Прямо и наискосок

Начались нервы и у Румянцева. Ночью просыпался от кошмаров. В первые минуты, когда доходило, что это сон, являлось облегчение, но вслед наблюдалось, с организмом неладно: смущало болезненное дыхание, одолевал нехороший зуд, клетки напряженно ерзали. К утру измученное тело впадало в часто перемежаемое квелой дремой небытие, язвило предчувствие тяжелого утра. Дальше начиналась маета: противная пригоршня воды, насильственная чистка зубов, уговаривание себя впихнуть что-либо съестное, – все это, не доставляя прямых лишений, раздражало самим признаком жизни.

Притом чрезвычайных неудобств не было. Минор создавал общий настрой духа и тела. Иногда накатывало капитально. Дядя по телевизору (отец имел манеру рано вовлекаться в общественную жизнь) начинал нести такую галиматью, что ударяло негодованием ко всему имеющему свое мнение. Особенно возбуждало, когда мать, поленившись помыть посуду с вечера, начинала гудеть водой по утрам. Андрей выскакивал на кухню:

– Послушай, мама, – проникновенно, как ему казалось, заводил, – ты претендуешь на хозяйственность, мудрость. Что же тогда сетуешь на тараканов? Можно было помыть посуду с вечера. Сама же подкармливаешь этих тварей!

Мать делала замкнутое лицо. Изводило до крайности, Андрей убегал в комнату. Хотелось во что-нибудь вцепиться, драть до изнеможения. «Боже! – ломал пальцы. – Кто их создал!» Вскоре проходило, наваливалась злость на себя.

Появилось презрение к людям. Любопытно, что самозащита, внушение здесь присутствовали отчасти. Свинячий кайф, говорили про алкоголь, и Андрей наблюдал искренние интонации достоинства. Особенно холодно относились к женщинам, и опять не сексуальные потенции решали вопрос.

Скажем, начал Андрей производить впечатление. На богатой квартире к его убогому виду привыкли и, должно быть, что-то разглядели. Девицы жались. Если б не его равнодушие, поразмяться можно было. Одна молоденькая уж больно приладилась:

– Ты отчего такой неживой? Хочешь, расшевелю?

– Ты насчет трахтибидох?

– Про кого еще.

– Я, лапонька, человек высоких кровей. А ты мне про игрушку свою. На нее же жутко смотреть.

– Не смотри.

– Хочется.

Словом, изменения наблюдались.

Вообще, без укола Андрей мог обходиться. И, надо сказать, случалось. Особых приключений не происходило, и пусть Румянцев знал, что апофеоз ломки наступает через день-два, это отчасти помогало использовать препарат почти ежедневно. Однако на большие дозы – а все сильней хотелось – он сознательно не переходил.

Но однажды колокольчик зазвенел. Выпало на какие-то особо едкие, переступающие в хмуром тумане дни. Федор Палыч исчез, Чайка болел – взбунтовалась язва, ему было не до Андрея. Румянцев приходил регулярно, тот постоянно охал, стонал. К Косте-турку ездить перестали, варили сами. Следует оговорить, что наркотик доставал Чайка, Андрей в эту кухню умышленно не встревал.

– Надо в больницу ложиться, – сообщил Чайка.

Андрей испугался, а как же он?

В один из этих дней приехал к Чайке, тот отсутствовал. Позвонил на богатую квартиру, мимо. Помаялся и двинулся к Турку. «Может, Чайка там, – уговаривал себя. – Нет – сразу развернусь. Тем более что с Костей сразу рассчитываться надо».

Чайки здесь не оказалось. Андрей соорудил вид, что тот ему крайне нужен… Любезничал с Клавдией Ивановной, потрёкал с Костей (он «торчал»). Спросил задорно, отгоняя всякое внутреннее слово:

– У тебя ширево осталось?

– Вторячок, – равнодушно бросил Костя.

