Чечня и Кавказ: этюды, заметки из прошлого

– Все это, действительно, так и случилось, заметил Гази Мухаммед, рассказывая г. Руновскому о чаберлоевских знахарях, мы могли ожидать всевозможных несчастий: могли ожидать смерти во всех ее видах, но того, что с нами случилось, никому и в голову не приходило. Известно, что на Гунибе, в 1859 г., Шамиль был взят в плен со всем семейством.

Книга Седиэн-джайнэ пользуется огромным значением между чеченцами и не раз служила средством для многих предводителей Чечни и Дагестана направлять волю народа по тому пути, который вел их к достижению личных целей. Гадание по ней производится при помощи математических выкладок.

«Седиэн-джайнэ, говорит г. Ипполитов, в переводе значит книга заезды (седи по чеченски – звезда). Мусульмане принимают двенадцать созвездий, по числу главных их пророков или святых. Каждый из этих последних родился под известным созвездием, а потому вся книга Седиэн-джайнэ разделена на двенадцать отделов, из которых каждый соответствует известному созвездию и тому пророку, который под ним родился. На первой странице книги излагается арабская азбука, с соответствующими каждой букве известными числами: элип – один, би – два, ти – четыре, си – восемь, джим – три, хи – восемь, хие – нуль, дал – четыре, дзал – четыре, ри – восемь, дзи – семь, сен – нуль, шен – нуль, сат – шесть и т. д. Гадающий или гадающая, прежде всего, говорят свое имя и имя матери своей. И то, и другое разбирается по буквам, и величины, соответствующие каждой из них, складываются; потом от суммы, получаемой от сложения величин, выраженных буквами имен гадающего и его матери, откидывается по двенадцати единиц до тех пор, пока не останется числа менее двенадцати. Согласно величины оставшегося числа, отыскивается отдел одного из созвездий, под тем же числом, в котором и заключается прорицание для мужчин и женщин отдельно. Начинается оно обыкновенно описанием наружности: „у него красивое лицо, высокий рост, тонкий стан, блестящий взор…“; потом уже следует описание его жизни настоящей, а потом и будущности».

Суеверие, существующее в народе, частию перешло и в дурную сторону характера туземца. Чеченец не затруднится дать несправедливое показание или ложную присягу. Он не считает это преступлением и верит чистосердечно, что присягнуть ложно не составляет греха, если только присягающий, во время обряда, не положит пальца на коран или перевернет газырь на груди своей черкески. Присягнуть ложно ничего, а курить табак, по понятию чеченца, грех тяжкий, потому что табак – дело нечистое.

«До пророка Адама, говорят чеченцы, был создан из огня Эблис. Когда Бог создал Адама, то подчинил ему всех животных. Эблис обиделся таким предпочтением, сделанным Адаму.»

– Я, говорил Эблис, создан из огня, а Адам из земли: значит я чище; зачем же Адаму предпочтение.

Он возмутился против Бога; в наказание за то его так прижали, что он не выдержал – испустил мочу. И вот на том самом месте, где упала моча Эблиса, и вырос табак.

– Кури, брат, советую тебе! добавляет чеченец, рассказывая историю происхождения табака.

Запрещение курить табак принадлежит к числу установлений, изобретенных Шамилем, который вообще преследовал роскошь, пляски, музыку и пение, стараясь заменить его одним постоянным напевом: ля-илляхи-иль-Алла! (Нет Бога кроме единого Бога). Но ему не совсем удалось это: чеченцы увеселяли себя пандуром (балалайкою) и скрипкой особого устройства (кистин играет на трехструнной балалайке формою похожей на треугольник). Скрипка их состоит из чашки, с квадратным вырезом на дне, обтянутой сырой кожей, с двумя круглыми прорезами: к ней приделан гриф; вместо струн натянуто три шелковинки, по которым водят смычком из конских волос. Правда, чеченцы почти не имеют никаких исторических песен, в которых бы излагались целые события, и даже очень редко касаются частных фактов.

