Улисс

БЕСТ: (Улыбаясь подымает шляпу и демонстрирует выбритую голову с торчащей на темени косичкой повязанной оранжевым бантом.) Я просто чуточку его прихорошил, знаете ли. Сотворение красоты, знаете ли. По выражению Йитса, то бишь, Китса.

ДЖОН ЭГЛИНТОН: (Вынув тусклый фонарь с зелёным отражателем, присвечивает в угол; придирчивым тоном.) Эстетика и косметика для будуара. А я ищу истину. Простую истину для простого человека. Деревне нужны факты и она их найдёт.

(В конусе света фонарика за угольной ямой знахарская, святоглазая мохнатобородая фигура Мананаана МакЛира задумчиво упёрла подбородок в колени. Он медленно подымается. Холодный морской ветер сквозит из его друидовой накидки. Вкруг его головы извиваются скользкие угри. Он инкрустирован водорослями и ракушками. В правой руке зажат велосипедный насос. Левая удерживает здоровенного рака за его обе клешни.)

МАНАНААН МАКЛИР: (Голосом волн.) Аум! Хек! Вал! Ак! Лаб! Мор! Ма! Белая йот богов. Оккультный пимандер Гермеса Трисмегистоса. (Голосом свистящего морского ветра.) Пунарджанам кривпанжов! Меня не проведёшь. Сказано неким: остерегайся культа Шакти слева. (Криком буревестников.) Шакти, Шива! Тёмный сокрытый Отец! (Он лупит велосипедным насосом рака зажатого в левой руке, у которого на панели наборного диска зажигаются двенадцать знаков зодиака. Экзекутор вопит рёвом разъяренного океана.) Аум! Баум! Пижаум! Я свет домашнего очага. Я предел твоей мечты.

(Скелетная предательская рука душит свет. Зелёный свет тускнеет до лилового. Газовый светильник сипит с присвистом.)

ГАЗОВЫЙ СВЕТИЛЬНИК: Фууух! Фьюююююю!

(Зоя бежит к бра и, оставив ножку, поправляет накладку.)

ЗОЯ: У кого есть курево, пока я добрая?

ЛИНЧ: (Швыряет сигарету на стол.) Держи.

ЗОЯ: (Вскинув голову с притворной гордостью.) Разве так подают косяк даме? (Она тянется прикурить сигарету от пламени, медленно её проворачивая; показывая коричневые чубчики своих подмышек. Линч вздергивает своей кочерёжкой подол её пеньюара. Выше подвязок мелькает её голая плоть с русалочьей прозеленью. Она спокойно затягивается сигаретой.) Тебе видно симпатичное местечко у меня сзади?

ЛИНЧ: Я не смотрю.

ЗОЯ: (Делает бараньи глаза.) Вовсе нет? Да, и куда тебе. Может лимончик пососаешь?

(Прищурясь в притворной стыдливости, она искоса, сo значением, взглядывает на Цвейта, затем вся оборачивается к нему, сдёргивая свой халат с корчерги. Голубая волна вновь сбегает по её плоти. Цвейт стоит, вожделенно усмехаясь, покручивая большие пальцы рук. Китти Рикетс слюнявит свой средний палец и, уставясь в зеркало, приглаживает обе свои брови. Липоти Виреж, василиск-драгоман, с хряском приземляется сквозь дымоход камина и на неуклюжих розовых ходулях выступает влево на пару шагов. На нём наверчены несколько пальто, поверх всего наброшен коричневый макинтош, под которым он стискивает коричневый свиток. В его левом глазу поблёскивает монокль Кэшл Бойл О'Коннор Фицморис Тисдал Фарелла. На голову нахлобучен пшент египетский царей. Два очиненных пера торчат за ушами.)

ВИРЕЖ: (Прищёлкнув пятками, кланяется.) Меня зовут Виреж Липоти из Щомбатели. (Он кашляет задумчиво, сухо.) Развратная оголённость тут явно напоказ, а? Её вид сзади нечаянно приоткрыл факт, что на ней нет той, довольно интимной части одежды, к которой ты испытывешь особую слабость. А след укола на бедре ты, надеюсь, приметил? Хорошо.

