Улисс

МАРИОН: Небракада! Женонюшник!

(Протянув переднюю ногу, верблюд срывает с дерева большой плод манго и, помаргивая, протягивает в своём раздвоенном копыте хозяйке, затем грустнеет и, всхрюкнув, валится на передние колени. Цвейт прогибает свою спину для чехарды.)

ЦВЕЙТ: Позвольте вас заверить… то есть, как ваш управляющий делами… мадам Марион… если вам так…

МАРИОН: Так ты подметил кой-какие перемены? (Она медленно поглаживает ладонями свой разукрашенный нагрудник. В глазах затеплилась ленивая дружеская насмешка.) О Полди, Полди, домосед несчастный, застрял, как палка в грязи. Пошёл бы жизнь повидал, мир широкий.

ЦВЕЙТ: Я как раз шёл забрать тот апельсиноцветочный лосьён на белом воске. По четвергам аптеку рано закрывают. Но с утра первым делом туда. (Он хлопает там-сям по карманам.) Да ещё эта плавающая почка. Ах! (Он указывает на юг, затем на восток. Кусок нового чистого лимонного мыла восходит, испуская сияние и аромат.)

МЫЛО:

Не сыщешь лучшей пары, чем Цвейт да я;Свет несёт он земле; драить небо – забота моя.

(Веснушчатое лицо Свени, аптекаря, появляется в диске мылосолнца.)

СВЕНИ: Три и один пенс, пожалуйста.

ЦВЕЙТ: Да. Для моей супруги, мадам Марион. Особый рецепт.

МАРИОН: (Негромко.) Полди!

ЦВЕЙТ: Да, мэм?

МАРИОН: Ti trema un poco il cuore? (С презрением, она горделиво отходит, пухленькая, как напыжившийся голубь-дутыш, напевая дуэт из ДОНА ДЖИОВАННИ.)

ЦВЕЙТ: Ты уверена насчёт этого voglio? То есть, по-моему произноше… (Он идёт следом, за ним, принюхиваясь, терьер. Старая шлюха хватает его за рукав, взблескивая щетинками из родинки на её подбородке.)

ШЛЮХА: Десять шиллингов за целку. Свежая штучка, ни разу не троганная. В доме никого, только её старик-отец в стельку пьяный. (Она указывает. В проёме её логова стоит уклончивая, дождевсклоченная Невсти Келли.)

НЕВСТИ: Хоч-Стрит. Надумал чего стоящего? (Пискнув, она запахивается своей летучемышьей шалью и бежит. Ражий детина гонится обашмаченными прыжками. Он спотыкается на ступенях, удерживается, ныряет в сумрак. Слышны слабые взвизги смеха, стихают.)

ШЛЮХА: (Волчеглазо блестя взглядом.) Он получает своё удовольствие. В домах с фонарём девственницы не сыщешь. Десять шиллингов. Не торчи всю ночь, пока нас не усекла полиция в гражданке. Шестьдесят седьмой – сука.

(Исподлобясь, вперёд выхрамывает Герти МакДовел. Она вытаскивает из-за спины и, играя глазками, застенчиво показывает свою просоченную кровью затычку.)

ГЕРТИ: Всё, что самого у меня дорогого, для тебя, а ты. (Она бормочет.) Ты это сделал. Ненавижу.

ЦВЕЙТ: Я? Когда? Ты бредишь. Я тебя первый раз вижу.

ШЛЮХА: Не приставай к джентельмену, обманщица. Совсем обнаглела – шьёт чернуху джентельмену. Уличное приставание с подстреканием. Мать твоя должна тебя, паскуду, держать на привязи к кроватной ножке.

ГЕРТИ: (Цвейту.) Ведь ты увидел все сокровенности моего нижнего ящика с приданным. (Она вцепляется в его рукав, слюноротясь.) Тварь женатая! Я люблю тебя за всё, что ты сделал со мной. (Она горестно промелькивает прочь. На дорожке стоит м-с Брин в мужском грубошерстном пальто с широченными накладными карманами; бесстыже вылупив глаза, она лыбится во все свои травоядно лосиные зубы.)

М-С БРИН: М-р…

ЦВЕЙТ: (Солидно прокашливается.) Мадам, как мы уже имели удовольствие в письме от шестнадцатого, по поводу…

М-С БРИН: М-р Цвейт! Вы здесь, в гнездовищах греха! Вот где я вас застукала! Подлец!

