Либерализм – Госкапитализм – Социализм. Для тех, кто хочет лучше понять экономику

Конкуренция братьев Перейр с Ротшильдами перекинулась из Франции и Германии затем и в Австрию. Credit Mobilier инициировал создание Австрийской Государственной Железнодорожной компании, Ротшильды же создали банк Kreditanstalt для инфраструктурных инвестиций217. Между тем, британский капитал, начиная с 1850-х годов, обратил свой взор за пределы Европы и стал искать инвестиционные возможности в Канаде, Австралии и Индии, однако большая часть инвестиций, конечно же, шла в США.

Еще одним важным фактором бурного промышленного развития второй половины XIX века стало обнаружение новых месторождений золота в Калифорнии и Австралии в 1850-х годах. Как и в Римской империи, это сыграло роль увеличения денежной массы на рынке, и такая возросшая монетизация мировой экономики способствовала увеличению производства товаров и услуг.

Эмиссия бумажных денег увеличилась за счет роста запасов слитков: обращение бумажных денег Банка Франции более чем в три раза с 450 миллионов франков в 1850 году до 1550 миллионов в 1870; а в Прусском Банке, стремившемся вытеснить своими банкнотами деньги других немецких институтов с 18370 миллионов талеров в 1850 году до 163260 миллионов в 1870 году218.

Бурное экономическое развитие во всем мире стимулировалось существенно увеличившимся объемом кредитования. Предпринимательские займы стимулировались в больших масштабах. Ставки процента упали до 2% в Британии, до 3% во Франции и немного выше в голодной до капитала Германии219. Важной стала не стоимость капитала, а его доступность.

Таким образом, индустриальное и коммерческое развитие этого периода, в большей степени, – это история трех больших кредитных бумов: 1852—57 годов в Британии, Германии и Франции; 1861—66 годов больше в Британии, чем в Германии и Франции; и 1869—73 годов, в первую очередь, в Германии. Последний, как, впрочем, и все, был построен на легких деньгах, и возник не от увеличения золота, а от притока пяти миллиардов франков – военной контрибуции Бисмарка после триумфа 1870 года220.

В это же время, как заметил Бернштейн, произошло еще одно событие, заметно стимулировавшее предпринимательскую активность:

Девятнадцатый век также увидел упразднение тюрем для должников – веха, которую часто игнорируют экономические историки. Английский Закон о должниках (Debtors Act) 1869 года во многом завершил этот процесс… Почти одновременно с этим каждый из штатов США, а также многие западноевропейские государства приняли аналогичные законы. Отмена заключения за банкротства не могло не стимулировать предпринимательский авантюризм221.

Финансовая революция XIX века существенно стимулировала мировое железнодорожное строительство, а также производство железа и стали. В 1850 году из 70000 тонн мирового производства стали 70% приходилось на долю Великобритании, ставшей в этой области мировым лидером – в одном только городе Шеффилде производилась половина всей мировой стали222.

В 1850-х годах железные дороги заменили текстильную отрасль в качестве главного драйвера индустриального развития – это была Вторая Промышленная Революция. Железнодорожный бум состоял не только из инноваций в производстве железа, но также и в производстве локомотивов. Поставка локомотивов из Великобритании в Германию прекратилась уже к 1850-м годам, и, вскоре немцы быстро освоили новую технологию и стали производить свои. Инвестиции Германии в железнодорожную отрасль в конце 1860-х годов составили около 70% от всех инвестиций в добычу ресурсов, мануфактуры и финансы вместе взятые223.

Одним из важных факторов железнодорожного строительства были военные цели, так как железные дороги сделали возможной быструю транспортировку больших людских масс на дальние расстояния, а это предрекало наступление новой эпохи в военной геополитике Евразии.

