Три танца жизни

Посередине пустой парковки стояла новенькая серебристая Tohonda последней модели. Кожаный салон, приборная панель из полированного дерева, шесть мониторов, бортовой компьютер, полная автоматика и, конечно, сотня километров за 5,4 – машина стоила целое состояние. Мистер Брейк сел на место водителя, а мистер Вальс открыл заднюю дверь и жестом пригласил меня внутрь. Как только я сел, машина рванула с места, и дверь захлопнулась сама. Мистер Брейк оказался рисковым водителем, но очень хорошим. Он с удивительной точностью вводил машину во все проемы между впереди идущими колымагами, не сбавляя скорости. За нами сигналили, тормозили, но водителю было плевать.

Когда мы выехали на автостраду Митлера, мистер Вальс сказал:

– Есть несколько правил. Первое – обращаться только на «Вы».

– Второе, – продолжил мистер Брейк, – никаких имен.

– И третье, – снова мистер Вальс, – к прозвищу всегда добавлять «мистер».

Мистер Вальс повернулся ко мне.

– Вам нужно прозвище, Карло.

– Какое мне взять?

– Жизнь как танец – со своим финалом.

– И своим стилем, – добавил мистер Брейк.

– Как станцуешь, таков и финал, – продолжил мистер Вальс. – Но у одного танца не может быть финал другого. Потому, жить нужно только один. Так что, какой танец предпочитаете? Мазурка? Танго? Может быть джайв?

– Или хака? Электро? Поп? – вопросил мистер Брейк.

– Твист, – проблеял я, даже не подумав.

Оба улыбнулись.

– Что ж, хороший выбор, мистер Твист, – мистер Вальс отвернулся.

Они вывезли меня в промышленный пригород Айппал-сити, где стояли заводы и лесопилки, и где, кроме рабочих заводов, жили все подряд. Смешанные районы, нет больших банд, а только мелкие жулики, воры, грабители-одиночки и толпы наркоманов. Машина остановилась у четырехэтажного серого дома. С одной стороны его подпер двухэтажный склад, с другой – огороженный сеткой пустырь. Напротив высилось здание старого литейного завода, с которого доносился ритмичный гул чугунных чанов. У единственного подъезда дома отирались четверо парней.

Напарники вылезли и двинулись к этим парням, а я побрел за ними. Все это сильно угнетало, постоянно точило чувство беспокойства, где-то в груди, возле сердца. Серая улица в сером пригороде, где кругом заводы и недружелюбные местные смотрят на тебя, как на кусок свежего мяса. Мистеры-напарники видимо чувствовали себя в своей тарелке. Мистер Брейк во время ходьбы постукивал кончиком биты по стене дома, создавая тем самым неприятный дребезжащий звук. Мистер Вальс еще раз закурил и теперь пускал струи дыма вверх.

– Вы че тут третесь, шушера?! – гаркнул мистер Брейк на парней у подъезда.

Те попятились и разом как-то съежились, только один остался стоять, как стоял. Он был огромный, мускулистый, весь исколот странными татуировками: змеями, ножами, колючей проволокой и крестами.

– Нас Лекс Мат прислал, – вперед вышел невысокий бритый наголо парнишка. Одет он был по старинному дресскоду скинхедов.

– Мат нам не доверяет? – мистер Вальс взял в зубы сигарету и начал надевать белые кожаные перчатки.

– Мат хочет все проконтролировать, и только, – отозвался тот, что стоял ближе к мистеру Вальсу.

Мистер Вальс надел перчатку, затянулся и выкинул окурок ближнему на ботинок.

– Не смотри на меня, мразь. – Ближний послушно опустил голову и отошел. Мистер Вальс же направился к подъезду, кивая мне головой.

– Короче так, Питбуль, стоять тут на стреме и внутрь не лезть, – рявкнул мистер Брейк на бритого. – Кто сунется – башку суке по асфальту раскатаю.

– Кто они такие? – спросил я у мистера Вальса, поднимаясь на второй этаж дома.

– Люди Лекса Мата… – ответил он и размял руки в перчатках.

