Хотите быть герцогиней?

Похоже, герцог был изумлен не меньше. Его пронзительные синие глаза вопрошали. Потом он бросил смущенный взгляд на свою руку, будто недоумевая, как так вышло, что он сжимает ее ладонь.

И на секунду сердцу Эммы почудилось нечто безумное и несообразное. Будто перед ней совсем не тот циничный и ожесточенный человек, каким кажется. Что под маской «до и после», надетой на его лицо, скрывается мужчина страдающий и одинокий, душа которого осталась чистой, несмотря ни на что.

«Не верь, Эмма! Твое сердце слишком неразумно».

Он разжал ладонь и усмехнулся уголком рта.

– Вы не можете уйти прямо сейчас, Эмма Гладстон. Наша забавная игра только началась.

– Но я не желаю принимать в ней участие!

Она отчаянно старалась собрать остатки самообладания. Сжав монеты в кулаке, другой рукой она поспешно подхватила подол платья и бросилась к двери.

– И не вздумайте сказать «прощайте»! – крикнул он ей вслед.

«И не подумаю».

– И я не стану. Мы оба знаем, что вы вернетесь.

Дойдя до середины лестницы, она на миг задержалась. Так герцог думает, что они еще встретятся? Ах ты боже мой! Если это зависит от нее, так этому никогда не бывать.

Может, в следующем тысячелетии?..

* * *

– Ну разве не глупо с моей стороны? – Мисс Палмер стояла в отделенном портьерой углу швейной мастерской мадам Биссетт и боялась пошевелиться, пока Эмма измеряла ее талию. – С каждым днем все толще и толще. Наверное, я ем слишком много пирожных!

Но Эмму одолевали сомнения. Уже второй раз за месяц Девина Палмер приходила в мастерскую, чтобы распустить платье. А Эмма отшивала ее гардероб с того момента, как Девина дебютировала в Лондоне. Она никогда не видела, чтобы юная девушка набирала вес, да еще так быстро.

Виноваты были явно не пирожные.

Строго говоря, Эмма не имела права что-то говорить, но ей нравилась мисс Палмер. Девушка была единственной дочерью судового магната и наследницей его состояния. Над ней тряслись и, конечно, баловали, но она была живая и искренняя. Клиентка, которая не портила день Эмме, а, напротив, приносила удачу, – это кое-что значило! Как правило, дамы, приходя в мастерскую, имели обыкновение смотреть мимо Эммы.

Сегодня, встретив взгляд мисс Палмер, Эмма не увидела в ее глазах привычного блеска. Только страх. Очевидно, бедняжке требовалось срочно выговориться.

– Сколько месяцев? – тихо спросила Эмма.

Мисс Палмер залилась слезами.

– Кажется, почти четыре.

– А джентльмен знает?

– Я не могу ему сказать. Он художник. Я встретила его, когда он пришел, чтобы написать портрет наших собак, и я… Но какая теперь разница? Он уехал. В Албанию. Искать «романтическое вдохновение», что бы это ни означало.

«Это означает, что он мерзавец», – подумала Эмма.

– А ваша семья? Они знают?

– Нет. – Девина энергично затрясла головой. – У меня только папа. Он возлагает на меня такие надежды! Если бы папа узнал о моем легкомыслии, он бы никогда больше не посмотрел на меня как прежде. – Девушка закрыла лицо руками и тихо заплакала. – Я этого не вынесу…

Эмма обняла Девину и стала гладить по спине, чтобы утешить.

– Ах, бедняжка! Я вам так сочувствую!

– Я не знаю, что делать. Мне так страшно! – Мисс Палмер отодвинулась от Эммы. – Я не смогу воспитывать ребенка сама! Я подумала: вот если бы можно было отдать его в какую-нибудь семью за городом, тогда я могла бы навещать его время от времени. Знаю, некоторые так делают. – Она положила ладонь на живот и окинула его взглядом. – Но я толстею с каждым днем, и скоро я не смогу больше скрывать свое положение.

Эмма протянула девушке носовой платок.

– Вам есть куда поехать? К подруге или, может быть, к кузине? В Англии или в Европе?.. К кому-нибудь, кто сможет приютить вас до самых родов?

– У меня никого нет. И в любом случае никто не станет хранить мою тайну. – Она скомкала платок в кулаке. – Ну почему я была так глупа? Ведь я знала, что это неправильно… Но он был такой романтичный! Он называл меня своей музой. С ним я чувствовала себя…

Особенной. Желанной. Любимой.