ЦВЕЙТ: (Торопливо.) Не так громко, моё имя. Как вы могли обо мне такое? Не выдавайте. У стен есть уши. Как поживаете? Сто лет вас. Прекрасно выглядите. Честное слово. Погода как раз впору, по сезону. Чёрный втягивает тепло. Я тут срезаю напрямки, домой. Обитель Магдалины специализируется на спасении падших женщин. Я являюсь секретарем…

М-С БРИН: (Вытягивает палец.) Не мелите три короба! Кое-кому это не понравится. Ну, погодите, встречу я Молли. (С хитрецой.) Выкладывайте, как на духу, не то худо будет.

ЦВЕЙТ: (Насторожённо.) Она частенько говорит, что не прочь посетить. Трущобы. Экзотика, знаете ли. Чтоб слуги – сплошь негры в ливреях, но стоит недёшево. Отелло – чёрный зверь. Юджин Страттон. Ещё констаньеты и уличный певец на рождественские у Ливермора. Братья Бохи. Тянет, знаете, на такое.

(Том и Сэм Бохи, цветномазые, в белых парусиновых костюмах, алых носках; накрaхмаленные, торчком стоящие воротнички и крупные, тоже алые астры подпрыгивают в их петличках. У каждого висит банджо. Их негроидные кисти, но посветлей и мелковатей, наяривают по виброгудным струнам. Взблески белков каффрских глаз и кружочков слоновой кости, которыми, при редких паузах, выстукивают в чечётке хлёстких башмаков, спариваясь, напевая, спиной к спине, носок-пятка, пятка-носок, толстсмачнощелкучими негритянскими губами.)

Кто-то в доме, знаю,Кто-то в доме с ДинойИграет на старом банджо.

(Они сдёргивают чёрные маски с грубых младенческих лиц и, квохча, гогоча, торохча, бренча, дидл-дудлят прочь, выплясывая кейк-уок.)

ЦВЕЙТ: (С кисло-сладкой улыбочкой.) Подпустим чуток фривольности, если не против. Можно вас секундочку потискать?

М-С БРИН: (Взвизгивает игриво.) Хорош гусь! Да вы на себя посмотрите!

ЦВЕЙТ: Ради всего былого. Я просто искал хорошей партии, смешанного брака, сглаживающего наши небольшие матримониальные расхождения. Вам известно, я был неравнодушен к вам. (Мрачно.) Это я послал вам открытку на день Валентина, дорогая газель.

М-С БРИН: Алиса достославная, вы, прям, как святое явление! Просто наповал. (Она инстинктивно тянется руками.) Что вы там прячете за спиной? Признавайтесь по-хорошему, дружочек.

ЦВЕЙТ: (Перехватывет её запястье свободной рукой.) И это та самая Джози Повел – красивейшая невеста на весь Дублин. Как летит время. Помните ль вы—обращаясь вспять в ретроспективном расположении—ту давнюю рождественскую ночь на новосельи у Джорджины Симпсон? Пока они там играли в игру Ирвинга Бишопа и занимались отыскиванием булавки вслепую и чтением мыслей. Типа: что в табакерочке лежит?

М-С БРИН: Вы оказались львом вечера, с вашей куплето-комической декламацией, и смотрелись прешикарнейше. Вы всегда были баловнем дам.

ЦВЕЙТ: (Дамский угодник в вечернем пиджаке с лацканами волнистого шелка, синий масонский значок в петлице, чёрный галстук-бабочка и запонки крупного жемчуга, призматичный бокал шампанского воздет в руке.) Леди и джентельмены: за Ирландию, родимый дом и красу.

М-С БРИН: Дорогие, невозвратно увядшие дни. Давняя сладкая песня любви.

ЦВЕЙТ: (Многозначительно понижая голос.) Признаться, я чайникуюсь от любопытства узнать, не чайникует ли тут кое-что у кое-кого.

М-С БРИН: (Закатываясь.) Что за несносное чайничество! Лондон чайникнулся и я вся в таком отчайниканьи. (Она трётся с ним боками.) После комнатных игр в секреты и печений с ёлки, мы сели на оттоманке наверху лестницы. Под омелой. Двое – уже компания.