ЦВЕЙТ: Дедуля. Но…

ВИРЕЖ: Экспонат номер два, преподносит себя иначе – вишнёво нарумянена и пудренно набелена, а волосы многим обязаны элексиру от нашего племени из дерева гофр, она представлена в прогулочном костюме с плотной шнуровкой нисходящей к седалищу, следует отметить. Позвоночник спереди, так сказать. Поправь, если я ошибаюсь, но мне всегда казалось, что подобные наряды фривольных хомо-самочек с призывом во взоре вызывают в тебе живой отклик своей эксгибиционистичностью. Одним словом: Гиппогриф. Я прав?

ЦВЕЙТ: Она довольно худенкая.

ВИРЕЖ: (Не без приятственности.) Вот именно! Отменно подмечено. А эти накладные карманы на юбке, с эффектом легкой оттопыренности – намекнуть на пышную линию бедер. Новый вид упаковки товара на вселенской распродаже, чтоб облапошить простачка. Куртизанские прикрасы для отвода глаз. Отметь применение мелких деталей. Никогда не одевай того завтра, что можешь одеть сегодня. Параллакс! (С нервным вздёргом головы.) Слышишь эти щёлчки в моём мозгу? Поликлинакс!

ЦВЕЙТ: (Уперев локоть в ладонь, а указательный палец под щеку.) У неё такой грустный вид.

ВИРЕЖ: (Цинично осклабив свои жёлтые выдрячьи зубы, оттягивает левый глаз книзу и хрипло лает.) Заманка! Избегай шалав в напускной печали. Лилия долины. У всякого найдётся холостяцкая кнопка, что обнаружил Руальдус Коломбос. Ах, завалите её. Вколомбосьте ей. Хамелеонка. (По-свойски.) Ну, ладно, позволь-ка обратить твоё внимание на экспонат номер три. Значительная часть её обозрима невооруженным глазом. Взгляни-ка на массу окисленной растительности на её черепе. Фу-ты, ну-ты, взбила! Гадкий утёнок – длиннокостый, с острым килем.

ЦВЕЙТ: (С сожалением.) Стоит тебе вскинуть свой дробовик.

ВИРЕЖ: У нас для вас любого вида: мягкий, средний и крепкий. Платите денежки, берите по вкусу. А уж какое удовольствие ты получил бы, ну, скажем, с…

ЦВЕЙТ: С…?

ВИРЕЖ: (Выгнув язык кверху.) Лиум! Полюбуйся. Вон у той широкий каркас. Покрыта предостаточным слоем жира. Явно млекопитающая, судя по увесистой груди; приметь эту пару отчётливо выдающихся выпуклостей солидного объёма, что так и норовят хряпнуться в суповую тарелку, вдобавок, сзади имеются две дополнительные выпуклости, наводящие на мысль о мощном прямом проходе и стиснутости при пальпации, они у неё загляденье, ну, разве что – малость бы покомпактнее. Столь мясоносные части результат заботливого питания. При откорме в загородке их печени достигают слоновьих размеров. Краюхи свежего хлеба с тмином и бенженином, смываемые вовнутрь порциями зелёного чая, оснащают их, на время их краткого существования, натуральными подушками-игольницами колоссальнейшей ворвани. Сообразно твоей доктрине, а? Горшки мясной похлебки Египта, с пылу – с жару, чтоб увиваться за ними. Барахтаться в них. Мшаник. (Горло его дёргается.) Шлепплюх! Вот, опять щёлкнуло.

ЦВЕЙТ: Ячмень на глазу мне не нравится.

ВИРЕЖ: (Вздергивает брови дугой.) Обручальное кольцо излечит, как полагают. Argumentum ad feminam, говаривали мы в старом Риме и древней Греции, в консульство Диплодока и Ихтиозавра. От всего прочего – фирменное лекарство Евы. Продаже не подлежит. Только напрокат. Гугенот. (Он дёргается в тике.) Курьёзный звук. (Взбодряюще прикашливает.) Но, может, это просто бородавка. Ты помнишь, чему я пытался научить тебя из той главы? Блюдо из злаков с мёдом и мускусом.