Мисс Палмер не нужно было объяснять. Эмма знала в точности, что чувствовала эта девушка.

– Вы не должны себя казнить. Вы не первая молодая женщина, которую угораздило полюбить не того мужчину. И не последняя.

Тем не менее именно женщине всегда приходится платить самую высокую цену.

Эмме не довелось побывать в деликатной ситуации мисс Палмер, но она тоже совершила преступление, последовав зову сердца, за что была жестоко наказана. Воспоминания до сих пор причиняли ей боль. Но видеть, как та же судьба грозит разрушить жизнь еще одной молодой женщины… Эмма была готова взорваться. Как же это несправедливо!

– Эмма! – укоризненно крикнула мадам Биссетт по другую сторону портьеры. – Платье леди Эдвины не подошьется само собой.

– Одну минуту, мадам, – отозвалась Эмма и шепнула мисс Палмер: – Приходите на следующей неделе, когда будет готово ваше платье, и мы еще поговорим. Если я смогу хоть чем-то вам помочь, то с радостью сделаю это.

– Я не могу вас просить.

– А вам и не нужно. – Эмма была настроена решительно. Ее совесть не соглашалась на меньшее. Она взяла руки мисс Палмер в свои и крепко сжала. – Что бы ни случилось, вы не останетесь одна. Клянусь.

В тот день мысли Эммы разбегались и все шло наперекосяк. Ей пришлось дважды выдергивать нитку и начинать заново, потому что шов на подоле платья леди Эдвины получался неровным.

Наконец наступил час, когда мастерская закрылась.

– Идешь сегодня куда-нибудь? – спросила ее товарка-портниха, когда мадам Биссетт удалилась к себе в квартиру на втором этаже. – Сегодня будут танцы.

– Не сегодня, Фанни. Но ты иди.

Эмме не пришлось повторять дважды. Не успела она поднять голову, чтобы послать подруге воздушный поцелуй, как Фанни уже скрылась за дверью.

В другой вечер Эмма могла бы воспользоваться редкой возможностью повеселиться на танцах, но не сегодня. Мало того что она ужасно тревожилась за мисс Палмер, так еще не могла прийти в себя после встречи с герцогом в Эшбери-Хаусе.

Наверное, герцог до сих пор радуется собственной шутке. Жениться на модистке? Ха-ха!

Как он смеет? Право же!

Эмма отогнала это воспоминание прочь, дав себе слово не думать о герцоге. У нее есть дела поважнее.

Из ящика стола мадам Биссетт она достала огарок свечи, установила его на столе и высекла огонек при помощи кремня, стараясь действовать как можно тише. Нашарила в ящике кусочек оберточной бумаги, разгладила его ладонями и пожевала огрызок карандаша.

Тем временем мысль ее работала: линия талии в этом сезоне опустилась ниже – прощайте, силуэты в стиле ампир! Под таким платьем спрятать растущий живот будет непросто, однако нужно что-то придумать.

Эмма поднесла карандаш к бумаге и стала делать набросок. Мисс Палмер понадобится корсет с дополнительными складками по низу. Возможно, это будет платье с рядом маленьких пуговок внутри отрезной линии талии, чтобы присобирать или выпускать юбку. Соблазнительная пелеринка – совершенно необходимая вещь. Если верх платья правильно украсить, взгляд будет направлен именно на украшение.

Эмма так увлеклась конструированием, что не заметила, сколько прошло времени, но вдруг в дверь постучали.

Эмма перепугалась до смерти, поспешно смяла набросок и спрятала в карман.

– Мастерская закрыта!

Но стук сделался только громче и настойчивее.

Вздохнув, Эмма направилась к двери, повернула ключ в замке и приоткрыла створку – всего на дюйм.

– Простите, но мы уже закрыты на ночь…

– Но не для меня.

Отодвинув девушку в сторону, мужчина буквально ворвался в мастерскую. На нем был темный плащ с капюшоном и цилиндр с полями, надвинутый так, чтобы скрыть лицо, но она узнала герцога сразу же. Только один человек мог позволить себе столь бесцеремонное поведение – герцог Эшбери.

– Мисс Гладстон. – Он слегка наклонил голову, едва удостоив ее приветствием. – Я же говорил, что мы с вами еще встретимся.

О господи!

Эмма закрыла дверь и повернула ключ. А что ей еще оставалось делать? Она же не могла оставить дверь приоткрытой: не дай бог, увидит кто-нибудь, что она наедине с джентльменом.

