Фельдмаршал

Своё имя Понс, чисто французское, он переделал на латинский лад, под влиянием своего дедушки Арменгауда, влюблённого в формы Античности. Фамилию он тоже скрыл: взял нравившуюся ему ещё с детства, по их старой ферме Гарди, расположенной недалеко от их руссольского поместья и обычно сдаваемой отцом в аренду.

Когда же он заявил, что хочет воевать в армии маршала Бриссака, то сержант равнодушно решил его судьбу.

– Ну что же – пойдёшь рядовым мушкетёром во вспомогательный корпус. Его сейчас формируют.

Он выдал ему причитающийся солдатский оклад, отсчитав звонкой монетой.

– Смотри, не пропивай! – строго наказал он ему. – Это за три месяца! Пропьёшь – больше не получишь!.. Будешь сам добывать жрачку!

Вообще-то, Понтус ещё не научился пить, как солдат. Но он уже слышал, что те здорово пьют. В монастыре он, бывало, прикладывался тайком к вину. С тем же Рони, другими иноками. То была лёгкая, слегка пьянящая влага, которую хранили в огромных подземных складах, выдерживая в бочках, получая так многолетнее крепкое монастырское вино.

Указав ему, где сейчас стоит его рота, по-летнему в палатках, сержант отпустил его.

Понтус нашёл свою роту, затащил свой неказистый багаж в палатку и, приглядев подходящее место в углу, как раз рядом с окном, бросил его на лежанку. С шумом выдохнув: «Уф-ф!» – он сел на лавочку, что стояла рядом.

– Эй! – услышал он позади себя сильный звонкий голос, выдающий страстную натуру.

Он вскочил с лавочки, повернулся.

Перед ним стоял молодой человек. Он был такого же роста, как и Понтус, с живыми карими глазами, блестевшими над его античным носом, видимо, доставшимся ему в наследство от какого-то римского патриция, ещё в незапамятные времена.

– Антуан! – представляясь, фамильярно ткнул тот его кулаком в грудь. – Откуда ты, приятель? – не давая ему опомниться или что-нибудь сказать, стал он сыпать вопросами.

– Из Лангедока!

– Где же это? У чёрта на куличках!..

– На юге…

– А-а, у моря, стало быть, жил!

– Нет. До моря далеко.

– Ну ладно! Отсюда ещё дальше! Хм! Давай, что ли, оглядимся здесь… Ты хотя бы знаешь, куда попал-то? – спросил Антуан.

– В гвардейцы… – нерешительно ответил Понтус, не поняв, что хочет от него этот нахал.

– Да, в гвардейцы! Но к самому маршалу де Бриссаку! Понял, что это значит?

Понтус согласно кивнул головой, хотя не знал, что это такое.

– Служил?

– Нет! Нигде не служил!

– Тогда придётся тебе туго, дружище! – заключил его новый приятель.

Он, слегка кудрявый, был непосредственным в словах, поступках и порывах. Как и Понтус, он был тоже из провинциальных дворян, служил при дворе у какого-то мелкого графа.

Палатка, хотя и большая, была рассчитана на десяток новичков из новобранцев. Но Понтус ведь был из дворянского рода. Так, по крайней мере, считал его отец. Поэтому ему нужна была отдельная палатка, что высказал он своему новому приятелю тотчас же.

– Ну да, тебе ещё хоромы подавай! И на двоих с какой-нибудь девчонкой! Ха-ха! – засмеялся Антуан. – Иди с ней в лес, там развлекайся! Так романтичней, дружище!

В этот момент запел рожок, призывая их, гвардейцев, на общее построение.

Понтус и Антуан встали в первом ряду шеренги вместе, так как подходили по росту.

– Господа! Вам выпала высокая честь служить в гвардии его величества короля Франции Генриха[8]! – чётко и раздельно произнося слова, заговорил стройного вида капитан, сильный, тренированный. – И сегодня вас будет принимать сам господин маршал Бриссак Шарль де Коссе!..