«Хотя иногда, говорит Ипполитов, смелые разбойничьи подвиги, отчаянная защита и смерть какого-нибудь известного наездника и сохраняются в песнях: тем не менее, большая часть их – вызванная минутой импровизация: ею восхищаются, она воспламеняет известные чувства, но в весьма редких случаях заучивается и становится популярною. Исключение составляют разве только те из песен, которые складываются иногда на происшествия заинтересовывающие целый народ, или же на известные действия лица, на которое народ смотрит как на действия постыдные – эти песни непременно уже заучиваются: их знают не только взрослые, но даже и дети». Такова песня о Шамиле, сложенная после изъявления им покорности русскому правительству. Из других народных сказаний у чеченцев существуют сказки и басни, заслуживающие полного внимания по своему своеобразному характеру, разнообразию содержания, и в которых можно встретить римских кесарей, Змея Горыныча и Сивку-Бурку. Оборотни и красавицы замужем за медведями занимают одно из видных мест в чеченских сказках. Народные сказания их много терпели от преследований Шамиля и его муридов. Оставив песни, чеченцы не могли обойтись без музыки. Ни одно пиршество и семейный праздник не обходились у них без пандура, главное без бойкой лезгинки, причем, в знак высшего одобрения, ловким танцорам стреляют под ноги из пистолетов.

Танцы были в большом употреблении и во время праздников, которых, впрочем, у чеченцев было немного. К числу праздников относятся и установленные Магометом дни. Еженедельный праздник пятница начинается обыкновенно в четверг, с закатом солнца; он обыкновенно сопровождается известными молитвами и не имеет никаких характеристичных особенностей. В пятницу не работают, не выгребают из очагов золы и раздают накануне милостыню бедным, которых в Чечне было всегда много. Милостыня состоит из молока, муки, соли, у кого что найдется. Когда Шамиль жил в Ведено, то каждую пятницу делал церемониальный и торжественный выход в мечеть. В назначенный час отряд вооруженных муридов, при пении священного гимна: ля-илляхи-иль-алла, подходил к дому имама и, став в две линии по обеим сторонам дороги в мечеть, ожидал его выхода. Одетый с некоторою изысканностию во все белое, зеленое или синее, за исключением чалмы, которая была всегда из дорогой белой шали, Шамиль шел в мечеть, окруженный приближенными лицами, старшинами и муридами, предшествовавшими и замыкавшими торжественное шествие. При входе в мечеть, парод вставал со своих мест, и молча приветствовал своего имама. Один из мулл или сам Шамиль совершал богослужение. «По окончании же всех церемоний, отличающихся большими странностями, чуждыми церковных уставов настоящего исламизма, почетные из присутствующих лиц подходили к Шамилю с поздравлениями с праздником, причем целовали ему руки или лицо, смотря по званию поздравляющих, на что имам отвечал ласковою улыбкою пли пожатием руки. Наконец Шамиль подавал знак к выходу из мечети, который совершался точно в таком же порядке, как и шествие в мечеть».

Один раз в году чеченцы соблюдают пост (марх), который, по времени, принадлежит к числу передвижных постов и не каждый год бывает в одно и то же время. Обыкновенно временем поста бывает июль или август месяцы, от начала и до конца новолуния, и продолжается целый месяц. Во все время поста чеченцы днем, до заката солнца, не употребляют пищи и питья, но за то ночью едят по два и по три раза. Многие из туземцев не придерживались строго устава религии и пост соблюдали не со всею точностию. Молятся обыкновенно утром, в полдень, раз до заката солнца и два после заката; в пост же молятся еще один раз в полночь, после предварительного омовения членов.

Пост оканчивается праздником Байрам, который сопровождается всеобщим пиршеством, значительными пожертвованиями в пользу бедных, взаимными поздравлениями и посещениями, скачками и другими народными увеселениями. Накануне праздника многие жертвуют скот в пользу бедных, и тогда он режется у мечети и тут же раздается неимущим; часть из него уделялась прежде и пленным. Утром, в день Байрама, жена приносит к мужу и отцу семейства мешок с хлебными зернами и деревянную или глиняную чашу. Насыпав в чашу зерен, хозяин подзывает к себе поочередно детей и ближайших родственников взяв в руки чашу полную зерна, поздравляет их с праздником и с окончанием поста.

– Жертвуешь ли эту чашу для бедных? спрашивает обыкновенно хозяин у каждого подошедшего к нему и, получив, конечно, согласие, высыпает зерна в другую посуду.

