Хроники Нордланда. Королева Мэг

– Заклинаю тебя, тварь воды, – доносилось до принцессы через дым, – чтобы ты для меня была соль и зола… Михаэль, Самаэль… – Бормотала ведьма, бросая в огонь соль, камфару и серу, от чего запах делался всё более удушающим. Вода в жаровне заклокотала, а дым над головой ведьмы расцвёл зелёным, мутно-красным и жёлтым. Продолжая петь заклинания, ведьма бросила в воду семь щепоток от разных порошков, а затем, взяв принцессу за руку, уколола её палец большой чёрной иглой. Моргауза, и без того напуганная, громко вскрикнула. Кровь капнула в бешено бурлящую жидкость, и та окрасилась в винно-красный цвет.

– Завтра, – сунув в руку ошеломлённой и одурманенной Моргаузы стеклянную бутылочку с полученной жидкостью, сказала ведьма, – в течении дня, дай ему выпить это, смешав с тем, что он пьёт, из твоих рук. Вечером тебе принесут вещь, завёрнутую в ткань. Надень её, не открывая, себе на шею и иди в его спальню. Он увидит в тебе ту, которую хочет и назовёт тебе её имя. Если захочешь – у вас будет любовь, и потом, с помощью тех же чар – когда пожелаешь, только не произноси ни звука. И не разворачивай ту вещь, иначе она потеряет свою силу и навлечёт на тебя беду. Иди!

Весь следующий день Моргауза не могла придумать, как бы дать Карлу вино из своих рук – он ведь даже не смотрел в её сторону. Под вечер, когда Карл вернулся с неразлучным Олле из Гранствилла, принцесса решилась. Ей так хотелось мужской любви, что она готова была уже практически на всё; и когда принцесса услышала его голос:

– Пить как хочется, аж горло горит! – Она опрометью кинулась к нему на встречу.

Сердце её билось, как сумасшедшее. Карл смерил её взглядом, и Моргауза испугалась, что он просто оттолкнёт её, как всегда. Но то ли он правда сильно хотел пить, толь чары уже действовали, но Карл взял из её рук кубок с напитком и выпил до дна.

Поздно вечером женщина принесла обещанную вещь, зашитую в мягкую ткань, на кожаном шнурке. Моргауза долго не решалась надеть её. Уже красная луна стала золотой, прошла по небу и спряталась за южной башней, а принцесса всё медлила. Что, если чары не подействуют? Что, если Карл её убьёт? Но она ведь молодая женщина, которая мечтает о любви, а вместо этого сохнет и чахнет в одиночестве! Всё тело горело в предвкушении, так сильно, что принцесса решилась: надела на шею вещь, которая вызывала в ней дрожь отвращения, и решительно вышла в коридор.

Дверь Карла была не заперта. Моргауза знала, что Олле сейчас развлекается со Стил, и принц один… Он спал на животе, одну руку закинув за голову, а другую уронив с постели. Моргауза, дрожа, коснулась этой руки, и он мгновенно – выучка воина, – проснулся и сел, вглядываясь в её лицо, еле видное в полумраке. Принцесса затаила дыхание в страхе и надежде.

– Мэг? – Шёпотом спросил Карл, по лицу его скользнула тень недоверия и жадной надежды. – Мэг?! Откуда?!

Помня, что говорить нельзя, Моргауза молча поцеловала его… Истосковавшись по мужской ласке, она согласна была быть для него кем угодно, лишь бы украсть у этой неведомой Мэг хоть немного любви.

Глава четвёртая

Город влюблённых.

1.