Капитан говорил, а Понтус глядел на него во все глаза. Капитан, который представился как Пьер де Пирес, произвёл на него впечатление своей выправкой, уверенным и грубым голосом.

Закончив вступительную речь, капитан предоставил слово маршалу.

Маршал оказался очень даже ничего. Куда там было тому же капитану до него.

«Красавчик»! – тихо шепнул Антуан, рядом с Понтусом, прозвище этого маршала, ходившее в высших кругах Парижа, среди светских дам…

Да, действительно, маршал был чертовски красив… Рослый, изящный. Но и заметно было, что он силён.

Но самое главное, что повергло в шок Понтуса, это то, что маршал, лет сорока пяти, оказался герцогом и вице-королём Пьемонта. И Понтус посчитал себя самым счастливым человеком, что оказался рядом с таким властителем этого мира.

– Господа! – обратился маршал к ним, наёмникам. – Полагаю, вы уже слышали, с чем связан наш с вами предстоящий поход в Италию!.. В прошлом, шесть лет назад, папа Павел III, в миру Алессандро Фарнезе, потребовал от императора Карла V[9] герцогства Пармское и Пьяченское!.. Император отказал ему, сообщив, что не имеет прав раздавать имперские земли и имущество! Но папа поступил по-своему и всё же наделил своего побочного сына, Пьетро Фарнезе, этими двумя герцогствами! И присвоил ему титул герцога Пармского и Пьяченского!.. К тому же папа в своей крестовой булле, призывая к походу на еретиков, протестантов, откровенно и прямо писал: «Бей их насмерть!..» Императора взбесило это и попрошайничество папы! Но раздор между императором и папой произошёл не только из-за этого! Хотя и это тоже…

Бриссак на мгновение задержал свою речь, тактично подбирая подходящие слова, чтобы сказать что-то в адрес папы.

– Свинство со стороны папы! – заключил он, сдержанно, не распространяясь дальше.

Он пошёл вдоль шеренги их, гвардейцев, вглядываясь им в лица, старался угадать их настрой на то, о чём говорил, понимают ли они важность этого.

Поравнявшись с Понтусом, он задержал на нём взгляд больших светлых глаз, выдающих наивность всё ещё не взрослеющего человека, воспринимающего с интересом окружающий мир, его красоты и отвратительные стороны тоже.

Он пошёл дальше. И в такт его шагам покачивалось перо на его шляпе, слегка вздрагивали длинные, красиво убранные волосы, падающие из-под шляпы на воротник камзола и небольшое шёлковое жабо, тонкое и мягкое, как пух.

– К тому же папа Павел III перевёл собор в Болонью! В пику императору! – продолжил на ходу говорить он. – Его же сын, Пьетро Фарнезе, за два года правления довёл граждан в Парме и Пьяченце до того, что они не выдержали!.. И его, Пьетро, убили в Парме! Знатные господа того же города! И выбросили толпе его труп, изувеченный и обезображенный, из окна его же замка! И толпа таскала труп по улицам, глумилась над ним!.. «Каков плод – таков и приплод», – тихо, себе под нос пробормотал он о сынке папы…

Узнав о случившемся, папа заплакал. Пьетро был его единственный сын. И в письме к императору, добиваясь справедливости, чтобы ему выдали убийц сына, которых защищал император, он оправдывал себя и сына, не отрицая его преступлений… Сам же он, папа, мол, не виновен в них!.. Но больше всего на свете он любил своего Пьетро…

– А как же заповедь Христа «Не убий»? – спросил папу один из кардиналов, зная, что тот просит выдать убийц сына, чтобы казнить их.

– К чёрту вашего Христа! – грязно выругался папа.

