Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее

– А почему она будет здоровая?

– Потому что мои правила – это и есть поведение здорового человека, в этом их величие. Хотя, это, конечно, идеальная ситуация, к которой нужно двигаться.

– Вы уже на каком уровне просветления находитесь?

– Я специально не считал, но приходится каждый день бороться, хотя это и нелегко. Я, например, всегда делаю то, что я хочу и никогда себе не останавливаю.

– Хорошо. Второе правило: не делать того, что делать не хочется. Это не то же самое, что и первое?

– Нет. Это ровно то, что я сказал: не делать того, что не хочется. Не делать что-то против своей воли или в ущерб себе. Или, другими словами, получать удовольствие, не напрягаясь.

– А вы получаете удовольствие?

– Постоянно. Я вообще ничего не делаю.

– Я вам не верю.

– Ну, Маечка, что я могу вам сказать… Большинство людей, которые кровью и потом зарабатывают деньги, имеют вообще другую философию. Как правило, это очень несчастные люди, деньги им ничего не дают. Они ненавидят свою работу и жизнь. Они пашут беспросветно, от зарплаты до зарплаты.

– А бывает по-другому?

– Легко! Вот я, например.

– Очень интересно! Вот расскажите. Вы вернулись из Израиля в Москву в 94-м году. Разруха, бандитские разборки, полный мрак. И через каких-то десять-пятнадцать лет вы становитесь суперзвездой. Как это произошло?

– Просто повезло. Как в том анекдоте: как ты стала проституткой? Просто повезло. А если серьезно, то я, вообще-то, не баловень судьбы, а очень больной человек. СДВГ – знаете, что такое?

– Это гиперактивность.

– Да. В моем детстве это не лечили. Я вообще еле школу закончил.

– Вы были двоечником?

– Угу. Я и школу бросил. СДВГ – это такое нервное состояние, которое заставляет человека все время двигаться, куда-то бежать. Кстати, у меня это заболевание стало следствием асфиксии.

– Во время родов?

– Да, и это одна из главных причин возникновения этой болезни. Мне мама рассказывала.

– Мама переживала?

– Конечно, переживала.

– И что бы вы сейчас сказали маме такого мальчика, который в школу не ходит, никого не слушает, ничем не занимается?

– Ну что сказал? Лечить надо.

– И как вы школу закончили?

– Никак. Мне просто нарисовали аттестат.

– А в университет вы как-то поступили?

– Да. Но закончил его только в двадцать восемь лет. А потом благодаря своей бывшей жене, которая мне открыла глаза на мои проблемы, и я начал пить таблетки. И когда я вернулся в Москву, то стал спокойно, как все нормальные люди, выдерживать нагрузки, концентрировать внимание, ходить на работу, больше зарабатывать. Меня начали замечать, приглашать, платить.

– Но и после этого вы говорите, что вы не напрягаетесь?

– А я, типа, тяжело работаю?

– Ну, типа да.

– Нет, я вообще мало работаю. Летом, например, вообще на работу не ходил, потому что мне лень было. Не делаю, чего не хочу. Вот недавно подошел ко мне один олигарх и предложил тур по США за триста тысяч долларов. Я сказал: нет, туда лететь далеко. Потому что, согласно второму правилу, я не делаю того, что не хочу.

– Я вам опять не верю.

– Он тоже. Решил, что я над ним издеваюсь.

– А вы это серьезно?

– Абсолютно.

– Хорошо, допустим. Третье правило: сразу говорить о том, что не нравится. Это как?

– Говорить о том, что не нравится, надо сразу и только один раз.

– А вы сами это правило соблюдаете?

– Да, и следуя этому правилу потерял работу на два года. Мне не понравились условия работы, я об этом сказал, и мы распрощались. А дальше оказалось, что не так все просто. И два года я был без работы.

– И вы после этого не изменили свои радикальные взгляды?

– Нет. После этого я стал гораздо больше зарабатывать. Потому что очень многие наши ограничения связаны со страхами. Когда избавляешься от этих страхов, все налаживается само собой.