Рано утром Карл проснулся с жуткой головной болью и, как ни несовместимо это выглядело, с ощущением счастья. Вспомнив, с чём это ощущение было связано, принц, не открывая глаз, протянул руку, чтобы найти Мэг подле себя, но нашёл лишь холодную постель. Он открыл глаза и сел: постель была пуста, золотисто-розовый свет из окна растекался по складкам покрывала. От резкого движения усилилась головная боль, и Карл снова лёг, ожидая, когда она утихнет. Неужели приснилось?.. Карл повернулся и понюхал подушку. Ткань слабо пахла каким-то незнакомым ароматом и дымом… Тут же вспомнилось, что так пахли волосы Мэг этой ночью, и от смолистого привкуса кружилась голова. Карл обнял подушку: голова кружилась и снова болела. Запах немного похож был на запах в церкви… Конечно! Он улыбнулся вернувшемуся ощущению счастья. Ему не приснилось – она была здесь, и убежала пораньше, чтобы её не увидели. А принц и не знал, что она вернулась с Торхевнена! «Нет, – с внезапным беспокойством прогнал он прочь мысли о странностях ночного визита, – всё, должно быть, очень просто объясняется, и нечего об этом думать!».

Стукнув в дверь, вошёл Олле с кувшином для умывания и прибором для бритья.

– Ха! – Сказал, понюхав воздух в комнате – с непривычки он ощущался острее, – у тебя был священник?

– Почти! – Довольный, Карл не обращал внимания на головную боль. Олле присмотрелся к нему. Карл был какой-то странный. Если бы не полное отсутствие запаха алкоголя, он решил бы, что Карл навеселе. Может, настойку из мухоморов того?.. Норвежские берсерки, говорят, этим баловались… Но зачем ему это, да и не похоже. Но что-то с принцем определённо было не то: расширенные зрачки, учащённые пульс и дыхание и не координация движений говорили за то. Карл порой как-то странно дёргал головой и терялся в пространстве, но злился и мгновенно весь ощетинивался, когда Олле попытался спросить его об этом.

– Я счастлив. – Отрезал он. – И хватит об этом! Дошло?

– Нет. Кто у тебя был?

– Мэг. – Понизив голос, признался Карл. – Ясно тебе?

– Она в Гранствилле? – Усомнился и Олле. – Я не слышал о её возвращении.

– Ну, и что? – Резко возразил Карл. – Почему кто-то должен об этом знать?

– После того, что произошло тогда, весь Гранствилл говорил о ней. Если бы она вернулась, это вызвало бы новые разговоры…

– А что тогда произошло? – Напрягся Карл. Он запрещал Олле упоминать о Мэг, и до сих пор не знал, как она уехала, не знал, как её поставили к позорному столбу, испачкав дёгтем. Олле не решился сказать и теперь. Уклончиво ответил:

– Ну… Ты здорово кричал на неё.

– Ерунда. Там не слышно. Если ты не сказал, никто… Погоди. Кажется, ты говорил, что она… её… – Карл мучительно покраснел, головная боль усилилась. – Что я ей одежду п-порвал? Ты что, ей д-другую н-не дал?..

– Дал. Слушай, мы никогда об этом не говорили… Ты тогда сказал, что ненавидишь её, и всё это время я даже заикнуться о ней боялся.

– Если б-бы я её хоть на минуту не перестал ненавидеть, – тихо признался Карл, – то в т-ту же секунду умер бы от любви. Ничего не изменилось, Олле. Столько времени прошло, а я по-п-прежнему её обожаю! Это как незаживающая рана в сердце: я всегда помню о ней, каждую секунду. Даже когда не думаю о ней, она всегда со мной. Знаешь, как больно мне знать, что я ей не нужен… Что я вызвал в ней такое… отвращение?.. Я всё, что тогда было, п-помню так, словно всё это к-калёном железом выжжено. Каким она меня увидела? П-пьяным, вонючим, г-грязным… Ч-чуть не изнасиловал её!!!

– Может, – в замешательстве предположил Олле, – ты просто во сне её увидел?..

– Я похож на ненормального?! – Рассердился Карл.

– Нет…

– Я был с ней этой ночью! Я запах её чувствую, моё тело ещё чувствует женщину! Она была здесь!

– И где она теперь?

– Не знаю. Пока я спал, она исчезла.

Олле смотрел на Карла со всё возрастающим недоумением. Карл не был похож на ненормального, но что-то с ним определённо было не так, и Олле обязан был это выяснить.

