Американские байки

Буквально накануне «гуляний» с волосатым барабанщиком случается еще одно событие. Май богат на праздники. В художке – выпускной. Просмотры, волнения – все позади. Осталось самое приятное.

– А теперь нашей Наталье вручается красный диплом за энтузиазизм! – произносит моя любимая учительница Наталья Михайловна, и все хохочут. Она совершенно права. Я и здесь – киндер-сюрприз. Два года экстерном, и вожделенная метрика в кармане. Мой первый профессиональный диплом! Пусть школьный, пусть еще не взрослый. Но уже такой важный!

– А давайте в садик пойдем. Есть кой чо, – шепчет Вася Шурочкин, когда учителя не слышат. Мы пьем чай, как приличные, и торт тоже очень вкусный. И так тепло на душе от поздравлений. Тем более теперь, когда пришло время расставаться. Когда еще увидимся? Но тело и душа требуют более серьезных развлечений.

Мы не спрашиваем, что мы будем делать в садике. Но лукавые взгляды парней говорят о том, что скучно там не будет точно. Оля хихикает, как дура, ей не привыкать, Василиса по обыкновению строит из себя приличную, Вероника язвит. Но пойдут все, не извольте сомневаться.

В сетчатом заборе-рабице огромная дыра, и мы без труда проникаем на территорию садика. Здесь нас вряд ли кто-то застукает. Разве что сторож, но мы осторожны и сильно не шумим. Мальчишки, и правда, захватили нечто в бутылке. Это не вино, даже близко нет, хотя на этикетке написано именно так. Пьём из горлышка по очереди. Главное, не дышать и глотать быстрее. Как лекарство. Бонус – головокружение и дрожь в пальцах. Они намного приятней вкуса самого напитка.

Вечер свеж. Воздух напоен запахами: нежными – сирени и черемухи, резкими – омытыми дождем листьями и мокрым асфальтом, кисловатым – сырым деревом настила садиковской веранды. Но больше всего пахнет приключениями. Этот запах невозможно идентифицировать, вычленить из тысячи посторонних. Его чувствуешь не носом. Сердцем. Мысль никак не оформляется в слова, голова пуста, как бубен, и звенит на ветру. Но совершенно ясно – это конец нашего детства. Оно закончилось, оно уходит от нас по узким дорожкам детского сада. Между сиреневых кустов, мимо песочниц, с забытыми в них разноцветными формочками. Оно никогда больше не вернется.

– Ну, что, девчонки, расстаемся навсегда?

Все молчат, хотя это правда. Художка – единственное место, где мы встречаемся. Наши парни. Мальчишки еще. Маленького росточка, но такой деловой Вася Шурочкин. Молчаливый Макс. Весельчак Сашка. Красавчик Артём, в которого все девчонки успели накрепко влюбиться, и не по одному разу. Оля – глуповатая красотка, Вероника – честь и совесть компании, Лиза – уже сейчас настоящая училка, с ней не забалуешь, Василиса, которая и сейчас смотрит на Артёма, как будто нас всех здесь не было и в помине. Художка, где за два года у нас сложилась неплохая компания, но мы никогда не пробовали общаться вне ее стен. И стоит ли начинать сейчас? Как минимум мне – точно нет. Через месяц я улечу в Америку.

Именно поэтому мне нестерпимо хочется Васю пнуть, и побольнее. Вино притупило слезны, но не убило их окончательно.

– Ну, ладно, патетику тут наводить! – бурчу я, а у самой ком в горле.

– Ай, да ладно. Дай обниму!

Мы жмем друг другу руки, но, не выдержав накала, бросаемся друг к другу на шею. Девчонки трясут подбородками и клянутся звонить. Парни серьезны, но видно, что и они вот-вот заплачут.

После бурных прощаний до бабушкиного дома меня провожают трое. Вася, Макс и Сашка. Самый красивый из нашей компании – Артём, уехал на свидание к какой-то девчонке. А жаль. Мне почему-то хочется, чтобы именно он, а не Сашка, шёл сейчас рядом и держал меня за руку. Все эти держания за руку ничего не значат, совсем ни-че-го. Мы же просто друзья. Но лучше б Артём, а не Сашка.