В 1860-х годах Германия Бисмарка стала пионером в транспортировке армий для быстрых побед. Хотя в России всегда было больше населения, чем в странах Европы, его было трудно мобилизовать. Развитие железнодорожной системы в западной России в начале XX века стало одной из причин, почему немцы так боялись растущей русской мощи в 1914 году. Кроме того, распространение железных дорог на Континенте отныне лишало Британию ее былого преимущества в морской силе224.

Вторая промышленная революция стала больше основываться на научных и новых технологических достижениях. Развитие железнодорожной отрасли требовало больше компетентных и хорошообразованных специалистов. Эффективная организация больших сталелитейных и железнодорожных заводов требовала соответствующей подготовки и опыта, и наука с образованием стали играть важнейшую роль в развитии новой индустриализации. США и Германия стали особенно успешными в развитии университетского образования и организации научно-технологических разработок, и именно в этих странах стали расти новые технологичные производственные корпорации.

Важной вехой в истории развития науки в США стало продвижение Авраамом Линкольном Закона Морилла (Morrill Act) в 1862 году, который, создав условия для выделения земли для университетов и колледжей, способствовал организации сельскохозяйственных опытных участков и дальнейшему развитию исследовательской деятельности в рамках учебных заведений. Со временем это послужило основой для развития практически ориентированной науки США, с уникальным взаимодействием государственных ресурсов, университетских лабораторий и частного бизнеса, который стал пользоваться результатами таких научных достижений. Хотя правительство США и пыталось поддерживать сельскохозяйственные исследования еще с 1830-х годов, тем не менее, именно Закон Морилла институционализировал научно-образовательное развитие в США225. Дальнейшая помощь для университетских научных исследований стала поступать от частных филантропов в виде грантов от Джона Хопкинса, Эзры Корнелла, Эндрю Карнеги и Джона Рокфеллера.

Однако особую роль научно-образовательное развитие стало играть в Германии, став одной из главных причин, почему новая объединенная Германия смогла так быстро, буквально за 20—30 лет с момента своего образования, догнать и даже перегнать Великобританию, которая шла к этому веками.

Объединение и расцвет Германии

Единая Германия сформировалась в 1871 году объединением немецких земель вокруг Пруссии. Под предводительством Отто фон Бисмарка Пруссия смогла выиграть три молниеносные войны с Данией, Австрией и Францией, и теперь становилась самой мощной державой в Европе, с населением большим, чем во Франции или Британии, и заметно увеличившейся территорией.

Бисмарк правильно считал, что военной мощи страны должна соответствовать экономическая и индустриальная мощь, и это было реализовано в годы его правления. Особенностью германского индустриального развития стал выбранный обществом и государством научно-теоретический подход в организации экономики, причем даже крупные промышленники единодушно поддержали такую идеологию и стали развивать научно-исследовательские подразделения в своих предприятиях (позднее эту модель взяли себе на вооружение и американские корпорации). Германская промышленность стала активно привлекать к сотрудничеству лучших университетских профессоров для использования в производстве последних достижений науки и техники, а качественные человеческие ресурсы поступали из развитых немецких технических университетов (Technische Hochschulen). Государственные же университеты отдавали предпочтение тем ученым, которые практиковали свои знания в промышленности, что и стало уникальной взаимоподдержкой науки и бизнеса, принесшей большую пользу для Германского индустриального развития. Химическая отрасль стала олицетворением прогресса и благосостояния226.

Очевидно, что таких достижений германская промышленность и наука достигли, в первую очередь, благодаря уникальной образовательной системе. Уже к началу XIX века немцы были самой образованной нацией в мире. К 1870 году уровень грамотности достиг почти 100%, в то время как Англия только начинала вводить обязательное школьное образование227.

Вероятно, история уникального немецкого образования началась во времена короля Фридриха Великого, чей гений заложил основы для развития нации, уделив первостепенное значение образованным людям в стране. Король Фридрих говорил:

Суверену не дано это высокое положение и такая большая власть, чтобы он был ленив и высасывал кровь своего народа. Он первый слуга в своем государстве. Он хорошо оплачиваем чтобы поддерживать высокую честь своего положения, но для этого он должен работать как и все слуги государства для общего блага228.

