Ива не ломается на ветру

Единственные люди, кто поддерживал её открыто, по – настоящему это были свёкор и свекровь. Ну и, конечно же, Варька. Её огонёчек, её радость и боль, надежда и опора, её смысл жизни.

Мама её помогала, чем могла, но, ведь она была не рядышком. Приезжала к дочери, пользуясь какой нибудь оказией. И сама Маруся не бегала к ней с братом, теперь так часто, как раньше. Да она вообще не могла больше ступить на эту дорогу. Страх какой – то почти животный сковывал все её члены и вводил в ступор, от одной только мысли. Ездила она к ним, тоже очень редко теперь.

Егор не только не приходил, не встречался с ней. Село у них большое, триста дворов. Не навещал, даже дочку. Хотя, она – то в чём виновата? А ведь любил же обеих и, Марусю, и Варьку. Но видно новая метла (Верочка) оказалась очень старательной и вымела у него всю память о них.

Скоро, только сказка сказывается, да и то это зависит, кто и как её рассказывает. А у нас совсем другой жанр. Много воды утекло, пока велось расследование. Не раз, и не два пришлось Марусе ездить в район для дачи показаний. Иногда приходилось ей выслушивать и там всякие гадости в свой адрес, при встрече с родными этих тварей, что загубили её жизнь.

Но, возвращаясь, домой, она всегда получала поддержку свекрови. А то и вместе со свёкром они ждали её из района. Ни разу они не попрекнули её ни чем. Она же их продолжала называть мамой и папой и, не только в знак благодарности, именно за это. Они действительно были для неё, как родные. А уж Варьку они прямо обожали.

За те полгода, что протянулись до суда над этими нелюдями, в селе из населения образовалось, как бы два клана. Одни были против наказания – детей. Другие ждали справедливого приговора -преступникам. Чтобы повадно другим не было, да и, если отпустить это дело безнаказанно, то тут и жить спокойно нельзя. Твори, что хочешь, кто, сколько и как хочешь. У большинства ратующих за справедливость имелись дочки, но это ничего не значило. Люди хотели одного, чтобы злодеяние было наказано.

И вот наступил день суда. Суд был выездной. Прямо на место преступления. Людей собралось видимо – невидимо. Со всех близлежащих сёл и деревень ехали, шли пешком люди, посмотреть, то ли на чужую беду. То ли сам процесс был интересен. А может и, посмотрев, задуматься самим и детям своим вбить в голову, что жить нужно по совести и закону. А, если ты захотел нарушить правило законного проживания, то отвечай, как твердит буква закона.

Ну, Гришку сразу же, прямо наутро ещё из СИЗО, тогда отпустили домой. Мишука освободили здесь же. Как говорится в зале суда.

Заседали в местном сельском клубе. Все виновники в один голос подтвердили, что он с братом не участвовал в насилии. Совесть у них трезвых всё – таки осталась. Так что, Мишук отделался, можно сказать лёгким испугом, чтобы в дальнейшем – не лезть в воду, не зная броду.

Остальным судья вынес приговор – десять лет усиленного режима. Всем одинаковый срок, без обиды. Групповое, намеренное изнасилование. Пока они ждали суда, им исполнилось по шестнадцать. Дупелю дали пятнадцать, как старшему и подстрекателю к насильственным действиям. Казалось бы, суд расставил все точки над I и, теперь всем можно жить спокойно.

Но, не тут – то было. Марусе совсем не стало житья на работе. Мало того, что родители этих упырей вредили её животным, они стали нападать на неё саму физически. То в волосы вцепятся матери тех, кто насиловал её. То отцы их делают ей непристойные предложения. Нет сил у неё больше, терпеть всё это. И однажды, придя домой она за думала нехорошее.

Варьку было нестерпимо жалко, но её любят дед и баба, да и мамка с братишкой не оставят её в круговерти жизни. А она больше не может переносить всё это.

Она же живой человек. Да и не виновата она ни в чём, то, что им взбрело в пьяные их головы, сотворить такое с ней. Они загубили всю её жизнь, как семейную, так и всю в целом. А, получалось, что она же, ещё и виновата. Стала, как бы прокажённой.