М-С БРИН: (В цельнокроеном вечернем платье выполненном из лунно-голубого, в поблескивающей диадеме сильфы на лбу, обронив бальную карточку подле своей голубо-лунной атласной туфельки, медленно стискивает ладонь, учащённо дыша.) Voglio e non. Вы такой обжигающе пылкий. Левая рука ближе к сердцу.

ЦВЕЙТ: Когда вы остановили выбор на своём нынешнем муже, все повторяли: это красавица и монстр. Никогда вам этого не прощу. (Притиснув кулак ко лбу.) Вдумайтесь: каково это. В то время вы были для меня всем. (Хрипло.) Женщина, это меня убивает.

(Дэнис Брин, с торчащей тощей бородёнкой, обелоцилиндреный, в сэндвич-плакате от Виздома Хелис, шаркает мимо них в ковровых тапочках, бормоча направо и налево. Малой Альф Берган, одетый в наряд туза пик, юлит вслед за ним собачонкой, забегая то справа, то слева, перегибаясь от хохота.)

АЛЬФ БЕРГАН: (Тыча пальцем на сэндвич-плакат.) Э. х.: эх.

М-С БРИН: (Цвейту.) Шорох внизу лестницы. (Она одаривает его радостным взглядом.) Почему ты не поцеловал ваву, чтобы не было бобо? Хотел же.

ЦВЕЙТ: (Шокирован.) И это лучшая подруга Молли! Да как вы?

М-С БРИН: (Её шершавый язык шлёт промеж губ голубиный поцелуй.) Ынын. Правильный ответ: лимон. У вас найдётся подарочек для меня?

ЦВЕЙТ: (Подхватывает.) Маца. Закуска к ужину. Дом без мяса на обед не уютен, нет. Я был на ЛИИ. М-с Хорошка Ладошка. Острая постановка Шекспира. Жаль, что выбросил программку. Была б обёртка свиным ножкам. Пощупайте.

(Появляется Ричи Гулдинг перекособоченный чёрным портфелем для дел Колис и Варда, на котором белой известью намалёван череп и кости, на голове у него пришпилены три дамские шляпки. Он расстёгивает портфель, показывая, что там полным-полно сосисок, сушёных вобл, и запечатаных восковых табличек.)

РИЧИ: Лучшего не сыщешь во всём Дублине.

(Лысый Пэт, всполошённый жук, стоит на бордюре, складывая свою салфетку, годя угодить.)

ПЭТ: (Выходит, воздев блюдо полное подливы до краёв.) Жаркое и почка. Бутылка пива. Хии хии хии. Погоди, пока угодю.

РИЧИ: Ожемилостивый. Янико гдане елтако…

(Повесив голову понуро отбредает. Матрос, прошатываясь мимо, ширяет его своим пылающим вилорогом.)

РИЧИ: (С воплем боли хватается за задницу.) Ай! Огнит! Светы!

ЦВЕЙТ: (Указывая на матроса.) Шпион. Не привлекайте внимания. Терпеть не могу оболваненных толп. Мне не до приятностей. Я в сложной обстоятности.

М-С БРИН: Выпендривание и делютерство, как и водится с вашими побасками.

ЦВЕЙТ: Хочу вам по секретику поведать, как очутился тут. Но чтоб вы никогда ни-ни-ни. Даже Молли. У меня самая, что ни на есть, особая причина.

М-С БРИН: (Вся разинясь.) О, да ни за какое что.

ЦВЕЙТ: Пройдёмтесь. Идёт?

М-С БРИН: Ладно.

(Шлюха испускает нескрываемый вздох. Цвейт проходит с м-с Брин. Терьер увязывается следом, жалостно поскуливая и виляя хвостом.)

ШЛЮХА: Жидовские подходики!

ЦВЕЙТ: (На нём костюм в крапинку спортивного кроя, усик плюща на лацкане, домотканая рубаха, шарф клетчатый Св. Андреевским крестом, белые гетры, замшевый пылевик через руку, дублёно-красные башмаки, полевой бинокль на плечевом ремне и серая шляпа-котелок.) Вспомните же, как давным-давно, годы и годы тому назад, когда мы называли Милли Марионеттой и она только-только ещё была отлучена от груди; мы всей компанией отправились на скачки в Фейрихауз. Вспомнили?

