V-Wars. Вампирские войны

Оставшись в одиночестве, словно песчинка посреди ослепительной пустоты, он задумался о своем. Связи с куратором не было уже целый месяц. В Управлении по борьбе с наркотиками здорово промахнулись с этой Дружиной Окотильо. То, что раз-другой в месяц поступало в абонентский ящик на почте, было вовсе не товаром, по крайней мере пока. Томпсон чуял, что наркотой тут и не пахнет, это просто чересчур усердные бдительные парни.

На что ты готов пойти, чтобы не раскрыться? Вот что обсуждали те, кто в теме, в неофициальной обстановке, без уставов и блях. За выпивкой. За картишками. Когда не слышат жены и любовницы. Томпсону делать выбор еще не приходилось. Он знал, что, если придется, он сможет бросить кого-нибудь подыхать в пустыне. Но теперь дело было не в этом. О наркотиках уже речи не было. Теперь перед ним вместе с этими парнями стоял вопрос жизни и смерти.

Он посмотрел на детей. Не могли же они забыть, что эти люди убили их родителей. Это случилось год назад, за полгода до того, как Томпсон разыграл пьяный дебош в «Штыре». Но что такое год для восьмилетнего мальчика? А если у убийцы матери оказался смазливый братец, сможет девчонка со временем умерить свой гнев? Неужели эти двое детей в самом деле поверили, что их родители были вампирами? И как было на самом деле?

Томпсон не настолько хорошо знал этих детишек. Зато прекрасно осознавал, что одна половина его души изо всех сил старалась забыть про смерть, пока другая неустанно бередила рану, чтобы воспоминания всегда оставались свежи. Чтобы сердце кровью обливалось. Такой роскоши, как зарубцевавшиеся раны, он себе позволить не мог. Он продолжал заниматься этим делом, потому что понимал – еще до появления вампиров и всех разнообразных мутантов (любимый термин Бобби), жизнь была трудной и несправедливой, но не настолько, чтобы походить на отрывок из «Апокалипсиса». Непохожей на то, что их теперь ожидало.

Предчувствия относительно отдаленного будущего у него были такие же, как у Бобби. Расходились они в оценке ближайших перспектив. Глядя на пересекающих границу, Бобби видел одних вампиров, а Томпсон – обычных людей, боящихся голодной смерти не меньше, чем чудовищ.

Томпсон знал, на что люди способны от страха и голода. Томпсон устроился в Управление по борьбе с наркотиками, потому что видел семилетних детей, гибнущих от передоза, и порядочных полицейских, повешенных на эстакадах над автострадами после пыток. Тот, кто заявлял, что борьба с наркобизнесом – не война, наверняка сам грел руки на метадоне. Только в этой войне на поле битвы сражались обычные люди, как бы низко они ни пали. Наркота означала деньги, а деньги – власть, возможность мучить и убивать, вот и творили всякие зверства одни люди над другими.

Назревала новая война с совершенно новым, доселе неведомым врагом.

Один ученый, Лютер Суонн, выдвинул ряд теорий о том, кто они такие и откуда взялись. Это просто обычные люди, ставшие жертвами обстоятельств. Запущена цепочка трагических событий, и в результате получились чудовища. Как будто они были людьми с ограниченными физическими возможностями. На начальном этапе, когда проблема только была обнаружена, шли разговоры о поисках методов лечения. Когда стало ясно, что лекарство найти не удастся, предметами обсуждения стали терпимость и мирное сосуществование, словно вампиры и вервольфы стали просто новыми ингредиентами замысловатого блюда, варящегося в мировом котле. Да, «новообращенные» агрессивны и опасны, но ведь это не их выбор. Чтобы выкручиваться в своем «положении», им необходимы определенные ресурсы, помощь. И вскоре пошли разговоры об «обоснованной терпимости» к «несправедливо опороченным».

