя вести в экстремальной ситуации. И тогда Милка была не одна. У нее был Игорь. Он не создавал впечатления уверенного человека. Какое там – он жил в раздерганном состоянии, легко переходил от депрессии к эйфорической самоуверенности, едва держался на тонкой грани, отделяющей нормальное существование от психоза. И все же он был – ее любимый Игорь. Порой Миле казалось, что это она управляет ситуацией, берет на свои хрупкие плечи командование и тащит за собой Игоря. В действительности же всегда командовал он – всегда, даже когда был едва живым, затравленным доходягой. Отсутствующую информацию он с успехом заменял интуицией. И в конце концов он выиграл в сражении, в котором шансы его были настолько малы, что их нельзя было рассмотреть и в микроскоп.

Он выиграл. И сразу же после этого убил сам себя. Почему?

Он боялся самого себя. Он не хотел, чтобы креаторы существовали в этом мире. Он надеялся, что с его смертью все это кончится.

Бедный Игорь… Как бы он был разочарован, узнав, что его жертва была напрасна. Больше того – он оставил людей беззащитными. Мила вовсе не была уверена, что ФСБ, и ГУВД, и всем, кто сейчас пытался разобраться с вновь появившимися креаторами, удастся с ними справится. Они плохо представляли, с чем имели дело. Паранормальные способности… Это, извините, такие способности, по сравнению с которыми обычная экстрасенсорика – детский лепет на лужайке.

Мила бродила по квартире и пыталась справиться со страхом. Что там за шорохи на лестничной клетке? Осторожный взгляд в дверной глазок – ерунда, сосед напротив вышел покурить. Странное бормотание в туалете… Пустяки – унитаз проснулся и забулькал, прочищая горло. Давно пора вызвать сантехника. Подозрительное колыхание занавески, быстрая тень, метнувшаяся из-под стола к дивану… Игра раздерганных нервов. Успокойся, милая. Ты не в дешевом фильме ужасов. Никто не придет резать тебя как курицу, торжественно неся перед собой кривой окровавленный нож. Никто. Кому ты вообще нужна?

Она одинока – вот в чем ее проблема. Сама обрекла себя на это, превратила свою квартиру в камеру-одиночку. С бывшими друзьями не общается, Хадди выгнала вон, со Стивом держит себя высокомерно, с душкой-Иваном и то, кажется, поссорилась. Остервенела характером и находит в этом болезненное удовольствие. Решила, что никто ей не нужен. Никто, кроме Игоря. Вот и результат…

Позвонить прямо сейчас Иштархаддону? У нее записан номер его мобильника. Он примчится сюда сразу – она в этом уверена. Он должен все еще любить ее. Должен…

Нет. Только не Хадди. Он так похож на Игоря… Именно поэтому она не может его видеть. Хадди – это фальшивый, ненастоящий Игорь. Разговаривающая мумия. Оживленный юнит.

– Гоша, – прошептала Мила, – ну почему ты ушел? Как ты мог так со мной поступить?

Она села на диван, закрыла лицо руками и заплакала.

* * *

Она сорвалась на работу вечером, после девяти, когда обезумела от тупого и бесплодного хождения по комнате. Она поняла, чего ей не хватает – людей. Общения – любого, хотя бы примитивного, хотя бы бессловесного. Ей мучительно хотелось, чтобы хоть кто-нибудь взял ее за руку, провел пальцами по ее щеке. Молча поцеловал ее… Ну это уже слишком. Не надо ее целовать, да и некому это делать. Стив уже ушел с работы – Мила пыталась дозвониться ему по мобильному видео, согласиться-таки на ужин в ресторане (вот наглость!), но он отключил связь и скрылся в неизвестном направлении. Ну и не надо. Она пойдет на работу, найдет там кого-нибудь, все равно кого, лишь бы лицо его показалось добрым, и наговорится с ним всласть, держа его или ее за руку. Поплачется ему в жилетку. Народу в телецентре еще полно – служба новостей работает круглые сутки. А потом… Потом она затащит этого хорошего человека куда-нибудь в пустую комнату, прижмет его к стене и начнет раздевать…

Ты дура, ругнула себя Милена, накладывая макияж в ванной перед зеркалом, дура и нимфоманка. С ума сходишь от воздержания. Чушь всякая в голову лезет. Если не хочешь с мужиками спать, купи себе вибратор.