– А это вообще реально избавиться от страхов?

– Абсолютно. Немотивированные, навязчивые страхи – это свойство психики невротика. Они имеют отношение к психотравмам или к особенностям развития человека. Немотивированный страх убивает человека.

– Вот вы говорите: сразу говорить о том, что не нравится. Но любой конфликт имеет тенденцию развиваться, он не происходит вот в эту секунду. Что значит сразу?

– Если ситуация не меняется, вы должны принимать решение: или мне все нравится, или до свидания.

– А какое время должно пройти, чтобы понять: нравится или до свидания?

– Майя, вы что, шутите, что ли?

– Нет. Вот я живу в браке много лет. Меня что-то не устраивает, и моего супруга тоже что-то не устраивает. В какой момент я должна сказать: давай, до свиданья?

– Ну вы должны сформулировать претензию. Допустим, он мало зарабатывает. Вы должны сделать так, чтобы он больше зарабатывал.

– Как?

– Вы даете ему два месяца на поиски новой работы и новой зарплаты. Вот проходят два месяца, он не начинает хорошо зарабатывать, все, досвидос.

– А как он может заработать? Банки грабить?

– А это уже не ваши проблемы.

– А если он мне скажет «досвидос»?

– Значит, так и надо, не ваш человек. Вы должны запомнить простую вещь: если вы сказали, что вам что-то не нравится, а ситуация не меняется в ближайшее время, то это повод расставаться.

– А если я, послушавшись ваших советов, поставлю ультиматум: дорогой, или ты находишь работу или досвидос? Он же не знает, что через два года он станет таким страшно востребованным, как Михаил Лабковский. Как это понять?

– Никак не понять, и не должна понимать. Жене не надо понимать, она не его мама. Нужно задать другой вопрос: меня устраивает то, что мой муж не работает? Если да, то живем дальше. А если нет, то плевать на него, до свидания.

– А чувства?

– Ну я уже об этом говорил. Нужно сформулировать вопрос к себе: я его люблю и готова с ним жить? Если да, то живем дальше. Если нет, то расстаемся.

– Вы же разведены. Как вы можете давать советы женатым парам?

– У меня есть опыт, я был женат тринадцать лет. Я жил в отношениях, в которых мы были счастливы и не напрягались. А когда это закончилось, то мы разошлись. Но специально отношения строить не нужно, они должны быть естественными. Отношения не бывают абстрактными, это отношения между конкретными людьми. Поэтому если люди привыкли ежедневно решать проблемы на работе, то они и в семье будут жить так же. А вообще семейные пары я крайне редко консультирую. Я не верю в строительство отношений в принципе. Я считаю – любишь, живешь, а не любишь – не живешь.

– Но это очень радикальное мнение.

– Я же сказал, эти правила простые. Но попробуйте их соблюдать.

– А как вы стали таким умным?

– Это само собой произошло.

– А правила как сформировались?

– Как таблица Менделеева.

– Вам они во сне явились?

– Нет, не настолько. Я до этого тридцать лет работал психологом, и рано или поздно это должно было во что-то вылиться. Вот и вылилось.

– Вот психологи часто говорят о том, что нужно полюбить себя. Что это значит?

– Это значит принять в себе полностью, без всяких оговорок: внешность, характер и возраст.

– Но все, что вы перечислили, имеет свойство меняться со временем. Вот возраст, например.

– Принимать каждый раз свой возраст заново.

– А почему сейчас развелось столько людей, которые требуют, чтобы их принимали безусловно? Такие движения, как бодипозитив, например?

– Это правильно. Люди должны принимать людей такими, какие они есть.

– А какие они есть?

– Любые.

– Но для того, чтобы понять, какая я есть, я должна провести сама с собой большую работу. А когда я сама с собой разберусь и приму себя, то мне будет абсолютно наплевать, что обо мне подумают другие.

– Золотые слова, Майя! А вот для того, чтобы понять, какой я есть, надо жить по первому правилу.