М-С БРИН: (На ней шикарный, шитый на заказ жакет, белая велюровая шляпа и вуаль паутинка.) В Леопардстаун.

ЦВЕЙТ: Ну, да, я и хотел сказать: Леопардстаун. И Молли там выиграла семь шиллингов на трехлетке Молчун, потом мы возвращались домой через Фоксрок, в том старом пятиместном шарахбахбане, вы тогда были в самом расцвете, а на вас белая велюровая шляпа с подбоем из кротового меха, которую вам присоветовала купить м-с Хейс, потому что была снижка цены до девятнадцати и одиннадцати – кусок проволоки и лоскут вельветина, я готов заключить пари один-к-ста, что это она нарочно.

М-С БРИН: Конечно, нарочно, кошка драная! И не говорите! Хороша советчица!

ЦВЕЙТ: Потому что та шляпа не шла ни в какое сравнение с той вашей токой в бесподобных блестках и с крылом райской птицы, которая делала вас такой чарующей и вы, признаюсь, буквально пленяли; хоть и жалко, что её лишили жизни, жестокое вы создание, ту маленькую крохотульку, с сердечком не больше макового зернышка.

М-С БРИН: (Стискивая его локоть, улыбчиво.) Я была бессердечной букой.

ЦВЕЙТ: (Негромко, по секрету, всё ускоряясь.) А Молли ела сэндвич со шпигованой говядиной из корзинки с ланчем м-с Джо Галахер. Между нами, хоть у неё хватало опекунов или поклонников, мне всегда претил её стиль. Она была…

М-С БРИН: Слишком…

ЦВЕЙТ: Да. И Молли всё хохотала, потому что Роджерс и Мэггот О'Рейли прокричали петухом, когда мы проезжали мимо какой-то фермы и Маркус Тертиус Мозес, торговец чаем, обогнал нас в коляске со своей дочерью, её звали Танцуля Мозес, а на коленях у неё чопорный пудель, и тут вы у меня спросили, не случалось ли мне слышать, или читать, или знавать, или встречать…

М-С БРИН: (Увлечённо.) Да да да да да да да.

(Она испаряется от него. В сопровождении скулящего пса, он направляется к вратам ада. В арке ворот, наклонясь вперёд, стоит женщина и, широко расставив ноги, ссыт как корова. Кучка отирал перед обшарпаным кабаком слушают историю, что с грубоватым юмором толкает им разбиторылый десятник. Пара безруких корешей шмякаются друг о друга, рыча и тужась в пьяной увечной игре в драку.)

ДЕСЯТНИК: (Сидя на корточках; голос гнусит в его рыле.) И вот Кернз слазит с риштовки, на Бивер-Cтрит, и куда ещё он мог слить, если не в ведро с портвейном, что там, в стружках, припрятали штукатуры Дервена.

ОТИРАЛЫ: (Хохочут волчьими пастями.) Ну, мудак!

(Их испятнанные краской шляпы трясутся. Они безного скачут вкруг него, заляпанные клейстером и известью их гильдий.)

ЦВЕЙТ: Опять совпадение. Хохочут, а ничего смешного. Средь бела дня. Едва на ногах. Хорошо, хоть не при женщинах.

ОТИРАЛЫ: Клёвый мудак. Грауберовы соли. Вот мудило, мужикам в портвейн.

(Цвейт проходит. Дешёвые шлюхи, в одиночку и парами, ошалелые, расхрыстанные, зазывают из переулков, из-за углов, дверей.)

ШЛЮХИ: Куда подрыгал, чудик?

Как твоя третья нога?

Спичка при тебе?

Иди-ка сделаю её колом.

(Он топает через их срань к освещённой вдалеке улице. Из выпузыря оконных штор, граммофон высолопил свой наглый помятый раструб. В тени, незаконный торговец спиртным препирается с матросом и двумя багровокительниками.)

МАТРОС: (Отрыгивая.) Где это хлёбаное заведение?

ТОРГОВЕЦ СПИРТНЫМ: Педан-Стрит. Шилинг за бутылку портвейна. Почтенная женщина.

МАТРОС: (Облапив обоих багровокительных прёт с ними дальше.) Вали, британская армия!

РЯДОВОЙ КАРР: (За его спиной.) От него не слишком-то приятно пахнет.