Еще отец Фридриха Вильгельм I, также известный как «Король-солдат», заложил основы для возвеличивания Пруссии, как одной из сильнейших военных держав в Европе. Он стал выдающимся государственным деятелем и лично контролировал должный уровень управления в стране. Фридрих же Великий, будучи не только государственником, но и музыкантом и философом, унаследовал такое отношение своего отца к общественному долгу и смог реформировать государственную службу, стараясь устранять непотизм и подчеркивая важность образования. Его правление носило меркантилистский характер – он всегда стремился к торговым ограничениям в пользу своей страны и повышению общегосударственного благосостояния, обеспечиваемого умными чиновниками-государственниками229.

В своей книге «The Decline of the German Mandarins» (Упадок германских мандаринов), описывающей историю ранней немецкой образовательной системы, ее автор Фритц Рингер писал, что Пруссия начала постепенно реорганизовывать и централизовывать систему управления в сфере высшего образования начиная еще с 1770-х годов. В 1810 году была введена система государственной экзаменации учителей средних школ. Одновременно с повышением роли учителей в обществе уменьшалось влияние церквей на институты образования230.

К началу XIX века школьная система Германии была знаменита во всей Европе… Немцы развили свои школы задолго и в целях подготовки к индустриализации. Система была предрасположена для усиления политики и экономики не только инструктированием, но также и нахождением и воспитанием талантов. И хотя это не всегда получалось, тем не менее, было крайне важно такое стремление231.

Если в 1870 году в Германских университетах было зарегистрировано около 14000 студентов и в 1880 году около 21000, то уже в 1914 году это количество увеличилось до 61000 и к 1918 году до 72000 студентов232. В результате, Германия, которая заметно отставала от Франции и, особенно, от Англии в 1860 году, к 1910 году превзошла их и превратилась в одну из самых мощных и индустриально развитых стран в мире.

Университетские профессора, которых Рингер назвал «мандаринами» (сравнивая их с китайскими чиновниками – мандаринами, которые исторически были опорой китайской государственности), стали самыми важными членами немецкого общества. «Никто не мог говорить с таким большим авторитетом к элите, чем люди знания – «интеллектуалы – мандарины»233, писал Рингер.

Еще одной важной деталью немецкого восприятия науки и экономического прогресса было его существенное и принципиальное отличие от англо-саксонского взгляда. В отличие от англичан и американцев, которые видели в науке, в первую очередь, практическую возможность разбогатеть (будь то через новое производство или спекулятивное инвестирование в инновации), немцы верили в «настоящую» – фундаментальную науку, теорию и методологию, то, что может сотворить настоящий прогресс для всего человечества, без оглядки на материальные мотивы. Англичан и американцев же немцы обвиняли в

«утилитарной» тенденции, вульгарном отношении западноевропейской традиции к знаниям. Они чувствовали… английские интеллектуалы, начиная с XVII века, ассоциировали науку и образование почти исключительно с идеей практических манипуляций, с рационализмом и контролем над окружающей средой. И это, по мнению мандаринов, было опасной ересью и даже глупостью. Это было главным врагом, настоящим драконом мышления XVIII века. Собственный же идеал образования у мандаринов развивался как антитезис практическим знаниям, и выражался терминами «Bildung» (культивирование) и «Kultur» (культура)234.

Вероятно, именно такое отношение к науке позволило немцам в конце XIX – начале XX веков совершить все самые значимые открытия в химии, физике, медицине и других важных направлениях.

Если научные успехи могут измеряться награждением Нобелевских призов, то Германия затмила все остальные страны. Из 100 Нобелевских призов в науке между 1901 годом, когда была основана эта награда, и 1923 годом – перед приходом Гитлера к власти, не менее 33 призов были присуждены немецким ученым или ученым, работавшим в Германии. У Британии было 18 лауреатов, а в США всего 6235.