ЦВЕЙТ: (Припоминая.) Блюдо из злаков с мшаником и полинаксом. Просто истязание какое-то. День выдался до того утомительным, прямо каталог проишествий. Погоди. Как там, ты говорил, кровь бородавки разводит бородавки…

ВИРЕЖ: (Взъерепенясь и топорща отверделый нос, моргает скошеным глазом.) Прекрати крутить пальцами и хорошенько обдумайся. Видишь, ты все перезабыл. Поупражняй-ка свою мнемотехнику. La causa e santa. Тара. Тара. (В сторону.) Он непременно вспомнит.

ЦВЕЙТ: Ещё розмарином ты, помню, говорил, или усилием воли над паразитическими тканями. Только у меня уже всё вылетело. Прикосновение мертвой руки помогает. Мнемо?

ВИРЕЖ: (Возбужденно.) Вот именно. Вот именно. То, что надо. Технитка. (Он энергически похлопывает по своему свитку пергамента.) Тут тебе объясняется как действовать при любом дискриптивном случае. Сверься с индексом касательно прилива аконитного страха, хлоридной меланхолии, фаллического анемона. Виреж поведёт речь об ампутации. Старинный наш приятель – лунарный каустик. Их надо подержать впроголодь. Отчикни конским волосом под стянутым горлом. Но, для смены темы с Болгарина на Баска, ты уже определился, нравяться тебе женщины в мужской одёжке, или нет? (С всхрюком сухого смешка.) Ты собирался целый год посвятить изучению проблемы религии, а летние месяцы 1882 квадратуре круга и получить тот миллион. От возвышенного до смешного всего лишь шаг. Скажем, в пижаме? Или тюлевые панталоны в обтяжку, без ширинки? Или рассмотрим более усложнённые комбинации: полупанталоны? (Он презрительно кричит петухом.) Кикирикикии!

(Цвейт с сомнением озирает трёх шлюх, потом уставляется на заабажуренный лиловый свет, слушая вечно порхучего мотылька.)

ЦВЕЙТ: Тогда я хотел завершить теперь. Ночным платьем никогда. С этого момента. Но завтра есть новый день быть. Прошедшее было есть сегодня. Что сегодня есть, будет завтра было, станет вчера.

ВИРЕЖ: (Тотчас же ему на ухо громким шёпотом.) Дневные насекомые проводят своё существование в кратких соитиях, слетаясь на запах женских особей с развитыми пудендальными энергоидами в спинном отделе. Попка хорош! (Его жёлтый попугайский клюв загнусавил.) В Карпатах бытовала пословица в году, эдак, пять тысяч пятьсот пятидесятом, или около того, нашей эры. Одна ложка мёда приманит дружка Бруйна скорее, чем ведро первосортного мятного уксуса. Пчёл потревожило пыхтенье Потапыча. Но об этом – отдельно. В другой раз, возможно, вновь затронем. Было безмерно приятно, мы – не такие. (Он кашляет и, набычившись, задумчиво потирает свой нос сложенной ковшиком ладонью.) Ты убеждён, что этих ночных насекомых влечёт свет. Иллюзия, учитывая их многосложный неприспособляющийся глаз. По всём этим запутанным вопросам смотри книгу семнадцатую моих Основ Сексологии или Страсти Любви, которую д-р Л. Ц. называет сенсацией года. К примеру, некоторые производят лишь имитацию движений, сугубо автоматично. Ощутить. Это соразмерное ему солнце. Ночная птица, ночное солнце, ночной город. Поймай меня, Чарли! (Он свистит в ухо Цвейту.) Фьють!

ЦВЕЙТ: На днях пчела или, может, овод, тоже с собственной тенью на стене, довела себя до обалдения и в этом состоянии заскочила мне под рубашку и так меня…

ВИРЕЖ: (С непроницаемым лицом, смеётся в бархатисто женском ключе.) Прелестно! Испанскую мушку ему в ширинку или горчичный пластырь на его пробойник. (Он гортанно бульбульмочет, болтая индюшьими висюльками.) Буйный болт! Буйный болт! Где мы? Сезам, откройся! Грядёт! (Он стремительно разворачивает свой пергамант и, закогтив, вчитывается; его светлячковый нос бегает сзаду-наперёд по написанному.) Постой, дружок. Я дам тебе твой ответ. Уж мы заловим этого устрица с Красной Банки. Я лучший куховар. Эти сочные двустворчатые вполне могут нам помочь, а ещё трюфеля из Перигора, туберы, выколупнутые посредством всеядного кабанчика, оказались непревзойдёнными в случаях нервной дебильности или вирежитиса. Хоть и смердят, но дело творят. (Он мотает головой, с квохчущей издёвкой.) Красное словцо. Телескопом в око.

