Полная версия
V-Wars. Вампирские войны
– Эй, Майк!
Подняв голову, Фэйн увидел, что его подзывает помощник старшего смены. Перерыв закончился, и Фэйн поднялся, поборов искушение подпалить этот сценарий или швырнуть его в мусорку.
Он еще раз покосился на девиц. Те застыли, вытаращившись на него.
– А, чем черт не шутит, – пробормотал он и выудил из бумажника визитку, на которой была фотография с той самой ухмылкой, адрес электронной почты, ссылки на страницы в «Фейсбуке» и «Твиттере» и номер сотового телефона. Потом достал из кармана шариковую ручку и, убедившись, что на него смотрят, написал на обороте: «Звоните».
Наконец он выпрямился, в упор не замечая начальника, с таким важным видом, насколько это было возможно в синтетической рубашке с тремя пуговицами и зеленом переднике. Сложив сценарий пополам, он сунул его под мышку, а проходя мимо девиц, с поклоном оставил визитку на столе ровно посередине между ними, и в последний раз одарив своей фирменной улыбкой, продефилировал к стойке.
Вскоре он получил сообщение от блондинки.
Ему было без разницы, кто клюнул. В конце концов, ему было пофиг кого шпилить, любая сойдет.
– 3 –
Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок.
12 октября 17:06
За день до события В.
– Меня же поджарят, да? – спросил заключенный. – Копы, окружной прокурор… хотят меня убить.
– Они хотят вас понять, – сказал интервьюер.
– Брехня! Это ты хочешь меня понять. Все будут требовать высшей меры. Электрический стул. Или… как там еще казнят? В этом штате вроде ставят смертельный укол? Что еще?
– Нам неизвестны их планы. Или намерения. Кроме того, – успокоил интервьюер, – в Нью-Йорке нет смертной казни. Даже не знаю, существуют ли еще камеры смертников.
– Они хотят меня прикончить, – настаивал заключенный. Он потупился и потом сказал: – Бьюсь об заклад, тебе сказали, что они хотят меня поджарить.
– Я всего лишь консультант. С такими, как я, дела не обсуждают.
– А если тебя спросят?
– Не спросят.
– Ну если? Не для протокола. Около кулера с водой или за пивом. Как по-твоему, заслужил я смертную казнь?
Наконец заключенный произнес слово «смерть». Уже радует. Похоже они чуть-чуть сдвинулись с мертвой точки.
– Даже если бы в этом штате применялась смертная казнь, – сказал интервьюер, – я бы такое не одобрил.
– Хватит увиливать. Если бы ты одобрял смертную казнь, по-твоему меня бы стоило казнить?
– Нет, – ответил интервьюер. – Я считаю, что даже по закону вас казнить не следует.
Заключенный помолчал немного, потом сказал:
– Хорошо.
– Хорошо, – ответил интервьюер.
– Спасибо.
– Не за что.
Помолчав секунд десять, заключенный снова заговорил:
– Я не врал, когда сказал, что многого не помню.
Интервьюер ждал.
– Какие-то куски выпали у меня из памяти. В смысле, отрезки времени. Они просто… пропали.
– Совсем стерлись?
– Нет… как раз из-за этого я начал беспокоиться. Не знаю, как это называется, провалы в памяти или что.
– А до этого провалы были?
– Конечно.
– Конечно?
– Такое с каждым бывает. Бухнешь, занюхаешь пару дорожек… ну, то есть…
– Можете не скрывать, что употребляли, – заметил собеседник. – Вряд ли полицейским вздумается заводить на вас дело из-за наркотиков.
Арестант снова хмыкнул и то ли усмехнулся, то ли всхлипнул.
– Да уж, – заметил он, – наверное.
– Провалы… – подсказал интервьюер.