Потом все отсыпанное отдается бедным. Мужчины отправляются с визитами, а женщины остаются дома для угощения приходящих и до полудня, забрав с собою пищу, отправляются на кладбище для поминовения умерших родственников. Туда же приходят мужчины и дети. Одни едят, вспоминая умерших, другие устраивают скачку. Отличившийся на ней получал какую-нибудь ничтожную награду от доброхотного-дателя или от наиба, если он присутствовал при этом. В этот же день наибы отправлялись в резиденцию имама, с поздравлением Шамиля и его приближенных.

В Ведено, в день Байрама, имам, при огромном стечении народа, лично совершал установленные обряды и собственноручно закалывал барана, предназначенного в раздачу бедным. За этим бараном закалывалось множество других баранов, приведенных и предназначенных на жертву, и на дворе жилища Шамиля в этот день кровь лилась рекою.

Кроме Байрама, у чеченцев есть еще другой праздник, Курбан-Байрам, в день которого также режут баранов, после прочтения муллою над каждым особой молитвы. Этот праздник имел ту особенность, что мясо зарезанных, таким образом, баранов не давалось христианам, а для них резались особые бараны, и без молитвы. Самый способ закалывания жертвы в этот день также отличный от обыкновенного. Скотину и кур режут только мужчины, кладя голову жертвы на восток, ногами к полудню, и прорезывая шею от полудня.

Глава III. Чеченские аулы или селения были вообще растянуты на значительное расстояние; сакля от сакли отделялась садом, огородом, двором, а иногда и пашнею. Селения строились неправильно, каждый двор отдельно, и раскидывались по предгорьям, в лесу, вдали от дорог и удобных путей сообщения. Чеченцы, обитавшие в долине, жили большими аулами; но в горах, напротив того, селения их были незначительны и часто состояли из нескольких дворов. В предупреждение от нападений, некоторые из аулов, подобно тому как наши казачьи станицы, были окружены валом и плетнем с частоколом.

Жилища джерахов, кистин, галгаев, цоринцев и мереджинцев, составляющих Ингушевский округ, состоят преимущественно из старых каменных башен, сложенных из камня, без цемента и имеющих несколько ярусов. Башни эти построены преимущественно на выступах скал или на оконечностях гребней, словом на таких местах, которые ни для чего другого не годны. В одной такой башне живет почти всегда несколько семейств, занимающих верхние этажи, а нижние предназначается для помещения скота. Живя совокупно в одной башне и в таком близком соседстве, семейства разделены между собою капитальными стенами, и помещение каждого выходит в общий коридор, составляющий принадлежность каждой башни. Кроме жилых башен в горском ауле встречаются нередко башни оборонительные со множеством амбразур, имеющих форму треугольников, крестов, звезд и других изображений. «До сих пор на некоторых из них, в верхних больших амбразурах под крышею, виднеются груды покрытых мхом камней, которые, по всей вероятности, предназначались служить боевыми снарядами при обороне. Кроме того, башни эти попадаются всегда на самых неприступных возвышенностях, командующих над окружающею местностью, и рекомендуют не лишенными основания стратегические соображения бывших строителей их».

Две или три жилых башни, вмещающие в себе несколько семейств, составляют аул, группирующийся, как мы сказали, или у оконечностей гребней, или на выступах скал, и преимущественно в местах наиболее живописных. Чеченское селение, напротив того, часто тянется в длину версты на три или на четыре, хотя весь аул состоит не более как из ста домов. Все строения деревянные, в один, редко в два этажа, и с плоскими крышами. Дом чеченца деревянный, бревенчатый или турлучный, обмазан с обеих сторон глиною и выбелен: внутри его относительно чисто, опрятно и светло. В стенах сделаны окна без рам, но со ставнями для защиты от ветра, преимущественно северного, оттого и двери обращены всегда на юг или восток. Сторона дома, в которой проделана дверь, обнесена навесом, для того, чтобы дождь не проникал в саклю и чтобы под ним можно бы было скрыться во время летнего зноя.