Бабушка живёт на Вокзальной улице, сразу за железной дорогой. Узкие переулки, заросшие сиренью. Тихий перестук колёс проходящих вдалеке поездов. Асфальт пружинит под подошвами лодочек. Фонари, ещё не разбитые местной шпаной, заканчиваются ровно за сто метров до погрузившейся в тёмную дрему пятиэтажки. Бабушкин подъезд гостеприимно объят сумерками. Окна в пролётах не дают света, полукруглым намёком сереют в темноте. В какой конкретно момент Сашка целует меня? Я не успеваю сообразить. Чувство вины от того, что первый поцелуй не достался барабанщику, почти не ощущается. И тепло, разливающееся по всему телу, намного приятней. Вася и Макс терпеливо ждут, облокотившись на останки деревянных перил, присаживаются на нижнюю ступеньку, закуривают. Из-за чьей-то двери слышится жалобный кошачий мяв.

В эту ночь я прокрадываюсь к бабушке многоопытной женщиной. Ключ предательски скрипит в замке, я замираю, холодея от ужаса. Но бабушка спит и не знает, как много изменилось во мне за считанные часы. Внезапно проснувшимся девичьим чутьём я понимаю, что о количестве мужчин, с которыми довелось целоваться до первого поцелуя, надо молчать даже под пытками. Чтобы не прослыть легкомысленной свистулькой. И когда-нибудь выйти замуж.

Байка 4. Короли подворотен

Мы договариваемся встретиться с Андреем у памятника Ленину, недалеко от бабушкиного дома. Накануне он позвонил мне на домашний номер, и трубку взяла я. Поэтому совершенно никто не знает, что у меня свидание. Никто, кроме Таньки, а она не сдаст.

Андрея я замечаю издалека. Завидев меня, он быстро шагает мне навстречу и машет руками.

– Привет!

– Привет!

– Слушай, меня на днюху тут пригласили. В общаге отмечать будут. Пойдем?

– Хорошо, – киваю.

– Ты не бойся, там все свои. Обижать не будут.

– Да я и не боюсь.

(Неправда. Боюсь еще как)

– Ну, пойдем?

Андрей осторожно берёт меня за руку, и мы идём. Ещё светло, и я с ужасом думаю, что будет, если нас увидит кто-то из знакомых. Шанс попасться процентов девяносто девять. Городок у нас маленький, всего тысяч двести человек. Все видят, кто куда пошёл, да с кем, да как был одет. Потом не удивляйся сплетням. Думать о том, что скажут родители, если узнают, выше моих сил. Кроме этого, я так переволновалась, что забыла надеть свой любимый браслет из витого железа. А без него я выгляжу не так круто. И Андрей это наверняка заметил, хотя про браслет он знать никак не может. В общем, один сплошной провал. Но как приятно идти рука об руку с парнем. Эти ощущения немного гасят тревогу и успокаивают нервы. Наконец, я решаю, что все равно попала, а потому можно пускаться во все тяжкие. В такт нашим шагам в голове стучит: «Плевать, плевать!». На всех плевать. Лишь бы Андрей не отпускал. Лишь бы держал меня вот так за руку.

Вечер мы проводим в общежитии пединститута. Нас проводят туда проходами, лестницами, коридорами. Чей-то день рождения – меня представляют высокому, слегка пьяному парню, я едва ли запоминаю его лицо и имя. Я никого здесь не знаю, да и зачем мне это. Главное, что с Андреем. Комната гудит, накрытые столы ломятся от пластиковых тарелок: колбаса, сыр, хлеб – в нарезку; сухарики; картошка-пюре; соленые огурцы; сок в бутылках и много стаканов.

– Угощайся!

Андрей приволакивает мне куриный окорочок: он подгоревший с одной стороны и совершенно холодный с другой. Я грызу его и, странное дело, мне очень вкусно. Я жутко проголодалась. Может от того, что не смогла проглотить и куска нормальной еды за день. А может потому, что просто давно не ела курицы.