– Ваша светлость, после закрытия посетители не допускаются.

– Я не посетитель, а заказчик. – Он не спеша обошел мастерскую и ткнул тростью в безголовый портновский манекен. – Мне нужен новый жилет.

– Это дамская мастерская. Мы не шьем одежду для джентльменов.

– Очень хорошо. Тогда я желаю заказать платье.

– Для кого?

– Да какая разница? – Он раздраженно махнул рукой. – Для одной исключительно уродливой особы примерно моего роста.

Боже правый, чего добивается этот человек? Неужели ему мало вчерашнего издевательства? Быть не может, чтобы он явился забрать платье мисс Уортинг.

Какова бы ни была его цель, Эмма решила, что отплатит ему его же монетой. Сегодня герцог получит свою долю унижения.

Эмма вытащила ящик на середину мастерской – на этот ящик становились дамы, когда требовалось подколоть подол, – и указала герцогу:

– Тогда забирайтесь сюда.

Он смотрел на нее, явно не понимая.

– Если вам требуется платье…

– Платье требуется не мне.

– Если вашей подруге ростом с герцога требуется платье, то я должна снять мерки. Рукав, талия, подол. – Эмма вскинула бровь. – Грудь.

Поделом. Теперь он точно уберется отсюда.

Но уголок рта на здоровой половине лица Эшбери насмешливо изогнулся. Герцог поставил свою трость в угол и снял шляпу. За шляпой последовал плащ. Затем перчатки. И наконец сюртук. Глядя ей прямо в глаза, он шагнул на помост и развел в стороны руки ладонями вверх, как актер на сцене, ожидающий аплодисментов.

– Ну? – поторопил он Эмму. – Я жду.

Она отыскала свою портновскую ленту. Что ж, сама начала этот маленький фарс, так что отступать теперь нельзя.

– Откуда вы узнали, где находится наша мастерская? – подозрительно спросила она. – Вы меня выследили?

– Я герцог и, разумеется, не следил за вами, но я велел, чтобы за вами проследили. Это совершенно разные вещи.

Эмма покачала головой, разворачивая портновскую ленту.

– Только это тревожит меня не меньше.

– Тревожит? Вчера вы отвергли богатство на всю жизнь ради двух фунтов и трех шиллингов наличными, а потом убежали из моего дома так, будто там разгорелся пожар. Вам не приходило в голову, что моя слежка, возможно, была продиктована искренней заботой о вашем благополучии?

Она взглянула на него с сомнением.

– Я не сказал, что забочусь о вас: просто именно эта мысль должна была прийти вам в голову.

Эмма зашла ему за спину и растянула ленту от его левого плеча до запястья, делая вид, будто измеряет длину рукава. На самом деле ей стоило больших усилий не поддаться очарованию его близости. Всего лишь один слой тонкой рубашки отделял ее пальцы от его кожи, но у нее не было желания повторять тот шокирующий для обоих опыт, который они пережили в библиотеке Эшбери-Хауса.

«Вы не можете уйти прямо сейчас… Наша забавная игра только началась».

Она измерила расстояние от одного плеча до другого. Ах, этот аромат мыла для бритья и крепкого одеколона! Такие мужские запахи… Она не могла ими надышаться.

Но они никак не способствовали решению главной проблемы.

– Вы не записываете мерки, – заметил он.

– Мне и не нужно. Я запомню.

К сожалению! Хотела она того или нет, однако Эмма знала, что эта встреча будет вечно гореть в ее памяти выжженным клеймом. Ну, может, не вечно, а пока не состарится и не выживет из ума, когда любой разговор выветрится из ее пустой головы.

Она растянула ленту вертикально, приставив один ее конец к основанию его шеи. Ошибка! Теперь, помимо ненужных воспоминаний, она получила прикосновение к его волосам. Ощущение было такое, будто трогаешь дорогой бархат с густым роскошным ворсом.

«Бархат, Эмма? Неужели?»

– Я почти закончила. Осталось измерить вашу грудь.

Эмма приставила один конец ленты к грудной клетке, затем обвела ею по кругу в противоположном направлении, проведя по атласной спинке его жилета, пока оба конца не сошлись на грудине, и затянула портновскую ленту потуже, так что герцог поморщился.

Отлично. Вот так. Она взяла зверя на поводок.

Тогда отчего ей кажется, будто она его пленница?