– Просто… ну да, порой закладываю за воротник. Но я не алкоголик, – быстро заговорил заключенный. – Но я…. да, я знаю, как пить. Потом, переехав в Лос-Анджелес, затусил с нужными людьми, а у нужных людей всегда найдется кокс. Там все нюхают.
– Я в курсе.
– Бывало, после таких тусовок просыпался в квартире у какой-нибудь телки или в шезлонге возле бассейна в фешенебельном особняке на холмах. Пару раз очухивался у себя в машине. Однажды оказался посреди Южного централа, и даже не спрашивай, какие черти меня туда занесли. Я сам белее белого, какие у меня черные друзья.
– Ясно.
– Но теперь все не по-другому. Я про новые провалы. Они совсем не похожи на прежние.
– В каком смысле?
– Они… Даже не знаю. Обычно вырубаешься после тусовки, поутру во рту словно коты нагадили. Так крутит-мутит, что сдохнуть хочется, до того хреново.
– А эти новые провалы?
– О, черт… это совсем другое.
– 4 –
Кристофер-стрит, Вест-Виллидж, Нью-Йорк
30 сентября, 6:22
За 13 дней до события В.
Фэйн проснулся от запаха.
Вонь стояла жуткая.
– Боже, – простонал он и отпихнул простыню, уверенный в том, что обделался. Он не первый раз так надрался, случалось и облеваться, и обмочиться, ну да, после одной вечеринки в колледже разок даже в штаны наложил. В ту ночь он уяснил, что не стоит хлебать из чужого пупка, догоняясь залпами «Миллера», двойным «Егермайстером» и занюхивая шестью дорожками кокса.
Эх, молодо-зелено!
Фэйн снова застонал от собственных воспоминаний, таких отчетливых, словно цифровая копия высокого разрешения, да еще под перебранку ангела с дьяволом, нашептывающих в оба уха. Что тот, что другой – порядочные сволочи, так и норовят всю жизнь превратить в хреновый анекдот.
«Черт с ними, и с этим тоже», – Фэйн уселся в постели, кривясь от жуткой вонищи.
На простыне дерьма не было.
Там вообще ничего не было, кроме распечатанного, но не использованного презерватива и пятна от губной помады. Фэйн все никак не мог продрать глаза, а во рту было так погано, будто крысы нагадили.
Черт, все насквозь провоняло. Аж в горле першит.
Впрочем, дело не только в вони.
Он огляделся и выругался:
– Блин!
Он оказался в чужой квартире. Кровать была накрыта черными простынями и одеялом. По одному цвету можно было догадаться, что без подружки-гота тут не обошлось, небось это она на Рождество блондинке подарила. Ночник с наброшенным розовым шарфиком свалился с прикроватной тумбочки на пол. Там же был треснувший радиобудильник с потухшим экраном.
В спальне больше никого не было. Чисто девчачье жилье. По стенам развешаны фотографии в рамках: девчонка-всадница, семейные снимки, где все улыбаются, немецкая овчарка. Интересно, какому идиоту придет в голову вешать портрет овчарки в рамочке?
Комод заставлен пузырьками, флаконами с духами, тюбиками всякой косметической фигни. Все чужое, ничего знакомого.
Но черт побери, что же так воняет?
Вот будет прикол, если ту телку, с которой он вчера перепихнулся, только что пронесло? А еще круче, если она даже не удосужилась за собой смыть. Ну и вонь, как будто у нее внутри кто-то сдох.
Фэйн спустил ноги на пол и оттолкнулся руками от постели.
И тут начались настоящие странности.
От этого толчка он пролетел полкомнаты и врезался в комод, разметав этот бабский хлам по всей спальне. А грохот в тихой комнате показался оглушительным, как авария на дороге.
Фэйн остолбенел – удивленный неожиданным всплеском собственной энергии и шумом. Он прислушивался к звукам из туалета. Поспешный смыв. Встревоженный вопрос, что тут случилось.
Но там было тихо.
Он медленно выпрямился.