– Знаешь, мне вдруг захотелось тебя поцеловать.

Я слышу это в пол-уха, шум голосов и громкая музыка оглушают. Но слова каким-то чудом проникают в меня. Я тут же краснею. Не только лицом, всей поверхностью кожи.

– Пойдем на улицу.

Да, мне срочно надо на улицу. Вся компания вываливается в вечер, в садик возле общаги. Темно, смешно. И очень хочется целоваться. Но нас не оставляют ни на минуту. Все время кто-то подходит, что-то говорит, теребит Андрея и лезет ко мне:

– Тебя как зовут?

– Чего такая серьезная?

– А что, это девушка твоя?

– Моя!

Андрей обнимает меня за талию. Он уже выпил, может быть, поэтому он так смел. Мне тоже наливают, и я глотаю, зажмуриваясь и кашляя. Мне тут же суют бутылку с соком, и из нее я пью долго и с бо́льшим удовольствием. Зато теперь я могу смотреть Андрею в глаза и не отводить их, как только он приближает свое лицо ко мне. Как здорово, как хорошо!

Идем до бабушки уже по темноте. Мне совершенно все равно, что нас увидят, да пусть бы даже родители! Я взрослая уже, и все давно гуляют с парнями. Я что, хуже? Бабушки дома нет, ушла к соседке. Открывает Танька, ржёт и уматывает на кухню. Мы с Андреем идём в спальню. Там разложен диван-книжка. Мы без сил падаем на него, прямо на плед. Очень утомительный выдался вечер. За окном стучат колёсами вечерние поезда. Железная дорога никогда не спит. В окно ярко светит фонарь на вышке. Он освещает путь составам и подсвечивает маленькую комнату, в которой мы только вдвоем. Андрей поворачивается ко мне, его фигура заслоняет окно Теперь совсем темно и не видно, краснею я или нет.

Теперь я официально чья-то девушка. Андрей немного перестарался – после его поцелуев я хожу с синими губами. Маме говорю, что сосала шариковую ручку, а та протекла. Мама больше не спрашивает, хотя «чернила» не смываются еще несколько дней.

Андрей знакомит меня со своей компанией. Я чувствую себя так, как будто попала в фильм. Фантастический. Мне никогда не было так хорошо. Дни, проведённые с Андреем и его друзьями, выбивают меня из привычной колеи. Теперь я дружу с самыми лучшими людьми на свете. И все они парни. Ура! Это настолько больше и круче, чем я могла представить, что лучше об этом не думать совсем. Мое богатство так разнообразно. Два Ромы – чёрненький и светленький, Леша Дапира, Дима, Серёга, Миха, брат Ромы, того, что блондин. У всех есть клички или прозвища. По фамилии или из-за какого-то смешного случая. Рома с тёмными волосами – Крейзер, Серёжа – Кура, потому что Куракин, Дима – Ёж, потому что волосы у него на голове вьются и издалека кажется, будто он надел овечью папаху. Они кажутся мне почти что небожителями. Недосягаемо красивые, гордые. Короли подворотен, мачо пивных ларьков. Мои прекрасные «четверо парней из нашего двора»13, хоть их и больше, чем четыре. Я живу, согретая их величием. Я самая счастливая на свете.

О том, чтобы быть хоть капельку похожей на них – такой же смелой, такой же уверенной – я не мечтаю. Я следую за ними по пятам, боясь спугнуть своё невиданное счастье. Но они, как молодые боги, снисходительны и добры ко мне. Они зовут меня Сестрёнкой, и это самое прекрасное прозвище. Я – младше их и заметно тушуюсь. Но они не ищут повода обидеть. Наоборот. Я лопаю шоколадки и яблоки, которые неизменно перепадают мне, как единственной девушке в компании, и я тихо таю от удовольствия.