Ее пугали не его шрамы. Как раз наоборот. Когда она стояла так близко, ее взгляд не мог охватить сразу обе стороны его лица. Ей нужно было выбирать. И Эмма уже знала, какая из сторон взывала к ней сильнее.

Чтобы преуспеть в портновском искусстве, было два подхода: найти недостатки и скрыть их или же подчеркнуть достоинства. Она всегда использовала второй подход. И вот сегодня он ее так жестоко подвел.

«Не делай этого, Эмма! Не бросай своему глупому сердцу канат, не то он скрутит тебя в узел».

Но было слишком поздно. Теперь, когда Эмма подняла на герцога взгляд, увидела в нем мужчину – мужчину с внимательными синими глазами и спрятанным в груди сердцем, которое выбивало гулкий и дерзкий ритм.

Мужчину с желаниями и потребностями, страстями, наконец.

Мужчину, который вчера схватил ее за руку, а теперь…

А теперь было похоже, что он имеет намерение ее поцеловать.

Глава 3

Эш никогда еще не испытывал такого сильного желания поцеловать женщину. Он отчаянно хотел ее поцеловать. Он даже чувствовал на губах вкус ее губ, мог бы смаковать розовую их сладость, слизал бы все колкие слова с кончика ее языка. Преподал бы ей урок… или два, лишил бы возможности дышать, потряс бы все ее существо.

Разумеется, ему хотелось зайти куда дальше, нежели просто поцелуй. Наклоняясь к ее губам, он проник взглядом сквозь кружевную косынку и увидел ложбинку между ее грудями – темную, благоуханную, сулившую так много удовольствий.

Несколько лет назад он поцеловал бы ее – и на этом бы не остановился. Он бы соблазнил девицу с помощью мелких безделушек и остроумных намеков. И она охотно и даже со рвением пришла бы к нему в постель, где они смогли бы насладиться друг другом как следует. Но это осталось в прошлом. Былое остроумие, которое могло очаровать кого угодно, сменилось тлеющим подспудно гневом. Да и лицо, некогда такое привлекательное, теперь стало другим. Ни одна женщина не придет в восторг, если ее станет целовать урод, сердце которого исполнено горечи. Но сейчас это не имеет значения. Ему не нужна любовница. Ему нужна надежная жена. Жениться на этой привлекательной модистке, уложить ее в постель, а потом, когда она родит наследника, отправить подальше в деревню. Все. Конец.

Он выпрямился и насмешливо вскинул бровь. Какая удача, что у него осталась одна целая бровь! Какой прок в том, что ты герцог, если не можешь многозначительно поводить бровью?

Эмма ослабила натяжение ленты.

– Выберите ткань в мануфактурном магазине и пришлите нам пять ярдов. Я бы посоветовала розовую парчу.

Он склонил голову набок:

– Правда? А я подумывал о персиковом цвете.

Эмма схватила его шляпу, плащ, перчатки и трость и сунула ему в руки.

– А теперь я прошу вас удалиться. Мне нужно идти домой.

– Мы можем совместить эти два процесса. Я отвезу вас домой. Моя карета ждет у дверей мастерской.

– Благодарю, но я предпочитаю пройтись.

– Это даже больше меня устраивает. Карета далеко, а мои ноги – вот они.

Эмма направилась к задней двери мастерской. Эш надел сюртук, плащ, перчатки и шляпу и вышел за ней в переулок, где пахло сыростью и отбросами. Шаг у него был широкий, так что он быстро нагнал Эмму.

Ее туфли выбивали сердитую дробь по булыжнику мостовой.

– Я не стану вашей любовницей. Мое тело не продается.

– Это не совсем так. Вы ведь портниха, правда? Значит, ваши пальцы продаются.

– Если вы не понимаете, в чем разница между пальцами женщины и чревом…

– Я отлично знаю, в чем разница. – Он взял ее руку, на которой не было перчатки, и большим пальцем погладил подушечку каждого пальца. – Уверяю вас, что ни за что не перепутаю.

Он погладил натертый указательный палец и даже рассердился. У дочери джентльмена должны быть нежные пальцы, но жизнь ожесточила ее… У него возникло беспокойное желание поднести ее руку к губам и поцелуями стереть мозоли с пальцев.

Эмма судорожно вздохнула, будто прочла его мысли. Или ее испугали собственные фантазии?

Девушка отдернула руку.

– Чего вы добиваетесь? Хотите мучить меня и дальше?

– Нет, мне нужно не это. Хотя, подозреваю, со временем мы к этому придем.