Как оказалось, слова остались пустыми. Бессмысленными. Вот почему выходка Томпсона в «Штыре» пришлась по душе Бобби. Как, собственно, и было задумано.

Томпсон зашевелился, увидев, что Бобби и другие байкеры, кроме него и Уокера, уже седлали мотоциклы. Уокер качал головой, глядя на Мануэля, который закатил истерику.

– Я тоже пойду! – вопил Мануэль.

Томпсон подошел поближе. Пигалица с недовольным видом собирала карандаши, раскатившиеся по асфальту во все стороны.

– Они на охоту собираются!

– Ты тоже пойдешь, когда подрастешь, – сказал Уокер. Он взглянул на Томпсона и мрачно улыбнулся. – Если к тому времени останутся кровопийцы.

Потом он сплюнул на землю.

– Мы тебе оставим одного, – пообещал Томпсон Мануэлю, и Уокер хихикнул.

– Издеваетесь, да? Я вам не сопляк! – закричал Мануэль.

Пигалица подобрала коробку из-под карандашей, фыркнула и, закатив глаза, начала складывать их на место. С яростным ревом Мануэль сжал кулаки и кинулся к ней.

Быстрый, как гремучая змея, Уокер встал между ними, удерживая мальчика.

– Мы женщин не обижаем, – сказал Уокер.

«Какая приятная неожиданность – цивилизованные бандиты», – подумал Марк Томпсон.

Мануэль толкнул Уокера.

– Тоже мне, женщину нашел. Шлюшка сопливая…

– Эй, – сказал Уокер и легонько шлепнул по щеке. – Не хами.

– Она дура, – закричал Мануэль. Слезы текли по его щекам. – Смеется надо мной, а ты ей позволяешь, потому что втюрился!

– А ну заткнись! Ничего подобного! – побагровев от ярости, огрызнулась Пигалица.

Потом, видно, собиралась добавить что-то еще, но, глянув на Томпсона, швырнула карандаши наземь и зашагала прочь от фургона, похоже, не понимая, что приближается к мертвецу. Она продолжала идти, не обращая внимания на крики Уокера, который приказывал ей остановиться, и брата, который разразился матерной тирадой по-испански. Томпсон скрывал, что свободно говорит по-испански и понимает все до единого слова. Теперь он убедился, что никто ничего не забыл. Мануэль обвинял сестру в гибели родителей, мол, эта потаскуха путалась с вампирами, водила их домой, так они и добрались до отца с матерью.

Не дождавшись никакой реакции от сестры, Мануэль испугался и начал тонким жалобным голосом звать ее по имени («Анхела, Анхела!») как заведенный.

Как будто его переклинило. Самый настоящий посттравматический стресс.

Томпсон наблюдал, как она изо всех сил притворяется, что не замечает выходки брата, вся сжалась, ссутулилась, как будто ее сейчас стошнит. Да, детишки явно еще не оправились. А разве могло быть иначе? Было бы странно, если бы все шло нормально.

«Мое дело – сторона» – такой вид Томпсон всегда напускал в присутствии байкеров. Спокойный, сдержанный. Это было похоже на вранье. Чем проще у тебя взаимоотношения с людьми, тем легче прикидываться. Он же не социальный работник, так какое ему дело до проблем Анхелы с Мануэлем? И все-таки на душе было неспокойно. Мануэль единственный до сих пор звал сестру Анхелой, хотя ей уже дали байкерскую кличку. До войны пятнадцатилетние девушки считались достаточно взрослыми.

Бобби ясно дал понять, чтобы к Пигалице никто не вздумал клеиться, но долго ли продержится это табу? Томпсон понимал, что для тех мужиков, что стервятниками кружат на ее горизонте, нет особой разницы, свежак им достанется или чужие объедки. В окрестностях Сонрисы выбор нынче небогатый.