– А почему, скажите мне пожалуйста, я должна принимать людей такими, какие они есть, если они мне очень агрессивно об этом сообщают? Почему если женщина с лишним весом тычет мне в нос своим целлюлитом и требует, чтобы я ей подтвердила, что это красиво, я должна это подтверждать? А иначе я целлюлитофоб?

– Потому что она хочет от вас любви, Майя, а вы ей в этом отказываете.

– А я не обязана ее любить и признавать, что это красиво. Если я это признаю, значит, я сделаю то, что я не хочу делать, и нарушу ваше первое правило.

– Правильно. С ее стороны это крик души, она сама себя не считает полноценной, красивой и привлекательной. Но она вам сообщает о том, что она очень хочет, чтобы вы ее полюбили вот такой. Но это – не полноценные люди, потому что полноценные люди не обращаются к народу с просьбой полюбить их.

– Но они принуждают других людей к любви очень агрессивно.

– Ну не читайте эту х-ню.

– Ладно, ну а как принимать свои профессиональные навыки, которые имеют свойство деградировать или, наоборот, расти?

– Возьмем двух людей. Один из них всем доволен и никуда не стремится. А второй все время пытается что-то улучшить. Кто из них здоровее?

– Второй.

– Неа. Первый здоровее.

– Это почему?

– Потому что он не напрягается и не делает того, что делать не хочет.

– А если человек увлечен своим делом и готов трудиться по двадцать часов в сутки?

– Если он увлечен, то он от этого не устает.

– А если то, что ты делаешь с удовольствием без устали, не приносит доход?

– Вот тут интересно. В моей жизни такого не бывало. Хотя, наверное, бывает и такое. Если профессия человека мало оплачивается, то удовольствие дороже денег.

– А как же ваша позиция, согласно которой работа должна хорошо оплачиваться, иначе досвидос?

– Вот у меня как-то так.

– Но не у всех же так.

– Я знаю одно: когда человек занимается своим делом, то денег, как правило, он зарабатывает достаточно. А иногда даже и много.

– Но от человека не всегда зависит его зарплата. Есть же еще и внешние факторы, рынок, например, диктует цены и оплату труда.

– Но если человек занимается тем, что ему нравится, то он получает удовольствие, которое ценнее и важнее любых денег. Тогда человек живет по средствам, довольствуется тем, что есть, и занимается тем, что любит. Есть люди, которые так живут. Им деньги по барабану.

– Как раз часто происходит обратное, когда человек идет на нелюбимую работу, где больше платят, а в свободное время занимается любимым делом.

– Ну невротики, я же говорю. Кстати, Израиль – это не та страна, куда едут за деньгами. Сюда едут за удовольствиями.

– Или ради идеи.

– Да, или ради идеи. Я когда в Израиле жил, то денег вообще не было. И был счастлив.

– А почему же уехали тогда?

– Дурак был, и больной к тому же.

– А сейчас вы умный и здоровый, пора возвращаться.

– Нет, поздно уже. Хотя я не исключаю, что вернусь. Я думаю об этом. Я скучаю по израильской жизни. Израиль мне дал все, я до сих пор жалею, что уехал.

– Хорошо. Правило четвертое: не отвечать, когда не спрашивают.

– Значит, отвечать только когда тебя спрашивают.

– Ясно. Пятое: отвечать только на вопрос.

– Вот если к тебе подойдет старушка в два часа ночи и спросит, как пройти в библиотеку, надо ей подробно объяснить, как пройти в библиотеку. И не надо ей говорить, что в два часа ночи она не работает, потому что старушка об этом не спрашивала.

– Вот это самое сложное.

– Нет, самое сложное это третье и четвёртое. А самое простое – это шестое: выясняя отношения, говорить только о себе.

– Значит, никого ни в чем не обвинять?