– …Одного из старших местной русской братвы, – продолжил мистер Брейк. Он в два прыжка оказался на площадке второго этажа. – Появились недавно.

– Они думают, что смогут занять город. Но русских здесь даже меньше, чем китайцев, – закончил мистер Вальс.

– Сволота восточная, – прорычал мистер Брейк, стоя у одной из дверей. В такой позе он был похож на пса, взявшего след.

Рядом с ним встал мистер Вальс. Какое-то время они оба не то принюхивались, не то прислушивались, потом вытянули кулаки, посчитали до трех и выкинули пальцы врозь. Мистер Брейк тихо ухмыльнулся, а у мистера Вальса в руке возникли отмычки и он начал копаться в замке двери. Тот щелкнул, и дверь с тихим скрипом открылась, озарив полутемный коридор. Мистер Вальс сделал приглашающий жест мистеру Брейку. Напарник оскалился и, перехватив биту, вошел внутрь. Я тоже было дернулся, но мистер Вальс остановил. Несколько мгновений ничего не было слышно. Только муха вылетела из полутемного коридора и устремилась куда-то вверх. Ее мерное жужжание прервал грохот внутри квартиры. За грохотом последовал испуганный голос, затем еще грохот, и еще, еще. Обладатель голоса вскрикнул. Что-то повалилось на пол. Мистер Вальс жестом приказал мне войти.

Полутемный коридор, весь заставленный коробками со всякой вонючей дрянью, вел в несколько комнат, большая часть которых была забита досками, а остальные просто закрыты. За последней открытой дверью оказалась просторная и светлая комната. Ухоженная, красиво убранная, она совершенно не подходила под атмосферу коридора. Несколько кожаных кресел, диван, между ними чайный столик с журналами и всякой ерундой. На стенах абстрактные картины и большой телевизор. Тут же и барная стойка, и джакузи чуть неподалеку. Пол отделан бамбуковым паркетом. И все бы было красиво, если бы не было разбито и перевернуто. Посередине стоял мистер Брейк и держал за ворот рубашки маленького желтого человечка. Человечек пытался вырваться из крепкой руки мистера Брейка, лепетал что-то на нескладном языке, и все брыкался, брыкался. Мистер Брейк, естественно, возможности выбраться ему не давали, а только встряхивал иногда и постукивал кончиком биты по лбу.

Я глянул на мистера Вальса, смутно догадываясь, зачем я понадобился. Труповоз – вот следующая стадия моего карьерного роста. Мистер Вальс заметил мое смущение:

– Его зовут Тань Дзи Унь. Он эмигрант из Северной Кореи. Безусловно, это не настоящее имя, а только кличка, данная местной узкоглазой диаспорой, но имена в нашем деле лишнее. Тридцать семь лет, любит красиво жить, вкусно есть, дорого пить и трахать малолетних проституток. Он давно вхож в китайскую триаду. Занимается там организацией подпольных петушиных боев и думает, что его работа для семей что-то значит. Если бы значила, то мы бы не пришли, – кажется, он сказал это корейцу. – Проще говоря, он обычный узкоглазый болван, мнящий себя хозяином мира. Такие на улицах штабелями лежат, только подбирай, потому триада мирно с ним распрощается. Он наш заказ, мистер Твист, и его надо исполнить.

– Ты слышал, косоглазая сволочь?! – заорал мистер Брейк человечку в лицо. – Вот так уходят короли улиц!

Он отпустил человечка, и тот начал отползать к стене, все еще что-то говоря на своем языке.

– Есть только одно условие у этого заказа, – промурлыкал мистер Вальс, подойдя ближе ко мне. – Мы не должны его трогать. Заказ должен исполнить кто-то другой. – Мистер Брейк протянул мне биту. – Сломайте ему правую ногу в голени, левые ребра и разбейте лоб.

Мистер Вальс стоял настолько близко, что говорил шепотом, а его слова все равно отдавались у меня в голове колокольным звоном. В глазах у меня потемнело и стало трудно дышать. От страха сердце стучало быстрее, отдаваясь во всем теле мелкой дрожью.