Какое-то странное ощущение. Он смутно припоминал, как вчера надрался, так что неудивительно, если бы сейчас едва держался на ногах и мучился от бурчания всей этой отравы в кишках, а башка бы трещала так, что глаза на лоб лезли. Ничего подобного.
Вообще ничего не болело.
Он был сыт, пузо набито так, будто обожрал целый ресторан. Интересно, когда только успел? От выпивки у него всегда пробуждался волчий аппетит, даже агент его за это вечно шпынял. Подумаешь, каких-то пять лишних фунтов, ну разве что для роли требовался рельефный пресс и никаких свисающих складок.
Он потрогал живот. Набит под завязку.
Но все же не мутило. Совсем. Просто… сыт.
Единственное неудобство – шатает так, что мама не горюй. После всего, что было вчера вечером, он еще легко отделался. Вонь еще сильнее ударила в нос. Не то что вонючий источник стал ближе – просто встав, легче вдохнуть полной грудью.
– Вот ведь незадача, – буркнул он себе под нос.
Девица там наверняка надолго застряла, небось неслабо пронесло с такого жуткого бодунища-то, а ему хоть бы хны.
«Лучше ее, чем меня», – подумал он.
Он сгреб с пола рассыпанную косметику и свалил как попало на комод – где там что раньше стояло, сам черт не разберет. Потом пшикнул на пальцы какими-то духами и намазал себе под носом. Самый лучший способ перебить вонь. Эту фишку он просек, когда встречался с кореянкой, работавшей в магазине «Олд нейви» рядом со «Старбаксом». Телка была знойная, как палящее солнце, но от нее всегда несло чесноком. Капля одеколона над верхней губой – и вуаля! – запаха нет и в помине.
Оглядев свои шмотки, разбросанные по всему полу от закрытой двери до постели, он усмехнулся. После десятой рюмки «Егермайстера» все было как в тумане, но он смутно припоминал, как они с блондинкой срывали с друг друга одежду. У нее было где-то около двадцати лишних фунтов весу, по большей части пятая точка и буфера, так что его все устраивало. Ее шмотки валялись там же на ковре. Лифчик и стринги из одного комплекта, так что она явно искала кого-то на ночь там, в «Старбаксе». Иногда подцепишь телку, а на ней не только бабушкины панталоны, а еще лифчик из какого-то брезента, как корсет у Бэтмена, не хуже пуленепробиваемого жилета. Попавшись в таком белье, они обычно линяют в ванную, чтобы переодеться во что-нибудь поприличней, такое кружевное, и уж тогда прикидываются, что теряют голову.
Но про эту такого не скажешь.
Нагнувшись за трусами, Фэйн заметил, что ее блузка вся изодрана в клочья, и снова усмехнулся. Настоящая дикая страсть. Такое на камеру не сыграешь, все происходит на одном дыхании и со стороны смотрится не ахти, но черт возьми, это полный улет.
Он быстро оделся. Душ, конечно, отпадает, черт его знает, что там, в ванной. Когда натягивал рубашку, у него заныла спина, и он оглянулся через плечо, повернувшись задом к зеркалу.
Боже.
Вся спина расцарапана, местами в кровь, теперь уже подсохшую. Как бы ни был пьян, вчера он, похоже, действительно свел эту телку с ума.
Фэйн усмехнулся:
– Клево, – тихо сказал он, подмигнув своему отражению в зеркале, и похотливый ублюдок подмигнул в ответ.
Он раздумывал, не оставить ли записку, но потом отбросил эту мысль. Даже имя девицы совсем вылетело из головы. Что-то, кажется, на букву К. Один из ныне модных вариантов Кэтлин. Кейтлин, или Кетлин, Котелка, Котейка. Такая бредятина.
Оставить записку для К?
Он поразмыслил и решил, почему бы и нет. Он ведь не последний урод.