Там же, в Парме и Пьяченце, события разворачивались драматически. Убийцы и жители города были напуганы тем, что папа послал в Парму с солдатами своего внука – Оттавио Фарнезе, сына Пьетро, и тот занял Парму. И жители Пьяченцы, боясь мести со стороны семейства Фарнезе, призвали в свой город наместника императора в Милане, Фердинанда Гонзага[10]. И тот принял их под защиту самого императора.

– Оттавио приходится зятем императору Карлу, – стал разъяснять Бриссак им, наёмникам, тонкости семейных склок европейских дворов. – Он женат на его побочной дочери. Но между ними, императором и Оттавио, вражда великая!..

Оттавио вынужден был заключить с Гонзага перемирие, оставив в его власти Пьяченцу. Но старый папа непременно хотел удержать Пьяченцу за собой. Он не хотел отдавать её и Парму даже Оттавио, своему внуку. Намерен был отдать своему брату, Горацио, или овладеть ею в пользу Церкви.

– И папа, подозревая, что в смерти сына виноват сам император, обратился за помощью к нашему королю! И наш король Генрих откликнулся на его просьбу!..

Понтус слушал Бриссака, затаив дыхание. Как смело тот говорил! Он, Понтус, даже сейчас, бежав из монастыря, боялся произнести что-нибудь еретическое, осуждённое Церковью, папой, или в адрес того же старого аббата Арменгауда, своего дедушки.

– Два года назад, десятого ноября, папа Павел III умер! – подвёл черту Бриссак земным метаниям бедного папы. – И только перед смертью он послал пармскому коменданту Камилио Орсини[11] приказ передать город своему внуку, Оттавио…

И у Понтуса, слушавшего маршала, невольно в памяти всплыла та хвостатая звезда, напугавшая всех в монастыре и унёсшая с собой вот этого папу Павла III, неправедно жившего, о чём он тогда догадывался и что сейчас подтвердил маршал. Перед глазами у него мелькнуло и лицо «Чахоточного», его рассказы о папах…

– Пускай его судит Господь Бог за его «святые» земные дела! – сказал Бриссак. – Орсини же заявил папе, что не сможет удержать Парму в пользу будущего папы! Ситуация усугубилась тем, что кардиналы, конклав, целых четыре месяца не могли избрать нового папу! Раздор полнейший! И год назад, в феврале, избрали! И кого избрали-то? Кардинала дель Монте! Назвался Юлием III[12]! Порочного, как и папа Александр VI!.. И он, нынешний папа, устраивает пирушки на своей вилле! Похваляется, так и называет её: «Вилла папы Юлия»!.. Чудак! Когда он был ещё кардиналом, то приметил как-то на улице Пармы бродягу с обезьяной! Тот понравился ему… Когда же стал папой – возвёл его в сан кардинала! Хм!.. Любострастный, беспечный вельможа! Тоже мне святой отец!..

Он усмехнулся снисходительно на таких «святых» из Рима.

– По его заказу известный художник, живописец, выполнил фреску «Страшного суда»!.. Микеланджело, кажется, его имя! Не без таланта! Я видел ту фреску… Она как насмешка циничных над верой простаков!.. Рим, языческий Рим, сломал хребет учению Христа! И он же, Рим, сами папы породили Реформацию! Того же Лютера, Цвингли, Кальвина[13]!.. Протестантов!.. Фернандо же Гонзага, воспользовавшись моментом, сместил Оттавио Фарнезе, захватил герцогства от имени императора Карла V…

Бриссак продолжил выступление. Теперь он перешёл к тому, что должны были сделать они в предстоящем походе. Что ждало их, чего следовало опасаться.

– Как только папа Юлий взошёл на Святой престол, то стал требовать возвратить Парму и Пьяченцу Ватикану! А чтобы вернее получить их, он повернул свою тиару в сторону императора!.. И нам придётся, скорее всего, столкнуться не только с имперцами, но и с сопротивлением папы Юлия… И я ожидаю от вас, господа, что вы не осрамите нашего короля в сражениях с имперцами! На этом у меня всё! Желаю удачи, господа!