Дом Шамиля, например, в Ведено имел следующее устройство. Обширное пространство, до ста сажен ширины и до 200 саж. длины, было обнесено частоколом – это внешний двор шамилева сераля. В самой средине этого двора помещался еще внутренний двор или самый сераль, где расположены были разные хозяйственные строения и жилые помещения для семейства, прислуги и гостей. На внешнем дворе стояло помещение для 200 человек конвоя Шамиля. Самый дом имама был построен четырехугольником, с крытою внутри по всему протяжению галереею, выходящею на внутренний двор, посреди которого возвышался двухэтажный флигель Шамиля, обнесенный также крытою галереею. Сообщение этого флигеля с домом, где жили его жены, производилось по доскам, настланным на земле. Каждая из жен Шамиля имела особое помещение из нескольких комнат.

Дверь свою чеченец почти никогда не запирает, и потому сильный сквозной ветер свободно гуляет по комнатам, которых бывает по две или по три в каждом доме. Пол залит глиной, смешанной с высевками, плотно убит, от чего чрезвычайно крепок, глянцевит и не дает большой пыли. Сакля нагревается камином, чаще очагом, над которым сделана труба, проходящая сквозь крышу и оканчивающаяся двумя конусами, соединенными вместе своими узкими основаниями, так что по средине трубы образуется род перехвата; для печения хлеба устроены на дворе особые печи. Вдоль внутренних стен сакли идут лавочки, на которых разложены в порядке: посуда, ковры, одеяла, подушки и прочая домашняя рухлядь. В одном углу комнаты стоит корзина с зерновым хлебом, а в другом кадка с водою, составляющие почти единственную мебель сакли. Одна из комнат сакли предназначается для приема гостей и носит название кунахской. На убранство и чистоту этого помещения каждый хозяин обращает особенное внимание. В кунахской можно встретить: две-три скамейки, лучшие из всех какие только есть в доме, широкий сундук, покрытый ковром, и пол комнаты, устланный белыми войлоками. Здесь, вместо очага, устраивается непременно камин, а сбоку его, у маленького окошечка, на почетном месте, стоит кровать туземного изделия. В разных местах, но преимущественно около дверей, висит несколько бычачьих шкур, на которые правоверные становятся при совершении молитвы или намаза. Стены кунахской утыканы деревянными колышками и на них в одном месте развешано оружие, в другом бутылки, привязанные веревочками за горлышко, в третьем глиняные и деревянные тарелки и чашки, «также схваченные шнурком в просверленные около краев дырки». «Все это – нужно заметить, говорит г. Грабовский, почти всегда служит не более как украшением, и чем больше развешано таких украшений, тем почтеннее хозяин, тем гостеприимнее считается кунахская». Каждый дом имеет почти всегда двор, огороженный плетнем. Часто чеченцы живут вместе целыми фамилиями, и тогда на одном дворе устраиваются сакли для каждого семейства и располагаются таким образом, что сакля самого младшего брата ставится между саклями среднего и старшего.

Близ дома строятся помещения для скота, а если недалеко от аула протекает речка, то многие хозяева имеют своп мельницы, или на самой речке, или на проведенной из нее канаве. Крошечный бревенчатый сруб с соломенной крышей, смазанной глиною, или четыре каменных стенки, сложенные без цемента, на которые набросана земляная крыша – вот и вся мельница, в которую ведет такая крошечная дверь, что в нее можно только влезть, а не войти. Под срубом вертится вертикальный вал с лопастями, по которым бьет струя воды и приводит вал в движение. Так как горцам неизвестно употребление шлюзов, то жерновое колесо, находясь в непрерывном вращении, производит постоянный шум и тем обращает внимание на эти крошечные груды камней, только верхом своим похожие на строения.

Почти у каждого дома есть свой огород, в котором засевается преимущественно: лобия, бобы, тыква, редко огурцы, чеснок и лук; подле огорода есть небольшой клочок земли, засеваемый ныне табаком, иногда арбузами и дынями. В некоторых аулах разведены небольшие сады, но за то во всех аулах кукуруза засевается в изобилии. Из всего своего помещения чеченец больше всего любит кунахскую, в которой он проводит большую часть дня среди знакомых и гостей.