До появления Томпсона в этих местах хозяйничала другая банда, «Короли пустыни», а у них были общие дамы в возрасте. Парни Бобби раньше тусовались с ними. Но потом «короли» перебрались в другое место. Томпсон точно не знал почему. Бобби говорил, что им тут наскучило, но по его тону Томпсон понимал, что не все так просто. Возможно, тут была замешана женщина. Или передел рынка сбыта наркотиков.

Мануэль обернулся к Томпсону и прищурился.

– Эй, рыжий черт, – съязвил он, коверкая кличку Томпсона. – Возьми меня на охоту.

– Не хами, – сказал Уокер, ткнув в него пальцем, и отошел к Пигалице.

Она как раз поравнялась с трупом, не оборачиваясь, рухнула на колени, зажимая рот обеими ладонями, и тут ее стошнило.

Уокер заботливо склонился над ней, но руки не распускал. Томпсон отметил это для себя. Мануэль рванулся к ним, и Томпсону пришлось решать, как быть дальше. Сделав выбор, он рванул за мальчишкой, схватил за руку и оттащил назад. Мануэль в ярости начал брыкаться.

Томпсону ничего не стоило сбить его с ног одним щелчком, сломать руку, ногу или даже хребет, словно тростинку. Но он держал его на расстоянии, пока мальчишка вырывался и махал руками, во все стороны брызжа слюнями.

– А ну пусти, козел! Я хочу мертвяка поглядеть! – орал он.

– Не смей мне грубить, – приструнил его Томпсон.

– Пожалуйста, дай мне посмотреть на мертвеца, – удивительно отчетливо по слогам процедил Мануэль сквозь зубы.

Все еще держа Мануэля, Томпсон взглянул на Уокера.

– Ой, да черт с ним, – пожал плечами тот.

– Нет. Ему лучше такого не видеть! – закричала Пигалица.

Но Томпсон уже отпустил Мануэля, и тот рванул вперед. Он упал на колени рядом с Пигалицей и уставился на мертвеца. С Уокером в этой странной семейной сцене их стало четверо. Томпсон сразу представил «Пьету» Микеланджело, скорбь и боль. Но здесь этого не было. Он держался поодаль, заглядывая в фургон в надежде выяснить, что же случилось с остальными пассажирами. А вдруг тот тип ехал один? Может, фургон сломался, он хотел его починить, а потом не вынес такого пекла и погиб.

«Ну что, угадал? Все так и было?» – мысленно спрашивал он грифов, круживших над ним в ярко-синем небе.

Они наблюдали за ним, как бы говоря: «Да сдохни ты уже».

– 2 –

У мертвеца не было с собой документов, кошелька, в пустые карманы насыпался песок. Уокер попросил Томпсона помочь вырыть яму, и они вместе кое-как раскидали песок и даже умудрились присыпать все тело целиком. Потом Уокер наклонил голову, прошептав несколько слов, как он объяснил, из молитвы о душах в чистилище. Томпсон не был католиком, но слышал, что существование чистилища они больше не признают. Однако он ничего не сказал, просто склонил голову вместе с Пигалицей и Мануэлем.

Пигалица запела грустную песню, которую Томпсон слышал по радио, гнусавя словно какая-то поп-звезда, и каждая высокая жалобная нота отскакивала, будто мячик, ввысь, к парящим в воздухе грифам. У Пигалицы, наверное, уже окорока испеклись в этих черных кожаных чапсах, но она продолжала петь, поглядывая на Уокера, а Мануэль тем временем пыхтел и отдувался, ковыряя песок носками теннисных туфель, словно хотел откопать мертвеца и взглянуть еще разок.

Когда она допела, Уокер наклонился, взял пригоршню песка и рассыпал ее на могильный холм.

– Пепел к пеплу, прах к праху, – нараспев произнес он, хотя ни того, ни другого поблизости не было.

