Хромированные сердца

(ЭТО-ТВОЯ-СМЕРТЬ!)

Это взрывается в моём мозгу фейерверком и выводит меня из ступора. Я кидаюсь на четвереньках в сторону, но мужчина пинает меня ногой назад в угол. Я зажата, а он подходит всё ближе ко мне. Он замахивается, я инстинктивно уклоняюсь в сторону и топор выбивает фонтан осколков из кафельной стены, которые впиваются в мою правую щёку. Он снова поднимает топор и теперь мне некуда бежать.

Крик ужаса разрезает воздух. Но кричу не я. В дверях стоит дочь убитого соседа и её лицо один большой белый круг с чёрным нолём рта внутри. Мужчина оборачивается.

(ПОШЛА!) взрывается внутренний голос.

Я бросаюсь меж его расставленных ног. Он пытается меня схватить, но поздно, я проскальзываю и на четвереньках рвусь к двери. Топор врезается в ковёр и моя ступня отделяется от лодыжки. Это происходит так быстро, что я не сразу понимаю что случилось. А в следующую секунду мир меркнет, чтобы сразу же взорваться ужасной болью. Я вою как побитая собака и пытаюсь подняться на ноги, но правой ноге не на что подниматься. Боль бензиновым пламенем поднимается от лодыжки. Я судорожно хватаюсь руками за всё подряд и ползу к двери. Хватаю столик за ножку и опрокидываю его на себя. Столешница больно бьёт мне по голове и в ушах начинает звенеть. Ладонью я натыкаюсь на ножницы и они пронзают ладонь. Я визжу и отбрасываю их другой рукой. Он идёт за мной. Он не спешит. Я чувствую как лезвие топора вонзается мне в бок и становится нечем дышать. В исступлении я хватаю его запястье своей разорванной рукой и из последних сил дёргаю вниз. Он падает прямо на меня и придавливает к полу. Я слышу, как ломаются мои рёбра и чувствую его каменный стояк, упёршийся мне в поясницу. Он приподнимается и рывком переворачивает меня. Наваливается сверху и мои сломанные рёбра протыкают мне левое лёгкое. Я судорожно дёргаюсь, пытаясь сделать вдох. Кровавая пена выступает на губах. Его глаза напротив моих. Его кровь стекает с подбородка и капает мне на лицо, а глаза горят безумием бешеной собаки. От одного этого взгляда я почти теряю сознание. Он тянется к моему горлу. И тут я нащупываю ножницы. Я что есть силы прижимаю его к себе левой рукой, как страстная любовница, которая уже не может терпеть. Как бесконечно любящая своего сына мама прижимает своего ребёнка к груди, чтобы уберечь его от всех бед.

Он меняется в лице, когда я вонзаю ножницы ему в спину. Его лицо становится всё испуганней с каждым ударом. Он пытается оторвать меня от себя, но я вцепилась в него как может вцепиться только бешеная полураздавленная кошка. Он поднимается на ноги вместе со мной на груди. Его глаза вытаращены. Я кричу от ярости. Раз за разом ножницы входят в его спину. Я обхватываю его ногами, как женщина в постели обхватывает мужчину, чтобы он входил в неё ещё глубже. Но это я вхожу в его плоть. Он покачивается и падает на спину. Моя левая рука ломается в запястье, но я не выпускаю ножниц. Я никогда их не выпущу! Его руки сходятся на мой шее и я всаживаю ножницы ему в лицо. Я протыкаю его глаза, щеки, нос. Я превращаю его лицо в лоскуты. Руки всё сильнее сжимают мою шею. В глазах темнеет. Рука с ножницами уже не поднимается. Боль уходит и весь мир исчезает.

Темнота взрывается светом и я врываюсь в него с криком. Боль разрывает меня пополам. Я вскакиваю и трубки с проводами вырываются из моего тела. Чьи-то руки хватают меня и куда-то укладывают. Всё вокруг слепяще белое. Потом темнота снова уволакивает меня к себе.