Германская наука шагнула в великую эпоху бурного развития, где именно ученые и профессора-академики стали новыми героями, пользующимися всемерным почетом и уважением в обществе. В медицине и биологической химии немецкие ученые смогли, наконец, победить ужасные болезни, веками мучавшие людей, и снизить детскую смертность. Это были поистине революционные достижения в медицине и ветеринарии, которые увлекательно описал Поль де Крюи в своей знаменитой книге «Охотники за микробами» (1926). В прикладной же химии также произошли революционные изменения, позволившие немецким химическим предприятиям существенно оторваться от английских, американских и швейцарских конкурентов. В физике немецкие ученые подошли к таким фундаментальным открытиям, которые были уже близки к «открытию новых вселенных»236.

Исследования, которые способствовали развитию промышленного производства синтетических красителей, которые также обеспечили огромные коммерческие прибыли, также произвели и биологические, и медицинские прорывы. В медицинской науке громкими именами стали Роберт Кох, Рудольф Вирхов и Пауль Эрлих, соответственно: открыватель туберкулезных бактерий в 1876 году, отец-основатель патологии и пионер в химическом лечении заболеваний. Это было началом того, что Отто Варбург назвал «великой эпохой, когда медицина и химия объединились в союз для пользы всего человечества»237.

Особенно в теоретической физике Германия, наверное, сияла ярче всех, сделав больше новых открытий, чем любая другая страна в какой-либо науке. «Золотой век» физики начался в начале XX века в Берлине – центре этого научного развития, где Макс Планк сформулировал революционную квантовую теорию. Позднее Эйнштейн подтвердил квантовую теорию Планка, а его собственная теория относительности подвергла сомнению законы физики самого Ньютона. Еще один Нобелевский призер Макс фон Лауэ (1914) обосновал, что рентгеновские лучи являются электромагнитными волнами238.

Однако, с приходом к власти нацистов в 1933 году более двух с половиной тысяч ученых покинуло Германию, часть из которых были евреями. Это был большой урон для образования и науки Германии. Многие из них мигрировали в Соединенные Штаты, которые впоследствии извлекли огромную пользу от притока такого количества готовых ученых – результата стольких лет подготовки всей германской научно-образовательной системы. Известны даже слова директора Нью-Йоркского Института искусств: «Гитлер – наш лучший друг. Он трясет дерево, а мы собираем яблоки»239.

Такой же научный подход немцы использовали и в экономике. Например, немцы считали принципиальной ошибкой английскую классическую теорию с ее «естественным» или «железным» законом экономики, что государственное вмешательство в экономику бесполезно или вообще вредно. Более того, – они считали, государство должно олицетворять «видимую руку» и надлежащим образом координировать экономику, а не оставлять все на самотек, что, в конце концов, несомненно приведет к перекосам. Немцы предпочитали стабильность и долгосрочные инвестиции рискам и быстрым сверхприбылям, к которым всегда стремились торговцы и финансисты в Италии, Голландии, Англии и США.

Каждый мандарин видел логическую слабость доктрины «laissez-faire» [невмешательства]. Для мандаринов это было ересью, не потому что они соглашались с Марксом в его критике капитализма… Их точка зрения не была привязана ни к предпринимателю, ни к рабочему… Это объясняет, почему они бы не позволили «человеку экономики» установить свои интересы выше всей остальной нации. В любом конфликте между материальной продуктивностью и общегосударственной законностью и культурой, мандарины неизменно отдавали предпочтение последнему240.