В другое время и в другом месте к Уокеру навечно бы приклеилось прозвище «проповедник». И одевался бы он соответствующе: в плоскую широкополую шляпу и пыльник. Может, даже таскался бы с библией. Уокер и Томпсон тщательно обследовали фургон, найдя под сиденьем водителя записку, в которой было написано: «Мончо, Вьеха, 12». В Сонрисе была улица Вьеха, и человек по имени Рамон, живший в этом унылом городишке. «Мончо» – как раз уменьшительное имя от Рамона. Ни Уокер, ни Томпсон не знали, жил ли Рамон в доме номер двенадцать на улице Вьеха.

Когда вернулся Бобби с другими байкерами, он здорово разозлился из-за похорон. Томпсон понимал: это потому, что Бобби не знал, что с этим делать. Раньше, когда они были простой бандой байкеров, патрулированием занимались местные активисты. Но тех уж давно и след простыл, и Томпсон так и не понял, куда они делись. А когда Бобби решил взять дело в свои руки, банда договорилась с государственным Пограничным патрулем о том, что будет им возвращать всех пойманных нелегалов и докладывать о погибших, как этот. Насколько понимал Томпсон, сотрудничество прекратилось по двум причинам: казнь семьи Мендоса и нарастающие беспорядки по всему миру. Томпсон вообще сомневался, что в этих краях остался хоть один представитель Пограничного патруля. Теперь закон вершили парни из «Дружины». И Мончо из дома двенадцать по улице Вьеха просто не повезло.

Когда байкеры оседлали свои мотоциклы и продолжили обратный путь в Сонрису, грифы снова начали снижаться и наконец приземлились на могильный холмик. Судя по разбросанным обломкам горного оборудования и развалинам какого-то непонятного приземистого здания без крыши и окон, до города оставалось уже недалеко. Там обитало еще около тысячи жителей, и примерно сотня учащихся посещала начальную школу. До средней школы было минут сорок езды на автобусе, но по мере того, как ситуация в округе ухудшалась, старшеклассников становилось все меньше. Байкеры сопровождали школьный автобус каждое утро и вечер. Поначалу такое решение получило всеобщее одобрение. Но теперь людей одолевали сомнения. Что это, вооруженная охрана или вооруженный конвой? Кто эти дети, пассажиры или заложники?

Мотоциклы стрекотали между облезлыми деревянными домишками словно кузнечики. Лужаек перед домами не было, зато почти на каждом висел американский флаг. На песке возле крыльца или почтового ящика стояли статуи Девы Марии Гваделупской, Христа или Святого Франциска. Католическая церковь была оживленным местом. Кучерявый темнокожий священник, отец Патрик, был любезен с байкерами, ведь они положили конец осквернению кладбища, и ни словом не упоминал парную могилу четы Мендоса.

Когда Бобби их прикончил, никаких свидетелей, кроме байкеров, не было. Потом он написал длинный подробный рапорт с описанием всей трагедии – Бобби решил, что это грабители или вампиры – и его версию подтвердили все до единого.

Вскоре после этого закрылся полицейский участок рядом с винным магазином. Говорили, что их перевели в Аламеду-дель-Сюд, соседний пыльный городок. Но это было ложью. Там на главной улице стояло еще больше заколоченных домов, чем в Сонрисе.

Ветер гонял по улице перекати-поле. При звуке моторов в некоторых окнах мелькнули чьи-то лица. Байкеры обеспечивали безопасность горожан, но те их боялись… Томпсон был почти уверен, что они обсуждали, что хуже, вампиры или «дружинники». На счету защитников всего двое убитых. Ну, может, еще несколько коров и овец. А может, и нет.

Клуб размещался в нескольких передвижных домах, установленных рядом с одним капитальным, где жили Уокер и Бобби. Его недавно покрасили в светло-бирюзовый цвет, на парадной двери висел большой кованый железный крест, а над гаражом красовался герб, выкрашенный в цвета «Дружины Окотильо». У Пигалицы и Мануэля были отдельные комнаты. Томпсон снимал квартиру в соседней задрипанной халупе. Кандидатам жилье не предоставлялось.