Во время ужина, просматриваясь к принцу, Олле обратил внимание на принцессу, поймав жадный взгляд, с которым она провожала и словно подсчитывала каждую каплю, выпитую Карлом. Чувствуя, что здесь что-то важное, Олле прошёл мимо Моргаузы, словно невзначай задержался у её кресла и уловил слабый запах от её волос. Он знал, что церковные курения используют ведьмы, и слышал, что Моргауза во всю гадает и ворожит. «Дура! – Была его главная тревожная мысль. – Совсем жить надоело, идиотка!!!».

Олле ещё не был уверен; ночью он спрятался в нише у комнаты Карла и видел Моргаузу. Сомнений не было. Дождавшись, когда она выскользнула из комнаты принца, Олле догнал её на лестнице и затащил к себе.

– Дура! – Залепил ей сочную затрещину. – Ты забыла свою свадьбу?! Ты хочешь, чтобы принц убил тебя, как ведьму?!

– Пусти! – Злобно зашипела Моргауза, царапая руку Олле, чтобы вырвать её и освободиться. – Чего тебе надо, шестёрка Карлова, я закричу!

– Только попробуй! Хочешь, чтобы Карл всё узнал? Знаешь, что с тобой будет, если это произойдёт?!

– Что это – всё? – Моргауза уже знала ответ, и перепугалась страшно.

– Чем ты опоила принца?

– Ни чем!

– Не ври!!! – Он снова залепил ей пощёчину. – Ты околдовала его, колдовством до сих пор пахнет от твоих волос! Я видел, что ты у него была!

– Мы муж и жена, понял?! Я могу быть у своего мужа, когда захочу!

– Пошли, у него спросим. – Олле потащил её из комнаты, и Моргауза сломалась.

– А как мне быть, – черты её исказились в искреннем приступе горя, – если мой муж меня не хочет?! Я молода, а пропадаю, как старуха, как уродка какая-то!!! Хорошо ему: он идёт в Гранствилл, к любовнице, а я?! Скажи мне, добренький Олле, что мне делать, когда всё моё тело горит и требует любви, а любви нет?!! Я скоро помешаюсь от этого!!!

– Это тоже не выход. – Твёрдо сказал Олле, не в силах не видеть, как она хороша и как несчастна, и испытывая, против воли, сострадание к ней. – Карл не дурак; что ты делать будешь, когда он поймёт, как ты над ним посмеялась?

– И что мне делать? – Сообразив, испугалась Моргауза.

– Отдай мне всё, с помощью чего ворожила, и молчи.

– Ты не скажешь мужу?

– Скажу. Но не здесь, не в Гранствилле… Вдали от тебя его гнев перегорит сам собой.

– Я так и знала: ты шестёрка, предатель!..

– Идиотка! А если ты понесёшь?.. Так он хоть признает ребёнка своим и не убьёт тебя за измену!

Моргауза подумала – и зарыдала, заламывая руки. Она признала правоту Олле и запоздало сообразила, чего только что избежала. Олле отвёл её на женскую половину, и принцесса немного погодя принесла ему полупустую бутылочку. У себя Олле бросил её в огонь – и ему пришлось убежать из комнаты, потому, что из очага повалил вонючий чёрный дым. Олле готов был поклясться, что в дыму этом промелькнуло злобное нечеловеческое лицо, а тонкий злобный визг слышал не он один. С ужасом он подумал о силах, которые посмела привлечь Моргауза, и о том, что может теперь случиться с Карлом, да и со всеми ними…

Отнеся Карлу воду рано утром, Олле с тревогой присматривался к нему. Принц по-прежнему выглядел счастливым, но под глазами пролегли тёмные тени, а признаки того, что с ним не всё ладно, стали ещё заметнее. Карл отрицал, что ему плохо, но к обеду стало ясно, что он ничего не ест и не желает выходить на солнце, наконец-то пробившееся через облака. А к вечеру принцу стало так плохо, что он уже не мог отрицать этого, но запретил Олле запирать свою комнату.