Я открываю глаза. Свет уже не такой яркий. Веки тяжело открываются, словно залепленные какой-то жижей. Я пытаюсь поднять руки и не могу. Сбоку ко мне подскакивает человек.

–Тише-тише, не шевелись. – Руки мягко прижимают меня.

Я с трудом поворачиваю голову. Напротив меня сидит смутно знакомый парень.

– Никита? – Выдавливаю я пересохшими губами.

У него встревоженное лицо, но он пытается выдавить улыбку.

– Привет. Это я, Саша, друг твоей сестры. Мы виделись недавно.

– Саша. – Я откидываюсь на подушку. – Где я?

– Ты в больнице. Всё будет хорошо.

В больнице? Что я делаю в больнице? Я не знаю, как сюда попала. Я пытаюсь вспомнить, но голова наливается болью.

– Что я здесь делаю?

– На тебя напали неделю назад.

– Кто? – Я ошарашена. – Зач… Неделю назад?

Мне кажется я крикнула, но на деле просто просипела.

– Ты неделю была в коме. – Саша берёт меня за руку. Какие у него тёплые ладони. – Полиция позвонила по последнему номеру в журнале и он оказался моим. Я сразу приехал.

– Ты один?

– Нет, твоя мама тоже здесь. – Он запнулся. – Ну, была. Мы по очереди дежурим у тебя.

– Что врачи говорят?

– Что ты уникум. – Он улыбается. Но веселья в улыбке нет. – Что ты настоящий боец.

– Я, боец? – Мне смешно, но жуткая боль в груди заставляет стиснуть зубы.

Саша берёт мою ладонь в свои. Сразу становится легче. Головная боль медленно проходит.

– Всё будет хорошо. – Саша целует мою ладонь.

Я закрываю глаза и слезинка скатывается по щеке. Я не могу вытереть её и рада, что Саша её не видит. Он гладит мои руки и боль уходит. Я засыпаю.

За окном, в больничном дворике, сидит маленькая девочка с костылями. Она наблюдает, как маленький муравей тащит хвоинку, которая больше него в несколько раз. Он постоянно падает на спину и роняет хвоинку, но каждый раз снова тащит её дальше. Раз за разом. Раз за разом.

Тонущий в океане кисок

Жена выгнала меня из дома и выкинула все вещи. С деньгами было все плачевно. Полгода нужно было покопить, закрыть кредиты и снять квартиру. Я составил список подруг и написал первой: "Ты пустишь меня пожить у тебя месяц, за это я буду тебя крепко трахать и вкусно готовить". Уже через три минуты она написала адрес. Она была милая кошатница, скромно кончающая шепотом. За месяц у нее я заработал аллергию на кошек и стал разбираться в Доме-2. Она мало разговаривала и только смотрела своими бездонными голубыми глазами. В конце месяца она предложила мне жить дальше, но это было не по плану. За месяц ты не успевал до смерти надоесть человеку, не успевал сжиться с ним, а после месяца это уже было бы похоже на отношения.

Второй хозяйкой была избалованная 18-летняя девочка при деньгах. Весь месяц она нюхала порох и не выпускала меня из кровати, я спал часа по два в сутки, в основном отсыпался в метро, после работы, чтобы не ехать домой.

В доме происходил форменный пиздец, на кухне нон-стопом шел рейв, терлись какие-то люди, без остановки сыпались дорожки, гудели бонги, в углу стояло наполненное мутной водой 15-литровое ведро с обрезанной двухлитровой бутылкой. Пять раз я просыпался от того, что подруги хозяйки начинали заниматься со мной сексом, не спросив даже имени.