Он распустил строй.

После, когда у них выдалось свободное время, Антуан рассказал кое-что о «нашем маршале», как его называли гвардейцы.

– Он большой любитель вольера… Но ещё больше дам! Вот они-то и прозвали его «красавчик Бриссак»!..

И Понтус и Антуан были слишком наивными юнцами и не знали, не догадывались, что это было милостью, за которую дамы заставляли Бриссака платить… Вековая мудрость гласит: не следует никогда управлять большими капитанами, которые имеют влюбчивое телосложение: Давид, Цезарь, Помпей, Митридат…

Понтус, желая поддержать разговор, вставил своё:

– Митридат тоже был «красавчиком»! Так его жена, ревнуя его, не отходила от него ни на шаг! Даже на войне! Всегда была рядом, вооружённая, как и он!

Это он вычитал в монастыре из одной книги, что хранились там в его подвалах. Заплесневелые уже, погребённые в темноту подземелья, они умирали там безвестными, забытыми.

Антуан просветил его в этот же день и насчёт римских пап. От него он услышал, что каждый папа, как только занимал папский престол, тут же разводил кумовство. Дети, племянники, другие родственники, получали церковные должности, поместья, целые герцогства. Хотя бы тот же папа Александр VI, в миру Родригос Борджиа, у которого была куча детей, и всех он облагодетельствовал, пользуясь своей должностью папы. Он сделал кардиналом своего шестнадцатилетнего сына Чезаре, одного за другим возвёл в кардинальский сан своих двоюродных братьев. Во что это вылилось, знает вся Италия. До сих пор в Италии все вздрагивают при одном имени «святых» из семейства Борджиа… Король же Генрих II ввязался в очередную военную кампанию, воспользовавшись скандалами с папами для прикрытия своих целей, чтобы занять Неаполитанское королевство. Оттавио же Фарнезе, в пику своему тестю, Карлу V, дал согласие признать власть французской короны над Пармой, если французы освободят город от имперцев. Вот поэтому-то они, наёмники, гвардейцы короля, оказались здесь. Из них формируют вспомогательный корпус для похода в Италию…

– Про папу Александра и его сына Чезаре Борджиа в Италии ходили сплетни: папа никогда не делает того, что говорит, а его сын никогда не говорит того, что делает!.. Хм! – хмыкнул Антуан от такого каламбура. – Говорят, от его взгляда женщины падали в обморок! – рассказывая дальше о папе Александре, съязвил он, с завистью к мужскому обаянию того.

– А тебе-то что? Ты ведь не женщина! – засмеялся Понтус.

– Да-а, монашество в тебе засело! – не остался в долгу Антуан.

* * *

Через два года Бриссак, подготовившись к военной кампании, повёл свою армию из Пьемонта, от Альп, в глубь Италии.

Армия пошла, спускаясь всё ниже и ниже, к равнине. Бриссак поехал верхом на коне впереди армейской колонны в окружении офицеров. Затем, пропустив одну или две роты гвардейцев, он почему-то пристроил своего коня рядом с ротой, в которой был Понтус, стал громко вслух рассуждать, чтобы подбодрить солдат.

– Здесь шёл когда-то, давным-давно, Ганнибал с войском! Шёл на Рим!.. Как мы сейчас! Хм! – усмехнулся чему-то он, оглянувшись назад, к горам. – Переходил тут через перевал, Чёртов, как его называли раньше! Сейчас же называют перевал Ганнибала!.. Потерял много коней, солдат и слонов… Но, несмотря на это, спустившись на равнины Италии, в течение двух лет не проиграл ни одной битвы римлянам!..

Он замолчал, покачиваясь в седле, окидывая взглядом равнину, по которой шла его армия. Вершины гор, покрытых снегом, оставались позади. Он же спешил уйти от гор подальше засветло. Ночью их могла прихватить непогода. Здесь всё так непостоянно. Хотя и было лето, но может потянуть с гор ветер, нагонит облака, мороку, холод.

