Привиденьевые

Одинаковые фотографии, одинаковые воспоминания, одинаковые потребности. Сцена с жирафом не надоедала и в восьмой раз, и в десятый, такая же судьба была у сцены со слоном. А это: «Слон, слон!» – кричали опять, и все оборачивались и видели, что там слон, не ракета, не знамение, а именно слон, и они все выдыхали вот так: «О боже, слон!» – и смотрели на него, тужились и смотрели, чтобы изо всех сил увидеть слона, и у них глаза были такие большие, как яблоки, потому что в них сидел слон. И всем плевать было и на его возраст, и на ареал обитания, и что слон умирает, когда у него стачиваются зубы.

Это было никому не интересно, как и то, что происходило в местах, находившихся за пределами рекомендованных. Несмотря на то, что помимо заповедника и «Шай-Шая» в округе было множество любопытных объектов, туда никто не ездил, опасаясь новизны ощущений.

– Сонная муха загрызёт, или обвалится гора…

– Мгновенно обвалится?

– Конечно. Мало ли что там. Опасно.

На этом и порешили: чудеса опасные. И все боялись, и никто не разрешал ей показать себя. А ведь она была так полноценна, так хороша, и в ней гнездилось настоящее приключение, такое, через которое человек возвращался к самому себе, в свои естественные начала…

– Но это не получится рассказать иначе, чем через собственный опыт.

– Мы с удовольствием послушаем.

Солнце прорвалось сквозь перистые и разоблачило день. Играла на играле моника. Семнадцать пар трубочек конусообразных, вставленных в уши искушённых слушателей, хватали собой звук, и это был для них лечебный звук – бамбуковые орга́ны для святых. Поры открывались. Море было шершавое, а воздух как картон – плотный и разный. Человек с песней двигался по дороге, в складках платья лежал карманный крик.

Так же орала перепонками ящерица. Прибой, как рваное небо, шипел и вздувался. Тряслась дневная луна в распаренном воздухе.

На большой лепёшке, созданной из широты, долготы и куска травяного мармелада жил мальчик, носивший в себе свет человечества. Мальчик был чёрный-чёрный, лишь ладошками иногда выпускал лучики. «Я чёрный, потому что внутри меня свет».

Так они думали все, гордились собой, забегая вперёд. Старую коричневую куклу оставили выцветать на солнце – однажды будет белая.

Человек-официант, что-то старое и в рваной кофте, выровнял уровень ручки к блокноту.

– Принеси мне рыб с кардамоном и ледяной коктейль, тот, что у нас пьют на площади свободы. И соль.

– Соль входит в заказ.

– Тогда просто принеси мне рыб. Рыб и коктейль с кардамоном.

– За рыбами в соседнюю притчу тащиться, – сообразил официант и убежал исполнять.

Меняется сюжет, и люди на ходулях, на больших ногах, на ножках, не в шутку боясь высоты, водят хоровод, пытаясь выскочить, но не пропасть.

Город-пустышку купили на аукционе, завесили металлическими шорами с колючками, и он стал похож на человеческий заповедник, только от людей там осталось только то, что не перегнило на топливо. Когда бензин начали делать даже из домов. Из кондитерских, из зоопарков и клетчатых одеял делали отменный бензин. На бензин уводили коз и ковры тащили, тарелки и телевизоры, всё гнило, всё становилось бензином. Кончались десерты – начали сдавать машины, катера, железные дороги. Потом снимали с себя всё, расставались с флейтой и сами становились в большую очередь бензинового сырья.

У стены какая-то женщина. Наполовину попа, наполовину характер.

– У всех есть свойства, и у меня есть.

– Спокойной ночи. И спасибо, что вымыла окна.

Поговорил бы с ней, но такое в голове варево. Бормотал, бормотал, какая-то то ли исповедь, то ли беда: «Мы пришли в этот город, и мне показалось, что это большая высохшая лужа. Что раньше все эти люди были рыбами, которых ловили и продавали как сувениры или для смеха. Потом всё высохло и перевернулось. Рыбы стали разговаривать и продавать на террасах деревянных человеков с выпуклыми попами. Бороться за место под солнцем было бессмысленно – места было полно. – Но где моё? Я спросил и отправился в свой путь, пошёл туда, куда глаза глядят. Пошёл искать самого себя. По дороге было много предметов – летали грязные камни чуть выше пола, ползали огромные синие жуки, играли карлики в бадминтон большими ракетками. Мячики попадали точно в середину сетки, как по программе. Карлики радовались каждому пойманному мячу, как будто могло быть по-другому. Иногда пролетали маленькие чёрные бабочки с телами, разделёнными на крылья. Небо было покрыто белой ржавчиной, оттуда падали капли. Тяжёлые сильные капли неслись сверху, словно хотели ударить посильней. “Так где же моё?”, – так я спрашивал, но пока сам отвечал, ответа не было».