– Не пропадать же… – Бодренько сперва вякнул, но тут же устыдился, пояснил: – Раскумариться надо, паршиво что-то.

День прошел гнусно. На другой Андрей поехал к Чайке пораньше. Тишина. Вернулся домой. К вечеру – предчувствие предварило, Андрей даже заподозрил, уж не наворожил ли сам – начало ломать.

Ныли кости: в берцах, предплечьях, локтях гулял червяк. Андрей подкладывал под ноги подушку, задирал их на стену. Проходило. «Сейчас начнется. Мочи его». Начиналось. «Ага! Так его, козла». Вставал. Ходил. Грудь раздирал страшный зуд. Сердце бунтовало, раздвигало ребра, продиралось сквозь них.

Ложился. Отпускало. Сжимало льдистое ожидание. Тело ни о чем ином не позволяло думать. Каждый кусочек кожи, изгиб сустава, молекула крови высоким напряжением были подключены к мозгу.

Заходил в комнату родителей. Назло телу, ломая его, ненавидя, спокойно, привередливо обсуждал теленовости. К ночи мать почувствовала. Испуганно втиснулась в комнату.

– Тебе что-нибудь надо? – спросила болезненно.

Андрей вскочил с кровати, горячо заговорил:

– Мама, мне ничего не надо. Мам, ты пойми. Мне совершенно ничего не надо… Ты просто выйди из комнаты. Спокойно развернулась и пошла. – Андрей подскочил к ней. – Посмотри, как это делается. Шажками, правой, левой. И пошла, пошла.

Мать хрюкнула, усеменила.

– Ты же видишь, как прекрасно у тебя получается. Ты же поразительно умный человек, – верещал в пустоту.

Заходил отец, молчал. Андрей закрывал глаза, немотствовал. Это было невыносимо… Заснул только к утру. Проснулся и сразу начал ждать. Нет, тело было вменяемым.

– Только ничего не говори, – сразу предупредил мать.

Понял, это всего лишь прелюдия, даже легкая репетиция. «А может, на том и завязать?» – спросил себя. К вечеру нашел Чайку, сделал заявление:

– Ломало вчера.

– Ну и как?

– Ничего, терпимо.

– Будешь?

– Буду…

Появился Федор Палыч. Поехало колесом. После его приезда и возникла та ссора, и Андрей начал работать…

От прокола Румянцев сник. Теперь вынужден был что-то делать, фиаско давило существенно. Ворошил много, но долго ничего не давалось. И ахнуло – Ширяев. Даже сдержаться не сумел – у Чайки пребывали – пропел, лаская в груди восторг:

– Черт, похоже, есть клиент. – Подумал. – Только там крыша мощная.

– Карточный долг свят, – ожил Чайка.

Два дня Румянцев смекал как все обустроить благопристойно. Сообразил, без Пети не обойтись. Ему и позвонил. Петя ужаснулся, когда прибыл, несмотря на то, что ведал от матери Андрея о происходящем. Было отчего, Андрей высох, пожелтел, приобрел изнуренный, отталкивающий вид. Сам видел. Но странно, иногда это нравилось.

Встречу Андрей обосновал денежной нуждой. Сумму попросил небольшую. Петя предложил выпить.

– Не пью, – сообщил Андрей, – колюсь.

Петя мертво смотрел на друга.

– Ну, чего ты, – усмехнулся Румянцев. – Все нормально.

– Перестань. Я Чайке глаз на жопу натяну.

– Успокойся, ты против Чайки – вша. Дело есть до тебя…

Схему операции задумали аналогичную первой. Румянцев создает образ перед Петей и Ширяевым, будто обратно вник в бизнес. От Ширяева нужны некоторые технические детали. На этой почве происходит одно-два свидания и затем, якобы по удачному завершению сделки, устраивается обмыв. Работает Андрей в паре с Сашей – Федор Палыч с Чайкой засвечены. Ширяев повяжется несомненно – из чувства старой привязанности и вины. Главная задача – заманить в казино. Там все будет обустроено так, что Ширяев выиграет – есть своя девица, крупье – а Саша проиграет. Уже на богатой квартире, как логическое завершение, игра продолжится непосредственно между ними. Схема накатанная, с большим вероятием успеха.