Когда Андрей уезжает поступать в Хабаровск, я чувствую, как мой бесценный мир трещит и лопается по швам. Я многое отдала бы за возможность повторить два этих упоительных месяца. На глазах умирают дорогие моему сердцу миражи. Деревья, небо, трава – всё теперь чёрного цвета. Рассыпается на глазах пеплом сожжённых дневников. Я чувствую себя малолеткой, которой подарили красивый леденец и тут же отобрали, пребольно щёлкнув по носу в назидание. После отъезда Андрея никто не будет возиться со мной. У парней свои дела. Я снова одна. Поездка в Америку на фоне этой потери – ничто. Я живу только воспоминаниями. Мне некому помочь.

В этот момент приходит спасительная мысль. Остаться здесь. Не ехать. А вдруг Андрей не поступит? Тогда и я останусь. И всё вернется: посиделки у Дапиры, квартирники, встречи в скверах, шоколадки.

– Наташ, ты, конечно, делай, как знаешь, – мама говорит тихо, не ругается. Но я вижу – она расстроена. – Просто столько сил потрачено. Целый год. Может, подумаешь?

– Нет. Я решила.

Мама вздыхает и уходит. Мне остаётся только дождаться хороших вестей из Хабаровска.

– Привет!

С трудом соображаю. Только что проснулась, на часах пять вечера. После обеда я плакала, а после задремала.

– Привет!

Связь с Хабаровском отличная. Как будто из соседних комнат разговариваем.

– Ну как ты?

– Фигово.

– Не плачь.

Да как тут не плакать.

– Как экзамены?

– Все отлично!

– В смысле?

– Поступил…

Глупая трубка. Глупый телефон. Зачем они нужны, если приносят плохие новости? Разбить об стену. Да только толку. Дни, как кадры в старом бабушкином альбоме. События, о которых я точно где-то слышала. Тоска. Бессмыслица. Андрей поступил. Я в отчаянии. Оставаться здесь нет смысла. Мир рухнул. Возвращаться в школу, в одиннадцатый – нет, нет! Я не видела Америки. Чужая, далекая страна. И я там – чужая. Но лучше там, чем здесь. Куда угодно. Подальше отсюда. Этот город без моих парней как будто неживой. Я люблю их, каждого из них. Они – лучшее, что было у меня. Я готова быть рядом с ними хоть каждый день, но мой пропуск в компанию уехал. Глупые экзамены. Глупые институты. Глупые самолеты, что разлучают людей. Мне нечего больше ловить в этом опустевшем, полном горечи городе.

Жить дальше. Дышать. Переступать кроссовками. Но больно так, что терпеть невозможно. И я лезу в свою записную книжку, в ее «золотой» раздел.

– Здравствуйте, Рому позовите!

Проходит тысячелетие, прежде чем я слышу голос Крейзера на том конце провода.

– Аллё!

– Рома, привет.

– О, Сестрёнка!

Рома супер. Самый лучший. Он поймет. Должен понять.

– Рома, слушай, я тут улетаю скоро…

– А, да, ин ЮэС! Футболку с Megadeth привези, ахаха!

Да я тебе статую свободы привезу, миленький. Все, что попросишь.

– Ром, я это. Подумала тут. Андрей вот поступил (кошмар, да?). И я ведь скоро уезжаю. И все так сложно, тяжело. Очень переживаю, знаешь. Все как-то через одно место. И плачу. Ага, каждый день, представь. Да я стараюсь, стараюсь. Ну, да, девочки все такие. Влюбилась, ага. Не знаю, что делать даже. В общем, как бы это сказать…

– Сестрёнка, ты встретиться, что ли, хотела? Да не вопрос!

В ночь перед отлётом я отпрашиваюсь на ночевку к школьной подруге. Родители не в курсе моих коварных замыслов. Ночевать я действительно буду у Кати. Но вечер я проведу в компании Ежа и Ромы-Крейзера. Они согласились устроить мне проводы. Чувство радости так оглушает меня, что я не соображаю, что делаю. Что говорю, с кем. Я что-то значу для них. Невероятно! В итоге, я теряю не только голову, но и элементарную бдительность. В назначенный день, без пятнадцати пять раздаётся звонок. Ребята предупреждены. Они уже знают о суровых законах в моей семье и звонят ровно в назначенное время, чтобы трубку не перехватили враг. Я пасу этот звонок почти час. И поначалу все складывается благополучно.