…А потом она зайдет в полупустую монтажную, включит настольную лампу и начнет писать сценарий. Он станет ее исповедью, ее болезнью и исцелением от ее болезни. Пусть потом Волски и Федоров делают с этим сценарием что хотят, пусть он будет чересчур откровенным, даже непристойным, но она сделает это. Сделает именно так, как хочет сделать. Когда Саша Федоров, который, конечно, окажется симпатичным и добрым парнем, прочитает это, он будет потрясен. Он ласково обнимет ее, растреплет рукой ее волосы, скажет: "Мила, я всегда хотел тебе сказать, что ты – потрясающая"…

– Потрясающая идиотка! – Мила прервала фантазии громким воплем. – Ты соберешься когда-нибудь или нет?

Прогуляться. Прогуляться как следует. Это всегда приводит ее в порядок.

* * *

Апрельский вечер – мягкий, теплый, спокойный. Мила не спеша шла по проспекту. Круглые фонари ярко освещали тротуар, вывески переливались всеми цветами неоновой радуги над дверями баров – соблазняли, упрашивали открыть дверь, спуститься по ступеням, сесть за столик и забыть обо всем. Мила посмотрела на часы. Полдесятого. Пожалуй, пятнадцать минут можно себе позволить. Даже двадцать. Выпить немного хорошего вина. Совсем немного. Ей это действительно нужно.

Бар "Синий туман". Название откровенно пошлое – не подойдет. Кафе "Лучшая венгерская пицца". Нет уж, сами жуйте свою лучшую пиццу, тем более венгерскую. Надо же, сколько заведений здесь открылось, а ведь еще год назад были сплошные груды битого кирпича и завалы обгорелых бревен. Вот они – плоды международного экономического сотрудничества. Тема для передачи – "Часто ли коренные нижегородцы посещают вечерние бары"? Элитный клуб "Любовь интернейшнл". Гм… забавно. Наверное, что-нибудь свингерское или даже педерастическое. Идем дальше. Ага – это уже что-то вполне симпатичное. "Кенгуру". И силуэт зеленого континента на вывеске. Что, австралийцы даже досюда добрались? Чем они там кормят, интересно? Шницелями из коалы и отбивными из диких собак динго? Пожалуй, стоит посетить – из простого любопытства.

Какой-то парень переминался рядом с ноги на ногу, молчаливо пыхтел Милене в ухо – похоже, Мила перекрывала ему вход в бар. Мила дернула за ручку, открыла дверь и осторожно пошла вниз по мраморным ступеням, кажущимся слишком скользкими. Музыка внизу рявкала довольно громко – попсовый рок, что-то вроде древнеископаемых "Инэксес", ну да ладно, все лучше чем "хаус", да и поздно уже отступать. Есть свободный столик? Да, конечно! Пожалуйста, проходите, позвольте взять вашу курточку, мы повесим ее в гардероб. Ого, да здесь почти пусто! Пять человек на весь бар, включая Милу и того парня, что спустился за ней следом. Ну и слава Богу! Что будете заказывать? У вас есть хорошие вина? У нас очень хорошие вина (произнесено с гордостью). Исключительно австралийские, самого высшего класса. Экспортируются в семьсот пятнадцать стран мира (интересно, а в мире есть такое количество стран?) Вот карта вин, пожалуйста. Что будете кушать? Ничего, только вино. Слегка удивленный взгляд официанта: что это за алкашка такая приплелась – пить дорогущее вино и ничем его не закусывать. Хорошо, мне, пожалуйста, сыра и нарезки из красной рыбы. Какое вино вы мне порекомендуете? Что-нибудь специфическое австралийское, такое, какого больше нигде нет. Тогда вот это – «Белая акула». Белое вино, из винограда сортов Хенин Бланк и Мускат, слегка ароматизированное, вам непременно понравится. Замечательно, пусть оно и будет. Подождите, пожалуйста, пять минут. Сейчас я все принесу.