Гостеприимство – первобытная добродетель всех народов – установило свои обычаи, которые придают полудикому населению некоторый вид благородства. Гостеприимство было развито в значительной степени и между чеченцами, которые вообще весьма общежительны и, не смотря на дикость нравов, являются утонченно вежливыми хозяевами и гостями. Никто, даже и из маленьких, не войдет в дом нечаянно или врасплох. Человек, приезжающий или приходящий на двор, останавливается, и если приезда его не заметили, то вызывает хозяина. Последний, в большинстве случаев, предупреждает гостя и сам выходит к нему на встречу, здоровается, пожимает руку, принимает коня и привязывает его к столбу. Пригласив гостя в кунахскую, хозяин, в дверях ее, принимает, по обычаю, передаваемое ему гостем оружие. После этого горский этикет возлагает уже на хозяина ответственность в безопасности гостя и, вместе с тем, обязанность самого изысканного гостеприимства. Не смотря на жалкую обстановку жилищ, нищету и бедность, чеченцы отличаются самым радушным гостеприимством. Каждый старается окружить гостя тем материальным довольством, какого сам не имеет ни в годовые праздники, ни в торжественные минуты для своего семейства. Хозяин сажает своего гостя на почетном месте, отказывается сесть с ним рядом и ежеминутно удаляется как бы для того, чтобы не стеснять гостя своим присутствием и предоставить кунахскую в полное его распоряжение. Приезд гостя всегда составляет исключительное явление в обыденной жизни горца, и потому жители не пропускают случая потолковать с ним, запастись новостями или просто поглазеть на него. Толпа полунагих ребятишек с криком и писком встречают гостя при въезде в аул, и провожают его потом при выезде из того же аула. Праздные зеваки, которых весьма много, в каждом селении, даже и из людей взрослых, целою толпою вваливаются в кунакскую, без всякого приглашения и спроса. Небольшая гостиная комната весьма быстро наполняется народом, теснящимся от дверей до камина и чуть не взбираясь друг на друга. Если гостю удастся уговорить хозяина сесть с ним, «то он, посидев немного и поговорив вскользь о разных пустяках, снова удалялся из кунахской» распорядиться чем-нибудь, хоть бы, положим, угощением.

Хозяйка приготовляет угощение, но сама не присутствует в обществе мужчин; если чеченец беден и не имеет особой кунахской, то женщины выходят на двор и остаются там до тех пор, пока гость не уедет. Если странник, хотя бы и не знакомый, остановился проездом у чеченца на ночлег, то хозяин не пожалеет зарезать в честь его барана, а если при том гость принадлежит к числу лиц почетных и приехал с большою свитою, конвоем или окруженный товарищами, то хозяин режет и штуку рогатого скота, из мяса которого старается приготовить самые разнообразные кушанья.

Обыкновенную пищу чеченца составляют: просяная лепешка и сыскиль, кукурузный хлеб, который едят часто с биремом. Бирем, давнишнее квашеное и соленое молоко, беспрестанно разводимое то водой, то молоком, с приправою соли. Прочие блюда составляют: ажиг – вареная кукуруза, лапша, молоко свежее (шир) и кислое (шар), творог, масло, пшеничные лепешки, у которых верхняя корка покрывается толстым слоем сала; блины, употребляемые преимущественно на свадьбах и похоронах, и джижик – мясо в различных видах, и преимущественно баранина, из которой приготовляют довольно вкусный бульон, весьма часто приправляемый сметаною и чесноком. Суп подается в деревянных чашках, а говядина, всегда нарезанная на куски, и состоит преимущественно из двух видов: вареной и сушеной. Чеченцы не едят горячего и, сварив бульон, разводят его холодною водою, если не желают ждать, пока он остынет. Кроме того варят фасоль, бобы, а теперь входит в употребление картофель. Для гостя чеченец подает шашлык, калт-детты – сыр, перемешанный с топленым маслом, и калмыцкий чай. Если приезжий посетит его летом, то он подает арбузы, дыни, яблоки, сливы и дикий виноград. Из последнего выжимается чапа – сок для питья, и, кроме того, чеченцы употребляют во время пиршеств бузу – питье из проса, и максу (сладкая буза). Собирая дикую грушу, они сушат ее и, смолов в жерновах, разводят в воде и употребляют после жирных кушаний.

Капуста заменялась у чеченцев солеными листьями черемши. Зимою корень ее потреблялся вместо хрена, а весной молодую черемшу варили в воде и тогда она имела вкус спаржи, или жарили в масле и сале. Молодая крапива, перетираемая с солью, также употребляется в пищу. Собирать черемшу весною составляло одно из удовольствий чеченских девушек, часто отправлявшихся в лес и горы, в сопровождении молодых людей, а иногда и суженых.