– П-почему я?

– Вы наш должник, забыли, мистер Твист? – прошипел в другое ухо мистер Брейк.

– Вы тоже заказ, – откликнулся ему мистер Вальс.

– И мы можем вас тоже исполнить.

– Так что делайте, что говорим, или ложитесь рядом с этим ублюдком.

– Э-эт-то не правильно… – процедил я. – Не-не буду…

Мистер Брейк тихо зарычал мне в ухо, а мистер Вальс зашипел в другое.

– Хорошо. – Мистер Вальс отошел от меня, как и мистер Брейк. – Позвольте вас убедить, мистер Твист. Вы отказываетесь от выполнения заказа, даже понимая всю угрозу, которой подвергаетесь с нашей стороны. Что же заставляет вас идти на такой риск? Вы высокоморальная личность? Вы правильная и непорочная натура? Или вы свято чтите закон? Ничто из этого даже рядом не стоит с вашими истинными мотивами отказа. Страх. Вы боитесь, и боитесь так сильно, что лучше подвергнетесь риску, нежели воспротивитесь. Это видно по вашим глазам. Будьте уверены, мы умеем читать по глазам, можем видеть, что у человека внутри. Так вот что же за страх в вас сидит и почему он такой сильный? Чего вы боитесь? Я скажу. Мораль, закон, человечность – вот причины вашего вечного страха. Вы не соблюдаете их и не чтите, вы боитесь, что нарушив их, то поплатитесь. Проще говоря, вы боитесь ответственности за их нарушение. Для вас общественные понятия о правильном и неправильном – это стена, за которой таится что-то неизвестное. И вы боитесь узнать, что же это. Вы только представляете себе, что будет, если вы подеретесь вон с тем человеком, или нахамите вон тому мужчине. Но вы никогда так не сделаете, потому что «представляете» себе, что будет. Поэтому вся ваша боязнь перед ответственностью сводится к страху перед неизвестным. Вы никогда не перешагнете черту, потому что боитесь возможных осложнений, которые уничтожат и без того убогую жизнь. Посмотрите на него, – мистер Вальс повернулся к человечку. – Он – отброс общества, насильник и убийца невинных. Он – наживала на чужих страстях. Его ищет полиция, его ищут банды, его все хотят убить. Так что вас пугает в нем? Только то, что он член какой-то семьи-триады, и только с моих слов. Вы даже не знаете, правда ли это. Вы боитесь, что если сейчас вы сделаете что-то с ним, то на следующий день к вам придут несколько горилл и выбьют все дерьмо. И только-то. Если бы вы знали, что избив его вам ничего не будет, то никакие законы, никакие нормы морали и принципы не остановили бы вас. Вы боитесь своих фантазий о будущем, с реальностью ничего общего не имеющие. Выходит, что этот страх перед вашим бурным воображением. И что же, это обоснованный страх? Нет, он не стоит ни на чем. Просто страх. Вот и выходит, мистер Твист, что на одной чаше ваш страх, пустой и неоправданный, а на другой – я, мистер Брейк и вполне реальные перспективы дальнейшей мучительной полужизни. Неужели вы так напуганы собою, что откажетесь? – мистер Брейк протянул мне биту еще раз. – Давайте, мистер Твист. Правая нога в голени, левые ребра и лоб.

Я взял биту и направился к корейцу. Человечек выставил вперед руки и зашептал что-то непонятное. Маленький, жалкий, лицо перекошено от страха – наверное, так выглядят все люди, когда чувствуют близкую смерть. Рукоять биты стала мокрой от пота, скользкой. Я размахнулся с левой стороны и ударил по правой голени корейца. Я никогда в жизни не играл в бейсбол. Даже биты не держал. Потому удар вышел неуклюжий, и я чуть задел себя по коленке рукояткой. Кореец взвыл. Я размахнулся с правой.

– Мать!..

Мистер Вальс раздраженно поглядел на улетевшую в дальний угол биту. Видимо, я слишком резко замахнулся, и бита выскользнула из мокрых рук, просвистела над самой головой мистера Вальса.