Да и ведь, годы промчатся, не увидишь, как и вернутся сами изверги те, что изувечили её. Как физически, так и морально. А вдруг начнётся всё по – новой? Вернутся – то они, поди, не с курортов, или поездки по комсомольской путёвке. Урками станут они настоящими. А от таких что ждать? Только гадости.

После этого насилия врачи вынесли страшный вердикт ей самой. Больше матерью она не сможет стать никогда. Уйду из жизни, и всё прекратится, – думала Маруся. А дочь, подрастёт, поймёт, что другого выбора у меня не было. Вот дождусь, как отелится «Рябка» и покончу с собой. Жалко очень корову. Лучшая она у неё в группе. А телится очень тяжело. Без Марусиной помощи, погибнет она.

Варька была ещё подростком, но девочка смышлёная и сметливая. А тут, видно и бабка с дедом подсказывали, ну, чтобы она не оставляла мать одну. Ведь они понимали, как трудно той сопротивляться этим извергам, в образе людей. Как, только Маруся на порог дома, Варька тут, как тут от деда с бабой прибежит и стелется подолом за мамкой. Везде и всюду за ней хвостиком ходит.

И ночью даже, спит с ней. И сон у неё, не как у детей всех, крепкий, а чуткий. Словно она прожила большую часть своей жизни. Слышит дочь и, как мать плачет в подушку, и как просит бога прекратить её мучения. Но помочь, в силу своего малого возраста не может.

Маруся вскочит ночью, проведать бы «Рябку», не началось ли, Варька с ней бежит вприпрыжку. И куда сон делся её. Две недели Маруся носила страшные мысли в голове. Но, вот и любимица её отелилась. Теперь можно исполнить задуманное. Она не боялась умереть. Что тут страшного. Главное закончатся все её муки. Самое страшное жить так, как живёт сейчас она.

Загадав, якобы ей нужно попросить у свекрови ткани на платье для Варьки, она отослала дочку, к ней. За этой самой тканью. Да ты не торопись девочка моя, погостюй у стариков. Можешь, даже поночевать у них, – сказала она дочке. Соскучились, поди, по тебе дедушка с бабушкой. Раньше ты пропадала у них, а теперь, всё дома, да дома. Пойди, пойди родная. Уж обрадуются они тебе.

Поцеловала дочку. Погладила по волосикам, по щёчке и отпустила. Попрощалась, значит. Проводила её, а сама, наревевшись вволю, стала неспеша готовиться. День летом длиннющий, да ещё, если ты встаёшь ни свет, ни заря. А завтра вставать уже и не надо. Спи вечным сном. Там и отоспишься.

Прибралась в доме, управила хозяйство. Истопила баньку, намылась. Хоть и страшной смертью готовилась она умереть, но негоже идти в мир иной грязной, – решила она.

А у Варьки неспокойно на душе, погостевала, да и домой засобиралась. Баба к ней с расспросами. Не обидели ли они её чем, с дедом – то? Ты же говорила, заночуешь у нас, а теперь домой. Да и материю я ещё не искала. Договорились ведь мы с тобой, внученька на завтра.

Но девочка была неумолима. Пойду домой и всё тут. Ну, что же, слово любимой внучки для них закон. Хоть и ещё не поздно, (да вдруг собаки), проводил дед её почти до дома, да и проследил, как она вприпрыжку добежала до калитки. И повернул назад спокойно.

Варька толкнулась в дверь, заперто. Подлезла под ворота. В доме никого нет. Прибрано всё. Она во двор. Сделала руки ковшиком, смотрит она в окно бани, а мать стоит на табурете и прилаживает верёвку к потолку. Поняла всё Варька, зачем её мать из дома спровадила, да ещё и с ночёвкой.

Выбив лопатой оконную раму, она кубарем скатилась в баню. Обняв мать за ноги, она залилась слезами, упрекая ту, что она хотела оставить её одну на этом свете. Мамочка, миленькая, родненькая, голубка моя. Ты, что же забыла? Я же скоро вырасту. Я буду тебя оберегать от всего и всех. Я помогу тебе забыть все эти твои проблемы, ты только не уходи от меня, – голосила Варька. Ну, как же ты могла о таком, даже подумать? Я отомщу всем, кто тебя обидел в этой жизни, глядя на мать, как клятву произнесла она.

