Ожившие мертвецы. Начало

Миша вбежал в кабинет. Какой-то плотный мужик в облегающей сальные бока водолазке с рычанием копошился на Редькине. Мякинин резко опустил кулак вниз, целясь в правую почку, по опыту зная, что после такого удара свою жертву выпустит любой качок. Мужик продолжал мять Лёху, пытаясь зубами добраться до его горла. Миша обхватил нападавшего двумя руками за толстую талию и рывком вверх сбросил его с Редькина. Мужик пытался вскочить на ноги, но Мякинин пихнул его на пол. При всей проворности, мужика шатало, как контуженного. Что-то было в нём не так: землистый цвет лица, рыжие волосы торчали в разные стороны, будто вовсе не знали расчески.

– Блин! – вырвалось у Миши. Он узнал нападавшего: это был Лёня Зубов, исполнительный директор той конторы, что их нанимала, неплохой, в общем-то, дядька. Лёня рванулся, выставив вперёд руки, на Мякинина. Миша прянул в сторону, споткнулся, теряя равновесие, опёрся на стол, выровнялся, снова готовый к бою.

Драться было не с кем: Лёня с усталым рыком осел на колени, из его головы торчало мачете, которое со злым сопением вытаскивал Редькин, стараясь не испачкаться в крови.

«Я так и знал, что ты хорошо не кончишь!» – мелькнула в голове яростная мысль. Вот судьба Редькина пришла к логическому завершению, плохо, что убийством человека. Скрутить и сдать местным ментам! Миша резко со спины заломил руку Лёхе. Мачете, упал, зазвенев, Лёха вскрикнул:

– Ты чего?!

Мякинин отпустил руку, швырнул Лёху на сейф, прижал левой рукой к тяжёлому ящику, отставил назад правую ногу, собираясь провести прямой джеб в открытый подбородок. Давно мечтал об этом!

Тело Редькина содрогнулось, будто что-то попыталось вырваться из его утробы. Миша еле успел отскочить. Лёха изверг из себя весь свой обед: коньяк с кусками непереварившейся кукурузы. Ярость Мякинина куда-то вдруг ушла, оставив пустой усталый взгляд на блюющего Редькина.

– Ты чего? – с кряхтением повторил вопрос Лёха.

– Ты человека убил, – ответил Миша, теряя, впрочем, в этом уверенность. Всё увиденное складывалось в общую картину, в которую разум отказывался верить.

– Это зомби, не видишь? – каким-то потерянным голосом рёк Лёха.

Редькин распрямился, собираясь ещё что-то сказать, постепенно приобретая свою обычную задиристость, но тяжёлые шаги в тихом пустом коридоре, заставили его замолчать. Много шагов, сопровождаемые то ли рычанием, то ли хрюканьем.

– Две-ерь! – заорал Лёха, но Миша одним прыжком оказался у проёма и уже пихал от себя лёгкую офисную дверь. Руки с землистыми пальцами, лезли в оставшуюся щель, не давая двери закрыться. Клубок навалившихся с той стороны тел многоголосно рычал и скрёбся, упиравшийся Миша медленно отъезжал назад.

Благослови Бог добрых нарьянмарцев, не ставящих решетки на первый этаж! Редькин, подобрав мачете, яростно и спешно выкручивал ручку на раме, пытаясь распахнуть окно. «Не сломай!» – мысленно крикнул ему Мякинин, боясь тратить иссякающие силы на голос.

Как только Лёха сгинул в светлом оконном квадрате, Миша резко отскочил в сторону, чтобы не быть зашибленным ввалившимися телами. Рванулся к окну, чьи-то пальцы попытались ухватить его за шиворот, но прошлись только по хребту, заставив пробежать по спине холодным мурашкам. Рыбкой, как на занятиях по рукопашному бою, Миша вылетел в окно (высоко же здесь, хоть и первый этаж!) перекатился и встал, чувствуя, как по горячей спине растекается ручьём набившийся за шиворот снег.