Мила огляделась. Вот они, признаки австрализма, если можно так выразиться,. Движущееся стереопанно на стене – стая кенгуру скачет по зеленой долине. Скачет, скачет, скачет… Скрывается с глаз долой и снова появляется с противоположного конца экрана. И опять скачет, черт подери! Петля, зацикленный видеоролик. Идиоты те, кто придумал такие панно – посмотреть минут десять и свихнуться можно. Взять винтовку и перестрелять всех кенгуру. Повернуться к панно спиной. Так, что у нас тут? Чучело какого-то несчастного животного – бурого тупоносого хомяка размером с поросенка. Бедный зверюга – небось, сумчатый, наверняка в Красную Книгу занесен. Теперь вот стоит на полочке, блестит умными стеклянными глазками и услаждает взгляды посетителей. Надо выяснить, как он называется. Впрочем, можно и не выяснять. Все равно уже ничего не изменишь – зверь уже давно убит, таксидермирован, экспортирован в Россию и поставлен в бар, и будет стоять здесь до тех пор, пока не побьет его моль. Пусть стоит.

М-м-м… А вино и в самом деле замечательное. И заведение в целом вполне приятное. Значит, так – вспомнить всех старых друзей, восстановить их список по записной книжке и пригласить сюда. Арендовать бар на весь вечер, устроить безбашенную вечеринку с воплями, плясками, с признаниями в несостоявшейся любви. Еще один бокал, пожалуйста. Очень хорошее у вас вино, нет, правда… Вино выпьем, хомяка съедим. Или он несъедобный? Без разницы – съедим что-нибудь другое. И, конечно, завести новых друзей. Друзей должно быть много… Повторите заказ, пожалуйста! Да, рыбы еще, сыра не надо. Хадди, глупый Хадди, ты такой умница… Как твой бизнес? Ты молодец. Тут тобой госбезопасность интересовалась. Да так, ничего интересного, пошли они все… Между прочим, ты знаешь, что ты не гипнабельный?..

– Я вот, так сказать, как бы хотел извиниться, – сказал парень.

Мила оторвала глаза от бокала с вином. Тот самый парнишка, что недавно спускался вслед за ней по ступеням и пыхтел ей в спину. Теперь он стоял рядом и смотрел на нее чистыми серыми глазами. Мила сделала еще глоток и уставилась на него немигающим взглядом. Такую вечеринку испортил…

– Вот, как бы это сказать… – парень продолжил свои словесные упражнения, – ну, предположим, если человек, ну, скажем так, только это не в порядке обиды, ну, хочет, к примеру познакомиться с кем-нибудь? Ну, к примеру, со скажем так, другим человеком? Я вот конкретно, я не имею к примеру конкретно себя, и допустим, вас. Но, допустим, какой-то человек хочет познакомиться с какой-то, скажем так, очень красивой девушкой. Я не в порядке вранья, я вам совершенно честно говорю. И, допустим, ему очень сложно, этому человеку, просто вот так вот… То есть, он не просто какой-нибудь там из неизвестно откуда, он нормально все понимает, и у него обычно проблем нет. Но вот он просто хочет угостить эту девушку, скажем, хорошим вином, но он понимает, что просто так вот не подойдешь, потому что это не просто…

Вроде не пьяный. Более того – совершенно не пьяный. Это она, Мила, немножко пьяна, и потому так миролюбива, поэтому терпеливо выслушивает это издевательство над русским языком и без тошноты смотрит на эти жесты широко расставленными руками, широко расставленными пальцами. Нечто среднее между жестикуляцией негритянских рэпперов и распальцовкой российских уголовников – непременный набор магических движений, помогающий шевелиться дубовому языку.

– То есть, короче, вы типа как хотите угостить кого-то вином? – спросила она.

– Ну да! – парень компенсировал короткость фразы несколькими энергичными взмахами рук.

– Не получится, – сказала Мила. – Потому что этот человек, то есть эта девушка, проще говоря, я, сейчас занята. Мне нужно идти, я и так слишком много выпила, а мне сейчас еще работать.

– То есть, вы как бы сейчас будете работать? – парень озадаченно уставился на Милу.

– Как бы да, – подтвердила Мила.

– А кем?