Потом нашел в куче хлама на комоде чек из «Старбакса», ручку с логотипом банка и нацарапал как обычно:
«К., ты просто полный отпад. Не слабо мы отожгли, да? М.»
Коротко и не слащаво. Просто легкий флирт, никакой любви до гроба.
Он положил записку на подушку и собрался отчалить, но тут запнулся обо что-то тяжелое, скрытое под черными атласными простынями.
Фэйн откинул простыню и посмотрел вниз.
И не сдержал рвущегося из груди дикого вопля.
Он отшатнулся, не удержался на ногах, с размаху шлепнулся задницей на пол и засучил ногами, отползая прочь, пока не уперся спиной в стену возле двери в ванную.
Предмет, на который он наткнулся, наполовину торчал из-под кровати.
Фэйн заткнул рот кулаком, чтобы не завопить снова.
Белый свет померк, Фэйн застыл на месте, задыхаясь от сдавившего грудь ужаса.
Ему послышалось, как кто-то тоненько скулит, без конца повторяя имя Всевышнего. Голос напоминал его собственный, только сдавленный спазмами в горле и кулаком, зажатым между зубами.
– Господи, господи, господи…
Все, чем Фэйн вчера набивал желудок, вся жратва и выпивка вдруг запросились наружу, но от такого потрясения он был не в состоянии даже проблеваться.
Время растянулось до бесконечности. То, что валялось под кроватью, все никак не исчезало, не становилось плодом замутненного алкоголем воображения. Так и лежало под черными атласными простынями, уставившись на него широко распахнутыми голубыми глазами. Фэйн метнул взгляд на прикрытую дверь ванной и уронил руку с зажатым в зубах кулаком.
– Господи, – прохрипел он. – Пожалуйста… только не это.
Он поднимался на ноги целую вечность. Все тело трясло в порыве бежать без оглядки. Прикрыть простыней то, что никак не могло валяться на полу, и валить отсюда ко всем чертям.
Но вместо этого, вопреки здравому смыслу, он потянулся к ручке двери, пересиливая себя. Боже, как ему не хотелось открывать ту дверь.
Пальцы сомкнулись на ручке, и она повернулась с тихим щелчком.
Фэйн отнял руку, и дверь открылась.
Блондинка была там. То есть другая половина.
И тут Фэйн рухнул на колени, живот скрутило, и все съеденное накануне хлынуло изо рта наружу бурной волной, окатившей всю ванную.
Это была не китайская еда из ресторана.
Твердой пищи там не было вовсе.
Вся ванная стала багрового цвета.
– 5 –
Департамент полиции Нью-Йорка, служба экстренной помощи
30 сентября, 7:16
За 13 дней до события В.
Запись звонка в полицию, полученного службой экстренной помощи Департамента полиции Нью-Йорка в 7:16, вторник, 12 сентября.
Диспетчер: «Девятьсот одиннадцать, сообщите, что у вас случилось».
Мужчина: «Твою мать, она мертвая и…»
Д.: «Спокойно, сэр. Расскажите, что случилось».
М.: «Она вся разодрана на куски. Голова на полу… а ванная… просто охренеть…»
Д.: «Сэр, постарайтесь успокоиться. Скажите, где вы находитесь».
М.: «Я…. я не знаю. У нее дома. Боже, даже не знаю где я».
Д.: «Сэр, вы не ранены?»
М.: «Нет, я нашел ее в таком виде и…»
Д.: «Вам угрожает опасность?»
М.: «Нет».
Д.: «Как зовут раненую?»
М.: «Она не ранена… Боже, вы что, не слушаете? Ее разорвали в клочья и…»
Звонок прерывается.
Серита Санчес, оператор службы экстренной помощи Департамента полиции Нью-Йорка, посмотрела на экран. Специальная программа могла показать адрес и фамилию любого звонящего абонента. На дисплее высветилось: «Кейтлин Монтгомери». Квартира находилась на третьем этаже в доме без лифта в Вест-Виллидж.