РЯДОВОЙ КОМПТОН: (Смеётся.) А хули нам?

РЯДОВОЙ КАРР: (Матросу.) Столовая казарм Портобелло. Спросишь Карра. Просто Карра.

МАТРОС: (Орёт.)

Мы парни. Из Вексфорда.

РЯДОВОЙ КОМПТОН: Так просто! А старший сержант почём?

РЯДОВОЙ КАРР: Беннет? Он мой друг. Я люблю старину Беннета.

МАТРОС: (Орёт.) Цепь рабства. За свободу родной земли.

(Он шатается дальше, волоча их за собой. Цвейт останавливается в замешательстве. Пёс приближается, запыхавшись, вывалив язык наружу.)

ЦВЕЙТ: Диких гусей так и тянет туда. Дома разврата. Бог знает, куда они удрыгали. Пьяные покрывают расстояние в два раза быстрее. Веселая компашка. Устроили на Вестландском вокзале. Заскакивают в первый класс с билетами третьего класса. А уже отправление. Паровоз позади состава. Мог завезти меня в Малахайд, или в тупик на ночь, если не в крушение. Всё потому, что я выпил ещё и ту, вторую. Один раз – самое оно. И зачем я увязался за ним? Все ж, он лучший среди всех этих. Не скажи она мне про м-с Пурфо, я бы не зашёл и не встретил бы. Кисмет. Плакали все его денежки. Тут спецы по облегчению. Легкая добыча бродячим торговцам. А мне-то что за дело? Разом привалило, разом и спустит. Чуть не расстался с жизнью под той звякорельсофародуготелегой, но вывернулся. Хотя от всех напастей не упастись. Если б я в тот день шёлмимо окон Трулока на две минуты позже, то нарвался бы на выстрел. Отсутствие телесных. Все равно, если пуля хотя бы зацепила мой пиджак, возмещение за шок, пять сотен фунтов. Что он такое? Выликосветник из клуба на Килдар-Стрит. Господи, упаси его загонщиков дичи. (Он, всматриваясь, прочитывает на стене надпись МОЧЁНАЯ МЕЧТА и набросок фаллоса.) Странно! Молли рисовала на замёрзшем окне вагона в Кингстауне. На что смахивает?

(Размалёванные кукло-женщины колышутся в освещённых проёмах дверей, затягиваясь тонкими сигаретами. Аромат дурманно приторного табака плывёт к нему медленными, округло овальными клубами.)

КЛУБЫ: Сладки услады. Услады греха.

ЦВЕЙТ: До чего спина ноет. Дальше, или вернуться? Разве это еда? Съешь, а потом потеешь жиром. Глупость сморозил. Деньги на ветер. Один и восемь пенсов перерасхода. (Ищейка жмётся холодной слюнявой мордой к его руке, виляя хвостом.) Странно, до чего они ко мне липнут. Даже тот псина, сегодня. Лучше заговорить с ней, для начала. Они вроде женщин – любят recontres. Смердит, как скунс. Chucun son gout. Может и бешеная. Фидо. И движения какие-то, не того. Хороший пёсик! Герриовен! (Волкодав распластывается на спине, похабно дрочясь просящими лапами, его длинный чёрный язык болтается снаружи.) Сказывается влияние среды. Дам, чтоб отстал. Никто ж не кормит. (Бормоча подбадривающие слова, он неловко пятится увильчивым браконьерским шагом, с юлящим вокруг него сеттером, в тёмный провонялый закоулок. Разворачивает один из пакетов, чтобы мягко обронить свиную ножку, но спохватывается и ощупывет баранью.) Увесиста для трех пенсов. Впрочем, держу-то в левой. В ней тяжелее. Почему? Реже упражняем, вот и слабей. А, да пусть пропадает. Два и шесть. (С сожалением он роняет развёрнутые свиные ножки, а заодно баранью. Мастиф неловко тычется в добычу и пожирает, хрустя костьми и рыча от жадности. Два стража в дождевиках подходят, безмолвные, неусыпные. Они бормочут в один голос.)

СТРАЖИ: Цвейт. От Цвейта. Цвейту. Цвейт. (Каждый кладёт руку на плечо Цвейта.)

ПЕРВЫЙ СТРАЖ: Пойман с поличным. Не рыпайся.