В конце месяца я вытряхнул из куртки три грамма спидов, пять марок и пол-веника чая, тихонько собрал вещи и по-английски ушел. Третьей по списку была певица с шикарными бедрами. Началась спокойная жизнь, тишина и покой. Просыпался я от того, что хозяйка распевалась голой перед зеркалом. Она была милая и очень домашняя, умела расслаблять мышцы горла и гордилась тем, что могла заглатывать член целиком.  Она имела такую бешеную энергетику, что рядом с ней невозможно было уснуть, я спал на диване и наконец отлично высыпался.

Через неделю этой идилии моя прошлая хозяйка вышла из марафона и обнаружила, что я бежал. Дня через три она выследила меня и, когда я отпер дверь в квартиру, налетела сзади и затолкнула внутрь. Слов было не разобрать, она просто верещала. Зрачки ее были размером с блюдце. Попытки урезонить ее были бесполезны, я сел к столу и наблюдал за истеричкой. Она бегала по комнате и кричала – как я мог променять ее на кого-то еще, когда она от всего сердца пустила меня пожить, что убьет меня, а потом себя. Тут в замке щелкнул ключ и она заткнулась. Моя хозяйка-певица зашла в квартиру, в шляпе и с пакетом покупок. Спидовая хозяйка заверещала и бросилась на нее. Консервированный горошек улетел в стеклянный  шкаф, яблоки рассыпались по ковру. Хозяйка-певица схватила початок кукурузы и принялась мутузить им вторую. Я благоразумно дал им заниматься делом, налил себе выпить и наблюдал, как они рвут друг на друге волосы и дерутся овощами.

Признаться, я даже возбудился от этого зрелища. Через пятнадцать минут наконец приехала полиция. Они схватили спидовую и спросили, что с ней делать. Она стояла с размазаной как у Джокера косметикой, расцарапанная в кровь, с клочками волос, торчащими во все стороны. Со слезами на глазах я сказал, что отведу это разодраное чучело домой и они ее отпустили. С чувством отчаянья я собрал вещи и ушел с ней. Певица сказала, чтобы я больше ей не звонил и, по возможности, сдох в ужасных мучениях. Мы ехали в такси и малолетка выла всю дорогу, уткнувшись мне в грудь. На рубашке остался прекрасный тест Роршарха. Дома она показала мне картину, которую она нарисовала на днях. Это был мой портрет. Ну, то есть, она так сказала. Это была средней паршивости мазня, сделаная под кислотой, феерия разноцветных мазков параксизматически размазанных по холсту. Венчал все это отлично прорисованный багровый МПХ (мужской половой хуй)

Чем дольше я смотрел на картину, тем сильнее мне хотелось кого-нибудь пытать. Моя хозяйка утянула меня в спальню и, после очередного изнасилования, я пошел к холодильнику. Из еды там было только молоко и забитая спидами морозилка. Молоко скорей всего было со спецэфектами. На кухне был какой-то закислоченый патлатый ебила в черном плаще. Он давился словами и кое-как проскулил, что узнал меня и показал тату на руке – название моего рассказа "Только молодые умирают молодыми". Я дал ему фиолетовый фантик от конфеты и он погрузился в него до следующего вечера. Хозяйка со своей 16-летней дредастой подругой развлекали меня до утра своими охуительными историями, потом предложили групповуху по-быстрому, получили решительный отказ, снюхали по солидной дороге и стали собираться в школу. За окном выпал первый снег. Я надел беруши и уснул, под "Колыбельную" Merzbow & Masona ревущую на весь дом.

Третий месяц пришлось доживать здесь. Кроме регулярных изнасилований я имел задушевные разговоры с различной степенью вменяемости объебосами. Больше всего мне понравилось играть в шахматы с заспидованым учителем информатики, преподающим у моей хозяйки. За один мой ход он успевал придумать десять комбинаций, разыграть их у себя в голове и, если они оборачивались неудачей, он с криком переворачивал доску. Один раз мне удалось победить, когда, вместо спидов, он снюхал дорожку стирального порошка и его увезли в больницу.