Снежный северный свет будто обнял, накинулся со всех сторон, Мякинин стоял, привыкая и соображая. По улице урча и рыча рассеянной медленной лавой наступала толпа мертвецов, серо-землистая, заслоняющая низкое северное солнце. Лёха, растерянный, пятился назад, выставив перед собой мачете:

– Давай, давай, подходи по одному!

Мозг, нагревшись и заострившись, будто взорвался: прямо нельзя, направо – заблудятся. Обойти здание и нырнуть в проулки, а там меж зданий по направлению выскочить к снегоходу.

– Сюда, Редькин!

Лёху, опытного в шпанских острых ситуациях, долго упрашивать не пришлось, они завернули за здание и помчались по параллельной той, которой пришли, улице, петляя меж домами, по-сайгачьи прыгая по подтаявшим сугробам, перемахивая через кучи бытового валяющегося хлама.

Лёха оказался ловок и резв, не смотря на прежний разгульный образ жизни. Один раз им попался живой мертвец, неловко, как пьяный охальник, пытавшийся их схватить. Редькин резко рванул в сторону, оббежав его. Мякинин, не успев сделать также, сбил его с ног, как в американском футболе, свалился сам, но тут же рванул дальше с низкого старта.

Наконец дома закончились, открылось белое безмолвие тундры. Вахтовики отстоялись, сощурив глаза от слепящего солнца и выискивая снегоход, быстро нашли СДЮШ и своего снежного коня около него. Сзади приближалось глухое рычание десяток, а может сотен глоток преследователей. Одновременно побежали оба, задыхаясь, но ободренные спасением.

Метр за метром, только бы завёлся сразу, не так, как в голливудских триллерах. Но вроде как, «Росомаха» сбоев не давал. Миша чуть замедлился, на ходу охлопывая карманы… Мать твою! Ключи он забыл в тулупе, который благополучно остался в том самом кабинете, где они сражались со своим первым мертвецом.

– Ключи где? – развернулся к нему раскрасневшийся от бега Редькин и по выражению физиономии Мякинина понял, что у того их нет.

– Где ключи, урод?! – сорвался на крик Лёха, готовый броситься на бывшего опера, но к ним уже приближалась опасность пострашнее и, скорее всего, мертвецы хоть и бегали медленнее, но не уставали. Бежать уже сил не было да и некуда: с той стороны, куда они шли первый раз и где был магазин с прятавшимися там Николаичем и «смуглым», россыпью неуклюже переваливаясь, рысили с десятка два чудовищ, ибо людьми их вряд ли можно было назвать, а сзади была бесконечная безмолвная тундра, которая может и пострашнее живых мертвецов будет для неподготовившихся к встрече с ней людей.

– Всё, кабздец! – с обречённой злостью заключил Лёха, выставив перед собой мачете и прижавшись задом к снегоходу. Миша, ничего не найдя из возможного оружия, встал рядом, готовый к схватке.

Басовитый, резко выросший откуда-то сзади гул, заставил Мякинина обернуться. Тяжёлый, белый и от этого незаметный в лучах заполярного солнца «Ховер» врезался в арьергард мертвецов, раскидав их как кегли. В стороны полетели оторванные загнивающие конечности тел, шлёпнулись кровавыми безобразными останками на белом снегу. Какой-то мужик в кроличьей шапке, вылез из машины с переднего пассажирского сидения, и, используя дверь как бруствер, короткими очередями из «Сайги», начал стрелять по мертвецам. Пули едва слышно чавкали, врезаясь в тела, мертвецы дергались как от толчка и шли дальше со своим жутким стонущим ревом. Иногда пули попадали в голову, дергая ее в сторону, тогда мертвец падал кулем и больше не вставал. А со стороны города ручейками уже стягивались остальные, будто гиены на жирную добычу. Задняя левая дверь приглашающе открылась:

– Залезайте!