Фридрих Лист, немецкий основатель школы экономического национализма, часто подвергал критике материалистическую ориентацию классической экономики и «Адама Смита за его космополитический индивидуализм»241. Лист считал, что стабильное благосостояние зависит от образования, и что транспорт и другие элементы инфраструктуры играют важнейшую роль в развитии экономики. Этим он заметно повлиял на свое государство, которое приняло эти принципы. Учение Фридриха Листа было затем развито и углублено, в частности, Максом Вебером в начале XX века, который признавал важность культурного контекста в отличие от относительности законов. Его известный труд «Протестантская этика и дух капитализма» демонстрировал, как религиозные традиции повлияли на развитие капитализма в разных Западных странах. Позднее его коллега Вернер Зомбарт, будучи свидетелем расцвета капитализма во второй половине XIX века, а затем, наблюдая за системными кризисами, толкающими страны к конфликтам, написал в своей книге «Современный капитализм» (Modern Capitalism), что высший капитализм закончился с началом Первой Мировой войны242.

Фридрих Лист считал, что принципы, продвигаемые Адамом Смитом и Давидом Рикардо, работают не потому что они правильные, а потому что Англия просто первой достигла индустриального превосходства над остальными странами, что позволило ей еще больше развить свою экономику и уже потом продвигать либерализм. Свободная торговля теперь стала отвечать интересам Англии, в то время как для германских государств это было еще преждевременно.

Продвигаемая Листом идея о таможенном союзе немецких земель была реализована под названием «Zollverein», и именно этот союз послужил основой для организации общего рынка и дальнейшего объединения страны в 1871 году. Спустя столетие эта же концепция легла в основу и Европейского Союза.

Германский подход в построении государственной экономики был выражен в реализации Бисмарком «государства всеобщего благоденствия» (Welfare State) в 1880-х годах с установлением «баланса социоэкономических приоритетов, который продолжает вести процесс создания благосостояния и его распределения в Германии до сегодняшнего дня. Оценивая в ретроспективе, [можно сказать, что] он был пионером сбалансированного развития»243.

Очень схожей с Германской, в основных взглядах и принципах, оказалась и японская система построения экономики. И одной из причин этого был визит японских лидеров в Германию в начале 1870-х годов и их встреча с Бисмарком.

Начало восхождения Японии

Будучи островной страной, в эпоху Токугава (1603—1868) Япония была изолирована от остального мира более двух с половиной столетий. Главной причиной такой изоляции было то, что иезуиты, приплывшие в Японию вместе с португальскими торговцами в XVI веке, стали активно обращать японцев в христианство, и власти страны увидели в этом ползучую угрозу своей национальной идентичности и безопасности. Кроме того, европейцы завезли с собой различные болезни, которые успели распространиться по стране, и минимизация контактов с европейскими разносчиками этих болезней казалась необходимой мерой для прекращения распространения эпидемий. Все это вынудило сёгуна Токугава закрыть страну от «варваров», оставив для торговли только порт Дедзима в Нагасаки. Тем не менее, несмотря на формальную изолированность, японская знать все-таки имела доступ к новостям из внешнего мира, а также к новым знаниям и технологиям через голландцев, которые позднее сменили португальцев в торговле с Азией. В Японии такие новые европейские знания так и назывались – «голландские учения» (Rangaku).

Период Токугава, во время которого Япония стала единой страной после победы клана Токугава в междоусобной войне эпохи «воюющих царств», стал периодом наступления мира и развития торговли в стране. В то же время, страна продолжала оставаться в средневековом феодализме, и отсутствие большой конкуренции и военных конфликтов не способствовали развитию технологий.

Изоляция Японии не была абсолютной. Самый южный остров Кюсю, находящийся далеко от столицы и близко к Корее и Китаю, фактически имел контакты с внешним миром и первым узнавал новости об опиумном конфликте между Китаем и Великобританией в 1840-х годах. Даймё (князь) местного клана Сатсума – Нариакира Шимазу был выдающимся лидером своего времени. Он одним из первых в Японии, проанализировав ситуацию с опиумным конфликтом, понял причины слабости Китая и преимущества Западных «варваров», и, оценив масштабы угрозы, начал готовиться к их приходу.

Будучи аристократом и имея хорошее образование, в том числе обладая «голландскими» знаниями, Нариакира уже имел представления о европейских войнах и значении военных технологий. Он размышлял так: если такие небольшие страны, как Голландия и Англия смогли стать мощными военно-морскими державами, то почему таковой не может стать Япония? Выяснялось, что «ключом было стремление к техническим знаниям»244.