– Сестрёнка, ну что, ждать тебя? – тихо бормочет в трубку Рома-Крейзер. Так тихо, что я сама едва улавливаю, что он говорит, а уж мои домашние и подавно не должны ничего услышать – в комнате орет телевизор.

– Да, конечно, Кать! – отвечаю как можно более равнодушным голосом.

– Отлично. Тогда до встречи! У танков.

– Скоро буду!

Вопли членов мексиканского семейства, что орут с экрана, заглушают мои слова. Но я упустила из внимания рояль в кустах. Кусты сегодня изображает кресло, слишком близко стоящее к «телефонной будке» и ко мне. А рояль – моя не в меру любопытная бабушка. Она гневно сверкает на меня глазами из-под толстых стёкол очков. Сердце проваливается куда-то в район солнечного сплетения.

– Бабушку на мякине не проведёшь! Я всё знаю! – громко говорит она, явно стараясь привлечь внимание родителей.

– О чём ты, ба? – едва держусь на ногах. Явки на гране провала.

– К подруге тебя проводит мальчик!

Едва удерживаюсь от хохота. Конечно же, меня проводит мальчик. Даже целых двое. Дядьки почти. Усатые-бородатые (ужасно красивые). О том, что «мальчики» не только провожать меня намерены, упоминать, конечно же, не стоит. Старушку незачем так волновать. А ещё мы планируем гулять допоздна. Но доморощенной миссис Марпл об этом ни за что не догадаться. Внутренне ликуя, накидываю куртку. Разворачиваюсь и гордо удаляюсь, показав за дверью язык.

Мы встречаемся в условленном месте. На площади Победы, между двух постаментов с танками. Всё необходимое ребята взяли с собой. Бутылка водки и несколько варёных сосисок в пакете, политых кетчупом. Выглядит натюрморт престранно: красное месиво и плавающие в нём формы, похожие на затонувшие подлодки. Пьём прямо из горла. Не верится, что несколько месяцев назад на моём счету был всего лишь неполный бокал шампанского, который перепал мне от родителей в канун Нового года.

Водка сметает все барьеры. Я расслабляюсь, я становлюсь уверенней. Язык мой заплетается, но это даже забавно. Он – как та сосиска, которой мне приходится закусывать. Парни смеются, их забавляет это зрелище. Кстати, закусывать я совершенно не умею. Я и пить-то не умею. Но с этим легче. Стоит сильно зажмуриться и перестать дышать. Доза проваливается в горло сама. Только не кашлять, иначе будет хуже. Отвратительная отдушка – как будто пьешь настойку из старых носков. Проще всего она забивается едой. Но ещё лучше – чем-нибудь жидким. И сладким. Запивать – молниеносно, чтобы заглушить мерзостный вкус. Просто, без изысков. Закуску же надо откусить, разжевать и проглотить. А эффект почти нулевой. Поэтому я предпочитаю запивать. Но парни о соке позабыли, а до ларька топать лень. Поэтому – сосиски. Я аккуратно достаю из пластикового пакета эти розовые, в потеках соуса дирижабли и осторожно, чтобы не обляпаться, засовываю их в рот. Парни заходятся беззвучным хохотом. Что здесь смешного, не пойму?

Город погружается в сумерки. Мы пробираемся по переулкам к Катькиному дому. Я не в силах назвать точный адрес. Но парни чудом поняли меня. В пункт назначения я всё же попаду. А, впрочем, все равно. Плевать. Плевать.

Рома заботливо несёт меня на руках, за что я награждаю его парой укусов. Когда настаёт очередь Ежа нести меня, он ласково предупреждает, чтобы я так больше не делала, но и его постигает та же участь. Мне ни капельки не стыдно. Это по любви. За один вечер меня носят на руках целых два парня! Ужасно приятно!