ЦВЕЙТ: (Заикаясь.) Я творю добро ближним.

(Стая чаек, буревестники, взлетает голодно из слякоти Лиффи с печеньями Бенбери в клювах.)

ЧАЙКИ: Кау кейв кенкери кекенье.

ЦВЕЙТ: Друг человека. Дрессировка лаской.

(Он указывает. Боб Доран, спешась с высокого сиденья у стойки, покачивается над жующим спаниелем.)

БОБ ДОРАН: Псина. Дай-ка нам лапу. Лапу дай.

(Бульдог рычит, вздыбя загривок, через прожёванную свиную кость меж его клыков сбегает пенистая, как при бешенстве, слюна. Боб Доран беззвучно валится в кювет.)

ВТОРОЙ СТРАЖ: Пресечение бесчеловечного обращения с животными.

ЦВЕЙТ: (С воодушевлением.) Добро ближним! На мосту Харольд-кросс я отчитал трамвайного кучера, который истязал несчастную лошадью, стегал по её болячкам. А мне, за все старания, лишь брань в ответ. Оно, конечно, подмораживало и это был последний трамвай. Сведения о жизни цирка подрывают всякие моральные устои.

(сеньор Маффи, бледный от страсти, в костюме укротителя львов, с усыпанной бриллиантами манишкой, выступает вперёд, держа затянутый бумагой цирковой обруч, волнистый бич и револьвер, которым он покрывает аппетитную гончую.)

сеньор МАФФИ: (С негодяйской ухмылкой.) Леди и джентельмены, перед вами серая гончая дрессированная мною. Именно я объездил брыкливого дикого Аякса, применив моё патентованное седло с шипами для прокола плоти. Затягивается под брюхом подпругой с узелками. Трос на блоке плюс удавка заставят вашего льва стоять на задних, каким бы ни был он задирой, будь то хоть сам Leo ferox, ливанский людоед. Раскалённый железный прут и особое втирание в места ожога создали Фрица из Амстердама, мыслящую гиену. (Он таращится.) Я обладаю индейским тотемом. Блеск моих глаз вызывает сверкание этих нагрудноблёсток. (С охмуряющей улыбкой.) Теперь, представлю вам мадмуазель Рубин, украшение кольца арены.

ПЕРВЫЙ СРАЖ: Раскалывайся. Имя и адрес.

ЦВЕЙТ: Только что из головы вылетело. Ах, да! (Снимает свою великосветскую шляпу в приветствии.) Д-р Цвейт, Леопольд, зубной хирург. Доводилось вам слышать про фон Цвейт-Пашу? Ымнадцать миллионов. Donnerwetter! Владеет половиной Австрии и Египта. Это мой кузен.

ПЕРВЫЙ СТРАЖ: Улика.

(Карточка выпадает из-под кожаной ленты на шляпе Цвейта.)

ЦВЕЙТ: (В красной феске, в одеянии кади с широким зёленым кушаком, с фальшивым значком Ордена Почётного Легиона, подымает торопливо карточку и подаёт.) Позвольте мне. Мой клуб: Юная Армия и Флот. Адвокаты: г.г. Джон Генри Ментон, Бачлор Бульвар, 27.

ПЕРВЫЙ СТРАЖ: (Читает.) Генри Цветсон. Без определённого места жительства. Противозаконное подглядывание и растление.

ВТОРОЙ СТРАЖ: Алиби. Не то – хуже будет.

ЦВЕЙТ: (Из кармана на сердце достаёт смятый жёлтый цветок.) Подразумевался этот цвет. Передан мне человеком, чьё имя мне неизвестно. (С приятностью.) Слыхали ту старинную шутку: роза Рима? Цвейт. Переиначенная фамилия Виреж. (Он переходит на доверительное бормотанье, секретничая.) Тут, понимаете, помолвка, сержант. Речь о даме. Хитросплетение любви. (Слегка подпихивает плечом второго стража.) Всё по фигу. Так уж мы, флотские удальцы, смотрим на эту хрень. Весь фокус в форме. (Торжественно оборачивается к первому стражу.) Но, конечно, порою с каждым случается своё Ватерлоо. Заходите как-нибудь вечерком, разопьём фужер-другой Бургундского. (Второму стражу, игриво.) Я вас представлю, инспектор. Она знает толк. Управится скорей, чем ягнёнок хвостиком махнёт.