Она тихо застонала. И Эш нашел, что этот стон чертовски его возбуждает. Впрочем, он отметил это вскользь. Гораздо сильнее его занимал тот факт, что Эмма дрожит, обхватив себя руками.

– Где ваш плащ?

– Оставила вчера у вас дома.

– Отлично. Надеюсь, вы согласитесь со мной: не следует убегать столь поспешно.

Герцог снял с себя плащ, набросил ей на плечи и плотно закутал, так что девушка стала похожа на пингвина.

– Идемте скорее.

Развернув за плечи, он подтолкнул Эмму вперед – она заспешила неуклюжей походкой.

Предложить ей плащ было не простой галантностью. Это была самозащита. На нем, правда, были перчатки, но из такой тонкой кожи, что без преграды, которой стал плащ, он все равно ощутил бы прикосновение. А он не хотел снова пережить шок, который потряс его в библиотеке.

– Вот так, – сказал Эшбери. – Может, теперь вы наконец выслушаете меня. Не помню, чтобы я произнес слово «любовница». Кажется, я сказал «герцогиня». – Он обвел рукой убогое окружение. – Ради другой цели я бы в такую дыру точно не забрел.

– Не может быть, чтобы вы говорили серьезно: правдиво, искренне, честно и благопристойно!

Он выдержал пару минут.

– Вы закончили перечислять свои определения? Терпеть не могу кого-то перебивать.

Маленький пингвин даже подпрыгнул от возмущения. Эш тоже был вне себя. Учитывая, как упорно отрицала Эмма вероятность того, что она может ему понравиться, он заподозрил, что однажды какой-то мужчина не ответил ей взаимностью. И это приводило его в бешенство.

– Послушайте меня, Эмма!

Ну вот, она уже стала для него Эммой. Короткое и простое имя, как раз для нее.

– Ответ – да. Я говорю серьезно: правдиво, искренне, честно и благопристойно. И я хочу получить вас в свое полное распоряжение.

Эмма сбилась с шага и едва не налетела на тележку торговца яблоками. Она удержала равновесие только потому, что герцог поспешил протянуть ей руку. И не спешил отпускать. Напротив, сжимая крепко и решительно ее руку, повел в обход тележки, загородив девушку от проезжавшей мимо кареты.

Он двигался быстро, и Эмме было нелегко за ним поспевать. По правде говоря, поспевать за ним она пыталась с того самого момента, как вошла в библиотеку Эшбери-Хауса. Силилась разгадать его намерения, ответить остроумным выпадом на выпад. Контролировать реакцию собственного тела.

Герцог доводил ее до изнеможения. Не человек, а гимнастический снаряд.

– Если вы ищете именно жену, – сказала она, – наверняка найдется множество женщин – дам знатного происхождения, – которые охотно пойдут за вас.

– Да, но мне еще нужно искать таких. А женившись на вас, я сберегу кучу времени и сил.

Она искоса бросила на него взгляд.

– Вы сами-то себя слышите? Неужели вы действительно не понимаете, как оскорбительны ваши слова?

– А мне кажется, я совершаю доброе дело. Предлагаю вам титул и состояние. Вам только и нужно, что лечь со мной в постель, а потом девять месяцев пухнуть, точно клещ. Что может помешать женщине принять такое предложение?

– Действительно. Разве что ей не захочется чувствовать себя племенной кобылой.

Они сошли с тротуара и перешли дорогу.

– Племенной кобылой? Подобное сравнение не приходило мне в голову. Если вы – племенная кобыла, тогда я, выходит, жеребец-производитель?

– И в этом, – подхватила она, – заключается несправедливость нашего мира.

Он пропустил мимо ушей ее замечание.

– Если подумать, я бы предпочел называться просто жеребцом.

– Хватит о лошадях! – сдавленно выкрикнула Эмма. – Даже предположить, что мы могли бы пожениться, – это совершенная бессмыслица! Мы едва знакомы. И то немногое, что мы знаем друг о друге, нам совсем не нравится, – с отчаянием добавила она.

– Я понятия не имею о затейливых манерах сватовства в вашей дикой деревушке, но у людей моего общественного положения заключение брака имеет два основания: рождение детей и получение денег. Я предлагаю вам брак к взаимной выгоде. Вы живете в бедности, а у меня… – Он приложил руку к груди. – Много денег. Мне нужен наследник, а вы вполне способны его выносить. Нравиться друг другу нет необходимости. Наши пути-дороги разойдутся, как только родится ребенок.