Когда месяц подошел к концу – я действовал решительно. Я подкараулил хозяйку в ванной, запер там, открыл все ее нычки и разложил все ее объебосские запасы по квартире. После этого позвонил ее маме и довольный собой свинтил, надеясь, что тигр, орущий в ванной, клянущийся меня убить, не вырвется оттуда. Я вышел на улицу и зашлепал по лужам, радостный как Энди Дюфрейн из "Побега из Шоушенка", после того как сбежал из тюрьмы через канализационную трубу.

Четвертой была подруга, точная копия толстой Кристины Риччи из "Баффало 66" Не знаю почему, но на обоих у меня был дикий стояк. Я прямо с порога стал стягивать штаны, но она остановила меня и сказала, что у нее есть жених и никакого секса не будет. Я поначалу не поверил и вламывался к ней в душ. После третьей пощечины я заподозрил, что она говорит правду. Я плохо спал, да и как вообще можно спать, когда в соседней комнате спит кто-то настолько сексуальный?

Как-то я уходил утром из дома, а она занималась шейпингом. Я увидел, как она тянется в лосинах, заскулил и ушел на работу, надеясь, что меня не арестуют за стояк в общественном месте.

В итоге я не выдержал. Она стояла за плитой и готовила рагу, фартук обтягивал тугую грудь. Я пил чай и упирался стояком о крышку стола. Не выдержав, я бросился на нее. Она дралась как кошка, царапая меня когтями, мы перевернули стол с мукой и катались по нарезанным помидорам. Она дотянулась до скалки и огрела меня по голове.

Я был повержен. Она склонилась надо мной, ее груди тяжело вздымались и опускались. Потом она сказала что я паскуда и тварь, и принялась расстегивать мои штаны. Потом мы лежали мокрые на полу. На лбу вылезла шишка от скалки. По кухне стал распространяться черный дым от сгоревшего рагу, она сказала, что я мудак, который испортил ей жизнь и ужин. Это было справедливо. После этого мы спали вместе. И тут тучи стали сгущаться. Она все реже виделась со своим женихом, ругалась с ним из-за любой мелочи и наоборот все больше времени проводила со мной. Когда она позвала меня в кино, я понял, что дело плохо. Я стал вести себя безобразно, рыгать при ней, пускать газы, раскидывать повсюду грязные носки, пару раз пришлось ее ударить. Но ее это только заводило. Она купила плетку, кляп, лисий хвост, сказала, что я раскрыл ее как женщину. Запахло жареным. Я позвонил ее жениху, заказал им столик в ресторане, оплатил ужин и позвал туда обоих, не говоря о друг друге. Они провели чудесный вечер и наутро она сказала, что все-таки свадьба состоится

Я принял это с облегчением и опаской, на всякий случай спросив о чьей она говорит свадьбе. Не о нашей с ней, чудесно. За месяц, что я у нее провел, я хорошо познакомился с ее старшей сестрой и мамой. Я уже начинал нервничать от слишком откровенно радостных маминых взглядов на меня, от которых так и веяло тещиными чувствами.

Когда я свел парочку вместе, то как-то органично перешел по наследству ее сестре. Она была сильно старше меня и разительно отличалась от сестры. После третьего развода, она, закономерно, сильно молодилась и тратила на уход за собой большую часть дня. Я был ее новой сумочкой, которую она носила с собой на посиделки с подругами, поэтому мне тоже нужно было следить за собой. Она гладила мне рубашки, брюки, раз в неделю водила к парикмахеру и барберу, кормила салатами и хорошим мясом, я вместе с ней бегал в парке и ходил на растяжку. Это была моя плата за ее гостеприимство.