Однако охваченный азартом мести, вожделея дух результата, Андрей совершил очевидные просчеты. Не предусмотрел он присутствие Пети и его страсть к острым штукам. Даже когда процесс вышел на решающий взъем и прокол обнаружился, тревоги за приподнятыми эмоциями не различил.

Кончилось все до смешного закономерно. Ширяев не избежал казино, не отвертелся от выигрыша, но на этом исчез. Остальное проделали с Петей, который, кстати, и в казино проиграл. Андрей уже ничего не мог сделать. Когда на богатой квартире пошла серьезная игра, вмешиваться не имел возможности, не принято, игроки уединились. К утру, с завершением дела, Петя имел жалкий, разве не страшный вид. Румянцева тряхнуло отвращением к себе. Он и результатом интересоваться не стал, не имея сил больше ломать роль. Собственно, ничего и не оставалось, как вычеркнуть себя из жизни Пети.

Не дал этого сам же Петр. Через день он явился и видимой удрученности не показывал. Ситуация была невыносимой и Румянцев без предисловий признался:

– Выходит, Петро, тебя я подставил. А хотел Ширяева. – Развел руки. – Так уж вышло.

Андрей подошел к пиджаку, достал деньги.

– Вот моя доля, забери…

Вчера перед партнерами причитал:

– Мужики, не по делу получилось. Нельзя Петьку – он мой друг.

– Клиента, Андрюша, ты вел. Варианты были. Мы только исполнители… Возьми лавэ.

– Ну, хоть за половину. Того лоха уважили!

– Нет, Андрюша, обстоятельства.

Постреливало в груди, а руку за деньгами протянул.

Андрей положил деньги на стол, перед Петей. Тот помолчал, сказал:

– Половину возьму, тебе бабки нужны, я понимаю.

– Бери все, ты же круто влетел.

– Не так уж страшно… Знаешь, мы ведь въехали, что ты нас поиметь решил.

– Не гони, Петя, – скривил лицо Андрей.

– Точно. Когда в казино приехали. Там у Ширяева приятель, он Сашу знает.

– Так какого рожна! Неужели ты думал, что я тебя хотел подставить?

– Черт его знает, как-то все получилось лихо… Вообще-то я не понимал, что столько проиграю. Ну, думаю, скину все, что с собой. В долг сперва не хотел играть.

– Забирай деньги, – Андрей тронул вторую половину.

– Нет, оставь, ты не при чем.

Андрей замолчал, Петя попользовался:

– Ну, ладно об этом. Что дальше с тобой будет?

– Тебе-то что… все нормально, – ноздри Андрея ходили.

– Не нормально.

– Еще поведай, что специально проигрался, чтоб меня подхарчить.

– Нет, конечно. Но…

– Только не надо, – скривился Румянцев.

– А что надо? – уперся Петя. – Ты видишь, что происходит? Давай что ли в больницу, если сам не можешь… Андрюха, у меня мужик есть, психиатр.

– Петя, ты знаешь, я человек умный. В себе разберусь лучше любого психиатра. Все, что делаю – делаю не просто так.

– Да брось ты – умный! Может, ты и интеллектуальный, но не умный. Ну долбануло по жизни, ну баба. Что теперь – мир в копейку?

Андрей вспух негодованием.

– Ты что, серьезно думаешь, будто все из-за бабы?

– Да кукушку не слушай!

Румянцев хотел друга послать, но враз опал:

– Нет, Петя, тут что-то не то. Не из-за Светки… Сам не знаю из-за чего.

Петя вцепился:

– Ты же видишь, это не твое… Да что там, уж мне куда ни шло, но ты! Ну бери себя в руки, Андрюха!