(Тёмное ртутированное лицо появляется, ведя фигуру под вуалью.)

ТЁМНАЯ РТУТЬ: На него объявлен розыск. Отчислен из армии.

МАРТА: (Под густой вуалью, вокруг шеи малиновая бархотка, указывая затиснутым в руке номером ИРЛАНДСКИЕ ТАЙМЗ, укоризнено.) Генри! Леопольд! Леопольд! Заблудший Лионел! Очисть моё имя.

ПЕРВЫЙ СТРАЖ: (Нахраписто.) Пройдем-ка.

ЦВЕЙТ: (В испуге охлобучивается шляпой и делает шаг назад затем, хватаясь за сердце, подаёт знак принадлежности к братству.) Нет, нет, досточтимый мастер, светоч любви. Ошибка при опознании. Переписка Лайонза. Лежурк и Дубоч. Помните братоубийственное дело Чайлдза. Между нами медиками. Он был насмерть зарублен топориком. На меня возвели напраслину. Лучше избежит один виновный, чем девяносто девять незаслужено покараны.

МАРТА: (Рыдая под вуалью.) Нарушение обещания. Моё настоящее имя Пегги Грифин. Он писал мне, что так несчастен. Я пожалуюсь брату, он регбист-нападающий, будешь знать, флиртун бессердечный.

ЦВЕЙТ: (Прикрывшись рукой.) Она пьяна. Эта женщина в нетрезвом состоянии. (Он неотчетливо бормочет пароль Ефраимова колена.) Щипбалет.

ВТОРОЙ СТРАЖ: (Со слезами на глазах, Цвейту.) Вы, наверняка, чистосердечно раскаиваетесь.

ЦВЕЙТ: Господа присяжные, позвольте объясниться. Тут сплошное гнездо кобылы. Я недоразумительный человек. Из меня делают козла отпущения. А ведь я почтенный замужний мужчина с безукоризненной репутацией. Проживаю на Эклес-Стрит. Моя жена, как и я, дочь выдающегося командира; доблестный простодушный джентельмен, как там его, генерал-майор Брайан Твиди, один из вояк Британии, что ковал баталии наших побед. Удостоен звания майора за героическую оборону Руркова сугроба.

ПЕРВЫЙ СТРАЖ: Полк?

ЦВЕЙТ: (Оборачивается к залу.) Королевский Дублинский, ребята, соль земли. Известен всему миру. Сдается мне, примечаю тут кое-кого из соратников по оружию. К.Д.П. Наряду с нашей столичной полицией, хранителями наших домов, самые бравые парни, и физически как на подбор, на службе нашему суверену.

ГОЛОС: Переметчик! Молодцы буры! Кто улюлюкал на Джо Чемберлена?

ЦВЕЙТ: (Его рука на плече первого стража.) Мой старик-отец тоже был мировым судьёй. Я не менее истый британец, чем вы, сэр. Сражался с цветными за короля и державу в странной войне под командованием генерала Гоу, в парке, получил контузии при Слайн Коле и Блюмфонтайне, поминался в реляциях. Я не уронил чести белого. (Негромко, но прочувствованно.) Джим Бладсо. Направь-ка её дулом к берегу.

ПЕРВЫЙ СТРАЖ: Профессия или ремесло.

ЦВЕЙТ: Ну, я подвизаюсь на литературном поприще. Писатель-журналист. Вобщем, мы как раз издаём сборник боксёрских рассказов, все придуманы мною; абслютно оригинальное начинание. У меня широкие связи с британской и ирландской прессой. Стоит вам позвонить.

(Майлз Крофорд подёргиваясь вышагивает вперёд, меж зубов зубочистка. Его алый клюв полыхает в ореоле соломеной шляпы-канотье. Он размахивает вязкой испанского лука в руке, удерживая в другой телефонную трубку дулом к уху.)

МАЙЛЗ КРОФОРД: (Его петушиная бородка болтается.) Алло, семьдесят семь, восемь четыре. Алло. НЕЗАВИСИМЫЙ ЗАПИСЯНЫЙ и ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ ЖОПОТЁР на проводе. Парализует Европу. Вы что? Синесумки? Кто пишет? Это Цвейт?