Она тыкала мною в подруг как дорогим кольцом. Личность, что она для меня придумывала, поражала даже меня. Мои успехи и достижения, что она придумала, заставляли меня вести себя расслабленно и снисходительно, учтиво улыбаясь на очередной восхищенный взгляд ее подруг. Когда кто-то из подруг начинал увлекаться или строить мне глазки, она превращалась в тигрицу и рычала так, что даже мне становилось страшно. Со временем подруги находили мой номер и начинали писать через месседжеры. Я добросовестно показывал ей все сообщения, она ехидно читала и удовлетворенно шла готовить мне стейк. Все фотографии я, конечно, сохранял себе. Тут моя спидовая подруга, у которой я жил второй и третий месяц, снова выследила меня. Я наслаждался фуагра с бокалом вина, когда в дверь раздался звонок. Что-то внутри меня ухнуло вниз. Когда хозяйка пошла открывать – ужасное предчувствие окутало меня. Я не успел открыть рта, чтобы выразить свой ужас, когда замок в двери щелкнул. "Всë" – подумал я и залпом допил бутылку.

Когда дверь открылась – всю квартиру наполнил истошный визг. Я выглянул в прихожую. Все та же спидовая стояла в дверях, махала руками и вопила. Моя нынешняя хозяйка удивленно посмотрела на нее, потом на меня, затянула пояс халата и, вдруг, ткнула пятерней спидовую в лицо и вытолкнула на лестничную клетку. Дверь захлопнулась. Крик усилился. Что-то упало, раздался железный скрежет, звук, будто кого-то бьют головой о мусоропровод, и вообще – снаружи шла какая-то бесчеловечная бойня. Я, на всякий случай, раскрыл чемодан. Крики смолкли и я стал ждать. Через пятнадцать минут я заскучал и включил телевизор, там шла передача о путешествиях. Я вернулся к брошенному ужину. Еще через десять минут я уже забыл о женщинах и погрузился в передачу. Входная дверь открылась и кто-то зашел. Я выключил телевизор. Нынешняя хозяйка тяжело переводила дух.

– Стара я уже для такого. – Она уперлась руками в колени.

Я не видел ни царапин, ни синяков, у нее даже прическая не растрепалась. Глаза горели таким огнем, что в них было страшно смотреть. Она подняла взгляд. Я сразу все понял и стал раздеваться. Она тигрицей бросилась на меня прямо в прихожей, от ее стонов закладывало уши. Все это длилось часа три. Наконец, она обмякла, пошла в душ и вышла оттуда через полчаса, снова причесаная и свежая, будто только проснулась.

Спустя пару недель меня, вдруг, встретил у двери жених ее сестры. На бедолаге не было лица. Когда я пожал ему руку, он задрожал и взвыл белугой. Я затащил его в квартиру и за бутылкой коньяка слушал печальную историю о том, как его невеста поменялась, сколько всяких штук для извращенного секса накупила.

– Она со мной такое вытворяет. – Он давился слезами.

Это был неловкий момент, я успокаивал его, надеясь, что он не знает, кто привил его невесте все эти мерзости.

– Я не могу даже отменить свадьбу, ведь из-за меня она набрала двадцать килограмм. – Он закрылся руками и зарыдал.

Я прожил у моей нынешней хозяйки еще две недели жизнью домашнего питомца. Несколько раз наносил ночные визиты особенно симпатичным ее подругам. Я поправил все финансовые дела и начал подыскивать себе квартиру. Жизнь пошла в гору. В очередной день я возвращался домой и увидел здоровенную толпу зевак возле дома моей хозяйки. Прямо из окон нашей квартиры хлестал огненный поток. Весь мой небольшой скарб сгорал сейчас внутри. В моем кармане был только телефон, паспорт, пачта сигарет и кошелек. В толпе я видел мою нынешнюю хозяйку, бегающую с полицейскими и пожарными. В толпе время от времени звучало слово "Поджег". Внутри меня щелкнуло, я сразу понял кто за этим стоит. Злость выстрелила внутри меня с такой силой, что меня затрясло. Проклятые бабы! Я отошел от толпы и присел на скамейку, вытряс сигарету и закурил. Сидел и наблюдал, как выгорает моя квартира.