И Маруся, как будто очнулась от какого – то страшного наваждения. Она вдруг страшно испугалась того, что задумала и, обняв свою девочку, прямо выскочила из бани. Больше ей никогда не приходили на ум такие мысли. Да, она ведь мать в первую очередь и, должна думать о дочке. А потом уж о своей поруганной жизни. Затмение разума ушло навсегда. Она, как будто умерла и родилась заново. С другими мыслями, чувствами. Чтобы жить и любить.

Свекровь, видя, как не сладко приходится невестке, упросила директора школы взять её к ним уборщицей. Илья Петрович, как – то сразу согласился. И Маруся перешла работать в школу. От фермы, это даль дальняя. Село то ого – го. Младшие братья и сёстры всех этих насильников учились неплохо и родители их, почти, что в школу не казали глаз. А, что туда ходить, если дети хорошисты. Значит, учатся на четыре. Ну, конечно и тройки перепадают, да это не беда. Тройка, это государственная оценка. А, если нужда будет серьёзная, так их пригласят в школу запиской.

И получалось так, что Маруся с ними почти и не пересекалась. Так, где нибудь увидятся, два – три раза в году. В магазине ли, клубе. Но это можно потерпеть. И выходило, что она живёт, будто и не в одном с ними селе. Оно и прекрасно.

Со своей любимицей «Рябкой» она не смогла расстаться и выкупила её в колхозе в личное хозяйство. Куры, утки, гуси. Пара кабанчиков у них в хлеву. В доме кошка Буська, во дворе овчарка Кармен. Но Варька зовёт её ласково Карми. В общем, жизнь налаживалась помаленьку и у Маруси. Теперь у неё одна забота была в жизни – Варька.

А дочка её росла послушной, ласковой и примерной девочкой. Мамке своей всегда и во всём помогала. Слушалась. Могла, как взрослая присоветовать что нибудь. В школе она училась на отлично, и родные её гордились своей дочкой и внучкой. Только отец её, так и не вернулся к ним, а пожив с Верочкой, ушёл к Танечке, а потом к Манечке. Так и колесил по селу от одной разведёнки к другой. За что родители на него очень осерчали, и дом свой, который подарили изначально ему, переписали на Марусю с Варькой.

Маруся, так больше и не захотела ни с кем связать свою судьбу, жила ради своей единственной доченьки. Время шло, жизнь менялась. Раны затягивались. Может и не настоящим струпом, но тоненькой плёночкой покрывались, это уж точно. А, если это не так, так, как же жить- то?

Ох и хороша, получилась у них девчонка! Волосы густым облаком, окутывают прекрасное личико. Светлокудрая Варька в мать, а кожа, как у отца смуглая. Глазищи смородиновые, как у бабушки Оли, мамы Маруси, до того густы фиолетом, что прямо ночью небо осеннее. Только белки с голубизной светятся, как звёзды. Ноги от шеи, грудь высокая, талия тонкая. В общем, удалась, так удалась дочка.

Хоть и внешность не самая главная, и пословица говорит: Не родись красивым, а родись счастливым. Но красота для девушки, тоже не последнее. Но Варька была ещё и умница – разумница. А значит, счастье её не должно обойти стороной. Да, точно не обойдёт. Девчонка уж больно хорошая.

Годы ведь не стоят на месте, бегут себе, не глядя у кого, какие проблемы. У кого какие радости и печали. Варька, закончив школу сельскую, на отлично, да в районе девятый и десятый класс закончила не хуже. А теперь учится там же в институте на модельера. Хочет красиво одевать городских модниц. Да и про своих местных не собирается забывать. А чем же они хуже тех, кто ходит по асфальту? Нет, она уже привозит подружкам своим выкройки модных платьев и они за выходные успевают такие наряды смастерить, что местные кумушки диву даются.

Не иначе Варька, ты станешь министром моды, – шутят они. А может и не шутят. Варька очень рада этим их пожеланиям, но думки у неё вовсе не о том, пока. Она по – настоящему повзрослела и рассуждает совсем, как взрослый человек. Скоро истекает срок заключения тех, кто нанёс её мамочке неизгладимую рану, что так и не затянулась до конца. Так видно притёрлась, да кровь не льётся, но не более того. Ведь Варька всё видит, всё замечает.