Чеченцы очень умеренны в пище, точно также как в сне. Не смотря на то, что весьма сильны и ловки, они едят очень мало и часто довольствуются чуреком с куском бараньего сала или сыра. Дома чеченцы едят раза два или три, но понемногу. Муж ест всегда отдельно от жены, которая не осмелится сесть вместе с ним, без особого приглашения. Пищу приготовляют тогда, когда приходит время есть, и при том в таком количестве, чтобы не было остатков. Приличие требует, по окончании еды, оставлять всегда что-нибудь на блюде. Перед едою и после умывают руки и полощут рот.

Когда кушанье готово, то, спустя час или два после приезда гостя, в кунахскую входит кто-нибудь из прислуживающих, обыкновенно мальчик с тазом, рукомойником (кумганом) и полотенцем, перекинутым через плечо. Умовение рук начинается с гостя, и если он лицо почетное, то только один вытирает руки полотенцем, а прочим полотенце не подается и руки присутствующих обсыхают сами собою. Едва только мальчик обойдет присутствующих и даст им умыть руки, как в двери кунахской вносят небольшие кругленькие столики о трех ножках, установленные кусками шашлыка, сыром и чуреками. В большинстве случаев гость ест один, и если он лицо значительное, то весьма трудно бывает уговорить кого-нибудь сесть рядом с гостем за один стол. С началом угощения в кунахской «раздается, пишет г. Грабовский, звучное причмокивание, как нужно полагать, очень возбуждающее аппетит присутствующих, которые все время молча, прислонясь к стене, созерцают, как куски шашлыка и сыра экстренно отправляются во рты закусывающих. Это первое блюдо, попадающее обыкновенно на голодные зубы, представляет в конце лишь скудное напоминание, что оно существовало. На внимании к этому блюду голодных желудков разбиваются надежды присутствующих получить с него что-нибудь и на свою долю; но, тем не менее, столик, даже когда на нем остаются одни кости от шашлыка да крошки сыра, все-таки переходит к стоящим у дверей, Зачем они усаживаются за подобный столик и ради чего также чмокают губами, как будто вкушая невесть какое лакомое блюдо, объясняется обычаем, требующим из приличия, сесть даже за пустой стол, чтобы только не компрометировать хозяина».

Во время обеда, если гость отрежет кусок мяса и передаст его кому-либо из присутствующих, то это считается большим вниманием со стороны гостя и честью для принимающего. Поданного барана, по обычаю, начинают есть с курдюка, а голова принадлежит самому почетному из гостей, который может, впрочем, предоставить ее кому пожелает.

Кистины отличаются более строгим соблюдением гостеприимства. Угощая приезжего, кистин ни за что не сядет за стол вместе с гостем – он всегда прислуживает ему. Подавая часто воду, он снимает шапку, желает пить на здоровье, и стоит с непокрытою головою до тех пор, пока не возвратят ему поданного кувшина. Хозяин садится за стол только тогда, когда гость встанет из-за него. Предлагая приезжему отдохнуть, хозяин-кистин все время стоит, пока гость раздевается, а после подходит к нему и, погладив его по спине своею шапкою, приговаривает: дикин буис (доброй ночи). Выходящему гостю хозяин выносит ружье, подает лошадь, придерживает ее за узду и стремя, когда тот садится. Приняв от хозяина оружие, надев его на себя, гость прощается и после того, взяв из рук хозяина ружье, отправляется в путь.

Каждый чеченец обязан проводить гостя до безопасного места, или передать с рук на руки другому чеченцу, своему знакомому, и вообще заботиться безопасности и неприкосновенности гостя. Оскорбление, ограбление или убийство гостя, происшедшее от нерадения или невнимания хозяина, подвергает последнего презрению всего общества, и даже остракизму, который будет тяготеть над ним до тех пор, пока он не загладит своего проступка отмщением тому лицу, которым было нанесено оскорбление гостю. «Остракизм, говорит А. П. Берже, выражается следующим оригинальным образом: на дворе виноватого насыпается бугор, который он, разумеется, сносит днем, но в следующую ночь делается то же самое, и это до тех пор, пока он не смоет с себя пятна за оскорбление гостеприимства».