– Да, как минимум. Но всем шести правилам могут следовать только глубокие невротики, которые разочаровались в жизни и хотят умереть. Обычный человек не может так жить, это очень тяжело. Потому что правила-то простые, но выполнять их почти невозможно. Но когда человеку плохо, ему деваться некуда, и приходится жить по этим правилам.

– А вы со своими проблемами разобрались?

– Разобрался, конечно. На самом деле, это единственная причина, почему люди начинают заниматься психологией. Они пытаются решить свои проблемы. И когда я начал выздоравливать, мне стало неинтересно работать психологом. Мне гораздо интереснее читать лекции и писать книги.

Учитывая сложные условия, в которых пришлось брать интервью, я не смогла угостить Михаила своим мороженым из фейхоа. Зато с удовольствием поделюсь рецептом с вами.

Мороженое из фейхоа

Впервые мороженое с кусочками этого фрукта я попробовала в Грузии. Вкуснее и ароматнее мороженого я в своей жизни не ела. Вернувшись домой, я решила поэкспериментировать и вот что у меня получилось.

Ингредиенты:

– 2 желтка

– 250 мл. молока

– 70 гр. сахарной пудры

– 250 мл. жирных сливок

– 100 гр. перетертых плодов фейхоа с сахаром

Способ приготовления:

Смешать желтки с сахарной пудрой. Поставить молоко на водяную баню и разогреть. Добавить желтки в молоко, поварить около десяти минут, постоянно помешивая. Молоко должно загустеть до состояния заварного крема. Снять полученную смесь с огня, остудить.

Взбить сливки. Смешать молочную смесь со сливками. Делать это нужно аккуратно, чтобы сливки не потеряли свою пышность. Добавить фейхоа и перемешать. Отправить будущее мороженое в морозилку в мороженицу.

Теперь самое сложное. Если у вас нет мороженицы, то, чтобы мороженое не кристаллизовалось, его нужно периодически вынимать из морозильной камеры и взбивать миксером. Проделать это нужно два-три раза, а потом оставить его в покое и дать заморозиться.

Оксана Яблонская. История о покорении Америки

Газета «Нью Йорк Таймс» называла ее «могущественной пианисткой», ей рукоплескали лучшие концертные залы мира, выдающиеся композиторы посвящали ей музыкальные произведения. У нее не только виртуозная техника, огромный репертуар, великолепное умение чувствовать музыку, но и железный характер, мощная харизма, жажда жизни и стойкое нежелание петь в хоре. Моя сегодняшняя собеседница —легендарная пианистка, профессор Джульярдской школы искусств и новая репатриантка Оксана Яблонская.

– Оксана, в это трудно поверить, но когда-то ваши руки считали маленькими, а пальцы «бесперспективными». Как такое возможно?

– Такое было мнение, что для того, чтобы играть на фортепьяно, нужно иметь большие руки. У меня действительно маленькие руки, но я научилась ими управлять и даже разработала специальные приемы, которые позволяют играть сложные произведения. Я играю абсолютно все, хотя физически могу достать только одну октаву. Но это меня ничуть не смущало никогда.

– Вам повезло учиться в Центральной музыкальной школе в Москве. Это была лучшая школа для музыкально одаренных детей в Советском Союзе.

– Да, мне очень повезло. Я считаю, что годы, проведенные ЦМШ, были лучшими в моей жизни. Я об этом, кстати, написала в своей книге. Это была настоящая творческая мастерская, где мы не только учились технике игры на инструменте, но импровизации, творческому подходу. И что самое важное, мы оставались детьми.

– А фигура педагога – насколько она важна в становлении музыканта?

– Первый педагог – это вообще самое главное. Он может быть не такой великий музыкант, но он должен уметь находить ключ к детям. Вы знаете, у меня была очень смешная история про то, как я поступала в ЦМШ. Там конкурс был двадцать человек на место. Для прослушивания меня учили детским песенкам про маленькую елочку и все такое. А когда я пришла на экзамен, меня попросили: «Девочка, сыграй нам то, что тебе нравится». И я начала шпарить «Шаланды, полные кефали», да еще и подпевала себе. Публика упала, конечно. Так что поступила я достаточно просто, а вот потом было уже не так весело. Потому что периодически там проводили «чистки» и выгоняли учеников за неуспеваемость. Но образование, конечно, там было просто потрясающее.