– Я лекаря позову. – Сказал Олле. – Это похоже на колдовство…

– Чёрт возьми, НЕТ! – Воскликнул Карл. – Я хотел увидеть её, и увидел… Ты знаешь, что значит: ждать то, чего никогда не будет?! Если сюда её привело колдовство, пусть это будет колдовство, потому, что я больше не могу без неё, слышишь, не могу!!!

– Я могу…

– Нет! Если за столько времени она никак не дала знать о себе, не позвала меня, значит, я ей не нужен, и нечего унижаться! У меня есть гордость, чёрт побери, понятно?!

– Но ты сам сказал, что ненавидишь её! Может, она, как и ты, тоже гордая?.. Я ведь могу просто съездить в Торхевнен, не к ней, просто, чтобы посмотреть, как там оно в целом.

– Какого… если она и так здесь! – Вновь разозлился Карл. – Хватит об этом! Всё!

Ночью никто больше не пришёл. Карлу снились кошмары, когда он задрёмывал, уставая ждать. Утром он встал совсем больным, и лекарь-таки добрался до него, но поделать ничего не смог. Недуг принца был необъяснимым и сильным, и вся королевская семья была не на шутку перепугана… Но не успели король и королева по-настоящему испугаться, как Карл выздоровел. В один прекрасный день он просто встал и проснулся совершенно здоровым, и этот непонятный недуг скоро забылся. В октябре Олле и Карл отправились обратно на границу. В Сае Олле наконец-то решился принцу о проступке Моргаузы. Реакция была ожидаемой: Карл пришёл в ярость. Будь Моргауза под рукой, ей бы не поздоровилось; но времени разбираться с постылой супругой не было, и скоро Карл успокоился. Когда ещё через месяц Карлу сообщили, что принцесса ждёт ребёнка, он принял сообщение спокойно. Ребёнок не интересовал его, но и отрекаться от него, и как-то мстить жене он тоже не спешил, и уже и это казалось его родне чудом. «Представляю, как рад Скульд». – Вот и всё, что сказал Карл, когда в мае Моргауза родила мальчика, но сам повидать ни жену, ни первенца не спешил, вообще не торопился в Гранствилл. Одноглазый яростно бился за Валену и Дворы, и Карл был занят на границе. Все окрестности Зеркального и земли Ол Донна уже принадлежали Элодису; Карл мечтал о Лионесе, хоть пока этот город казался ему недостижимым. Занятый войной, Карл увидел своего сына Генриха, или просто Генри, только когда тому исполнилось почти два года. В эти дни у дикарей появился новый вождь, родственник Зуры и, следовательно, самого Карла, который ухитрился объединить несколько малочисленных племён и серьёзно угрожал Хлорингам, нападая на поселения и города. Карл оставил Олле вместо себя на севере, а сам поспешил на Юг.

Королева, разумеется, сразу же показала ему внука. Она обожала мальчика, и не скрывала этого: светловолосый, толстощёкий и молчаливый мальчик был копия Аскольда. Карл принял сына равнодушно. Он никак не отреагировал на попытки королевы сблизить его с мальчиком… И мечтам Зуры как-то это изменить не суждено было сбыться. Не успел Карл отдохнуть и отоспаться, как пришли вести о нападении на Ригстаун.

2.

Карл был в Ригстауне уже вечером следующего дня. Он так гнал людей и лошадей, что в городке они оказались скоро, но уставшие, на загнанных лошадях… К счастью, ригстаунцы уже отразили нападение собственными силами, и на озере воцарилось временное затишье.

– А монастырь на острове? – Спросил Карл у местного лорда. Тот пожал плечами:

– У них всё в порядке. Да двое из них сейчас здесь, спросите у них.

Карл прошёл вместе с лордом в помещение, смежное с кухней, дымное, но тёплое: там сидели и ели две женщины.