– Разойдутся?

– У вас будет собственный дом за городом. И мне вы будете без надобности.

Они свернули на оживленную улицу. Эшбери надвинул шляпу пониже и поднял воротник сюртука. Надвигалась ночь, но луна светила ярко. Ему явно не хотелось привлекать к себе внимание. И в сердце Эммы невольно затеплилось сочувствие.

– Вы полагаете, – подхватила она, – ваш запланированный ребенок будет мальчиком. А если родится девочка? Или пять девочек?

Он пожал плечами.

– Вы дочь священника. Вот и вымолите сына.

– Вы ужасный человек!

– Если уж мы заговорили о личных недостатках, то вам не хватает логики. Вы позволяете гордости взять верх над здравым смыслом. Не тратьте время на спор, лучше сразу сделайте вывод.

– Я делаю вывод, что наш разговор абсурден. Не понимаю, почему вы внушаете мне мысль, будто в самом деле готовы на мне жениться.

– А я не понимаю, почему вы внушаете мне мысль, будто я на вас не женюсь.

– Вы герцог. Я портниха. Что тут думать?

Подняв вверх ладонь, он стал загибать пальцы.

– Вы здоровая женщина детородного возраста, дочь джентльмена. Вы образованны и достаточно красивы. Для меня в красоте особой надобности нет, однако у ребенка должен быть хотя бы один родитель с нормальной внешностью. – У Эша оставался последний палец. – И вы здесь, под рукой! Вы отвечаете всем моим требованиям. Так что вы мне подходите.

Эмма смотрела на него и не понимала. Такого предложения руки и сердца, лишенного даже намека на сердечность, нельзя было и вообразить. Этот человек циник, бесчувственный и грубиян.

И она решительно выйдет за него!

Потому что, вопреки логике и наперекор всему, что Эмма знала об обществе, герцог, похоже, всерьез сделал ей предложение. Она, Эмма, будет самой грандиозной дурой во всей Англии, если откажется.

Какие перспективы у портнихи, если заглянуть вперед? После нескольких лет кропотливого труда ее зрение ослабеет, а пальцы сделаются негнущимися. Эмма знала, что лучшая для нее возможность избежать всего этого – точнее, ее единственный шанс – выйти замуж. Глупо отказывать герцогу, даже если герцог – прикованный к постели семидесятилетний старик, от которого несет мочой.

А в ее случае ничего подобного не наблюдается. У Эшбери много, слишком много грехов, но он мужчина в расцвете лет, а пахнет от него просто божественно. Он предлагает ей обеспеченную жизнь и по крайней мере одного ребенка, которого она сможет любить…

И дом.

Скромный дом, но собственный дом в деревне. Именно то, что позволит ей помочь мисс Палмер, если бедняжка останется совсем одна.

Герцог замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

– Клянусь Христовой виселицей! Чепуха какая-то…

Вот и все. Урок на будущее: никаких мечтаний, даже на минуту. В конце концов он опомнится. Сейчас он отошлет ее прочь, и она закончит свои дни старухой в порту, которая станет штопать матросам рубашки за полпенни и причитать, вспоминая, что могла стать герцогиней.

– Мы дошли до середины парка Сент-Джеймс! – воскликнул Эш.

– Правда? – Эмма с удивлением разглядывала окружающий пейзаж. Бурая осенняя трава под ногами, ветки деревьев, на которых почти не осталось листьев. – Да, похоже. Что такое «Христова виселица»?

– Святое распятие. И вы говорите, что ваш отец священник? Он бы пришел в ужас, услышав ваш вопрос.

– Поверьте, случается и такое.

– Так где же вы все-таки живете?

– В каморке под крышей, через два дома от мастерской.

– И мы здесь, потому что…

Эмма прикусила губу.

– Я надеялась, что вы от меня отстанете, но я передумала, знаете ли.

– И очень вовремя! – Он довольно бесцеремонно притянул ее к себе и повел, подталкивая рукой, которую утвердил на талии. – Вы, наверное, слышали, какое отребье ошивается в парке Сент-Джеймс по ночам?

– Нет, не слышала.

– Молите Бога, чтобы вам не пришлось это узнать.

– Но ночь еще не наступила. Уверена, что нам…

Она не успела закончить фразу. Из сумрака вышли двое мужчин. Как будто бы герцог нанял их специально, чтобы подтвердить справедливость своих слов.

И, судя по выражению их лиц, грабители ожидали, что им отвалят кучу денег.