– Успокойтесь, мистер Твист, – просипел мистер Брейк. – Вас никто не торопит.

Мистер Вальс подал биту, и я снова замахнулся справа, но теперь медленно. Ребра отозвались на удар глухим звуком, словно пустая коробка. Маленький человек весь съежился, скрутился и стал плеваться кровью. При этом он все пытался отползти подальше.

Отдышавшись, я замахнулся в третий раз.

– Damyeon agma! Gongpo ui kal-eul geuui hyeongje! – крикнул Тань Дзи Унь.

Он крикнул так резко и звонко, что заставил остановиться. Я стоял, в неудобной позе, тяжело дыша, с закрывающимися от пота глазами, и пытался сообразить, что же делать. Последний удар придется ему в лоб и точно добьет, этот удар свяжет меня и этого человечка на всю жизнь. «Если опущу биту, то покоя мне уже не будет» – подумал я, но…

Карло с силой опустил биту на голову корейца.

Удар вибрацией прошелся по всему телу, отчего заболела голова. Стало тяжело думать о чем-то, разум отчистился, сознание отчистилось, как лист. Я сделал это, я выполнил заказ напарников, связал себя с этим корейским эмигрантом. И сделал это неосознанно.

Мистер Брейк забрал биту и склонился над корейцем – нащупать пульс. Цыкнув, он кивнул. Мистер Вальс вздохнул раз, закурил, вздохнул другой и достал пистолет. Выстрелы привели меня в чувство, и я уставился на нелепо лежавшего мертвого человечка, из головы которого вытекала густая и багровая.

– Квартира ваша, мистер Брейк, – сказал мистер Вальс напарнику, показывая мне на выход.

Я глянул на мистера Брейка и тут же поспешил убраться от него подальше. В глазах этого крепкого и не выспавшегося человека опять закрутился бледный дымок безумия. Звериный хохот догнал меня на выходе из квартиры, и его поддержали звуки крушимой квартиры. Мистер Вальс же не обратил на это никакого внимания – он спокойно спускался по загаженному подъезду, и все не мог найти вторую перчатку.

– Что с ним не так? – спросил я, когда он достал ее из заднего кармана брюк.

– Наркотики и шизофрения – этот коктейль готовят в аду, – спокойно ответил он.

Мы вышли из дома. Из людей Лекса Мата остался только тот здоровяк. Он курил у угла, косо разглядывая нас. Сверху эхом донесся вой. Видимо квартира разносилась основательно и вдребезги. Мы залезли в машину, стали ждать, когда мистер Брейк закончит.

Он вышел весь взмыленный, притом ничуть не уставший, с играющей на губах зловещей улыбкой. Кивнув здоровяку у угла, он сел за руль, и мы поехали. Солнце уже шло к западу, а с востока надвигались сплошным одеялом грозовые тучи. Завтрашний день обещал быть буреносным. Мимо проносились серые стены литейных цехов, свистки завали рабочих домой. Они шли вдоль дороги, угрюмые и грязные, с острой решимостью в глазах. Большинство пойдет в бар, и только немногие вернутся к семьям. Я видел таких людей: они заходили в соседнюю с моим домом пивнушку. Это особые люди. Они такие же твердые и тяжелые, как и сталь, что плавится в печах.

Чистое поле приятно освежило глаз. Пригород закончился, и автострада несла нас обратно в Сити. Мистер Брейк посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Видимо я показался ему приунывшим, и он включили радио. Заиграл бодрый мотив американского рока. Голос из динамиков призывал матерей не позволять детям идти темной дорогой, и не пускать в Дом, в котором встает солнце. Песня закончилась, диктор объявил новости.

– А сейчас полиция Айппал-сити передает важное сообщение всем слушающим, – говорил диктор. – В городе участились нападения на ночных прохожих в спальных районах. Этой ночью было найдено тело женщины двадцати шести лет. Женщину изнасиловали и зарезали в одном из переулочков Восточного Италитауна. Полиция города призывает всех жителей быть осторожными и сообщать о любых подозрительных происшествиях…

Мистер Вальс выключил радио.