Байка 5. Lady In Red

14

Рейс Южно-Сахалинск – Москва. Мне досталось место у прохода. Меня задевают руками, ногами, еще чем-то. Но я не замечаю этого. Плевать. На коленях лежит стопка чёрно-белых фотографий. Рома Крейзер подарил мне их на прощанье. В них – самое дорогое. Люди, с кем я хотела быть вместе, но вынуждена расстаться. Мои парни. С гитарами, в футболках с черепами, с кружками. На улице, в сквере, в парке. На Лёхином диване – он продавлен до пружин и вечно скрипит. Самые лучшие воспоминания. Я плачу. Тихо, чтобы никто не услышал. Просто даю слезам стекать вниз. Лицо мокрое, нос не дышит. Фотографии слипаются по краям. Мои попутчики, другие финалисты – из Холмска, из одной школы. Ученики той самой Шпиль. Они держатся кучкой: болтают, хохочут. Я в их компании лишняя. Я опять одна.

Москва оглушает. Здесь много всего. Людей, машин, звуков. Всё несется, грохочет, светит огнями. Фары, фонари, фанфары. Трубы победы. Прорвалась. Прошла. Победила. Кого? Я глупая наверное совсем. Ну и чего я добилась? Никакой радости. Тоска, тоска. Нет никого рядом со мной. Так много людей вокруг. Но никого – для меня.

Нас расселяют по несколько человек в номере. Но своих соседок по комнате я не знаю. Маша? Катя? Мы почти не сталкиваемся и едва здороваемся. Единственные мои собеседники – чёрно-белые снимки ребят. Слезы засыхают дорожками, кадры и без того мутные (Рома тот ещё фотограф), а теперь – тем более. Никогда не думала, что в человеке может быть столько воды. Целое море слёз. Или даже океан. Я знаю, что мой отъезд мало что изменил в их жизни. Они – красивые, отчаянные и безбашенные. Вечно молодые, вечно пьяные. Короли двора. Вам всё по плечу, вы шагаете вперёд, не оглядываясь. Идёте маршем по жизни, и остановки только у пивных ларьков. Что вам за дело до наивной малолетки, мелькнувшей в вашей жизни всего на какую-то пару месяцев. Сегодня одна, завтра другая. Вы уже наверняка забыли обо мне. И мне не с кем разделить мою боль. Даже если вернусь – ничего не изменится.

Андрей уехал. Мы встретимся только через год. С остальными тоже. В лучшем случае. Свежие новости с полей: светленького Ромку забрали в армию: пришёл в военкомат отметиться, там и скрутили. Ёж, как и Андрей, учится в Хабаровске, только курсом старше. Крейзер – в Питере. К осени разъедутся все. Мне остаётся только держать себя в руках, чтобы не рыдать при всех Люди уходят из моей жизни. Идут дальше не оглядываясь. Какое им дело до тех, кто без них не может.

Я начинаю потихоньку осматриваться. Постоянно плакать нет сил. Похоже, слёзы тоже имеют предел. И вообще хочется отвлечься. Нас здесь много. В Москву стекаются со всех городов. Те, кто прошел конкурс, финалисты. Потом нас отвезут в Нью-Йорк, а потом – по семьям. А пока мы готовимся. Знакомимся (те, кто умеет это делать), общаемся. Среди нас есть девочка. Я не знаю её имени, но мне кажется, что такие королевы должны именоваться как-то гордо. Марианна, например. Или Илона. Но нас некому познакомить. А сама я точно не подойду. У неё светло-русые волосы – тяжёлые и воздушные одновременно. Рассыпаются по спине, колышутся, как у киношных красавиц. Кожа такого цвета, как будто она жила рядом с морем всю жизнь. Глупое сравнение, но лицо девчонки больше всего похоже на персик. Оно будто светится изнутри, притягивает взгляд. Над висками локоны чуть вьются. Очень красиво.

Девочка не просто симпатичная. Она идеальная. В нашей школе есть одна такая.

– Маша – мой кумир! – говорит Ирка, одноклассница. Я ее прекрасно понимаю.