Второй раз звать не надо. Лёха длинным прыжком оказался прямо в середине заднего пассажирского сидения, Мякинин тяжело рухнул рядом, хлопнул дверью, почувствовал, как его трясёт от подступившего адреналина.

Правый передний пассажир нырнул на сидение, закрыл дверь, щёлкнул флажком предохранителя, опустил оружие на колени стволом к двери и сказал то ли водителю, то ли просто так:

– Поехали!

Водитель, тронув машину, ответил довольно резко, но без злости:

– Говорил, блин, бери карабин, от этой «Сайги» шум один, а толку мало! Ещё немного и ожившие в машину бы к нам полезли. Вот сколько ты патронов тратил на одного мертвяка? А из карабина один выстрел – один труп. Промахнуться трудно по их гнилым кочанам.

– Как вы их называете? – спросил Мякинин, которого до сих пор лихорадило от этих мягко сказать совсем необычных приключений, и он совсем забыл про учтивость, даже не поблагодарив за спасение. Но Редькин перебил ответ, если кто-то и собирался отвечать, эмоции переполняли его:

– Ништяк, пацаны, ништяк! Вовремя прямо, ух!

Передний правый повернулся к Лёхе, умным внимательным взглядом серых глаз посмотрел на Редькина:

– Блатной что ли, или просто с русским языком не дружишь?

В голосе – холод и чуть презрения, как показалось Мякинину. Лёха сообразил, что лучше не отвечать, ибо «блатным» он не был, а в полемику вступать может оказаться себе дороже, отвернулся к окну, заёрзал, устраиваясь поудобнее.

«Ховер» на довольно резвой скорости, разбрызгивая просевшие под солнцем сугробы, покатил, огибая город.

– Мы видели вас из окна, – снова заговорил мужик в кроличьей шапке и с «сайгой», – когда вы шли к улице Ленина. Хотели выйти, позвать, но вы уж больно на чокнутых были похожи: кругом разруха, а один мачете размахивал, как мексиканец, второй вообще заполярный ниндзя в чёрном тулупе и чёрной маске. Решили, что у вас либо крыша съехала на фоне последних событий, либо вы под кайфом. Сейчас я уверен, что вы вообще не в курсе.

– В курсе чего? – автоматически спросил Мякинин.

– Приедем на базу, расскажу. Давай, Олежа, вот здесь сверни, тут точно мертвяков нет, – переключив диалог на дорогу, показывая тем самым, что разговаривать он больше с гостями пока не собирается, «сайга» ткнул между приблизившихся домов пальцем.

Базой была школа, теперь бывшая, огороженная высоким забором из металлических прутьев, усиленного сгребенным с территории школы снегом. Наверху снежной стены – утоптанные площадки для часовых. Ворота, закрытые толстыми деревянными щитами с прорезанными бойницами, подпирались изнутри железными трубами. Во дворе – настоящий зимний детский пионерлагерь, играли дети, передвигались за какими-либо нуждами люди. Резкий контраст с вымершим городом. Из центрального входа входили и выходили, бросая любопытные взгляды на вылезших из машины Мякинина с Редькиным.

– Ну что, Виталь, привезли? – окликнул того самого с «сайгой» какой-то мужик в ядовитого цвета финской куртке.

– Ага, вон, в багажнике, – отозвался Виталий, – не зови никого, Серега, сами разгрузим. Давайте, гости, подсобите.

Виталий шмякнул в подставленные руки Мякинина картонный ящик с какими-то консервами, приказав:

– Топай за Серегой, он покажет, где сбросить.

В школе был полумрак, то ли экономили электрический генератор, то ли электричества здесь не было вовсе. Серега шёл уверенно, зная каждый порожек, Миша же раза два споткнулся, тихо чертыхнувшись. Разгрузились в школьной столовой, Серега стянул пуховик, бросил его на ящики.