И слова свои, что дала она мамке, будучи ребёнком, на страшном месте, не выходят у неё из головы. Мамка, мамка. Я ведь тогда не просто так сказала тебе, что отомщу. Это был не детский лепет. Это обещание было пророческим. Не в тот момент оно было дадено, чтобы забыть о нём.

Она дала его на пороге возможной погибели самого родного человека для неё. И теперь негоже отступать. Она сделает всё, чтобы превратить жизнь этих упырей в ад. Пусть, только вернутся они. Она уже не ребёнок, что прячется за подолом материной юбки.

А способ она найдёт. Она так накажет их, что мало не покажется. Но, опередив Варьку, судьба уже сама начала наказывать их. Дупель умер в медсанчасти колонии, после драки с однокамерником. Не досидев свой срок ещё шесть лет. Тот пырнул его заточкой в печень и он, захлёбываясь собственной кровью, умер на второй день, так и не придя в сознание. Обратный отчёт начался. Бумеранг возвращался на круги своя. Время шло и для хороших, и для плохих. И для тех, кто серединка на половинке.

И вот настал тот день, когда в село Семёниха вернулись четверо осужденных за изнасилование Маруси. Сидели ли они все вместе, или встретились где – то уже по пути, никто не знал. Только вернулись они все разом, на попутной машине, что была по колхозным делам в районе.

Но Маруся напрасно боялась их возвращения. Они вели себя тише воды, ниже травы. Да, даже можно сказать, глаза боялись, как следует поднять на односельчан. То ли от стыда, то ли от привычки за десять – то лет. Там голову очень не задерёшь к верху. Найдутся такие, враз опустят тебе её.

А, ведь совсем ещё молодые. Что такое под тридцать лет для мужчины? Это же только расцвет начинается. Но это, если ты не чалился десять лет на нарах. Два года по малолетке, где к тебе приставлен наставник. Потом этап и тебя перевозят, возможно, в другую часть страны, даже. Где ты начинаешь свою взрослую жизнь. Но какую? Где, даже в туалет без разрешения не сходишь. Вдруг другие обедают в это время, а тебе приспичило. Не у начальства, так у смотрящего по камере. А возможно и просто сокамерников. Это тебе не хухры – мухры и, не дома с мамкой, папкой пререкаться. Там всё не по твоему желанию.

Поесть, поспать, только с разрешения. Да проснуться утром и лечь в кровать вечером, ты можешь, когда тебе разрешит смотрящий. Сказал он спать и, хочешь ты этого, а может у тебя бессонница, ты обязан лечь и, уснуть.

Когда ты работаешь, тебя охраняют бойцы с автоматами и овчарки. И это так наст очертеет, что и уже на воле, тебе всё кажется, сейчас кто – то прокричит: отбой, или лицом к стене, а то – по вагонам. Как на этапе. И ты должен безоговорочно подчиниться. Иначе ты пожалеешь об этом. Да не один раз.

И главное, обижаться за это не на кого. Сам заслужил это. Каждый сам куёт своё счастье.

Васька Теплов (Корявый), кликуха прилипла теперь видно на века, просто панически вспоминал оскаленные пасти овчарок на этапе, и они, даже ему снились до сих пор. От чего он вскакивал на кровати, любовно приготовленной дома ему матерью. С периной, с белыми простынями. И сердце его гулко стучало готовое выскочить из груди. А в непроснувшемся ещё сознании появлялся страх, что это, вдруг явь снова.

Из шестнадцатилетнего мальчишки, пухлого, краснощёкого он превратился в бледного, худосочного молодого человека с испуганными глазами. И нервным тиком левого глаза. Только начинающий отрастать чуб, продолжал топорщиться, как в детстве. Это по всей видимости всё, что осталось в нём от того крепко сбитого, любимого родителями подростка, которому хотелось тогда взрослой свободы. И вот во что она вылилась, эта свобода. Десять лет коту под хвост. И каких лет! Самых, что ни наесть распрекрасных.

Генка Рябов (Мамон) наоборот возмужал, окреп и превратился в настоящего мужика. Юношеская худоба исчезла, и он теперь выглядел поджарым, голубоглазым волком. А почуяв силу, ему всё время хотелось, проверить её. Конечно же, там, где они отбывали, не очень – то проверишь. Там ребята ушлые. Не по одной ходке ходили туда. Сразу на перо посадят, и прощай жизнь молодая.