Оператор связалась с диспетчером, который вызвал наряд по указанному адресу. Была пятница, час пик. Патрульная полицейская машина приехала через тридцать шесть минут. К тому времени неустановленный абонент уже скрылся.
На площадке были кровавые следы, ведущие от двери к лестнице, дверь квартиры не заперта и приоткрыта. Полицейские с оружием наизготовку позвали жильцов и, не дождавшись ответа, проникли в квартиру.
После чего немедленно вызвали детективов и бригаду криминалистов.
Смерть на дороге. Часть 1
– 1 –
Грифы границ не признают. К востоку от Сан-Диего, к западу от Юмы, к северу от Мехико – пока существует смерть, стервятникам есть куда податься, есть, чьи черепа ободрать. Еще не пали тени, возвещая конец дня, а они уже молча кружат над добычей, спускаясь к ужину.
Рев семи мотоциклов разорвал тишину словно атомный взрыв, и стервятники взмыли обратно в небо.
Во главе отряда ехал начальник Дружины Окотильо Бобби Морриси, за ним – начальник службы безопасности Страшила и заместитель Джонни Ракета. С Пигалицей и Мануэлем Мендосой их было девять человек, но те занимали бабские места сзади, за Бугаем и Уокером, младшим братом Бобби. Отряд возвращался из почтового отделения через два пыльных городка отсюда, где Бобби что-то забрал из своего абонентского ящика, настолько таинственное, что того и гляди окажешься под колпаком у правительственных спецслужб.
Компания возвращалась домой в Сонрису, тот еще гадюшник с настолько неподходящим названием, что хуже и не сыскать – «сонриса» по-испански означало «улыбка», только там уже давно никто не улыбался.
На Пигалице были новенькие, с иголочки, черные кожаные чапсы[3]. Для нее, во всяком случае, новенькие. Вряд ли она догадывалась, что Бобби стянул их с мертвеца. По сравнению с Бугаем, Мануэль казался какой-то козявкой. С болтающимся на голове «взрослым» шлемом восьмилетний пацан напоминал игрушку-болванчика.
Поравнявшись с валяющимся на обочине белым фургоном, Бобби вскинул руку в перчатке. Неподвижный фургон посреди бескрайней пустыни можно было и не заметить.
Бобби был в темно-синей бандане с нарисованным спереди американским флагом, выцветшим от солнца, как и борода. На обветренном лице между нависшими бровями пролегли глубокие складки, а в углах темно-серых глаз рано появились морщинки. Зубы остались белоснежными благодаря тщательному уходу, и вообще он производил впечатление крупного, чуть ли не полноватого здоровяка, вроде качка-байкера, не брезгующего стероидами. Как и Пигалица, и добрая половина отряда, он носил чапсы поверх джинсов и тяжелые сапоги. С пояса свисала барсетка на толстенной серебряной цепочке.
По его сигналу остальные байкеры остановились и спешились, поставив мотоциклы на подножки. Бобби вытащил короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. Страшила достал дробовик, а Джонни Ракета отстегнул «Узи», за который он и получил прозвище.
Пока не появились вампиры, таскать с собой винтовки и «Узи» смысла не было.
Сверху за всем этим невозмутимо наблюдали грифы, словно уверенные, что падали скоро прибавится. Предпоследним в группе ехал Марк Томпсон, которого после шестимесячного испытательного срока собирались принять в команду – неслыханное дело: пока весь мир не накрылся медным тазом, так быстро не принимали никого. Токсин – лысый, весь покрытый шрамами, – замыкал колонну. Чтобы заработать право носить эмблему клуба, он числился стажером целых два года.
Томпсон был рыжеволосый, конопатый, в драной джинсовой куртке, на которой было много места для символики Дружины Окотильо – осталось только пройти этот этап.