Спустившись ниже с предгорий Альп, армия Бриссака скорым маршем обошла Парму и Пьяченцу, взяла их в клещи: отрезала с севера от войск императора, с юга же, от Рима, от войск папы Юлия III. Операция была проведена мастерски. Гонзага бежал из Пармы. Теперь Оттавио Фарнезе мог вернуться во владения своего герцогства.

В этом походе, заметив способности Понтуса, его отвагу и распорядительность, Бриссак назначил его командиром роты мушкетёров, в звании лейтенанта.

– Желаю успехов, лейтенант, в дальнейшей службе нашему королю Генриху! – пожал маршал руку Понтусу, невольно отметив стройную фигуру его, ещё юнца, выправку, бросающиеся сразу же в глаза.

С этого времени он взял его под своё покровительство. И Понтус почувствовал над собой руку маршала, простёршуюся над ним, защищая, как будто это была рука матери, которую он уже забыл.

Здесь же, в Парме и Пьяченце, во владениях папы, как считали в Ватикане, они встретили сопротивление войск папы Юлия III, по просьбе которого сюда пришли имперские войска.

Это Бриссак предвидел. Но всё равно был обескуражен таким поворотом политики папы от его предшественника, Павла III. Начались длительные переговоры, на которые маршал обычно отправлялся с ротой мушкетёров Понтуса, которому он полностью доверял.

В Парме, сразу же после её занятия, Бриссак назначил комендантом генерала Поля де Терма, своего подчинённого. Де Терм, способный в военном деле, проявил себя также и как дипломат посланником при дворе у папы. И он принялся энергично наводить порядок в городе. Прежде всего, он распорядился установить комендантский час. Это диктовала ситуация. В городе, в правление Гонзага, который вёл себя как временщик, расцвели беспорядки, ночные грабежи.

У них же, гвардейцев короля, началась обычная служба. Почётные караулы, на площади перед дворцом герцога Пармы, Оттавио Фарнезе, парады, поездки Бриссака в Пьяченцу, куда они сопровождали его. Часто приходилось им патрулировать улицы города, случалось, что и ночью тоже.

В одну из таких ночей они, пять удалых гвардейцев во главе с капитаном, в числе их и Антуан с Понтусом, двинулись в обход улиц, при свете факелов, которые несли слуги капитана. Настроенные бодрствовать всю ночь, они, шутливо болтая, прошли одну улочку, затем другую…

И вдруг их скуку рассеял крик.

– Помогите! – вырвался он откуда-то из узкой улочки.

И тут же пресёкся, как будто был сдавлен.

– За мной! – крикнул Антуан и рванулся на этот крик, увлекая за собой остальных.

На улочке было темно: ничего не видно буквально в двух шагах. Они сунулись туда, пробежали, остановились… Их нагнали слуги… Заметались факелы от быстрого бега, разбрызгивая свет по красным лицам, разгорячённым страстью и погоней.

Но вот впереди мелькнули какие-то мужские фигуры, исчезли в темноте…

Понтус кинулся туда и тут же наткнулся на кого-то, качнувшегося к нему от стены дома. И у него на руках оказалась маленькая тоненькая фигурка. Она уткнулась ему прямо в грудь так, что он в первый момент невольным отстраняющим жестом хотел было отбросить её от себя…

– Умоляю – помогите! – вскричала маленькая фигурка.

Он же, чтобы удержать её, поскользнулся на мокрой булыжной мостовой, но устоял.

– Ты что тут пляшешь-то? – раздался рядом с ним насмешливый голос Антуана. – Держи её – и крепче, пташку позднюю! Ха-ха!..

– Ладно, будет тебе, – пробурчал Понтус, всё ещё прижимая к себе маленькую фигурку, уже сообразив, что это какая-то дама.