Когда огонь утих и пожарные залили квартиру водой – я поднялся, попрощался с зареванной хозяйкой и поехал ночевать на работу. Я понял, пока эти женщины есть в моей жизни – мне не будет покоя. Я лег в кабинете томографии на кушетке и открыл список работы в Мурманске. Чем дальше, тем лучше. И тут мне на глаза попалось обьявление о наборе в арктическую экспедицию на два года. Квалификация для бортового фельдшера у меня была достаточная и я набрал номер.

Жизнь движется вперед не заботясь о тебе, если ты успел прицепиться к поезду времени, то будешь реже пропускать свои остановки. Так говорят.

Через две недели мы вышли из порта и весь обитаемый знакомый мир уходил, словно тонул, за синим хребтом океана. Я курил и морозный воздух кружил голову. По палубе ходили другие участники экспедиции. Я не видел ни одной женщины и даже внутренне расслабил пузо. Вода бурлила за кормой, в небе и рядом с брызгами кружили уже редкие альбатросы. Вот последние видимые остатки земли укрылись за водной линией.

Я закурил новую сигарету.

– Привет. Ты наш новый фельдшер? – Рздался женский голос сзади.

Я обернулся и увидел невысокую девушку, с тонкими губами и копной рыжих волос. Она была так молода и хороша, ее бестыжие глаза выдавали ее с головой.

– Да.

– А я буду твоей медсестрой. Мы подружимся.

Она улыбнулась ослепительной улыбкой и сигарета вывалилась из моего рта.

Обратная петля

По ноге пошла вибрация и карман ожил. Т. остановился, слез с мотоцикла и достал телефон – звонила мама. Он шумно вздохнул и нажал кнопку приёма.

– Алё.

– Привет! Как дела?

– Нормально.

– Ты где?

– Домой еду.

– Откуда?

– С работы.

– Как ты одет?

– Нормально. – Т. опёрся о бак.

– Чего у тебя нового?

– Мам! – Взорвался Т. – Перезвони мне через полчаса, как дома буду!

– Да что звонить? Пять минут со мной поговори.

– Мам, блин, приеду и поговорим! – Он почти кричал.

– Мне будет некогда!

– А сейчас мне некогда! – Раздражение уже кипело в нём.

– Чем ты так занят?

– Всё, я кладу трубку!

– Нет! Я против!

– А я за! Достала! – Выкрикнул он в трубку и нажал кнопку отбоя.

Он завёл мотоцикл и поехал дальше. Совесть сразу же начала его грызть. Нельзя так говорить с мамой, он знал. Он в сердцах ударил по приборной панели.

– Блять! – Заорал он.

Человек в машине справа от него вздрогнул и уставился на него.

– Хера ты пялишься, мудак? – Проорал Т. ему. Хоть и знал, что тот его не услышит, за рёвом мотора.

Человек в машине отвернулся и проигнорировал крик. Это завело Т. ещё сильнее. Он ненавидел, когда его игнорируют.

Т. ехал и пытался успокоиться. Его отличное настроение рассыпалось как засохшая ель. Характер у него был «не подарок» как говорят. Фитиль запала у него был очень коротким. С детства он понял, что рассчитывать можно только на себя и семью. Друзья предают, девушки изменяют, люди слабы. Поэтому. в мире Т., самым главным для него был сам Т. Если ему было что-то нужно, он это брал. Если это принадлежало другому, то тому следовало уметь это защитить. Такие дела. Всё просто. Единственный, кого он уважал в этом мире, кроме себя, был его отец. Тот не давал пацану спуску. Когда Т. ещё малышом приходил домой, с порванной рубашкой и грязными джинсами, тот всегда сначала выслушивал сына. Но даже если в драке был виноват не Т. и у неё были «разумные причины», то пару шлепков по заднице он всё же получал.