А жить ему хотелось и ещё как. Ведь он и не жил ещё, как следует. Не гулял с девчонкой недотрогой до зари по лугу. Не сбивал предутреннюю росу с кустов, обнимая её и целуя так, что останавливается сердце от истомы. Ушёл – Туда по дури своей. Сбил их с панталыку Дупель. И сам ушёл туда, откуда не воротишься уже никогда и ни за что. Навсегда.

Нет, Генка вслед за ним не собирается. Но, испытать себя страстно хотелось. Прямо руки чесались, как после крапивы. Подраться, что ли с кем нибудь бы. Но делать этого было ни в коем случае нельзя. Иначе снова – здорова. Воля в клеточку, небо в овчинку.

В клеточку тетрадь, в полосочку листок. В клеточку окно, в полосочку браток. В клеточке братан над листом сидит, В полосочку письмо на волю улетит.

Витька Рогов (Клуня) просто удивил всех односельчан своею подвижностью. Где и подевалась его неуклюжесть и медлительность. Теперь это был парень, как на винтах. К тому же, он стал очень общительным, в отличие от детства. Может ему, тогда было просто лень, даже общаться с людьми, из за своей неповоротливости? Видно и правду говорит пословица – Жизнь заставит и сопатого полюбишь.

Колония сыграла свою роль с ним на пользу ему самому. Да и десять лет отсидки очень заставили подумать о дальнейшей жизни. Больше никогда и ни за что туда не попадать. Ни за какие коврижки. Нужно начинать жизнь с чистого листа и доказать людям, что он не сволочь, какой оказался по глупости своей и малолетству. Нет, он хочет стать человеком. Чтобы на него больше не показывали пальцем и не шушукались при его приближении досужие кумушки.

(Кольца) Николай Стеблов так и остался себялюбивым. Гордость и высокомерие свои пришлось видно ему заткнуть, куда положено. А вот красование собой, так и не исчезло с годами. Да и к тому же он был теперь фартовым, разбитным парнем, набравшимся опыта жизни и не, где – нибудь, в какой – то там деревне. Он был теперь блатной. А это значит, море ему по колено.

Но с виду парень он был очень даже симпатичный. Чего уж тут наговаривать. Смоляные волосы, большие пытливые голубые глаза с туманом. В селе называют такие глаза, кобелиными. Обычно, это гулящие мужики, как правило. Мужик ведь должен быть чуть – чуть красивее обезьяны. А тут ещё и аккуратный, с трепещущими крыльями нос. Чувственный рот.

Жилистый, подтянутый весь, как барс. Ну, оттуда с животом мало кто приходит. А у него и конституция к тому же была, тополь – осокорь. Дед его был в молодости точь в точь такой же.

Как – то пришёл Николай в местный магазин за куревом. Поднял вверх глаза и ахнул. С ума сойти. Перед ним стоит краса неописуемая. У него прямо дух перехватило. И всё его мужское естество так вздыбилось, что ему стало прямо нестерпимо больно физически.

А девушка оплатила покупки и, поблагодарив мелодичным голосом, который показался Николаю дуновением ветерка, запахом сирени, звуком свирели, упорхнула. Дробно стуча каблучками.

Чья же это картинка лубочная? – спросил он, срывающимся от волнения голосом у продавщицы, когда дыхание немного пришло в норму. И боль понемногу начала отпускать. А, да это же Варька, Маруси Новосёловой. Уборщицей в школе у нас работает. А Варька будущий модельер. Девок наших в принцесс превращает. Что понравилась? – хохотнула она, глядя на Николая, почти такими же, как у него самого глазищами. Она у нас недотрога. Принца ждёт на мерседесе, – снова хохотнула работник прилавка.

Девушка была направлена к ним в их сельскую кооперацию из потреб союза, после кооперативного училища. А у нас сегодня танцы в клубе, поведя этими глазищами в сторону, – сказала продавщица. Приходите. Будет весело.