ЦВЕЙТ: (Рассеянно.) Оковидно, случай с женской двустворкой сложнее. Постоянно отворённый Сезам. Расщеплённый пол. Потому и боятся грызунов и всяких ползучих. Впрочем, Ева со змеем не вписывается. Не исторический факт. Явная аналогия с моей идеей. Змеи тоже падки на женское молоко. Прозмеиваются за много миль, через всеядный лес, насухо соковысосать её грудь. Как буйноречистые римские матроны, о которых читаешь у Элефантулиасы.

ВИРЕЖ: (Вытянул губы в твердых складках и, прикрыв глаза в окаменелом самозабвении, причитает чужеземным речетативом.) А те коровы с их отвислыми дойками, что, как известно…

ЦВЕЙТ: Меня, прям, так и тянет продекламировать. Прошу прощения. Можно? Кажется, так. (Он повторяет.) Спонтанно отыскивали нору пресмыкающегося, чтобы подставить дойки его жадному сосанию. Муравей доит тлю. (Углублённо.) Инстинкт правит миром. В жизни. В смерти.

ВИРЕЖ: (Скособочив голову, горбатит спину и хохлит плечи, всматриваясь в мотылька мутно выпяченными глазами; указывает ороговелой лапкой, вскрикивает.) Кто Джер-Джер? Кто милый Джеральд? О, я так бояться – он получайт ужасни ожог. Пошалуста пушть кто-нибудь препотвращайт этот каташтрофа первокласный столовый шалфетка? (Он мяучит.) Лусс пусс пусс пусс! (Вздохнув, оседает и потупливается в сторону, с отвисшей челюстью.) Ладно, чего уж там. Он уже обрёл покой.

Я крохотулечка такой,Всегда летаю я весной,Кружусь, порхаю даже в зной;Когда-то правил я страной,Был королём, царём, главой,Теперь кружусь, горжусь собой! Ой!

(Он бьётся о лиловый абажур, шумно трепыхаясь.) Милые милые милые милые милые юбки.

(Из левого верхнего входа двумя скользящими шажками возникает Генри Цветсон, двигаясь от середины. Он в тёмной накидке и в обвислом сомбреро с плюмажем. В руках среброструнные инкрустированные цимбалы и Джекобова трубка с длинноствольным чубуком, глиняная чашечка которой исполнена в виде женской головки. На ногах тёмные бархатные панталоны и серебропряжечные бальные туфли. У него романтическое лицо Спасителя в обрамлении вьющихся локонов, редкая бородка и усы. Веретеноподобные икры и воробьинолапые ступни явно принадлежат тенору Марио, принцу Кандии. Он охорашивает пластинчатые брыжжи на шее и увлажняет губы пробежкой своего амурного языка.)

ГЕНРИ: (Низким мелодичным голосом, тронув струны своей гитары.) Распускается цветочек.

(Виреж негодующе играет желваками, уставившись в лампу. Закручинившийся Цвейт разглядывает шею Зои. Генри, с висячей под челюстью складкой, галантно оборачивается к пианино.)

СТЕФЕН: (Сам себе.) Играй с закрытыми глазами. Как папаша. Обжираюсь свинским хлёбовом. До отвала. Подымусь и восвояси. Наверно так и. Стиви, тебе охота поболтать. Загляни к старику Дизи, или телеграфом. Наш утренний разговор оставил во мне неизгладимый след. И хоть по возрасту мы. Записать завтра целиком. Я слегка поддатый, между прочим. (Он снова трогает клавиши.) Тут нужен минорный аккорд. Да. Впрочем, не слишком. (Альмидано Артифони с пушистыми усищами протягивает скрученные трубкой ноты.)

АРТИФОНИ: Ci rifletta. Lei rovina tutto.

ФЛОРИ: Спой нам чего-нибудь. Старую сладкую песню любви.