– А ваши родители вас готовили к музыкальной карьере?

– Я счастливый человек, потому что у меня были изумительные родители, которые дали огромное количество любви мне и моей старшей сестре. От нас никто ничего не требовал, мы просто любили музыку. Моя сестра начала играть на скрипке, и я ей аккомпанировала на рояле. А потом я поступила в школу, и мы вместе учились. После окончания школы мы поступили в консерваторию. Но мой педагог Анаида Сумбатян однажды сказала: «Ксюточка, запомни: ты еврейка и учишься у армянки. И в этой стране ты никогда не будешь номер один». Я была маленькой девочкой, и тогда не поняла, что она имела ввиду. А когда я подросла и пришло время участвовать в конкурсах и играть большие концерты, то стало очевидно, что вместо меня выставляют русских исполнителей.

– Вы не скрывали того, что вы еврейка.

– Нет, конечно. Я никогда не скрывала. И это приводило антисемитов в ярость. Потому что внешность у меня не ярко выраженная семитская, а имя вообще вполне «свое». Но я всегда подчеркивала свое еврейское происхождение и никогда не чувствовала себя «своей». Я даже по морде била некоторых особо активных антисемитов. И несмотря на то, что я всегда шла первой и претендовала на высшие места, я получала второй гран-при или делила первую премию. Ведь министерству всегда было приятнее привезти победителя титульной нации. Там было очень много внутренних взаимоотношений между членами жюри, о которых я не думаю, что нужно рассказывать. Но так было.

– Но ведь победы на конкурсах не всегда имеют отношение к карьере. Ведь бывает, что человек блестяще выступает, а карьера не складывается.

– В Советском Союзе это было просто. Я, например, была солисткой Московской филармонии, и это было навсегда. Кстати, солистами филармонии были в разные времена Рихтер, Гилельс, Давидович, Ростропович, Коган, Ойстрах. А вот на Западе все намного сложнее. Каждый концерт – это новое испытание. Это как шахматная партия: выиграл или проиграл.

– Но в шахматах есть объективные показатели. А в музыке?

– Есть специалисты, которые оценивают. А вообще надо родиться в правильном месте и в правильное время. Карьера – это вещь очень непредсказуемая, она зависит от массы факторов, от совершенно неожиданных комбинаций. Нужно уметь переживать неудачи и идти дальше. И, конечно, нужно то, что называется мазаль.

– А вы родились вовремя?

– Не знаю.

– Но вы довольны своей карьерой?

– Вы знаете, я делала много ошибок. Но в целом я довольна. Может быть, я бы играла больше, если бы не преподавала. А я хотела совмещать и преподавание, и концертную деятельность.

– Но преподавали вы, на секундочку, в Джульярдской школе искусств. В лучшей музыкальной школе мира!

– Ну да, и я очень выделялась на фоне других педагогов. Потому что в Америке принято считать, что педагог умеет учить, а уметь играть для него необязательно. А я не просто учила, я передавала свой опыт, показывала технические приемы, которые я сама разрабатывала. И это, конечно, было необычно. Я считаю, что главная задача педагога – проявить личность и характер ученика. Заставить его быть оригинальным, заявить о своем собственном характере и суметь показать его в музыке.

– А вот на каком этапе просто хороший исполнитель, даже виртуоз, становится великим музыкантом? Что для этого нужно?

– Жизненные переживания идут в музыку, накладывают отпечаток на исполнение. И звук, и фразы, и темп меняется. И появляется свобода, которая не всегда бывает в молодости. А самое главное, появляется глубина и понимание себя как личности. На сцене нет стыда. Там можно показать все то, что в жизни мы обычно скрываем. Но это приходит с возрастом.