У Маши пальто-букле, прямые, будто уложенные парикмахером волосы, и богатый папа. Маша отдыхает за границей, одевается в модные шмотки и танцует рэп. Маша не дружит. Маша позволяет с ней дружить. Тот, кто плохо отзовётся о Маше, станет посмешищем. Поэтому все молчат и даже думают о Маше хорошо. Или не думают совсем. Рядом с Машей только лучшие, другим нельзя.

Здесь, в Москве, мне тоже нечем заняться. И я начинаю следить за незнакомой девчонкой. И не только я. Её замечают буквально все. Все о ней говорят. Однажды на завтраке она появляется в ярко-красном платье. Оно простое – длина до колен, открытые руки. Но смотрится так, будто это наряд для Букингемского дворца. Волосы распущены, на ногах – новенькие лаковые босоножки. А в руках – необыкновенное чудо. Большая, нарядно одетая кукла. На голове её кокошник, ноги обуты в черевички, волосы заплетены в тугие косы и украшены разноцветными шёлковыми лентами.

– Это для моей приёмной семьи. К кому меня в Америке подселят. Типа подарок, – говорит она кому-то встречному, но слышат все, и все оборачиваются. Девчонка проходит к столику у окна. Ребята двигаются, освобождают стул.

– Какая классная!

– Ну да, родители решили не экономить. Типа, чтобы всё круто.

– Ну, понятно. Дорогая, наверное.

– А можно потрогать?

Куклу можно рассматривать, но нельзя трогать. Можно восхищаться и хвалить. Все в восторге.

– Девушка в красном, ты так прекрасна, – слышу я голос одного из мальчиков рядом со мной. Голос его срывается, будто он поперхнулся чаем. Все, сидящие за нашим столом, смотрят на девочку в красном платье. Она и не думает оглядываться.

Все отвернулись и смотрят на хозяйку куклы. Как удачно, теперь могу поесть. Подвигаю тарелку к себе. Это не первая попытка за сегодня. Нет, я умею складывать еду в рот. Я даже умею ее жевать. Отлично это у меня получается. Но я никогда не училась есть ножом и вилкой. В моей семье для этих целей один прибор. А здесь выкладывают целую поленницу. Катастрофа. Полная. Но сейчас на меня не смотрят (и до этого, наверное, не смотрели, кому я нужна). И я решаюсь. Беру приборы, пытаясь разрезать ими блинчик с творогом. Противный блин скользит по тарелке, на меня ему наплевать. Бездушная сволочь. И вдруг я замечаю, что держу нож левой, а вилку – правой. Кровь приливает к лицу. Я знаю, в каком конкурсе я точно выиграю. Мисс Свёкла, вот. Аппетита больше нет. Исчез. Встаю, стараясь не споткнуться, вот был бы повод надо мной поржать. Почти бегу. Вон отсюда, в комнату! Быстрее! Не оглядываясь. Я остаюсь голодной до обеда.

Байка 6. Большое яблоко

15

Воздух Нью-Йорка сшибает с ног. Тупик у здания аэропорта, нас притащили сюда с чемоданами. Объявления на стенах, граффити. Невыносимо душно, нечем дышать. Асфальт мягкий, как пластилин. Грязно. Бумага, окурки. Чьи-то плевки, пятнистый тротуар. Некуда присесть. Отсюда нас вывозят в пригород, в кампус. Партиями, как кур. Дождаться бы автобуса, не задохнуться. Пот заливает спину. Самое время позавидовать людям с короткой стрижкой. Мои волосы как сено. Грязное мокрое сено. Скручиваются вдоль спины, липнут к плечам. Чёрная футболка с Metallica, покупка которой стоила мне всей копилки денег, пахнет псиной. Десять часов в самолёте, два аэропорта, автобус. Пульс лупит в виски. Даже если сидеть рядом с барабанами на концерте Deathonate, и то голова не так трещит. Здания за окном расплываются. Это не город, это печь. Я поджариваюсь на её решетке. Как сосиска. Или куриная нога. Спать.