Уокер и Бугай повели детей домой. В песчаном дворе остались четверо дружинников и Бобби. Томпсон знал, что они направляются на Вьеха, 12. Не прошло и трех минут, как они оказались перед нужным домом. Бобби достал свой «тридцать восьмой», а потом, к удивлению Томпсона, еще один. До сих пор Томпсон не замечал, что у Бобби было запасное оружие. Он протянул его Томпсону.

– Пора отработать свое содержание, – сказал Бобби.

От жары и неизбежности у Томпсона испарились последние следы сомнений, и он твердой рукой взялся за оружие.

– Может быть, – сказал он, и Бобби нахмурился. – Может, и пора.

– Ты че там вякнул? – сощурился Бобби.

– Тут, может, и делать нечего, – спокойно и невозмутимо ответил Томпсон. По крайней мере, ему хотелось, чтобы это так прозвучало. – Ну, Вьеха, ну, д12, но мы-то не знаем, что это значит.

Бобби смотрел на него пару секунд.

– А я знаю, что хватит трепаться, – наконец сказал он. Потом показал на дверь. – Вышибай.

– Может, лучше постучать? – уточнил Томпсон. – Не, если хочешь, вышибу, не вопрос.

– Приказы я не повторяю, – огрызнулся Бобби и вдруг с выпученными глазами и отвисшей челюстью уставился куда-то позади Томпсона. Взглянув на него, Томпсон резко обернулся, припав на колено и целясь из «тридцать восьмого» в то, что так перепугало вожака. Трое стоявших позади Томпсона среагировали так же: выхватили оружие, обернулись и стали высматривать, что же там заметил Бобби. Ясный день, ветхие домишки, карканье ворон.

– Что? – всполошился Страшила. – Что случилось, Бобби?

Бобби сплюнул на крыльцо, шумно выдохнул и вытер пот и грязь со лба.

– Страш, вы с Джонни-Ракетой зайдите с тыла. На всякий случай.

«Что же такое он там увидел?» – подумал Томпсон.

– Черт, – пробормотал Бобби. – Нахрен. Стучи, Рыжий.

– 3 –

В доме действительно оказались знакомые того мертвеца. Двое мужчин, две женщины. Мончо кому-то приходился родственником, но дома его не было. Куда он делся, объяснили весьма туманно, но Томпсон разобрал их бормотание по-испански и понял, что Мончо поехал забрать тех двоих, что ехали в «Шевроле» за фургоном.

В прибранной, чистой гостиной, уставленной религиозными изваяниями и картинками Святейшего сердца Иисуса, на потрепанном диване, обтянутом синим бархатом, и паре стульев сидели четверо: девчонка, примерно ровесница Пигалицы, мальчишка-подросток, старик и пожилая женщина, все изможденные, испуганные и несчастные. У каждого в руках было по стакану воды и бутерброду с арахисовым маслом. Прибыли они из какой-то приграничной дыры, Томпсон о такой даже не слыхал. В Мексике жизнь становилась все хуже и хуже – компании разорялись, магазины закрывались, полицейские уходили в армию. А вампиров все прибывало.

– Вчера мы видим вампиров, – сквозь слезы сказала девочка.

Мужчина, погибший в пустыне, был ее novio, жених. Но Томпсону показалось, что известие о его гибели она восприняла с явным облегчением.

– Так нахрена вы сюда приперлись? – закричал Бобби, хватая ее за руку и поднимая на ноги.

Оба мексиканца тоже вскочили. Томпсон поняла, что пора доставать свой «тридцатьвосьмой». Токсин тоже вытащил оружие, но в ход пускать его не стал. Переглянувшись с Токсином, Томпсон заметил, что тот обеспокоен очередным срывом Бобби, с ним явно творилось что-то неладное. Томпсон задумался, вдруг ему не рассказали еще о какой-то находке в пустыне? А может, теперь он узнает о содержимом почтовых ящиков «Дружины»?