– Перед вами принц Элодисский, сёстры. – Провозгласил лорд, и монашки встали и поклонились высокому гостю. Сердце Карла комом встало в горле, а в руках и ногах появилась забытая дрожь: он узнал Мэг. Мгновенно, словно не было этих лет, словно сама Мэг так не переменилась, словно сам он не изменился тоже.

Она похудела: ключицы резко выделялись в вырезе коричневого платья, запястья были такие тонкие, что казалось, их ничего не стоит сломать неловким движением. Лицо Мэг потеряло девчоночью пухлость, но взамен приобрело женственную грацию, которую не в силах были скрыть ни худоба, ни уродливое платье, ни грубая обувь. Она по-прежнему излучала нежный свет, чистоту и неизъяснимое очарование, которое действовало на Карла с прежней, а может, и с большей, чем прежде, силой.

– Что принц хотел бы знать про Торхевнен? – Спросила она, отводя взгляд. Карл подошёл и сел напротив неё, не обращая больше внимания ни на что вокруг.

– Я услышал, что Ригстаун в беде и помчался сюда. А монастырь не пострадал?

– Нет, благодарение Богу, всё хорошо. Много раненых, и с той, и с другой стороны, а так всё хорошо.

– А как у вас с едой?

Мэг опустила глаза, а вторая женщина сказала:

– Раненые и выздоравливающие едят много, нам едва хватает.

– Я распоряжусь, чтобы из Гранствилла доставили провизию и хлеб. – Помолчав, сказал Карл, пытаясь поймать взгляд Мэг. Обида росла в его душе. Он мчался сюда ради неё! Пусть он ей не нужен, пусть он ей неприятен, но можно же было поговорить, просто поговорить! В Мэг не было не только радости, но даже простой вежливости, и это было так больно, что Карл с трудом сохранял самообладание. Принц понимал, что если он рассердится, он потеряет последний шанс, если тот, конечно, есть. Поговорить, – беззвучно молил Карл, – поговорить, только поговорить, сказать ей, что он изменился, что он стыдится своего поведения… Что никогда в жизни он больше не выпьет ни капли! Но как поговорить, если она даже не смотрит!!!

– Когда вы возвращаетесь на остров? – Спросил Карл, совсем отчаявшись.

– Утром. – Голос Мэг был таким бесцветным!

– Можно мне побывать у вас? – Не отступал Карл.

– Это честь для монастыря.

– Значит, решено. – Карл медлил, жадно глядя на Мэг, стараясь запомнить её всю, какая она есть сейчас, ведь время почти стёрло из памяти её лицо! Жаль только, что не забрало любовь из его сердца, не погасило желание быть с нею. Карл привык жить с тихой тоской в сердце, свыкся с нею, как с затяжной болезнью. Но увидел Мэг, и понял, что больше так не сможет. Ведь можно же что-то сделать, – метался принц в своей комнате, оставшись один, – что-то сказать, чтобы она поняла, чтобы всё вернулось, ведь не может же быть, чтобы всё вот так кончилось! Я так её люблю, я умираю без неё, Господи, дай мне её, одну её, больше ничего! Она так мне нужна! – И не знал, что в этот самый момент Мэг сидела, скорчившись, и тихо плакала, чтобы не разбудить свою соседку, плакала так, словно у неё разрывалось сердце. Ей казалось, что Карл приехал сюда так поздно! Они все наверняка наговорили ему все эти мерзости о ней, и она ему противна даже больше, чем прежде… И такой холодной Мэг была только потому, что у неё тоже была гордость, но помимо этой проклятой гордости у неё была любовь, ни капли не изменившаяся, ни капли не угасшая. Мэг продолжала любить Карла так же искренне, сильно и преданно, как и раньше, а может, сильнее, только не видела ни малейшего шанса что-то изменить… И потому так горько и безнадёжно плакала сегодня. Зачем он приехал! Чтобы стало больнее?! Чтобы стало хуже?! Что она им всем сделала, Боже, что она им всем сделала?! Зачем он едет в монастырь – чтобы там увидеть, как она опозорена, как там к ней относятся?! Это было хуже смерти, хуже всего, что могло бы быть! Разве она это заслужила?!