– Ваша многолетняя карьера, если смотреть на нее со стороны, выглядит как идеально сыгранная мелодия: учеба в Центральной музыкальной школе, мировое признание, двадцать пять лет преподавания в Джульярде.

– О, это только так кажется. Сколько раз меня не пускали! Сколько раз присуждали вторые места, когда я знала, что играла лучше! Вот, например. После того, как в Париже я получила вторую гран-при и золотую медаль, мне пришло приглашение на двадцать один сольный концерт во Франции! И меня не пустили. Потому что человек, который преподавал историю КПСС, сказал, что я не выполняю общественную работу.

– А вы ее выполняли?

– Конечно. Я и с транспарантами ходила, и с бригадами играла в госпиталях и в военных частях. То есть я отрабатывала. А потом меня позвали в Италию, и опять не пустили. И в Мадейру, и в Рио де Жанейро, и куда только меня не приглашали. Но из Советского Союза за границу меня не выпускали.

– И что вы делали?

– Играла в Советском Союзе и в странах Восточной Европы. Меня спасало то, что у меня был очень большой репертуар. То есть я могла играть все, что угодно. Поэтому я была востребована. Понимаете, у меня всегда была жажда выучить что-то новое. Жажда к новому и желание учиться – это вообще самое главное, на мой взгляд.

– Несмотря на то, что вас не выпускали на Запад, вы сделали блестящую карьеру в Советском Союзе. Вы были абсолютной звездой, ассистенткой профессора Московской консерватории, записывали пластинки, гастролировали по стране. Почему вы все-таки решили уехать и начать все с нуля?

– Я это сделала из-за Димы (Дмитрий Яблонский – выдающийся виолончелист и дирижер). Мне хотелось для него другой судьбы. Чтобы никто не диктовал, куда ему ездить, где ему жить, чем заниматься, что играть. И слава Богу, он человек мира, говорит на семи языках, гастролирует по всему свету и решает сам, где ему лучше.

– Вам с трудом удалось получить разрешение на выезд, да и то, после вмешательства мировых звезд. Но вы выезжали по израильской визе. Почему все-таки вы уехали в Америку?

– Когда мы еле-еле выползли из Советского Союза, все было очень сложно. Моя мама умерла во время отказа, и мы выехали с Димой, моим папой и урной с ее прахом, потому что я не хотела хоронить ее в Москве. Моя сестра к тому времени уже была в Америке. Мы очень хотели уехать в Израиль. Но моя сестра моя убедила в том, чтобы уехать ближе к ней. Потому что сестра – это мой самый близкий человек.

– И через несколько месяцев вы уже выступали в Карнеги- холле и вас назвали «лучшим секретом, который скрывал СССР».

– Да, мне повезло с менеджером. Меня позвали на прослушивание, и я его, конечно, прошла. И потом состоялся первый концерт.

– А как вы стали профессором самой престижной музыкальной школы в мире?

– Это очень просто. Про меня уже все знали. И меня пригласили просто потому, что у меня было имя и звание ассистентки профессора Московской консерватории. И я очень успешно преподавала в Джульярде на протяжении двадцати пяти лет.

– А это правда, что в последние годы в Америке вы столкнулись, по сути, с тем же Советским Союзом? Когда открыть рот нельзя, проявить инакомыслие нельзя, нужно следовать линии партии?

– Когда я только пришла в Джульярд, там были преподаватели старой закалки. Всегда были разговоры о музыке, о творчестве. Мы рассказывали друг другу байки о великих музыкантах. А потом, со временем, изменилась атмосфера. Она стала более политизированной, более нетерпимой, что ли. А так как петь в хоре я не умею, меня начали потихоньку выживать.

– Как?

– Ну, например, не давать учеников. Но это касалось не только меня. Это касалось всех, кто умел играть и обладал собственным мнением. То есть это касалось старой гвардии. Понимаете, это Америка, там нужно было себя продавать. А я к этому не привыкла. Я могла бы работать до сегодняшнего дня, но у меня такой характер, что я не могу что-то делать вопреки собственным принципам. И я ушла.