Шлюхой, чуть было не ляпнула Мила. Кем еще можно работать по ночам, предварительно тяпнув стакан винца? Она уже привыкла к тому, что все люди, встречающиеся ей в этом городе, сразу узнают ее, популярную телеведущую, в лицо. Этот парень не узнал. Ну да, естественно, если такие и смотрят телевизор, то вовсе не передачу "Кремль № 2". Ну и хорошо – проще будет отвязаться.

– Уборщица я, – сказала она. – В телецентре по ночам полы мою.

– А, значит, вот как… – парень озадачился еще больше – взгляд его забегал по дорогой одежде Милены, по ее рукам с длинными ухоженными ногтями, никак не соответствующим профессии уборщицы. – У вас там, наверно, все типа как сплошные автоматы – всякие там пылесосы и машины, чтоб пол мыть. А вы всем этим управляете, да?

– Не-а. Тряпку беру, юбку подтыкаю, и вперед. – Мила допила вино, подняла руку, подзывая официанта. – Дайте счет, пожалуйста.

– Давайте я заплачу, – парень засуетился, полез во внутренний карман за бумажником. – Вы это, как бы не подумайте неправильно, просто я честно вам говорю – это для меня вообще не деньги, это просто не проблема…

Вот этому как раз можно было поверить – бумажник парня был набит деньгами чудовищно, под завязку. Он что, свою годовую зарплату туда запихнул? Купюры не умещались в разбухшем чреве портмоне, высовывались оттуда разноцветными языками и норовили вывалиться.

Официант уже стоял рядом, почтительно наклонив голову, смотрел на обожравшийся кошелек парня ласково и нежно. Милене стало противно. Она протянула руку, взяла счет, прочла его, отсчитала из своего (разумеется своего!) бумажника положенную сумму, добавила на чаевые и положила на блюдечко. Парень попытался впихнуть туда же полсотни долларов, но Мила выловила его деньгу и вернула ее хозяину, брезгливо держа двумя пальцами.

– Все, спасибо. – сказала она официанту голосом, не оставляющим сомнения в том, что спектакль закончен. – Все было замечательно.

– Заходите еще, – промямлил официант. И удалился.

– Нет, ну чего вы так? – заныл парень. – Я же честно, от чистого сердца. А вы ему не дали. Мне же не жалко вообще! Я бы и за вас мог, вы же уборщица, платят вам мало…

– Сам ты уборщица, – отрезала Милена. – Как тебя хоть зовут-то?

– Вадим…

Милена оглядела парня с головы до ног. Лицо простое, симпатичное. Короткая светлая челка. Широкая улыбка, демонстрирующая ровные от природы зубы. Пиджак, рубашка, галстук – одежда неброская, но подобранная со вкусом, и, безусловно, очень дорогая. Еще бы, при таких-то деньгах… Мальчишка красивый, но глуповатый. Впрочем, почему же так пренебрежительно – "мальчишка"? Ее, Милены, ровесник, может быть, даже постарше. Просто она как-то забыла, что ей всего лишь двадцать четыре. Вбила себе в голову, что она – тетенька, все повидавшая в жизни и по этой причине преждевременно состарившаяся.

– Понимаешь, Вадим, – Милена тщательно подбирала слова, – может быть, ты делаешь это по доброте душевной – заработал много, угостить кого-то хочешь. Но я не люблю, чтобы за меня платили. Не хочу быть никому обязана.

– А… Понятно. Нет, вы подождите, не уходите, – Вадим заволновался, снова замахал руками. – Можно, я это… Ну вот, предположим, один человек хотел бы подвезти другого на машине, без всяких там, честно…

– Тут недалеко, – сказала Мила. – Пешком дойду.

– Тогда я вас провожу.

– Пойдем, – сдалась Милена. – Иначе весь вечер тут проторчим.

* * *

Милена сидела в операторской и улыбалась. Никак она не могла приступить к работе – вспоминала свою недолгую прогулку с Вадиком и едва сдерживалась от смеха. Это ж надо –приятная внешность, и такое косноязычие впридачу. Впрочем, похоже, что Вадим считал свои многословные предложения образцом убедительной речи, демонстрирующей интеллект и профессиональную продвинутость. Милена уже сталкивалась с таким – знала, что в той сфере, в которой работал Вадим (как выяснилось – рекламно-агентской), длинные и бессвязные наборы слов играли роль колдовских заклинаний, отвлекающих внимание жертвы и заставляющих его сделать поступок, который никогда не пришел бы в голову человеку в здравом рассудке. Например, купить совершенно ненужный предмет за полуторную цену.