– Довольны собой, мистер Брейк? – спросил он, закурив и уставившись в окно.

Мистер Брейк лишь оскалился.

Мы подъехали к моему дому уже ночью. На улице не было ни души, только одиноко горящие вывески магазинов, да фонари освещали грязные мостовые. Начал крапать дождь. Мистер Вальс сказал, что скоро они заедут за мной, после чего машина укатила в плохо освящаемую ночь.

Поднявшись в квартиру, я устало сел возле двери. Всего один день понадобился, чтобы изменить все. Многие пытаются годами: заводят новых знакомых и любовниц, пытаются кардинально изменить время досуга, начинают заниматься всякими глупостями. А всего-то и надо раскроить кому-нибудь башку.

Я прошел на кухню и заглянул в холодильник. Там все еще стояла недобитая упаковка пива. Взяв банку и отхлебнув, я уставился в окно, на улицу.

– Кажется, сидя дома, я влип в жесткое дерьмо, – сказал Карло в пустоту.

Я допил пиво и свалился на кровать.

Беспокойные сны одолевали меня ночью: все мелькал маленький человечек, скрюченный в луже крови; лица двух напарников – серокаменная маска мистера Брейка в сумраке, и угольно черное рогатая морда мистера Вальса в белом сиянии. Они крутились вокруг меня и корейца, шепча, что пути назад нет. И этот вопль, – Damyeon agma! – с какой злобой он выкрикнул, выплюнул, словно проклятие.

Я вздрогнул и проснулся. За окном все еще стояла ночь, и в ней шумел незримый дождь. Толстые капли ползли по запотевшему стеклу, протекали на подоконник. Молнии, бившие в громоотводы, озаряли комнату. Возле кровати стоял мистер Вальс, как и прежде, в белом костюме, но с накинутым серым плащом. Он смотрел в окно, и задумчиво чиркал никелированной зажигалкой.

– Этот убогий город, пристанище гнили, всей сучьей породы земли, – сквозь зубы прошипел он. – Его строили как надежду, как светлое будущее, в котором люди будут равны и начнет процветать общество. Город свободных умов и правдивых мыслей, город человеческого идеала. Богаче Нью-Йорка, влиятельней Москвы, легендарней Парижа – он стал поганейшей клоакой. И даже священный огонь не выжжет всей мерзости и заразы из него. – Молния очертила точные и благородные черты мистера Вальса. – Будь ты проклят, Синий город, и будь проклята твоя история.

И снова молния сверкнула в комнате. На кухне хлопнула дверца холодильника. Видимо, мистер Брейк все же нашел что-то внутри, потому что он сразу загремел табуреткой и ножами.

– Который час? – спросил я, садясь на кровати.

– Три ночи, – мистер Вальс разгладил свои усики и закурил. – Вы проспали примерно сутки.

Лицо убийцы в белом было не видно, только огонек сигареты иногда отражался в его глазах.

– Говенное пиво для говенной квартиры, – из кухни вышел мистер Брейк, теперь одетый еще и в потрепанную косуху. Он допил последнюю банку пива и бросил себе под ноги, в осколки монитора.

– Что вам надо? – спросил Карло, пялясь на разбитый компьютер.

– Все то же, мистер Твист, – мистер Вальс пустил в мою сторону струйку дыма.

– У нас висит особый заказ, – отозвался мистер Брейк.

– Дайте угадаю – надо кого-то убить по-особому, – ухмыльнулся я.

Мистер Вальс расхохотался.

– Видимо, моя проповедь о страхе все же повлияла на вас. Нет больше и тени былого, мистер Твист. Это нам на руку, – обратился он к мистеру Брейку.

– Вот уж не думаю, что сильно поможет, – прорычал тот и вышел из комнаты.

Мистер Вальс протянул темно-серый плащ.

– На улице гуляет буря. Наденьте.

Без вопросов я натянул плащ и пошел за мистером Вальсом.