* * *

Только картинки. Рассвет и закат. Чаще – второе. Если подумать про закат, то лучше поторопиться. Здесь не бывает сумерек. Есть день и есть темнота. Промежуточное состояние невозможно. Потом ночь. Божество-страус бегает по домам и стучит в окна людям, которые должны измениться. Стук в окно, и хочется спрятаться. В чемодане найден плед, хотя сам чемодан утерян. Плед можно красть в самолёте и тайно запихивать под одежду, испытывая стыд.

Три дня конца июля луна жёлтого цвета, висит булкой на сцене. Рядом большая звезда, большая, потому что в ней десять обычных. В шесть двадцать семь они всегда вместе. Выключается свет, и возникает эта пара над городом – звезда и булка, булка и звезда, какая-то из них вечная, а может, и обе.

В ванной много кукарачей по ночам. Эти большие тараканы ползают так медленно. Медленней, чем раздражение доходит до мозга. Поэтому ты никогда не трогаешь их, просто умываешь лицо и выходишь. Тараканов с каждым днём больше, кажется, что они заползают даже в тебя, но внутри никаких шевелений, значит, это не тараканы, но навязчивые идеи.

Потом опять утро. Там, у океана, песок как тесто вымешан, сладкий наощупь. Прозрачное мясо медуз, синие молнии, забракованные Большим, уложены в щупальца аккуратно, так даже в голове не укладывается. Медуза – скользкая копия неба.

В парке взрослая пантера в три прыжка может оказаться на твоём джипе. В любом случае где-то здесь должен быть слон. Вот он, слон: куча серого цвета, еле заметно вибрирующая от движений нижней челюсти. Слон грустный и всё время срёт. Это его второе имя.

Некоторые говорят, что если укусит жёлтая муха, человек скорчится, высохнет и пойдёт трещинами по всему телу. Люди-деревья. Официант наклоняется, и ты чувствуешь по колебаниям воздуха, как из его рта появляются слова постепенно, он выплёвывает их как виноградные косточки. Пальцы его тёмные, морщинистые, как у всех чёрных, изнутри – молодой арбуз. Говорит что-то, улыбается, проникновенно теребит рукав, а на его руке – красные трещины.

Да и ты сам, как всегда, не в лучшем виде. Голова как на шарнирах, носится из стороны в сторону. Мысль покидает тебя, кипячёная оболочка напоминает о детстве. Можно долго лежать в теньке и слушать, как трутся шины об асфальт. Там, сбоку, живут забавные люди. Работают, моют машины, продают метёлки разных цветов. Ходят с ними по улицам, высматривают покупателей – полных тётушек в засаленных фартуках. Под деревом за углом сидит человек с домашним телефоном. Можно отдать монетку и позвонить домой. Но где твой дом?

Долго бежать по ночному городу, плакать до боли вверху, цеплять глазами куски сырья, фрагменты материалов, гуляющих, бродящих, перерабатывать реальность в собственное топливо, конкурировать с этими на уровне самого себя, ничего не разрушая вокруг. Только они не поймут пока, они будут преследовать тебя своими устрашающими легендами о синих карликах, которые играли камнями в бадминтон.

– А я не боюсь вас, не боюсь!

Он уже на подходе – твой момент. Тот самый, ты за ним приехал. Жёлтая муха, смотри, как я вкусно бегу, смотри, какие белые руки мелькают в темноте. Давай, мне нужны эти страдания, я хочу наполниться. Слышишь? Я могу наполниться и больше никогда, никогда не бояться их…

Чем отличается фермерская креветка от дикой, глубоководной? Всем. Во-первых, фермерская растёт в пруду, до семисот штук на гектар, там она ест сама себя, болеет и портится. В рот ей закидывают усилители роста, и за три месяца нервный малёк вырастает во взрослую особь, хотя обычно на это требуется около двух лет. Люди поглощают ускоренную реальность.

Но здесь время такое плавное. Подожди: всё само собой решится, не надо переживать. Всё будет как всегда. Лето начнётся в октябре. Плюс сорок четыре и счастливые мороженщики. Жара. И снова захочется не иметь лёгких. Дышать, но про себя, чтобы ничего не отвлекало от неподвижности. Ты же слушаешь. Бамбуковые флейты – тонкий, едва ощутимый звон. Это и есть Африка. Ты проходишь отбор и, если не слишком грязный, то тоже однажды научишься звенеть. Ты будешь звенеть чисто и громко, как ты всегда мечтал. И рядом с тобой будут шевелиться другие звоны, и ты будешь рад, что столько музыки родилось. Ты будешь счастлив.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.