– Жарко чего-то стало, – прокомментировал он и обратился уже к гостям:

– Пойдёмте, в физкультурную подсобку вас отведу, там у Виталика кабинет теперь. Он всё равно с вами пообщаться захочет, работа у него раньше была такая, а сейчас навыки тоже пригодились.

– Кадровик что ли? – спросил Редькин.

– Можно и так сказать…

Каморка физрука как и во всех школах тесная и без окон. Только всё лишнее как то: остатки разломанного спортинвентаря, старые плакаты и прочий хлам, были, видимо, вынесены, остался только небольшой стол, три стула, лавка со сложенными на ней какими-то тетрадями и шкаф с пылившимися на нем кубками. Серега щёлкнул выключателем, зажигая свет.

– Ух ты, сервис, и свет здесь есть! – воскликнул Лёха, усаживаясь на старый скрипучий стул.

– Здесь никто не живет и не работает, мы сюда водим народ для фильтрации, – пояснил Серега.

– Для чего? – не понял Редькин.

– Если люди заражены, они не должны соприкасаться со здоровыми и здесь их легче запереть.

– Чего?! – выкатил глаза Лёха.

– Спокойно!

В каморку по-хозяйски вошёл Виталий, Серега вышел, чтобы не тесниться. Виталий сбросил куртку на лавку, уселся на стул, внимательно пробежал глазами по напряжённым лицам гостей, сказал:

– Меня зовут Филиппов Виталий Сергеевич, я начальник нарьянмарской криминальной полиции. А теперь расскажите, кто вы, зачем и откуда приехали?

Филиппов был довольно молод, вряд ли старше Мякинина, но суровое оперативное прошлое выработало в нём жёсткую уверенность, которая исходила изо всего его облика, заставляя людей сразу воспринимать его всерьёз.

– А ты наверное здесь главный? – Поинтересовался Редькин.

– Нет, – ответил Филиппов, – я всего лишь зам. главного по безопасности.

– Вязать будешь, начальник? – попытался поёрничать Лёха, но Виталий Сергеевич ожёг его таким взглядом, что тот прикусил язык.

Мякинин посмотрел на непривычно посерьезневшего Редькина и начал рассказывать. Виталий слушал, не перебивая, после того, как Мякинин закончил, Филиппов как-то устало вздохнул (видать не впервые выслушивает подобные истории) и без всяких комментариев сказал:

– Теперь вас осмотрит врач на предмет ран, которые могут оказаться укусами. Мы не имеем права рисковать.

– Молодая врачиха? – осклабился Редькин.

– Осмотр проводит мужчина, – серьёзно ответил Филиппов.

– Вообще-то я не гомик, – хмыкнул Лёха, но видя, что его игривого настроения никто не поддерживает, спросил скривившимися губами:

– А если я не захочу?

– Значит, ты не пройдёшь фильтрацию, – пожал плечами Филиппов.

– И?

– У тебя есть мачете, будет, чем отбиться от зомби за воротами лагеря.

Лёха понимал, что качать права не получиться, а Филиппов не собирался спорить, и пока Редькин обдумывал, как бы так согласиться на медосмотр, чтобы не показать свой страх перед вымершим городом, Мякинин выдал за него:

– Мы не знаем, зачем нам проходить эту фильтрацию, мы не знаем, что нас вообще ждёт в городе, потому что мы вообще ничего не знаем. Мы пройдём этот чёртов осмотр, но с тем условием, что ты наконец нам всё расскажешь.

Некоторое время Филиппов изучающе смотрел на Мишу, то ли пытаясь понять, что за фрукт перед ним, то ли раздумывая стоят ли эти двое рассказа, или их просто выгнать.

– Ладно! – Виталий хлопнул себя по колену, встал, развернул стул и уселся на него всадником, облокотившись грудью на его спинку, левый локоть оперев на рукоять длинного ножа, мирно висевшего на поясе в ножнах.