На улице не просто гуляла буря, а настоящий водопад лился с неба, тут же промочив меня всего. Полы плаща распахнулись от ветра, подставив под дождь костюм. На кожаные сиденья Tohond’ы я сел мокрым, и будто голым. За руль уселся мистер Вальс, на переднее сиденье – мистер Брейк. Машина тронулась. Дороги были пусты и тихи, косой дождь барабанил по корпусу, сливаясь с ровным гулом мотора. Я смотрел в окно и видел проплывающие мимо темные шестиэтажки спальных районов, фонари, пустые тротуары, несущиеся реки. Как хорошо, что идет дождь, он смоет всю грязь с улиц. Завтра город будет блестеть своей первозданной чистотой. Вот бы он и людей так же промыл. Чтобы можно было встать под такую бурю и все отчистить. Ах, если бы можно было начать сначала, забыть паршивую жизнь, квартиру, этих двоих и того корейца. Нет. Ничего такого быть не может, и думать нечего. Нет ни прошлого, ни будущего, а только настоящее. И в настоящем жизнь моя болтается над пропастью, и держится только за руки двоих странных напарников-убийц.

– Что такое счастье, мистер Брейк? – прервал тишину мистер Вальс.

Мистер Брейк ответил не сразу.

– Спокойствие в суете, – просипел он. – А для вас?

– Работа, во всех ее проявлениях. Мистер Твист, что такое счастье?

– Выигрыш на вторую жизнь, – ответил Карло, все еще смотря в окно.

– Вам не нравится ваша жизнь?

Я задумался. Что ему ответить? Придумать какую-нибудь пафосную фразу, под стать вопросу?

– Не нравится.

Мистер Брейк усмехнулся:

– Считайте, что это ваш второй шанс.

Мы въехали в центр города, такой же пустынный и грязный, как и окраина. Черные небоскребы корпораций, словно гейзеры, вырывались из асфальта и боролись между собой, кто выше. Все больше, и больше, и еще больше – их строили десятилетиями, превращая центр в сплошной график убытков и прибылей. В этом году выше, в другом пониже, в следующем рекорд высоты, а там у кого какие доходы будут. И в центр стеклянно-бетонного семейства гигантов врубалась башня Progress industries. Мрамор и миллионные прибыли в месяц – монстр среди всех братьев.

Мы остановились перед черным ходом одного из тех редких небоскребов в центре, что не принадлежат ни одной из корпораций, а служит прибежищем мелких конторок и временным филиалам заграничных компаний. В этих шестидесяти этажах бурлила жизнь порой сильнее, чем у их подножья. Иногда один и тот же офис мог сниматься нескольким компаниям подряд в течение месяца. Там располагались все: юристы, экономисты, страховщики, охранные агентства, строители, торговцы, даже небольшие компашки уборщиков, и те появлялись время от времени. И, естественно, такие здания никогда не охранялись, ведь охранять в них было нечего.

Взломав замок на двери, напарники уверенно пошли по бетонным коридорам, к лифтам. Особенной чертой таких небоскребов была их дешевая планировка. Никакого металла, мрамора, дерева, ковров – только крашенные бетонные стены и пластиковые перегородки между рабочими «кабинетами». Примерно в такой же обстановке работал и я. До недавнего времени…

Лифт остановился на «51» этаже. Мистер Вальс достал пистолет, – литой кольт, – и ушел вглубь темного коридорчика из перегородок.

– Спокойней, мистер Твист, – прохрипел мистер Брейк и тоже достал пистолет.

Мистер Вальс поджидал нас у самого дальнего «кабинета», из которого лился ровный свет настольной лампы. Жестом он остановил напарников, тихо передернул затвор, загоняя патрон в патронник, и вошел в «кабинет».

– Привет, Мэри.

Тут же вскрикнула женщина, глухой удар и треск пластика. Мистер Брейк вошел в «кабинет», а за ним и Карло. Возле стола, с компьютером и лампой, лежала женщина. Небольшое креслице валялось тут же. Женщина подняла голову, и у нее со лба пробежала струйка крови.

– Так бывает, Мэри. Люди не живут без ошибок, – прорычал ей мистер Брейк, и тут же пнул в живот. Женщина хрипнула, скрючилась.