Но покупатель ничего не ответил и, забыв свои папиросы, ушёл, будто слепой. Вместо двери упёрся в притолоку, а потом долго искал ручку двери. Красавец, но, с прибамбасом какой – то, – подумала Лидочка, но всё же быстро вытащила из дамской сумочки зеркальце и проверила, всё ли в порядке с её лицом. Потом подкрасила яркой помадой губки и от нечего делать, стала наводить порядок на витрине.

Переставляя консервы, и банки с тушёнкой, она прокручивала в своей голове картинку с тем парнем, что только что ушёл из магазина. Ну и ладно, что с того, что он с прибамбасом. Главное красавчик невиданный. Прямо королевич Елисей. Не я буду, если не захомутаю этого жениха. Жила она в Семёнихе совсем недолго и всех событий, произошедших десяток лет тому назад, просто не могла знать никоим образом. Ей в ту пору самой десять лет было от роду. Да и родилась она далеко отсюда.

Варька же, увидев Кольцу, еле сдержалась, чтобы не вцепиться ему в лицо. Всё в ней клокотало от возмущения, злости, да ненависти. Она в то время была, конечно же, девчухой – пигалицей, но хорошо помнила суд и вот эти глазюки. Конечно же, тогда они были другие. Наглые, вызывающе нахальные. А после приговора затравленные. Теперь они глядели ошарашенно. Если не сказать – ошалело. Но это были всё равно они.

Николай же шёл вроде бы домой, но, как оказалось, он очутился на берегу реки. Он так и не мог никак ни сам успокоиться, ни успокоить свою плоть. А как успокоишь и то и другое. Ведь Варька, это недосягаемый космос. Это Эльбрус или гора Килиманджаро.

Ему в голову лезли какие – то дурацкие по его разумению слова. Он их слышал там, да в школе ещё помнится. Но все они означали, что огонь, который его вдруг обжёг с головы до пяток, затушить нельзя. От него придётся ему только сгореть и превратиться в угли. Ещё хуже, стать пеплом. Но огня, который горит в камине из его чувства не зажечь. Однозначно.

Он просидел на берегу до самой темноты, так и не успокоившись совсем и, не найдя выхода из этой обуявшей его страсти. И чувства. Причём настоящего чувства. О таком, он только мечтал там, уже там, лёжа на нарах, или работая кайлом, топором, киркой. Смотря, какую работу приходилось выполнять.

Значит, любовь есть на самом деле? – рвала сердце тоска. Но мне никогда её не достигнуть. Ведь это же Варька, а мать её – та самая Маруся. И он заплакал злыми, скупыми слезами. Да, даже не слезами. Из него будто кровь выливалась вместо этих слёз.

Давно женился младший братишка Маруси. Зовёт их с Варькой жить в свой город. Там и мамка их проживает, а Варькина бабушка Оля. Но видно ещё не время им менять местожительство. Ещё есть у них обеих дела в деревне. Вот, может, как уж закончит Варька учиться, тогда можно и подумать о переезде.

Свекровь со свёкром, тоже все уши снохе прожужжали, чтобы она продавала дом, да ехала жить к брату, да матери. Они и денег обещали ей добавить, ну, чтобы жильё там прикупить. Ведь это же город, и Варьке там найти работу раз – два плюнуть. Но она пока не соглашается.

Поедут, погостюют Маруся с дочкой у родных, и домой скорее. К свекрови со свёкром, к дедушке Мише с бабушкой Валей. К « Рябке» да «Буське», «Карми» да дому родному. Последний год полный учится Варька в своём институте. Скоро защита, да работа по профессии, которую любит она необыкновенно. Но у неё ещё одна задача и она, даже важнее, чем её будущая работа. Это её обет, который она дала много лет назад. А раз её объект обета остаётся здесь, то и ей самой пока уезжать, никуда нельзя.

Бывая на выходных дома, она прислушивается, присматривается к тем, кто много лет тому изуродовал жизнь её мамке. Да и получается ей самой тоже. Ведь она выросла без отца почти что.

Часто бывая у подружки своей Валюши Лахиной, много чего полезного узнаёт она для себя. Дружки по старой памяти встречаются иногда и много чего рассказывают Мишуку. О чём – то, вроде бы похваляясь, о многом сожалея. Но главное, в этих рассказах часто мелькают слабости всех этих горе молодцов. Им это невдомёк, а Варька всё мотает на ус.