– Ну все, тебе конец. Сейчас всех перебью, – рычал Бобби, волоча визжащую девчонку через всю комнату.

Пожилая женщина кинулась на Бобби, но Страшила ее оттолкнул, она отшатнулась и плюхнулась обратно на диван. Томпсон узнал кое-что еще. Девушку звали Марией. Они с женщиной не были знакомы до встречи с проводником в условленном месте, которому заплатили за перевод через границу. Проводником оказался тот самый недавно похороненный мертвец. Мальчишка и старик тоже никак не были связаны ни с Марией, ни с этой женщиной, чье имя Томпсон пока не узнал.

Пока остальные размахивали оружием, Томпсон держался спокойно. Пожилая женщина кричала. Двое мексиканцев собирались кинуться на байкеров, что было равносильно самоубийству.

– Если их пристрелить, народ скандалить начнет, – сказал Томпсон.

– Да и хрен с ним! Здесь мы хозяева, – заявил Бобби. – И вообще, пора валить из этой сраной дыры.

«Как далеко ты зайдешь, спасая свою собственную жизнь?» Нет, он на такую жизнь не подписывался.

Мексиканцы быстро заговорили по-испански, доказывая, что они не вампиры. Смотрите, смотрите, они не могут повернуть ступни назад. Они могут перепрыгнуть через рассыпанную соль. И прочие дурацкие поверья. Только нынче открыто такое множество разных видов вампиров, что вряд ли найдется верный способ определить, зубастики эти «мучачос» или нет.

Томпсон знал, что Бобби не понимает, что говорят мексиканцы, а еще понимал, что перед ним распинаться бесполезно. Мончо собирался отвезти их в Финикс, чтобы устроить на работу, так что они здесь надолго не задержатся.

А еще старик с подростком говорили о ножах за голенищами и о ружье, спрятанном под подушкой дивана, и пытались придумать, как с их помощью избавиться от байкеров.

Томпсон не хотел, чтобы Бобби знал про его испанский, поэтому пристально уставился на мальчишку, указал взглядом на диванную подушку и едва заметно покачал головой.

Мальчишка побледнел, сообщил старику, что рыжий гринго понимает их язык, тогда старик громко и отчетливо, чтобы Томпсон расслышал каждый звук, произнес по-испански:

– Мы чисты. Я клянусь, мы чисты.

– Валите отсюда, – приказал Бобби по-английски, потому что других языков не знал. – Не уберетесь – всех порешим.

Старик покосился было на Томпсона, но подросток его одернул. Тогда он пообещал, не сводя с Бобби глаз:

– Мы уедем, как только вернется Мончо. Клянусь.

– Они что-то замышляют, – заметил Бобби. – Собираются на нас напасть.

– Вот тогда у нас будет причина, – отозвался Бугай. – Самозащита.

Не выпуская скулящую девчонку, Бобби осклабился. Пожилая женщина приказала ей замолчать.

– Да не нужна нам никакая причина, – Бобби помахал пистолетом. – Всем сесть!

Потом поставил девчонку перед собой и толкнул на диван. Томпсон посмотрел на подростка и снова покачал головой. Усевшись на диван, парень положил руки на колени, на виду у Томпсона. Старик сделал то же самое. Даже если Бобби их поведение показалось странным, он не подал виду.

Джонни Ракета и Страшила поджидали за домом, пока на белом фургоне не подъехал Мончо в сопровождении двоих мужчин на побитом «Форде Рейнджере». Мончо был молодой, высокого роста, его пассажиры – измученные жаждой, обгоревшие на солнце, со слезящимися глазами. После того, как Бугай с Токсином их обыскали, Томпсон и Страшила загнали их в дом. В гостиной стало очень тесно. Мончо жил там один, рассказывал, что получил небольшое наследство, но более вероятно, он зарабатывал на жизнь, проводя людей через пустыню.