СТЕФЕН: Нет голоса. Я самый конченый художник. Линч, я показывал тебе этюд про лютню?

ФЛОРИ: (Улыбчиво.) Видали пташку, что может, да не хочет петь? (Сиамские близнецы, Филип Пьян и Филип Трезв, два оксфордских препа с газонокосилками, появляются в проёме окна. На обоих маски лица Мэтью Арнольда.)

ФИЛИП ТРЕЗВ: Послушай дурака. Так не пойдет. Подсчитай тупым концом карандаша, как добрый юный идиот. Три фунта двенадцать было у тебя, две банкноты, один соверен, две кроны, если б молодость знала. У Мунея en ville, у Мунея sur mer, у Мойра, у Ларчета, в госпитале на Холлес-Стрит, у Берка. А? Я контролирую тебя.

ФИЛИП ПЬЯН: (Нетерпеливясь.) А, вздор, земеля. Иди к чёрту! Я оплачиваю свой путь. Вот только разберусь с октавами. Редубликация личности. Кто это мне называл его имя? (Его газонокосилка начинает урчать.) Ага, ну, да. Zoe mou sas agapo. Такое ощущение будто я тут уже бывал. Кажется, то был Аткинсон; где у меня его карточка? Мак Что-то-там-такое. Вобщем, я отмакнул. Он толковал мне—да, не вались ты!—про Суинберна, кажется так, а?

ФЛОРИ: А песню?

СТЕФЕН: Дух жаждет, да плоть слаба.

ФЛОРИ: А ты, часом, не из Майнута? На кого-то ты смахиваешь, с кем я водилась.

СТЕФЕН: Теперь уже не из. (Себе.) Умно.

ФИЛИП ПЬЯН И ФИЛИП ТРЕЗВ: (Их газонокосилки урчат в ритме джиги стеблей травы.) Умно умято. Не из уже теперь. И между прочим, где твои вещевая книжица и ясенёк? Да, тут они, да. Умно умято. Уже не из теперь. Держит форму. Делай как мы.

ЗОЯ: Сюда, пару ночей назад, заскакивал священик сделать свое дельце. Застёгнутый на все пуговицы. Да чё ты прячешься, грю. Все одно, знаю, у тебя там римский воротничок.

ВИРЕЖ: Совершенно логично с его точки зрения. Падение человека. (Хрипит, зверея зрачками.) К чертям папу! Ничего нового под солнцем. Я тот самый Виреж, что раскрыл сексуальные тайны монахов и девственниц. Читайте Священик, Женщина и Исповедальня. Пенроуз. Охульн Охальн. (Он извивается.) Женщина, распустив со сладостной стыдливостью свой пояс из тростниковой веревки, подставляет свою увлажнённейшую юни под лингам мужчины. Спустя недолгое время мужчина одаряет женщину кусками джунглевого мяса. Женщина выказывает радость и покрывает себя перошкурами. Мужчина любит её юни ожесточенно, окрупнелым лингамом, очень твёрдым. (Он вопит.) Coactus volui. Затем легкомысленная женщина убегает. Сильный мужчина хватает запястье женщины. Женщина визжит, кусается, плюется. Мужчина, уже разъярённый, шлёпает по толстой едгане женщины. (Он гоняется за своим хвостом.) Пифпафф! Попо! (Он останавливается, чихает.) Пчи! (Скребет свой зад.) Прррррхт!

ЛИНЧ: Надеюсь, ты дала отпущение преподобному отцу. Девять гимнов, если подстрелишь епископа.

ЗОЯ: (Выпускает фонтанчики дыма из ноздрей.) У него не выходило вхождение. Только тёрся. Суходрочка.

ЦВЕЙТ: Бедняга!

ЗОЯ: (Легко.) По причине того, что с ним стряслось.

ЦВЕЙТ: Что такое?

ВИРЕЖ: (Дьявольский зев чёрного свечения охватывает его лик, он свешивает свою кощавую шею вперёд. Вскидывает луннотелячье рыло и воет.) Verfluchte Goim! Он имел отца, сорок отцов. Он никогда не существовал. СвиноБог. У него обе ноги были левые. Он был Иуда Якчиас, ливийский евнух, папский выблядок. (Нависая над напряжённо выгнутыми локтями изуродованных передних лап, с агонизирующим глазом в его плоском шеечерепе, он взлаивает над онемелым миром.) Шлюхин сын. Апокалипсис.