Ноябрьская ночь была длинной и промозглой. После полуночи утих ветер, дувший весь день, и пошёл снег, крупный и пушистый. Отчаяние, царившее в сердце и Карла, и Мэг притихло; они просто лежали и смотрели, как снег преображает мир, превращая унылое и скучное пространство в волшебную сказку.

На рассвете мир уже совершенно преобразился. Снег всё ещё шёл; и со снегом вернулись дикари. Ригстаунцы укрылись в крепости, и дикари рассыпались по опустевшим улицам, в поисках врага и добычи. Дикари, измазанные сажей и жёлтой краской, в треугольных шапках из волчьего меха, бросались в бой с отчаянной свирепостью, не уступавшей бешенству самого Карла. Их ненависть к людям Железа, как они называли викингов, была беспредельна. Принцу и его людям с трудом удалось отбить первую атаку, но Карл, хорошо знавший дикарей, не обольщался: они будут кидаться на Ригстаун снова и снова, пока либо не перебьют здесь всех, либо не умрут сами. Карл не хотел ни того, ни другого – он продолжал верить, что это его подданные, только ещё сами не знают об этом. И чтобы прекратить кровопролитие, Карл вызвал их предводителя на поединок.

Ожидая поединок на льду озера, Карл был поражён: им оказался никто иной, как сам Курт, новый вождь, о котором Карл уже столько слышал! Карл узнал его по синей краске и золотому орлу, которому дикари покланялись, как святыне. Курт был младшим братом королевы Зуры и дядей Карла. Он лично проклял сестру и её потомство; Карл подозревал, что именно ему обязан честью своего появления. Вооружённый медным топором и ножом, Курт взмахнул оружием и издал хриплый рёв в подражание зубру, чьи рога венчали его косматую голову, и на своем языке обозвал Карла недоноском и выродком.

– Побереги силы, брат матери. – На том же языке возразил Карл. – Ты меня ещё не одолел!

– Я тебя раздавлю одним пальцем, как мокрицу! – Похвалялся Курт. – И подземные духи будут поить тебя козлиной мочой!

– Это не тем ли пальцем ты меня раздавишь, которые отрубил тебе мой отец? – Начинать поединок руганью было в обычае у дикарей, и Карлу этот обычай не был в тягость. Курт побагровел при намёке на свое увечье, полученное в бою с Аскольдом, а Карл продолжал:

– И сдаётся мне, что это твоё имя стоит на чашке с той мочой! Я убью тебя, мой железный топор выпьет твою кровь, и золотой орёл будет моим!

– Хватит!!! – Рассвирепел Курт. – Сражайся, ты, выродок вонючей подстилки!

– За каждое слово о моей матери ты ответишь! – Тоже рассвирепел Карл. Курт заржал и сделал неприличный жест… И Карл ринулся в бой.

Очнулся он, когда всё было уже кончено: Курт лежал в луже алого растаявшего снега, голова его была разрублена, и тело жестоко порублено тоже. Золотой орёл тускло мерцал, наполовину утонув в крови. Дикари ушли. Карл сорвал орла с кожаного ремня, чувствуя, что тоже ранен, что кровь его липкими и горячими ручейками бежит по плечу, груди и руке… Неожиданно для всех, Карл улыбнулся счастливой улыбкой, которая не угасла даже тогда, когда принц упал без чувств кому-то на руки.

3.

Очнувшись, Карл увидел Мэг: она стирала кровь с его груди, и тихонько плакала.

– Не плачь. – Сказал он, поймав её пальцы. – Всё хорошо.

– Ты был весь в крови, и звал меня. – Прошептала девушка. – Тебе больно?

– Больно?.. – Карл, не отрываясь, смотрел ей в глаза, которые, встревоженная, Мэг не отводила. Синие, блестящие и прекрасные, глаза эти были полны тревоги, сострадания и чего-то ещё, что наполняло сердце Карла ликованием и надеждой. – Больно без тебя. С тобой всё проходит.