И вдруг так хлынуло в горло Румянцева, такой силой дернуло голову, что выпрыгнула из мозга слеза и набухла в оке, лишь неимоверным усилием остановил. Бросил голову вниз, охватил руками. Молчал, боясь через голос уронить рыдание. Петя понимал, замер. Вскоре Андрей поборол себя, заговорил, руки раздвинул, слезу не сдержал, поехала по щеке, голос корежило:

– Спасибо, понятно, Петя за заботу… Что-то я размяк. Эта штука, скажу тебе, нервы тревожит… Да и вообще, знаешь, вроде бы потаенное слово некому сказать.

Поднял голову. Лицо высохло. Взгляд на Петю не попадал, но был твердый.

– Я справлюсь. Не надо меня дергать. Иди, Петька.

После ухода друга озлился. Поехал, кольнулся. К вечеру, однако, затосковал, и вдруг будто с неба грянуло – полтора месяца не видел Артема. Это было так неожиданно, что укора не почувствовал, только удивление.

Последний раз приезжал к сыну, когда уже кололся. Свидание прошло темно, Андрей чувствовал себя усталым, малышу было неинтересно. Занимательно, не мог теперь вспомнить, чем мотивировал отсутствие встреч. Неужели забыл о мальчике? Такого быть не может. Напрягся и тотчас понял, с памятью что-то случилось, вытягивала сухие лишние мысли, эпизоды, но то что требовалось, не нащупывала. «Неужели переборщил?» – испугался Андрей. Пустился ковыряться в себе и страх усугубил. Занимался долго и много неутешительного наворотил. Такая фраза, наконец, появилась: «Неужели Петя меня достал?» Неожиданно стало легче.

А Петя задвигался, приехал с человеком. Представил так:

– Антон Владимирович. Я тебе говорил о нем, побеседуй.

Странно, Андрей не испытал недоброжелательства, воспринял предстоящее механически. Провел психиатра в комнату, Петя удалился.

Беседа получилась простая. Когда-то Румянцев, разумея равные аудиенции, подозревал, что психиатр лезет в душу, делает каверзы, из которых вытаскивает неприметные для пациента заключения. Этот никуда не лез и вопросов практически не задавал. Для начала прочитал лекцию о типах людей, склонных к наркомании, далее объявил, что со слов Петра знает предшествующие события, но острой необходимости считать их мотивами не видит. Еще порассуждал общими местами. Румянцев вдруг принялся перечить конкретикой, и кончилось тем, что многое рассказал. Увидев, что врач его хитро раскрыл, не обиделся, и продолжал, обнаружив удовольствие говорить о себе в таком ключе, жалующемся и критическом. Антон Владимирович ушел, озвучив, что случай расхожий.

Однако стронулось. Андрей видел, угар бессознательности, смирения не исчез, но отыскались новые ракурсы. Они лишали шагающих рядом людей масок и, как ни противоестественно, наделяли двуличностью. Если такое с применением усилия всплывало и прежде, то теперь превратилось в поток, путало, порой угнетало, но и чудесным образом обнадеживало.

Петя, тем временем, отнюдь не доспехами гремел. Он зачастил к Андрею, но вел себя неделикатно. Пенял на нецелесообразность, даже безнравственность его поведения. Постоянно нудил о необходимости лечь в больницу. Вдруг озарялся идеей самому пуститься в тяжкие. Однажды предпринял самый решительный и дикий шаг.

Пришла Светлана. Сострадания поначалу не демонстрировала и позже, пытаясь спокойно разглядеть визит, Андрей понял, что движимая Петькиными подначками, не верила в реальность приключения. Когда уяснил идею прихода, пожелал Петю убить, но стало забавно – как ведут себя в сообразных ситуациях бывшие жены. Увидев, что Светлана пытается излагать какие-то заготовки, имеющие образ участия, занедужил и едва ли не грубо оттолкнул.