Подошёл к ним и капитан, обеспокоенный, что здесь что-то произошло.

– А-а! – многозначительно протянул он, разглядев в свете факелов хорошенькую мордашку, которая всё ещё цеплялась за Понтуса.

– Да вы гляньте, гляньте: кого мы отбили-то у грабителей! – продолжал ёрничать Антуан, поддев пальцами светлые букли незнакомки.

Та же, узнав их, гвардейцев французов, и оправившись от страха, стала сбивчиво рассказывать, что на неё напали какие-то лихие молодчики…

– Да разве ходят дамы в такую-то пору? – воскликнул капитан, подозрительно оглядывая незнакомку, недоумевая, что могло толкнуть её на столь опасную прогулку по тёмным улочкам ночного города. – Вы сильно рисковали, – наставительно стал объяснять он ей. – И чтобы с вами больше ничего не случилось, дальше вас проводят наши офицеры, которые спасли вас! Понтус, Антуан, проводите синьору до её дома! – приказал он.

– Синьорина, господин капитан! – поправила незнакомка его. – А вам, сударь, я весьма признательна! – обратилась она к Понтусу. – Не будете ли вы так любезны предложить мне руку!

– Да он и так держит тебя, уже как свою! Вон как ухватил! Ха-ха-ха! – захохотал Антуан, чем-то довольный, весело блестя глазами под яркими бликами факелов.

– Господа, желаю вам спокойно провести ночь! – крикнула незнакомка оставшимся с капитаном гвардейцам.

Её фигурка, под изящным плащом, исчезла в темноте вместе с Понтусом и Антуаном.

По дороге они узнали, что её зовут Мелина. Она служит у графини Мариолли. И та послала её в столь позднее время с письмом к маркизу… Тут она запнулась…

– Господа, это не моя тайна! – вскричала она, сжав тонкими пальчиками руку Понтуса так страстно, что того бросило в жар.

– Прощайте, господа! – метнулся её прелестный плащ к крыльцу дома, перед которым они остановились.

– Увижу ли я тебя ещё?! – кинулся вслед за этим плащом Понтус, когда сзади, прошипев ему что-то, подтолкнул его в спину Антуан, перестав на минуту язвить.

– Да! Непременно! – долетело до Понтуса…

И очаровательная фигурка исчезла за дверью.

– Пошли! – хлопнул Антуан его по спине и потащил назад к своим товарищам, ушедшим куда-то дальше в городские трущобы. – Ну и ягодка же! Ха-ха!.. Повезло же тебе, Понтус!

Несколько дней Понтус ходил и всё вспоминал незнакомку, прикладывал к губам её надушенный платочек, который она кинула ему в последний момент, прежде чем скрыться за дверью того дома. Туда, к тому дому, он ходил на следующий же день. Сделал это украдкой, чтобы не видел Антуан. Тот не упускал случая позубоскалить над его переживаниями.

– И что ты с ними разводишь одни любезности-то! Ха-ха! – смеялся Антуан. – Они же все мечтают о том, чтобы кто-нибудь прижал их – и покрепче!..

– Мелина не из тех! – возражал Понтус, горячась и стараясь доказать ему, что не все женщины так испорчены, как тот думает о них.

В ответ же он видел только ухмыляющуюся физиономию своего друга.

Но в конце концов счастье улыбнулось ему. В один из таких дней он увидел Мелину, когда она выходила из того дома.

– О-о, господин лейтенант! – воскликнула она, сделав вид, что случайно заметила его, хотя видела из окна его, торчавшего на углу дома почти каждый день с той ночи.

Понтус покраснел, не зная, как ему быть, что делать. Он ещё ни разу в жизни не встречался с женщинами. И его опыт в этом был ограничен только рассказами Антуана: грубыми, скабрезными…

Мелина предложила ему проводить её. Она идёт по поручению своей хозяйки, тут, недалеко.