– Сын, это было не за то, что ты подрался. А за то, что ты вымазал штаны, которые мама для тебя стирает и гладит. Ты её огорчаешь. Маму огорчать нельзя. Ты понимаешь?

Если Т. не отвечал, то отец поднимал его за подбородок и смотря в глаза повторял:

– Я спрашиваю, ты понимаешь?

Т. кивал, слёзы злости и несправедливости стояли в его глазах. Кивал, но не понимал.

Потом он вырос и наконец понял отца. Поэтому-то, на душе и было так погано, от слов, что он сказал матери.

– Тупой мудак! – Бормотал он себе под нос и пару раз ударил себя по лицу. Как вернётся домой, сразу же перезвонит маме.

Т. заехал на стоянку и оставил там свой мотоцикл. Пообщался со сторожем и отправился домой. Жил он прямо напротив стоянки, через дорогу. Пройти в переходе и вот он подъезд.

Т. заметил, что переход выглядит свежим и чистым. Пропали все дурацкие надписи на стенах. Плитка была совсем другая. «Как это они за утро успели всё это сделать?» Даже пахло здесь лучше.

Т. вышел из перехода и застыл. Ему показалось, что переделали не только переход, но и весь его район. Исчезли рекламные баннеры. Пропали все парковки. Да и на дорогах были значительно меньше машин. И самого дома Т. не было! На его месте был большой сквер, засаженный деревьями. Т. решительно ничего не понимал. Это всё напоминало сон, в котором всё, что ни происходит, считается нормальным. Из перехода вышла женщина с коляской и прошла мимо Т. Он с выпученными глазами смотрел на неё. Она была одета в простенькую блузку и длинную юбку. Из-под юбки выглядывали чулки, какие носила его мама, когда была молодой. Тут он обратил внимание на коляску. Четыре колеса на старый лад, с широкими перегородками вместо спиц. Корпус, стилизованный под бока старых волг. Такими колясками уже не пользовались. Если только её не откопали в чулане. Он взглянул на дорогу и увидел то, что ошарашило его.

По дороге сновали старые советские автомобили, почти все сплошь «Волги», пузатые Газ-21, стильные Газ-24, безобразные Газ- 22. ИЖи фургоны, с надписями «Хлеб», «москвичи», горбатые «Москвичи». Ни одной иномарки.

– Это что… – Начал было разговаривать Т. сам с собой, когда мимо с оглушительный рёвом пролетел «Урал» с коляской. Водитель мотоцикла выглядел точно как волк из «Ну, погоди», в своём мотоциклетном шлеме, с ушами.

Т. смотрел прямо на картинку из советской хроники. Словно перенёсся назад во времени. Непонятно, как и почему.

Он пошёл вперёд по дороге, с разинутым ртом смотря по сторонам. Детские площадки с деревянными грибками. Не такие высокие дома. Всё было как с фотографий. По улице ходили девочки с косичками, мальчики в коротких шортиках. Все выглядели примерно одинаково одеты. Прямо возле арки стоял красный автомат с минеральной водой. Т. пошёл к нему. Рядом с автоматом стояла квадратная тележка, на которой было написано «Мороженое». Тут же стояла женщина с белом халате и в колпаке.

– Почём мороженое? – Спросил Т.

– 11 копеек. – Улыбнулась продавщица, жмурясь на солнце.

Т. полез в карман, выгреб мелочь, когда вспомнил, где находится.

– Что это у тебя монетки странные? – Смотрела ему в руку продавщица. – Да и одет ты чудно. Иностранец, что ли?

– Типа того. – Смутился Т. и спрятал деньги обратно в карман.

– Что, нету? – Осведомилась продавщица.

– Нет. – Кивнул Т.

– Ладно, держи, заграница. – Подмигнула она, протягивая ему бумажный стаканчик.

– Спасибо. – Заулыбался Т.