– Сэр, я отвезу их в Финикс, – сказал Мончо Бобби. – Они ищут работу. Девчонка – моя кузина. В Финиксе у нас есть еще родственники.

– Томпсон как раз из Финикса, – сказал Бобби. – У него там был магазин. Как он назывался? «Крылатые мотоциклы»?

– Ну может быть, – Мончо вскинул голову, потом кивнул. – Вроде слыхал.

– А вот и врешь, – парировал Бобби, – он совсем не так назывался.

– Финикс – город большой, – ответил Мончо. У Томпсона как раз мелькнула та же мысль.

Может, там и был магазин-мастерская с названием «Крылатые мотоциклы». Он покосился на Бобби. С ним творилось что-то непонятное.

– Я просто хотел отвезти их в Финикс. Ну пожалуйста, – попросил Мончо.

– Нелегально, – ответил Бобби.

Мончо заколебался.

– В Мексике совсем некому подписать бумаги.

Он показал на пожилую женщину, которой разрешили налить воды и сделать бутерброды для вновь прибывших.

– Вон той женщине, Амалии, визу уже одобрили, но когда она пришла в офис, там никого не оказалось. Все разбежались. Пожалуйста, они все чуть не погибли в пустыне.

Томпсон выглянул в окно. Солнце уже садилось, раскрашивая стены соседнего дома лавандовыми и оранжевыми мазками, от которых он прямо преобразился, даже похорошел. Сумерки – это не проблема, ведь Бобби рассказывал, что вампиры могут расхаживать и среди бела дня.

Могут заявиться в «Штырь» и заказать выпивку, их отражение появится в треснутом зеркале. Они могут заглянуть в продуктовый магазинчик, посетить службу в церкви, заняться сексом. Они не превращались в летучих мышей или крыс, не умели летать. Лютер Суонн открыл всему человечеству, что вампиры ничем не отличались от людей, пока не наступает время еды. Тогда у них вытягиваются такие клыки, что запросто протыкают артерии. Жертвы погибают от потери крови.

Целых полгода в Сонрисе гибли от потери крови куры, козы, овцы и коровы, пока Бобби не казнил семью Мендоса. Народ держал живность на своих участках и выпускал в общественные места, где еще пробивалась хоть какая-то растительность – из-за кризиса городским властям было не до разборок с правами на землю. Но когда на песке начали находить высохшие скелеты, терпение у людей лопнуло.

Некоторые латинос проводили всякие мексиканские ритуалы – прикалывали изображения Девы Марии Гваделупской, сжигали травки, клали яйца в банки с водой и ставили их в стойла и загоны. Ничего не помогало.

После погребения четы Мендоса падеж скота на какое-то время прекратился, потом возобновился. Уокер грешил на чупакабр, козьих кровососов. Крылатые, красноглазые чудовища, рептилоиды, инопланетяне – никто толком не знал, как они выглядят, потому что «факты», свидетельствующие об их существовании, годились разве что для ночных радиопередач вроде «От края до края». Владелец винного магазина божился, что видел, как такая тварь спикировала на задний двор церкви, но отец Патрик заявил, что ничего подобного не видел. Потом по телевизору была передача про восточноевропейских вампиров, которых отпугивали кресты и святая вода. От этой новости всем стало не по себе. Оказывается, вампиры еще и разные бывают, вот это да! Вспышки вампиризма происходили по всему миру, но каждый раз появлялся новый вид. Так говорили эти кретины в ящике.

У Томпсона как-то возникала мысль о тайной эксгумации убитых Мендоса, чтобы понять, сможет ли он распознать в них вампиров. Но повода не было, кроме того, он толком не знал, что искать. Он готов был поклясться, что их можно определить по клыкам. Судя по тому, что Бобби даже как следует не осмотрел «болотного человека», Томпсон решил, что он или тоже без понятия, как вычислить вампира, или заподозрил Мендоса по какой-то другой причине.