Путь в Беловодье

– Реку – огнем? – усомнился колдун.

– Колдовским огнем, – уточнила она. – Все, думала, сейчас дохнет, и не станет меня, сгину, умру. То есть русло останется, влага в нем – тоже. А я – исчезну. И такой на меня ужас напал. Такой ужас… ужас… – Река заплескала, переживая заново прежний страх, закрутились мелкие водовороты, и там, на поверхности, побежала волна и ударила в сваи ветхого моста. Затрещала древесина, ахнула от ужаса спешившая за покупками в магазин тетка, ухватилась за ветхие перильца. – Но заклятия твои устояли, не смог огненный колдун ничего сделать. Не смог. Ушел. А я… я вдруг на тебя обиделась – ужас как! За то, что тебя в тот момент рядом не было. Должен быть, а не был. Не был… Этот тип явился и грозил огнем, а я одна… – Река все цедила обиду. – Одна-одинешенька. Без тебя. Льдом закрылась до самого дна. Всю зиму тряслась, а когда по весне лед вскрылся, так страшно было. Страшно, страшно, страшно, – повторяла река.

– Все в прошлом.

– Нет! Позавчера приходил на берег другой, куда сильнее первого.

– Тоже жег огнем?

– Нет. Я ведь мертвой прикинулась. С весны еще. Он лишь постоял, улыбнулся и ушел. Обманула его.

– Кто он?

– Не знаю. Но боюсь. Страшно… страшно… стра-ашно-о! – опять взволновалась вода.

– Погоди. Успокойся! Я же с тобой.

– А где ты пропадал столько времени?

– В том-то и дело, что не помню.

Река знала, что колдун ей не врет.

– Так вспоминай поскорей!

– Пытаюсь. Знаешь, милая, я ведь в Беловодье был. Не уверен пока, но думаю, что посетил.

– Беловодье, – восторженно прожурчала река.

– Ничего мне не говори. Я сам вспомнить должен.

Она засмеялась. Счастливо, беззаботно:

– Вспоминай скорее. Я тебе помогу. Сколько хочешь силы бери, – мне не жалко. Всю бери без остатка: за год много накопилось.

– А порезы на груди заживить можешь?

– Нет. Чужая стихия. Нож огненный был.

– Такого не бывает. Водное ожерелье огненным ножом не режут.

– Значит, бывает. Вспомнишь – расскажешь. Бери силу, пей! Я ее целый год для тебя копила!

Сидя на берегу Пустосвятовки Роман непременно вспоминал домик из песка который построил дачник здесь на берегу много лет назад. Это было какое-то отдельное воспоминание, как фото, выпавшее из альбома, ни с чем не связанное, само по себе, необыкновенно яркое. Ромке было тогда лет пять или шесть, а мальчишку-дачника он не запомнил вовсе – кажется, тот был старше на несколько лет. Но сейчас Роман Вернон уже не мог сказать – на сколько.

Да, дачник был гораздо старше, но почему-то играл с малышами. На берегу Пустовятовки из влажного песка сделал он изумительный домик – точь-в-точь настоящий. Два этажа, веранда, над ней мезонин, – так аккуратно и точно ни у кого из местных не выходило: крылечки, ставенки, двери, окошки, – все было вылеплено с тщанием и любовью. Особенно поразила Ромку веранда. В ней было три окна, и в окнах – ажурные переплеты.

Неожиданно Ксанка подскочила к домику и ножку подняла – растоптать. Дачник успел ее оттолкнуть. С другой стороны кинулся Матвейка, но и он не преуспел. Создатель домика метался, защищая свое сокровище, а мелюзга кидалась на него с визгом и гиканьем. Ромка бросился на Матвейку, вдвоем они покатились по песку. Но Варварин племяш был куда сильнее – будущему знаменитому колдуну тут же расквасили нос. Кому первому удалось прорвать оборону, Ромка не видел. В памяти осталось только, что сначала растоптали веранду, потом из-под чьей-то ноги фонтаном брызнул песок и запорошил Ромке глаза. Когда мальчишка проморгался, растер по лицу песок, кровь и слезы, домика уже не было. А потасовка продолжалась.

Много раз после этого приходил Ромка на берег, пытался построить домик из песка, такой же красивый, как прежний. Но ничего не выходило: песок рассыпался под пальцами, не желал подчиняться.

Потом Роман вырос и переехал в Темногорск, на улице «Героев труда», в народе именуемой Ведьминской, он увидел тот самый дом. Два этажа, веранда, окна с резными наличниками и со ставнями. Только дом был не из песка деревянный. И на столбике распахнутой калитки ветер трепал мятый листок с карандашной надписью наискось: «Продается». Роман зашел почти автоматически: в кармане у него лежало двадцать баксов и какая-то мелочь рублями, на проезд в автобусе хватило бы.

В доме пахло сыростью, повсюду преуспевали в своих трудах пауки. Когда-то натертый мастикой пол был затоптан грязными башмаками, все комнаты, кроме одной пусты. В квадратной комнате, уютной и светлой, с выходом прямиком на второе крыльцо, громоздились узды и коробки. Женщина лет сорока в дешевом китайском пуховике высчитывала что-то в столбик на бумажке.

– Сколько? – спросил Роман.

Женщина взглянула на него мельком.

– Продано уже.

– Сколько? – повторил он.

– Пятнадцать тысяч. В баксах, разумеется.

Сумма по тем временам была громадная.

Роман потрогал стену, погладил обнажившийся из-под порванных обоев венец сруба. Дерево было удивительное, еще хранящее частицу жизни. Дом дышал.

– Через неделю принесу двадцать тысяч, – пообещал Роман. – Жди.