КИТТИ: И Мэри-бездонка залетела под карантин с сифилисом, что наградил её Джимми Голыбок, из синефуражечников, и она родила от него младенчика, что не мог глотать и задохся от конвульсий в матрасе, и мы ещё сообща делали складчину на похороны.

ФИЛИП ПЬЯН: (Посерьезнев.) Qui vous a mis Jance cette fichue position, Phillipe?

ФИЛИП ТРЕЗВ: (Повеселев.) C'etait le sacre pigeon, Phillipe.

(Китти отшпиливает свою шляпку и тихо откладывает, чтоб взбить свои охнённые волосы. И более милой, пригожей головки прекрасных кудряшек ещё не видали на плечах шлюхи. Линч напяливает её шляпу. Она сшибает её.)

ЛИНЧ: (Смееёся.) Надо же, какие восторги привил Мечников человекообразным обезьянам.

ФЛОРИ: (Кивает.) Локомоторная атаксия.

ЗОЯ: (Весело.) О, мой лексикон.

ЛИНЧ: Троица премудрых дев.

ВИРЕЖ: (В малярийном приступе, жёлтая икра пенится на его костлявых эпилептичных губах.) Она торговала приворотным зельем, белый воск, оранжевый цветок. Пантера, римский центурион, осквернил её своими родозачинателями. (Он высовывает фосфорически поблескивающий язык скорпиона; рука в паху.) Мессия! Он прорвал ей бубен. (С неразборчивыми бабуинскими воплями дёргает бедрами в циничных спазмах.) Хик! Хек! Хак! Хок! Хук! Кок! Кук!

(Бен Юмбо Доллард, румяный, мускулистый, волосатоноздрый, широкобородый, капустоухий, мохнатогрудый, долгогривый, толстососковый; выступает вперёд, его чресла и половые органы обтянуты чёрными пляжными плавками.)

БЕН ДОЛЛАРД: (Выстукивая косточками кастаньет в своих здоровенных олохмаченных лапищах, жизнерадостно заливается бочковым барельтоном.) Как охватит любовь мою пылкую душу.

(Девственницы, сестра Коллан и сестра Квигли, прорываются через канаты и охранников ринга, набрасываются на него, раскрыв объятия.)

ДЕВСТВЕННИЦЫ: (Взахлёб.) Большой Бен! Бен МакЧри!

ГОЛОС: Держите того фраера в хреновых штанах.

БЕН ДОЛЛАРД: (Шлёпает себя по ляжке, с раскатистым смехом.) На, подержись.

ГЕНРИ: (Лаская у себя на груди отрубленную женскую голову, бормочет.) Твоё сердце, любовь моя. (Он щиплет свои лютнеструны.) Когда впервые увидал я…

ВИРЕЖ: (Сшелушивая с себя шкуры, сбрасывает обильное оперение.) Крысы! (Он зевает, показывая угольную черноту глотки, и смыкает челюсти тычком пергаментного свитка снизу вверх.) Засим, изъяснившись, я отбываю. Прощай. Всех благ тебе. Dreck!

(Генри Цветон расчёсывает свои усы и бороду карманной расческой и торопливо придаёт коровий взлиз пряди волос надо лбом. Веслорулюясь своей рапирой, скользит к двери, его дикая арфа болтается у него за спиной. Виреж достигает дверей в два неуклюжих скачка на ходулях, хвост его вспушён; на ходу он ловким пришлёпом лба припечатывает к стене гнойножёлтый листок.)

ЛИСТОК: К.11. никаких почтовых пересылок. Строго между нами. Д-р Хай Френкс.

ГЕНРИ: Всё прошло уж теперь. (Виреж на три счета отвинчивает свою голову и держит её подмышкой.)

ГОЛОВА ВИРЕЖА: Квэк!

(Совместный уход.)

СТЕФЕН: (Через плечо, Зое.) Ты предпочла бы неистового священика, основателя протестантской схимы. Но остерегайся Антисфена, разопселого мудреца, и кончины постигшей Ария Ересиарха. Агония в сортире.