– Значит, ты перестал меня ненавидеть? – Спросила Мэг тихо. Карл искренне удивился:

– Разве я когда-нибудь ненавидел тебя?

Он был совершенно искренен: принц был горячим, скорым на гнев и буйство, но слова никогда не были для него сколько-нибудь значительной ценностью. Он мог накричать и нагрубить, но сам не придавал этому большого значения, и не думал, что это важно для тех, кого любит. Ведь Мэг не могла не понимать, что он безумно любит её, и это было главное, а вовсе не какие-то слова, мусор, шелуха!

– Ты сам сказал. – Глаза Мэг налились слезами. – Ты так кричал на меня…

– Я?.. – Карл сел, превозмогая боль, кстати, не такую уж и сильную. – Ты с ума сошла, я?! Подожди! – Остановил он девушку, отстранившуюся от него. – Ты что… Всё это время думала, что я…

Мэг попыталась освободиться, и Карл, почувствовав это, шарахнулся от неё, словно обжёгшись. Улёгся обратно и отвернулся, попытавшись выглядеть безразлично.

– Они ушли?

Мэг поняла, о ком он, сказала:

– Да, забрали мёртвых и ушли в лес. Здесь все говорят, что ты забрал их драгоценность, и это очень опасно для тебя.

– Не очень. Этот дикарь был моим родным дядей, и у меня есть право носить на груди золотого орла. У меня даже больше прав, чем у него. – Карл так и не смотрел на неё, глядя в потолок. – По закону Леса, сын старшей дочери имеет прав больше, чем даже старший сын. И другие наследники Курта должны будут биться со мной, чтобы завладеть орлом по праву.

– Но это же опасно! – Дрогнула Мэг. – Они же жестокие, и…

– Я тоже жестокий? – Перебил её Карл. – Я тоже наполовину дикарь! Я животное, да, Мэг? Я зверь? Я противен тебе, разве нет?!

– Я не… – Так же сильно удивилась Мэг. – О чём ты, зачем?!

– Хватит! – Оборвал Карл. – Я здоров, мне не нужна сиделка! Уходи!

– Я буду молиться за тебя. – С мольбой взглянула на него Мэг. – Каждый день!

– Не нужны мне твои молитвы. – Отвернулся Карл. – Ничего не нужно!

– Я пойду. – Прошептала Мэг.

– Иди!

– Может быть, – с тоскливой безнадёжностью взглянула на него девушка, – тебе что-то нужно?

– Нет. – Отрезал Карл. – Не от тебя! – И, откинувшись на подушки, прикрыл лицо локтем здоровой руки. Мэг несколько секунд медлила, заглядывая ему в лицо, потом пошла к двери. Чувство катастрофы и безнадёжности нарастало; выйдя из комнаты, Мэг прислонилась к холодной стене, уверенная, что видит Карла в последний раз. И ей стало так страшно, так горько и больно, что всё остальное вдруг стало не важно. Что угодно, – поняла она, – любое унижение, любой позор, только бы уцепиться за малейший шанс… Сама не знала, на что. Решительно шагнув обратно, Мэг заперла дверь на засов и вновь прислонилась к стене без сил. Карл повернулся к ней и сел, напряжённо глядя на неё.

– Прости меня. – Попросила Мэг. – Я не знаю, за что ты меня ненавидишь, я не понимаю, за что все меня ненавидят, и мне всё равно… На остальных. Но ты… Прости меня, что бы я ни натворила… Я не со зла, клянусь! Я не понимала, что творю, и прошу тебя, будь милосерден, прости меня! – Губы её затряслись. – Я столько вытерпела, может, это хоть немножко тебя смягчит…

– Мэгенн, остановись! – Она залилась слезами, и Карл потянулся к ней. – О чём ты, глупенькая, какая ненависть, что с тобой?..

И так он это сказал, с такой искренней нежностью, с такой тревогой за неё, что Мэг бросилась к нему и, упав на колени, поцеловала его руку, прижалась к ней щекой и губами.