В случае с Миленой этот прием не сработал – Вадим так и не смог объяснить, что ему нужно, запутался в своих многочисленных "мне очень сложно, но я честно" и "скажем так, к примеру, один человек хотел бы сказать другому человеку". Впрочем, чего тут понимать? Ясно, чего может хотеть от девушки один молодой человек – приятного знакомства, переходящего в знакомство близкое, перерастающего, в свою очередь, в интимные отношения. Мила поймала себя на том, что мысль об интимных отношениях с этим парнем ей совершенно не противна. Странно… А почему странно? Потому что весь этот проклятый год она не думала ни о ком, кроме Игоря? Пыталась заставить себя думать о ком-то другом, вылезти за пределы неестественной, ею самой выстроенной ограды, и все равно не могла. Может быть, этот парень чем-то напомнил ей самого Игоря: длинный, худой, с физиономией вроде бы спокойной, но прячущей, как под маской, кучу комплексов…

Нет. Игорь был совсем другим – не сравнить с этим Вадиком. И комплексы у него были совсем другие. Гораздо лучше.

Я могла бы переспать с этим Вадиком, совершенно неожиданно призналась себе Милена. Больше того, сейчас, когда его нет рядом, я думаю о нем… Точнее, о его лице, его теле, его запахе. Интересно, какой одеколон он употребляет? Можно предположить, что не дешевый. Плевать на одеколон… Самое главное то, что физиологически это мой мужчина. Мой. Я чувствую это, это даже не нужно объяснять. А во всех остальных отношениях он не мой. Он чужой, и это совершенно очевидно.

Вот, значит, как. Милена захотела вдруг интимных отношений, и ничего необычного, противоестественного в этом не было. Проблема, пожалуй, существовала только одна – она хотела отношений именно интимных, и вовсе не желала близкого знакомства, со всеми его сложными взаимообязывающими атрибутами. Хотя… Какая проблема – достаточно только намекнуть…

Поздно. Поезд ушел. Она холодно попрощалась с Вадимом, не оставив ему своих координат. Случайная встреча. Да и как с таким можно лечь в постель? Что он будет говорить? «Если честно, один человек хотел бы, чтобы другой человек лег на спину и раздвинул ножки?»

Мила хмыкнула в последний раз и принялась-таки за сценарий.

* * *

Милена проснулась, резко вывалилась из сна. Дверной звонок он вопил непрерывно и донельзя раздраженно. Милена с трудом разлепила глаза, скосила взгляд на будильник. Одиннадцать утра. Господи, всего-то четыре часа поспать дали. Ни ночью покоя, ни днем… Мила встала, накинула халат, поплелась к двери. Она проработала над сценарием до шести утра, хотела было прикорнуть прямо в студии, но потом передумала, вызвала такси и поехала спать домой. И, наверное, проспала бы до вечера, если бы не это дикое верещание, штопором вонзающееся в уши.

– Кто там? – спросила хриплым спросонок голосом.

– Это я, Стив. Стив!

Ого, утро начинается с сюрпризов.

Мила щелкнула замком и открыла дверь. Действительно Стив. Физиономия пятнистая – стало быть, снова случилось что-то из ряда вон выходящее. Что это может быть? Волски и Федоров приехали? Или сам Кирби пожаловал? Ставки растут?

– Можно мне зайти в квартиру? – спросил Стив, почему-то нервно оглядываясь.

– Да, конечно, – Мила сделала приглашающий жест рукой. – Заходи, Стивчик. Тебе чего – чаю, кофе? Или валерьяночки?

– Ты куда пропала?! – заорал Стив, едва закрыв за собой дверь. – Тебя все утро ищут!

– Никуда. Здесь я – ты же сам видишь.

– А почему на телефон не отвечаешь?

– Телефон я отключила, – призналась Мила. – Я, между прочим, всю ночь пахала в студии – сценарий писала. Теперь имею право поспать. Чего ты кричишь? Что случилось-то?