Петька, разумеется, на другой день объявился. И совсем чудно, Румянцев негодовать забыл, а привередничал. Ты, скотина, коли Светку впряг, хоть бы меня предупредил, а то с наскоку бабу обидел. Неловко. И много еще ныл, как капризный мальчишка перед старшим братом.

Раз съездил Петя с Андреем к Чайке. В карты уж не играл, а вино попил. Сказать кстати, не только Чайке злость не высказал, но напротив, предлагал любезность и уважение.

– Я, есть маза, от Ширяева уйду, – ободрил Петя однажды. Теперь бывшая румянцевская фирма присоединилась к нему.

– Что случилось? – подивился Андрей.

– Мы с тобой свое дело откроем.

Андрей усмехнулся:

– Есть на что?

– У меня есть идея.

Андрей построжал:

– Нет, Петя. Я тебе, понятно, благодарен за все, но это лишнее.

– Брось, Андрюха. Уж не такой я благодетель. Просто мне с тобой родней. Ширяев что-то рожу воротить начал. Власть человека портит… Собственно, у всех настроение такое. Чую, мужики скоро фирму дербанить начнут.

– Нет, Петя, я с этим завязал.

– Но что-то делать надо.

– У меня есть мысли.

Никаких мыслей у Андрея не имелось.

Точь-в-точь после этого Румянцев сказал себе: «Давай, парень». Вряд ли решение текло из разговора. Просто выпал удобный момент, Петя уезжал в командировку.

Выходил Румянцев на «сонниках» – снотворные, многие пытаются отвести ломку на время сна. Всякое было. К концу недели увидел, основной угар спал. Пете доложил, не умея сдержать радость, вообще, вел себя, как дитя малое. Выпили. На следующий день вывернуло так, что мать «скорую» пыталась вызвать.

Через месяц Андрей набрал обычный вид. Часто ездил к Артему. Особого внутреннего дискомфорта не ощущал. Деньги кое-какие присутствовали (Петькины – еще пару ненавязчивых попыток всучить их обратно тот отклонил), собственно, денежная сторона будущего не заботила: полагал, что в случае нужды можно будет запустить карточный механизм. В принципе и кандидатуры виделись.

Как ни странно, самым затейливым результатом происшедшего Андрей находил благодарность не Пете, а Палычу. Представлялось, что Петя, в сущности, ничего не дал, – не отдал, во всяком случае. Он такой, иначе поступить и не мог. Должно быть, он подтолкнул исход, если не совпал с ним. Наконец, и не выход здесь важен, а как раз напротив… А вот Федор Палыч поиграл, – поиграл грешно, но столь особо, в такую целину заступить позвал, что след вытравить не хотелось.

Пообщался еще Румянцев с недавними друзьями. Чайка в больнице лежал, Федор Палыч тоже с иглы соскочил. Чувствовал себя Андрей уверенно, даже подъемно: избавление от недавней власти приподымало. Хорошо побыли вместе. Палыч оживленным выглядел – куш намедни важный отломил. Однако конец встречи дернул.

– Завтра приедешь? – спросил Федор Палыч. Прежде такой вопрос не звучал.

– Нет, надо чем-то своим заниматься.

Собеседник кивнул понимающе. Андрея вдруг пихнуло на менторский тон:

– А ты как дальше? С твоей головой, уродуешь себя. Надолго антракт?

Федор Палыч ощерился:

– Не знаю. Позвоночник надо поправить. Месяца три потерплю.

– Совсем завязать не думаешь?

– Ни под каким гарниром, – снисходительно поделился приятель.

Андрей глубоко посопел.

– Я, Андрюша, не жилец, – уронил Палыч.

Андрей вскинул глаза: «В смысле?»

– В прямом. И будет…

И возьмите, не поколебалось настроение Румянцева.