ЛИНЧ: Для неё все это один и тот же Бог.

СТЕФЕН: (Благочестиво.) И Безраздельный Господин всего сущего.

ФЛОРИ: (Стефену.) Могу поспорить, что ты отлучённый священик. Или монах.

ЛИНЧ: Так оно и есть – кардиналов сынок.

СТЕФЕН: Кардиналов грешок. Монахи-штопориты.

(Его Святейшество Саймон Стефен Кардинал Дедалус, Примат всея Ирландии, появляется в дверях одетый в красную сутану, сандалии и носки. Семь карликовых обезьянообразных служек, тоже в красном—смертные грехи—придерживают его шлейф, заглядывая под него. На голове его помятая шёлковая шляпа набекрень. Большие пальцы рук он уткнул подмышки, ладони врастопырку. На шее болтаются чётки из бутылочных пробок, заканчивающиеся на груди крестом из штопора для пробок. Высвободив большие пальцы, он призывает благословение свыше широкими волнистыми жестами и возглашает с напыщенной помпезностью.)

КАРДИНАЛ:

Консервио схвачен. Брошен в темницу. Руки и ноги в оковах Весом свыше трёх тонн.

(Он минутку смотрит на всех, лукаво жмуря правый глаз, левая щека оттопорщена. Затем, не в силах более сдержать веселье, раскачивается взад-вперёд и, подбоченясь, запевает с разухабистым ёрничеством.)

О, бедный парень, паренёк. Но-но-но-ноги у него как желток; А сам он толстый, жирный, грузный, Склизкий, как змея, Но долбаный какой-то дикаришка, Чтоб отгрызнуть его большую кочерыжку, Прикончил утку Нелли Флахерт – милашку селезня.

(Множество насекомых копошатся на его одеянии. Он чешет себе рёбра вкрещенными руками, морщится и восклицает.) Страдаю как проклятый, клянусь смычком-пучком. Спасибо ещё Христосу, что эти букашки-маляшки не вгрызаются единогласно. Навалились они разом, свели б меня подчистую с лица этого долбаного глобуса.

(Скособочив голову, он кратко благославляет указательным и средним пальцами, выдает пасхальный поцелуй и комично откаблучивает прочь, мотая шляпой из стороны в сторону, быстро съеживаясь до размеров своих шлейфоносцев; карликовые служки, хихикая, подглядывая, локтепхаясь, зыря, пасхально чмокаясь, зигзагом тянутся за ним. Издали слышится его сочный голос, благостный, мужчинский, мелодичный:

Отнесёт мое сердце к тебеОтнесёт мое сердце к тебеИ дыханье душистой ночиОтнесёт мое сердце к тебе.)

(Язычковая дверная ручка поворачивается.)

ДВЕРНАЯ РУЧКА: Тебееее.

ЗОЯ: В той двери нечистый дух.

(Мужская фигура сходит по скрипучим ступеням; слышно как снимает плащ и шляпу с вешалки. Цвейт невольно подаётся вперёд и, полуприкрыв дверь—пока тот пройдёт—вынимает из кармана шоколад, нервно предлагая его Зое.)

ЗОЯ: (Проворно принюхиваясь к его волосам.) Хм. Спасибо твоей матушке за кроликов. Я обожаю всё, что мне понравится.

ЦВЕЙТ: (Вслушиваясь в мужской голос, что переговаривается со шлюхами у порога, напрягает слух.) Или не он? После? Или сорвалось? Или дуплетом?

ЗОЯ: (Разрывает фольгу.) Пальцы придуманы раньше вилок. (Она отламывает и половинит кусочек, одну часть дает Китти Рикетс, а потом по-котёночьи оборачивается к Линчу.) Нет возражений на французский ромбик? (Тот кивает. Она поддразнивает его.) Хочешь прямо сейчас, или подождёшь пока получишь? (Он раскрывает рот, запрокинув голову. Она кругообразно проносит подачку влево. Его голова поворачивается следом. Она ведёт обратно, описывая круг вправо. Он не сводит с неё глаз.) На! (Она бросает кусочек. Он хапает на лету и с хрустом прикусывает.)