– И если господин лейтенант свободен и будет так любезен, то может проводить меня…

Итак, мило болтая, она повела его с собой. Они прошли одну улицу, свернули за угол, затем прошли ещё какую-то улочку, потом ещё… Так что Понтус потерял всякие ориентиры и не представлял, куда же его затащили, когда они оказались перед дверью какого-то дома, вполне приличного внешне.

Мелина постучала в дверь. Им открыл, по виду, привратник, впустил во двор. Мелина уверенно поднялась по лестнице на второй ярус дома, стоявшего в глубине двора, прошла по галерее, открыла своим ключом дверь, вошла в полутёмную комнату. Понтус молча следовал за ней… И он оказался в будуаре, как понял он по обстановке… Мелина пригласила его за столик, стоявший посередине комнаты. Затем она принесла из соседней комнаты фрукты, вино и, не переставая что-то щебетать, наполнила бокалы…

Понтус быстро опьянел от слабого вина. Голова у него пошла кругом… Он не заметил, как Мелина оказалась у него в объятиях… В этот вечер она была прелестна!..

В полк он вернулся сам не свой. Заметив это и обо всём догадавшись, Антуан расхохотался.

– А-а, вот и наш монах! Невинность потерял! Ха-ха!..

Понтус, счастливо улыбаясь, махнул на него рукой.

Месяц с Мелиной пролетел как одно мгновение. С каждой новой встречей он всё больше и больше убеждался, что не сможет покинуть её. И он не знал, что делать. Его сердце разрывалось при одной только мысли, что с ней придётся расстаться.

И вот это время пришло. Уходя с полком из Пармы, прощаясь с Мелиной, он обещал, что вскоре вернётся к ней.

– Через год, чтобы остаться с тобой навсегда! – пылко кричал он, веря, что так и будет.

Мелина же, глядя на него, в этот раз молчала. Печальная улыбка прорезала её милое личико. Она уже знала цену таких обещаний…

Больше они никогда не встретились.

Его роту Бриссак направил к Сиене на помощь генералу Блез де Монлюку[14], горячему и вспыльчивому гасконцу.

Сам же Бриссак вернулся в Пьемонт. Туда ушёл со своей ротой и Антуан.

События же вокруг Сиены разворачивались драматически. Жители Сиены, республики, два года назад подняли мятеж против испанцев, осадили их гарнизон в крепости, и те сдались. И Сиена обратилась за помощью к Франции. Король послал туда генерала де Терма, тот занял Сиену. Затем де Терм ушёл с полками на Корсику, а в Сиену, по ходатайству королевы Екатерины Медичи, направили с армией её флорентийских родственников. В столкновении с испанцами те погибли, их армия, под командованием её дяди, генерала Петра Строцци, потерпела около городка Марциано поражение от маркиза Мариньяни, генерала имперцев.

Строцци же в послании к королю сообщил, что не может противостоять противнику и отстаивать Сиену, и он умоляет его выбрать кого-нибудь другого, чтобы доверить тому защиту Сиены. Вот после этого-то, в середине июля 1554 года, Монлюк получил курьером указ короля, в котором тот своей волей назначил его управляющим Сиены. Не откладывая, Монлюк нашёл Строцци и уехал с ним, чтобы прибыть в удобное время в Сиену.

Там их встретил де Лансак, временно управляющий городом. Он сообщил им, что по прибытии в Сиену итальянцев из армии Строцци и «серых», как называли здесь французов, произошла стычка в святом Затворнике, монастыре карликов, которые не любили французов. Но он успокоил монахов, заверив их, что французы пришли защищать город и не тронут монастырей. Маркиз же Мариньяни стоял основным лагерем во дворце Дьявола. Сегодня утром, оставив во дворце своих итальянцев, всех испанцев и с ними немцев, маркиз ушёл с отрядом к святому Затворнику, чтобы атаковать капитана Варфоломея Пезере, которого Строцци ранее послал с его командой защищать монастырь.