– Началось это месяца полтора назад где-то. По телевизору поползли какие-то мутные размазанные новости про новую экзотическую эпидемию, которую то ли завезли, то ли она сама откуда-то вылезла, где консервировалась с незапамятных времен. Знаете, умные люди давно уже смотрят телек исключительно ради развлечения, а новости предпочитают читать на Интернет порталах. Нас всё время стараются отвлечь от постоянного бесконечного кризиса, то показывают бастующих греков, то сомалийских пиратов, то негров с арабами, в цивилизованных странах воюющих против белого населения, а у себя друг с другом. Тут также, началось с «загнивающего» Запада, где появилась куча психов, бросающихся на прохожих. Рассказывалось это с нескрываемым сарказмом, якобы слабые на психику американцы с европейцами пересмотрели зомби-фильмов. Когда зараза началась на российском Материке, про неё заговорили серьёзно, но опять несли какую-то чушь: типа чума, которая выкосила полмира в Средневековье, внезапно вылезла в Новое время, но Президент уже отдал кучу распоряжений и беспокоиться нам не о чем. В это время ожившие уже вовсю раздирали людей в клочья на улицах больших городов и городов поменьше. Мы так и не узнали, лишил ли кто девственности никогда не исполняемые указания Президента, как телевидение закончилось.

Всё происходило так стремительно, что происходящие на Материке, в обычное время, долго доходящее до голов и сердец, вообще никем было непринято и непонято. В это время, к нам прилетел пассажирский самолет из Москвы, полный оживших мертвецов. Уж не знаю, как и кто их туда загружал. Наверное, в Москве они сели ещё людьми, а в полёте они или часть их обратились и перекусали остальных. Может это было сразу и со всеми, как массовый психоз.

– А пилоты? – недоумённо прервал рассказ Мякинин. – А пилоты тоже были зомби?

– Нет, – покачал головой Филиппов, – пилоты были обычными гадами. Страна перестала рожать героев, они знали, что происходит на борту и, вместо того, чтобы обрушить полный самолёт оживших где-нибудь в тундре, выгрузили его в аэропорту.

– Всякая тварь жить хочет! – философски заметил Редькин.

– Ага, – согласился Виталий, – только пилоты те долго не прожили. Они успели уехать с теми, кто эвакуировался с аэропорта, а потом обратились в самом Нарьян-Маре, хотя, как они утверждали в машине, их никто не кусал. Они заперлись у себя в рубке, а ожившие просто не успели к ним проломиться.

– Постой-ка, – нахмурился Мякинин, – ты хочешь сказать, что все, кто остался на материке, обратились?

Напряжение в голосе Миши заставило напрячься даже пожизненного пофигиста Редькина.

– Это вряд ли, – уверенно качнул головой Филиппов. – Я недорассказал, у нас перед этим ещё самолет был, как раз за неделю. Люди, что на нём прилетели, смотались с Материка аккурат перед беспорядками. Большинство из них превратились в зомби, но были и те, кто остались людьми. Их точно никто не кусал.

Виталий замолчал. Было непонятно, то ли он ещё хотел что рассказать, то ли увидел, что слушателям стало не до него. Мякинин сидел, уставившись куда-то сквозь стену каморки, Редькин тоже развращённым умом думал о чём-то своём, крутя головой то влево, то вправо, то задирая лицо к потолку. Филиппов не нарушал паузу, дожидаясь, когда услышанное ими невероятное дойдёт от ушей к мозгу. Наконец не выдержал, выдернул Мякинина из раздумий:

– У тебя родня?

Миша кивнул.

– У меня тоже отец с матерью в Гатчине, – поддержал Мякинина Филиппов, – а здесь жена с двумя дочерьми.

– У меня сын, жены нет, – тягуче медленно произнес Мякинин и покосился на Редькина, не хотелось изливать тяжёлую душу при этом покемоне.