Полгода назад в баре «Штырь» он до того разошелся, понося гастарбайтеров с кровососами, что запустил бутылкой из-под текилы в телевизор с плоским экраном, где выступала Юки Нитобе, передавая призыв ООН сохранять спокойствие. За это бармен Боди чуть не вышвырнул его вон. Бутылка якобы случайно попала в зеркало на стене за стойкой бара, и по нему пошли трещины. Потом Томпсон набросился на Боди с воплями о том, что за такую пропагандистскую брехню «Штырь» вообще надо спалить дотла, и ни один настоящий американец о нем не пожалеет. Тут вмешался Бобби, объяснив, что «Штырь» принадлежит Дружине Окотильо, а они не одобряют варварства и оскорблений своих товарищей. Протрезвев, Томпсон извинился перед Боди и предложил купить в бар новое зеркало, но Бобби ограничился штрафом в пятьдесят долларов. Потом у Томпсона с Бобби состоялась долгая задушевная беседа о том, как достали эти сраные нелегалы, прущие через границу, а теперь еще и чертовы вампиры.
Бобби предложил ему присоединиться к ним. Можно подзаработать в баре. Или варить мет в подсобке. Вот такие были у окотильской дружины разнообразные источники дохода.
Парни звали Томпсона «Ржавым кумполом», «Рыжебородым», «Рыжая Люсиль»[4]. Он не отлынивал, ходил в дозоры, прикидывался покладистым малым. Только все это было враньем, он был вовсе не тем, кем представлялся – не бунтарем, когда-то торговавшим мотоциклами в Финиксе, а потом прикрывшим лавочку ради дальних странствий. Не идейным пламенным патриотом, как они сами, которым его считали. Томпсон служил в Управлении по борьбе с наркотиками тайным агентом.
Из-под темных очков Томпсон зорко следил за остальными не хуже грифов. Он уже заметил лежащее на песке тело, и судя по взгляду в том направлении, Бобби тоже это заметил. У Томпсона мелькнула мысль, что пострадавшему необходима вода и медицинская помощь, но этим дело и ограничилось.
Молчаливый братишка Бобби Уокер дождался, пока Пигалица слезет с мотоцикла, и слез сам. Стройная пятнадцатилетняя девчонка с длинными черными волосами, собранными в хвост, стояла рядом с мотоциклом в мальчишечьей джинсовой куртке, под которой виднелась черная футболка «Окленд рейдерс», с неумело подведенными глазами и увешанная дареными дешевыми золотистыми и серебристыми цацками. Их тоже добывали с мертвых мексиканцев, о чем Пигалица могла и не подозревать. Бандитские подвески, кулоны в форме знаков зодиака сверкали на солнце, среди них виднелся крестик ее погибшей матери и отцовский медальон Девы Марии Гваделупской. Если религиозные символы могли охранять от вампиров, то Пигалице не о чем было волноваться.
– Не подпускай детей, – приказал Бобби Уокеру, а сам со Страшилой и Джонни Ракетой заглянул в фургон с оружием наизготовку. Томпсон сохранял почтительную дистанцию. Как низший по рангу, по негласным законам он стоял на стреме, наблюдая за шоссе, готовый поднять тревогу, если кого-нибудь заметит. Прищурившись, он пригляделся к неподвижной фигуре в двадцати ярдах от фургона, и снова мелькнули мысли о воде и медицинской помощи. Но эти мысли он оставил при себе.
Забравшись в машину, Бобби вытащил ржавый темно-зеленый ящик и передал Страшиле. Пока Страшила его открывал, Бобби еще пошарил внутри и выбрался наружу.
– Пусто, – доложил Страшила, держа ящик. – Порожняк.
Бобби пожал плечами и убрал свой «тридцать восьмой» в наружный карман черной кожаной куртки, потом снял ее, обнажив мускулистые руки. На одной красовалась наколка – скрещенные американские флаги, два черепа и подпись «Дружина Окотильо». На бицепсе другой виднелись два длинных шрама, как он говорил, от клыков вампира.