***

От Ширяева Петя не ушел. К Андрею стал ездить реже. Наш друг окунулся в не надоедающее одиночество. Полюбил ходить на приусадебный участок, помогать родителям… Однажды Петька увез в лес, по грибы. Продукта Андрей набрал мало, но воздухом, запахами надышался, на флору насмотрелся, звуков наслушался. Сходил другим утром и гитару купил. Сочинять взялся. Песни шли без прежней легкости, восторга, но, вроде бы, приличней, чем первые. Со смаком мечталось о домашней студии.

Встретил девицу знакомую, купил бутылку шампанского, привел домой. Мать любопытничала, дергала. Боялся, что не получится, и не получилось. К утру с грехом пополам наскреб. Стал к девице похаживать.

Осень выпала дрянная – рядили ленивые, зябкие дожди, мгновенно опала листва, опутала землю неразрывным колтуном грязи. Придавленный бугристой пашней облаков, в затхлых, неиссякаемых сумерках прокисал воздух. Грязные машины злобно шипели в лужах, суетились человеки, Андрей много гулял.

Иван попал в мощную политическую команду и переезжал в Москву. Вслед за ним трогался Ширяев. На фирме началось брожение. Месяц препирались, в итоге разбежались. Петя образовался не у дел. Андрей радостно ерничал:

– Как ты мне надоел. Я тебе, Петя, даже рай уступлю.

Два-три раза в неделю на Петиной машине занимались извозом. Жизнь опять сползла в накатанную колею.

Вышел из больницы Чайка, наведывался к Андрею. Как-то приехали с Палычем. Покатались. И овеяли парня студеным сквознячком.

– Разговор есть, Андрей, – ближе к расставанию выложил Чайка. – Хотим дело свое открыть.

– Ну, братцы, я рад за вас. Давно пора обманывать людей честно.

– Короче, дело уже есть, нужен генеральный директор. Свой и толковый. У тебя есть опыт.

– Иначе говоря, зиц-председатель Фунт.

– Фирма надежная. Мы ее попросту выкупили.

– Выкупили?

– Не суть важно. Меняются учредители. Новыми становлюсь я, ты и Кутепов (это было одно из известных имен темного бизнеса).

– Кутепов? – Андрей вскинул брови.

– Все узнаешь по ходу.

– А Федор Палыч?

– Ему светиться нельзя.

– Тебе можно.

– Кто мою фамилию знает! Так что?

– Чем занимаются?

Объяснил Федор Палыч. Андрей удалился домой – думать. Решение обещал дать через день-другой. С утра поехал к Петьке. Так и так.

– А я? – сразу спросил Петя.

– Дура, куда ты денешься. Разговор идет о браться-нет. Отъявленные люди Чайка с Палычем. Да еще Кутепов.

Весь день пробивали, рекомендации о фирме получили исключительно положительные. Это и казалось странным.

– Слишком неожиданно и ловко, – рядился Румянцев.

– Такова селява, Андрюха. Нынче пуст, завтра туз. Цепляй момент.

– Сидеть мне, если что.

– Я разве против, ставьте начальником меня… – бесшабашничал Петя. Напирал: – Кутепов – крыша, государства нужно бояться меньше, чем рэкета.

Вечером того же дня нашли Чайку. Андрей пыжился:

– Ответа пока не даю. И не дам, если не скажете, как поимели контору… Второе – мои полномочия… Ну и, само собой, без Петьки не соглашаюсь.

– Хоть всех уволь, – талдычил Чайка, – хоть вдвоем с Петькой работайте. Нам результат нужен… Свобода? Как минимум в рамках одного голоса. Ты – учредитель.

Как прихватили фирму, конкретно не рассказали.

– Ты же знаешь наш метод, – недовольно буркнул Федор Палыч, – чего тебе жевать.

«Выиграть в карты такое дело? – усомнился Румянцев. – И при чем здесь Кутепов?»