Ни Виталий не успел ответить, ни Лёха не успел сострить, чтобы затроллить Мякинина – где-то во дворе глухо ухнул выстрел, за ним ещё два один за другим. Все трое, схватив куртки, рванули через дверь каморки. Пока рысили сумрачными школьными коридорами и рекреациями, Филиппов коротко пояснил:

– Мы запрещаем стрелять, чтобы не привлекать оживших. Значит, что-то чрезвычайное случилось!

Мякинин забирался за Филипповым на снежную стену, осклизаясь на отяжелевших весенних вырубленных в сугробе ступеньках. Охотники на стене, рассредоточившись не более чем не мешать друг другу, тщательно выцеливая, стреляли по кому-то по ту сторону стены из карабинов. Миша отошел в сторону, чтобы не мешать, посмотрел за стену и почувствовал внутри холодный тяжёлый удар сердца: по дороге, ведущей от домов к школе, бежала женщина с ребенком лет может быть семи-восьми. Расхристанная, со сбившейся набок с шапкой, как в фильмах про войну. Бежала – это сильно сказано, скорее быстро волоклась, помогая идти вусмерть уставшему орущему от страха ребенку – нести его, видать, сил уже не было. Ожившие, особей двадцать с лишним, возбуждённо рыча, нагоняли её, защитники, с весело-злобными матюгами стреляли по мертвецам, довольно часто попадая в туловища, лишь заставляя дергаться зомби. Лишь ближний к Мише мужик «ремингтоном» с оптическим прицелом ловко вышибал мозги из мёртвых черепов.

– Отставить стрелять! – заорал Филиппов. Сам ринулся вниз к тем защитникам, что отволакивали трубы от ворот, чтобы выбежать навстречу женщине и помочь ей. Мякинин побежал за ним, схватив по дороге воткнутый в сугроб обрезок арматуры – их было вокруг натыкано немало, видно так делали, чтобы хоть какое-то оружие было под рукой, а может, собирались использовать как колья у стены.

Ворота не успели полностью распахнуться, как защитники бросились наружу в помощь женщине. Впереди бежали два мужика, за ними – Виталий, потом Миша, стараясь не отстать от Филиппова. Начинались длинные северные сумерки, и Мякинин ясно мог различить быстро волочащих ноги, почти бегущих навстречу мертвецов.

Защитники промчались мимо рухнувшей на снег совсем обессиленной женщины, сошлись в рукопашную как некогда древние люди за тысячи лет до этого, с яростными криками, с секущим звуком железа, режущего плоть.

Мише ближе всего оказалось существо, бывшее когда-то женщиной, с почерневшими то ли от грязи, то ли крови волосами и нельзя было понять, стара она была при жизни или молода, красива, или безобразна. Жёлтые раскорявленные зубы в опухших дёснах клацали, будто пробуя на вкус запах живой человечины. И не он на неё напал, замешкавшись на секунду от растерянности, а она на него. Миша, чуть уйдя с линии атаки, вполсилы ударил её арматурой по лицу. Край закалённого металла порвал кожу на серой щеке, оставив рваный неживой чёрный след. Зомби не разозлилась, не почувствовала боли, просто продолжила, рыча, тянуть мёртвые руки к Мякинину и упорно наступать. Миша отвёл в сторону арматуру и, уже не как дубиной, а как дротиком, ударил ожившую в лицо. В последний момент предательская мысль, что бьет человека, отвела арматуру вниз, раздался противный хруст проламываемой грудины. И снова никаких эмоций, кроме жажды нечеловеческого голода. Мертвец потянулся к Мякинину, крепко уцепился за куртку, всё глубже насаживаясь на арматуру. Зубы щёлкали почти у самого лица, рот обдавал смрадным дыханием, Миша замотал арматуру от себя влево-вправо, уворачиваясь от зубов, заодно пытаясь освободить оружие. Моталась и зомби, не отпуская добычу и увлекая за собой Мякинина. Миша понимал, что упади он первым – ему конец, ожившая дотянет до него.