Его политика включала стратегию импортозамещения и продвижения экспорта. Хотя он в первую очередь и был озабочен вопросами военной защиты, тем не менее, хорошо осознавал важность экономической силы. Экономическое развитие и военные соображения были близко взаимосвязаны для Нариакиры. Фактически, Нариакира проводил свою индустриальную политику, которая предвосхитила экономические реформы Мэйдзи245.

В своем маленьком хозяйственном комплексе на берегах залива Кагосима, он в 1852 году организовал центр переводов иностранных текстов на японский язык, а также создал фабрику для проведения экспериментов с металлургией, химией, стеклом, телеграфом и, конечно же, оружием, задействовав около 1300 человек246.

Однако самой важной инициативой Нариакиры стала попытка реформирования образовательной системы и продвижения талантливых самураев. Он стал отправлять своих воспитанников на обучение в Нагасаки, Осаку и Эдо (современный Токио) для целенаправленного обучения и подготовки к предстоящему конфликту с Западом, и особенно обучению «голландским знаниям». Он также часто собирал своих самураев и обучал их сам в течение многих часов, обсуждая разные вопросы и стараясь их вдохновить. Многие из революционеров Мэйдзи, которые заложили основы модернизации Японии, были выходцами из его клана Сатсума, и среди них были такие выдающиеся деятели, как Окубо Тошимичи и Сайго Такамори, занявшие высшие политические должности в новом правительстве Мэйдзи; Матсуката Масайоши, ставший первым главой Банка Японии; Годай Томоатсу, сыгравший активную роль в организации новой индустриальной экономики Японии и многие другие247.

После Реставрации Мэйдзи в 1868 году, японские лидеры отправили несколько миссий на Запад на поиски новых знаний и технологий, и одна из них – Миссия Ивакура (Iwakura Mission) в 1871—73 годах включала целый ряд официальных лиц, в том числе и Окубо Тошимичи. Во время своего путешествия японцы посетили множество Западных стран и встретились с несколькими европейскими и американскими лидерами. Особенно их заинтересовали Англия и Германия, и если в Англии они увидели будущий образ богатой и могущественной Японии, то в Германии поняли, как этого можно быстро достичь. В Германии японские лидеры также смогли встретиться с Отто фон Бисмарком, когда он пригласил их на встречу и искренне «поделился своими социал-дарвинистскими соображениями, что международная политика – это борьба за выживание»248. Это очень впечатлило японцев и сразу же предрасположило их к немцам. Окубо вспоминал слова Бисмарка:

Теперь разные народы мира кажутся дружественными и вежливыми когда взаимодействуют, но это только так кажется. На самом деле, реальность – это борьба, где сильный затмевает слабого, а большой пренебрегает малым249.

В результате увиденного, главным девизом модернизирующейся Японии стал лозунг: «Fukoku kyohei» – богатая страна, сильная армия, а это означало, что национальная безопасность и военная мощь страны приоритетны и должны основываться на растущей промышленности. Индустриальное производство и технологическое развитие должны были стать краеугольным камнем новой экономики Японии. Сравнение же нескольких Западных экономических систем остановило японцев на модели Германии с экономическим национализмом Фридриха Листа и активной ролью государства в модернизации страны.

Бисмарк утверждал, что политика «laissez-faire» [невмешательства] – это логика сильнейшего. Правительства же менее развитых стран должны вначале защищать свои растущие отрасли. Бисмарк ссылался на теории Фридриха Листа, [который] … представил Германскую альтернативу теории свободного рынка Адама Смита и других, кто продвигал либеральную экономику Англо-Американского типа. Японцы сразу уловили эту идею. Они поняли, что индустриальная революция – это не насчет машин, – это больше насчет силы. Индустриальная стратегия – это вариант военной стратегии250.