Звеня барсеткой, он перекрестился и присоединился к толпе товарищей, осматривающих тело.
– Слышь, там в песке лежит кто-то, – с акцентом сказал Мануэль.
– Знаю, – ответил Бобби.
– Можно поглядеть? – спросил Мануэль.
– Нет, – сказал Бобби и направился к телу.
– А вдруг он мертвый? Хочу посмотреть, живой он или нет, – канючил Мануэль.
– Господи, Мэнни, – с отвращением покосился на Мануэля Страшила, догоняя Бобби.
Бобби, нахмурясь, бросил взгляд на Страшилу.
– Прикуси язык.
Он был заботливым. После казни их родителей Бобби старался ограждать детей от зрелищ насилия, смерти и ругательств, ведь теперь они стали общими племянниками членов банды.
Уокер открыл сумку-холодильник, притороченную к мотоциклу, и достал две «Орчаты», которые купил в магазине рядом с почтой. Еще он купил Мануэлю новую раскраску и карандаши, ведь мальчику было всего восемь. Уокер протянул одну бутылку Мануэлю, другую – Пигалице. Томпсон наблюдал за реакцией. От прикосновения Уокера она едва заметно вздрогнула. Потом Уокер отвел детей к фургону, разминая на ходу плечи и шею, усадил на землю в крохотном клочке тени и улыбнулся, окинув взглядом последних из рода Мендоса. Пигалица, залившись краской, уставилась на бутылку, словно видела ее в первый раз.
– Хочешь попробовать новые карандаши? – спросил Уокер Мануэля.
– Нафиг твои карандаши. Хочу посмотреть на того парня, – надув губы, сказал Мануэль.
– Не хами. Попей лучше, – ответил Уокер и посмотрел на Пигалицу. – Ты как, нормально?
Она коротко кивнула, покраснев еще гуще. Уокер сделал вид, что не заметил, и вразвалку направился прочь. Потом кивнул Томпсону. Это был сигнал. Шоссе казалось спокойным.
Уокер и Марк Томпсон оставили детей и присоединились к группе вокруг мертвеца. Труп напоминал скрюченную мумию с согнутыми руками и ногами, как будто он до самой смерти прятался в фургоне, а потом его, уже закоченевшего, выбросили вон. Прямо мексиканский «болотный человек». На правой стороне лица остались лишь потемневшие гладкие кости черепа, оскаленные зубы и пустая глазница, словно на «Веселом Роджере». Слева уцелели обрывки иссохшей задубевшей кожи и мяса. В подвяленой до густого красновато-коричневого цвета плоти виднелись две глубокие раны с потеками крови. От тела несло протухшим собачьим кормом, а раз вонь не выветрилась, значит, смерть наступила не так давно.
– Вампир? – спросил Страшила, глядя на Бобби. В конце концов, Бобби же якшался с вампирами.
Томпсон перевел взгляд со шрамов на плече Бобби на борозды на лице мертвеца. Интересно, а вампиров стервятники тоже едят? И как они на вкус? Может, привкус у них особый, пикантный какой-нибудь?
Бобби пнул тело пыльным носком сапога.
– Не. – Потом добавил: – Вряд ли.
– Его бросили, – заключил Страшила. – Где же остальные?
– Почему его бросили? – спросил Джонни Ракета.
– Потому что помер, – ответил Бобби, отвернулся от мертвеца и принялся разглядывать землю. – Может, фургон сломался, поэтому они все бросили. Следов других шин не заметили?
Томпсон с Токсином занялись осмотром плавящегося от жары асфальта, причем Томпсон даже задрал очки на лоб, чтобы ничего не упустить. Он вносил свою лепту в общее дело, старался по мере сил. Медленно шел по песчаным следам в ту сторону, где размякший асфальт переливался вдали миражом, словно водопад.