Хорошо, что женщина была при жизни довольно стройной, а значит легче Мякинина раза в полтора, поэтому он смог свалить её. Оттолкнувшись ногами от земли, ему удалось вырваться, оставив в руках зомби кусок рукава, и вырвать арматуру. Разбуженные древние инстинкты самосохранения отбросили предательскую жалость и губительную мораль, и следующий удар пришелся прямо в глаз ожившей. Арматура насквозь пробила череп, брызнула чёрная мёртвая кровь. Миша сглотнул подступивший к горлу ком.

– Долго возишься, было бы их больше, уже бы сожрали тебя! – сурово-наставительно заметил один из защитников. Мякинин промолчал, приходя в себя от схватки и осматривая непривычное для себя поле оконченного боя с мертвецами. Остальные, подобрав женщину и ребенка, споро несли их к школе-крепости. Виталий, обернувшись к Мише, указал ножом в сторону домов, откуда лезли на ужин один за другим десятки оживших, гул от их глоток сливался в один сплошной рык.

– Глянь, полезли твари! Завтра снова уводить их придётся. А может и сегодня, если успеем, пусть их побольше соберётся!

Ворота закрыли, снова подперев их стальными трубами. Женщина рыдала навзрыд на плече у седого защитника, сквозь её рыдания Миша смог только разобрать:

– Толпа…ворвались…Рому в клочья…говорила ему…

Помешал слушать Редькин, неслышно как оказавшийся рядом и хмыкнувший в самое ухо:

– Ну что, теперь и ты убийца!

– А ты где был? – огрызнулся Миша.

– Всё, ша! – прикрикнул на них Филиппов. – Вы двое на фильтрацию, ужинать и спать, а завтра разберёмся!

Так называемая фильтрация очень напомнила осмотр у дерматолога. Доктор велел раздеться донага и тщательно осмотрел поверхность кожи. Скучную процедуру неожиданно скрасил Лёха, хоть и шутил бородато и плоско, вроде: «Доктор, ягодицы раздвигать? Прошлый раз у меня отсрочкой пахло!», «не подходите близко, после вахты у меня на всё живое непроизвольная эрекция!». Потом их отвели в спортзал, где, как оказалось, жили люди. От увиденного обалдел даже Мякинин, никак не могущий отвлечься от мыслей о семье: зал напоминал небольшое индейское поселение. Вдоль и поперёк зала были натянуты верёвки, на которых висели шкуры и одеяла в качестве ширм, разделяющих комнаты. Весёлые сорванцы со смехом носились, врезаясь в мягкие «межкомнатные» стены, недалеко кто-то перебирал струны гитары. На потолке вместо ламп дневного света мягко по-барному лучились светодиоды. Настоящий постапокалиптический сюрреализм.

– А что, классов на всех не хватило? – спросил Миша сопровождающего их уже знакомого Серёгу.

– И да и нет, – ответил тот. – Здесь гостиница, а также казарма для тех, кто теперь боится закрытого пространства, а таких, поверь, теперь много, после того, как ожившие ловили их в тесных квартирах. Пойдём, покажу вам ваше лежбище.

– Я с ним рядом спать не буду! – напомнил о себе Редькин, кивнув в сторону Мякинина.

– Тебе и не потребуется, – хмыкнул Серёга. Он отвёл Редькина по «коридорам» к дальней от входа стене, где была огорожена маленькая комнатка, которую почти всю занимала надувная кровать, застеленная оленьей шкурой и стёганым одеялом.

– Ого, ничё так шконяра! – сказал Редькин, плюхаясь на матрас.

– Не шуми, люди кругом, – пристрожил Серёга.

– А я не человек? Давай, вертухай, задёргивай вход, спасибо за номер!

– Пожалуйста!

Серега вернулся к Мише, торчавшему у входа и всё ещё с интересом разглядывавшего «стойбище».

– Ты где взял этого придурка? – спросил Мякинина Серёга.

– Сам удивляюсь. Где мой вип-номер? Мне желательно с мини-баром.