Через день взялись за дело. Бывший директор, грузный лысый мужик, вводил в тонкости почтительно, дотошно. Подключили своего старого бухгалтера, хотели тамошнюю фитюльку, миловидную, егозливую девицу рассчитать, но не дали. Свободой и не воняло… Все было отлажено, работало гораздо эффективней, чем на своей старой фирме. Петя практически оставался не у дел, шесть человек прежнего состава – их не стали трогать – без осложнений выполняли весь объем. Андрея не покидала тревога.

Усугублялось тем, что учредительство Румянцева выглядело номинальным. К средствам, которыми владела фирма, – по-видимому, немалым, Андрей так и не мог вникнуть в механизм, объем оборота – он отношения не имел. Обозначили, что прибыль будущих операций, причитающаяся учредителям, будет делиться на троих. Но где тогда Федор Палыч, его интерес? Вопрос остался без ответа.

Андрей видел, что снова попал в шоры. Окончательно разлюбил Палыча – в глаза бросалось, что бал правит он. Уговаривал себя подозрительного не подписывать, осознавая вполне призрачность намерения. Еще Кутепов… Палили в городе вовсю. Авторитетов его размаха валили, не снимая головных уборов. Румянцева чуток успокаивало, что участвует Кутепов не в одном десятке подобных фирм.

Вытребовал Пете компенсацию его проигрыша. Взял себе крупный аванс. Приоделся, обустроил жизнь родителям. «На худой конец», – мрачно определил мотив поступка.

Внезапно начал пристраиваться к Палычу. Прилаживался всячески: то по мелочам заботился, то переживание доказывал, то просто лебезил. Другой раз расковыривал себя перед тем до подноготной, и сам, случалось, к дяде в душу просился. Смысла особого не наблюдал, однако инстинкт ли, в подкорке либо черт – шептало.

К Артему на авто ездил, – машиной фирмы пользовался беззастенчиво. Не преминул перед Светланой в новом прикиде нарисоваться. Женщин новых не добывал, все к одной похаживал. Временами жалел ее. Шла зима.

Весной, на деньки славные выпало – облака румяные, в веселых буклях, пыжились в интимном небе, зайчик солнечный ошалело шнырял по уставшим от сумрака стенам, пахло хорошо, задорно – Федор Палыч пощупал легкими воздух и объявил:

– Есть возможность создать интересное «эспэ». Едем завтра к Куте (так он обзывал Кутепова).

«Началось», – екнуло у Андрея.

Кутепова он прежде не видел, первое общение разочаровало. На фоне окружающих молодцев и громоздких предосторожностей тот выглядел, пожалуй, комично – обрюзгшее тело, кхекающий смешок. Совместное предприятие затевалось русско-австрийско-венгерское. Суть – отправка за границу ферросплавов в обмен на комплектующие по электронике. Дома Андрей прикинул, ему дали произнести три фразы, смысл которых – отсутствие такового.

Ночь провел дурную. Тем не менее дальнейшее первый эффект рассеяло. Андрей ездил в облисполком, имел обильные встречи с респектабельными чинушами. Держать себя легко было легко, ибо основной целью этих аудиенций являлся росчерк пера на кипах бумаги. Все представлялось законным.

Неделю в городе жили венгры: пожилая мадам и парень возраста Андрея. Мадам бойко болтала по-русски, производила впечатление свежее, приятное, парень выглядел чопорно, замкнуто, русский понимал, но говорить не утруждался. Они привезли документацию, Румянцев общался с удовольствием, мадам оказалась любопытна и восторженна.

Представители завода ферросплавов в эту сделку зубами вцепились, заинтересован был и завод, на который поступали комплектующие: он в свою очередь рассчитывался с ферросплавщиками. Государственные органы не возражали, венгры на любую фразу, имеющую приблизительное сходство с предложением, отвечали «о`кей». С австрийцами – комплектующие поставляли они – общались по факсу, бумаги с их стороны привезли венгры, тут тоже было вась-вась.

Представлялось, приди любой с улицы, предложи такую схему, и все скажут: благодетель ты наш. Андрей не предложил ничего, с неба упало. Иначе говоря, гиблые предчувствия имели место.