Мистер Вальс встал возле меня:

– Ее зовут Мэриэн Стоткунем. Она чистокровная американка, по крайней мере, считает себя таковой. Была рождена в нищете, потому паталогически тянется к роскоши. Единственная ее страсть – деньги. Приехала в Сити примерно пять лет назад и тут же влезла в криминал. Она первоклассный бухгалтер, и все пять лет проработала на семью Рочетто, вела учет самой богатой сферы в этой стране, – мистер Вальс глянул на женщину и передернул затвор пистолета, – торговле людьми. Женщины для борделей, мужчины для тяжелой работы, дети для всего остального. Успешный бизнес, приносит намного больше денег, чем наркотики. Но дорогой Мэри было мало того, что платила семья, потому она решила немножко скроить с реки зелени, что текла через нее. Семья в итоге узнала, и вот мы здесь, – мистер Вальс посмотрел на Карло в упор. – Это заказ на убийство, и исполните его вы, – он протянул мне пистолет.

– А у вас самих рука не поднимется? – спросил я, все больше наглея.

– Это особый заказ, для него нужен особый исполнитель, – ответил мистер Брейк.

– Человек, который никогда не убивал человека? – повернулся я к нему.

– Хм-м, – протянул мистер Вальс, – не пойму вашего упрямства. Страх пропал, а вера осталась. На чем же она держится, мистер Твист?

– На том, что работа эта лишена смысла, мистер Вальс, – ответил Карло. – Да, вы подняли со дна никчемного и трусливого человека и заставили его избить другого подобного, да будет так. Теперь же вы заставляете этого человека убить женщину. Вы правы, меня останавливает не страх перед ответственностью, а то безумие, что вами движет.

– Безумие, мистер Твист? – мистер Брейк повернулся ко мне. – Вы что-то знаете о безумии?

– Я вижу, что вы – буйный шизофреник. Так что да, кое-что я знаю.

Мистер Брейк осмотрел меня, потом уставился в упор.

– В миру принято считать безумие синонимом душевной болезни, той же шизофрении или диссоциативного расстройства идентичности. И это в подавляющем большинстве верно, – он кивнул, потом посмотрел куда-то в сторону. – Любая психическая болезнь возникает в результате нарушения обмена веществ в мозгу. Шарики за ролики заезжают, если проще. Это может быть реакцией на что угодно: на постоянный стресс, депрессию, шок от любого воздействия извне, большого количества мыслей, недовольной реакцией на что-нибудь, даже от характера самого человека – от чего угодно. Человек с диагнозом определенно безумец, это невозможно отрицать. Но вопрос в другом: может ли быть безумен человек без диагноза? Определенно, – он глянул на Мэри. – Видите ли, мистер Твист, в таком отношении безумие становится скорее степенью непризнания человека обществом. Так безумие относится к человеческому индивидуализму и к яркости выражения этого индивидуализма. Человек может иметь точку зрения отличную от общей; видеть в тех или иных ситуациях большие возможности, чем принято; мыслить быстрее и плодотворнее – все это может быть неверно истолковано, наречено безумием. Хотя это может оказаться и гениальность. Выйдите на улицу в трусах, и вас нарекут безумцем. Пошлите своего ублюдка-босса на работе, и вас нарекут безумцем. Затейте драку со случайным прохожим, и снова вы будете безумцем. Но есть ли в этих поступках что-то от болезни? Безумие – это степень глупости нашего общества, степень его рамок и правил, ограниченности. Отсюда следует, что безумие – это так же степень свободы от общества, степень неприятия правил, их презрения. Безумец сам по себе свободен от любых правил, кроме тех, что создал сам. Я – шизофреник с перманентными вспышками неконтролируемого гнева, с рождения. Это мое проклятие, но и моя свобода. Что позволено мне, то не разрешено другим. Так что, если вам кажется, что мир вокруг сходит с ума, или вы не такой как все – не бойтесь. Это значит, что вы обретаете свободу, – мистер Брейк взял пистолет мистера Вальса и протянул Карло. – Решайте, мистер Твист, где ваше безумие – в голове или в сердце.