Женщина хотела возразить, но он шагнул к ней, плеснул на макушку водой из серебряной дедовой фляги, шепнул заклинание.

– Жди, – повторил.

– Хорошо, – согласилась она и медленно порвала бумажку, исписанную мелкими циферками.

Роман никому никогда не рассказывал, где достал двадцать тысяч долларов за неделю.

Но достал.

На обратном пути Роман заглянул к матери. Дом оказался неухоженным. Пес, вместо того, чтобы сидеть в будке на цепи, бегал по улице. Отощал бедняга, шерсть висела клочьями. Калитка была сорвана с петель и валялась на земле.

«Да что ж такое!» – изумился колдун, и сердце часто заколотилось.

Взбежал на крыльцо, постучал. Никто не отозвался. Постучал в окно. Тишина.

– Уехала Марья Севастьяновна. – Тетка в платке и ватнике остановилась у забора.

– Давно?

– По весне. Вишь, как участок зарос. Ворюги окно в комнате пытались разбить и залезть, да старые заклинания дом берегут. Сильная была колдунья!

– Куда уехала? – спросил Роман.

– Не сказала. Верно, в дом престарелых ушла жить. Все дети нынче одинаковые, укатят в город, веселятся, водку жрут, а о стариках не вспомнят. Бросят, как собак подзаборных. – Тетка сплюнула в сердцах и ушла.

Роман открыл дверь, – колдовской замок был его собственный. Скрип пошел по всему дому, как стон. Колдун обошел сени, комнаты. Все было, как в те дни, когда мать еще проживала в доме: ничто не укрыто, не собрано. Лишь окутано серыми паучьми вуальками. Пахло сыростью – печь давно не топилась. Роман огляделся и приметил на столе фотографию, придавленную толстенным томом поваренной книги.

Колдун взял фото. Старинная фотография на твердом, как дерево, картоне. Коричневый теплый оттенок. Девочка в платье с оборками, в ботиночках со шнуровкой на ступенях усадьбы с белыми колоннами. На обратной стороне карандашом было написано: «Дед Севастьян считал, что она не умерла». Почерк был Марьи Севастьяновны.

Роман спрятал фотографию в карман. Вышел. Установил колдовской замок. К отцу с Варварой заходить не стал. Не мог, а почему – и сам не знал.

В Темногорск Роман вернулся, когда уже смеркалось. Вышел из автобуса, огляделся и торжествующе хмыкнул. Сила его переполняла. Такая сила, о какой он никогда прежде и не помышлял. Он будто со свидания шел. И он был почти всемогущ.

«Надя, Надя», – заклинанием вертелось в голове. И реку теперь он тоже называл Надей. Река, в отличие от Тины, не обижалась.

– Роман Васильевич! – окликнул его мужской голос.

Господин Вернон оборотился. Возле газетного киоска стоял Михаил Евгеньевич Чудодей, глава Синклита Темногорских колдунов. Выглядел он, как и год назад: на вид лет пятьдесят, очки с толстенными стеклами, смешной рыжий паричок на макушке. На самом деле Михаилу Евгеньевичу было уже семьдесят шесть. Но колдуны живут куда дольше обычных людей.

Тут только Роман вспомнил, что после купания забыл изменить внешность. А теперь лицедействовать было поздно. Пришлось поздороваться.

– Наконец-то вернулись, – продолжал Чудодей. – Я к вам сегодня заходил, да дома не застал. Вы обещали год назад воротиться, но, как я гляжу, подзадержались. У меня к вам разговор очень важный. Пройдемтесь со мной, все объясню.

Роман отрицательно мотнул головой:

– Занят сейчас.

– Дело срочное. Вам опасность грозит. Нешуточная.

– Как-нибудь справлюсь! – У него есть река, так чего водному колдуну опасаться?

– Ваше право. Может, заглянете ко мне вечерком?

– Это с радостью. В котором часу?

– Да хотя бы к одиннадцати приходите. Только будьте осторожны. Очень прошу. Самонадеянность – это глупость. Опасно нынче. Я вам подробно все расскажу. А теперь спешу к Слаевичу. Жаль, что вам некогда.

И ушел.

О каком деле говорил Чудодей? На какие опасности намекал? Про нынешнее положение в Синклите Роман не ведал. За год многое могло случиться. Темногорск – город непредсказуемый.

Колдун посмотрел на часы. Еще только половина пятого. Хорошо, в одиннадцать он зайдет к Чудодею. А сейчас колдун должен заглянуть по одному адресу…

Юл. Мальчишка, которого господин Вернон избрал себе в ученики, которому даровал ожерелье. И хотя Роман прежде, чем начать действовать, хотел вспомнить все, что приключилось за минувший год, в этот раз он позволил себе отступить от заранее выработанного плана. Только заглянуть на минуту, увидеть Юла, сказать, что вернулся и…

Роман нажал кнопку звонка нужной квартиры. Никто не открыл. Колдун позвонил вновь. Чувствовал – там кто-то есть. Кто-то, но не Юл. Ожерелье отозвалось бы. А тут – тишина, молчит водная нить.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Мне нужен Юл Стеновский.

Послышался лязг открываемого замка, на пороге появилась женщина. Русые с проседью полосы, серая кожа, плотно, в ниточку сжатые губы.

– Кто вас послал? – Хозяйка смотрела с подозрением.

– Юл дома?

Она оскалилась, будто собиралась укусить:

– Его похитили.

– Кто?

– Говорят, колдун какой-то. Давно этими жуликами заняться пора. Но всем плевать. И ментам – тоже. Твердят, Юл сам убежал из дома. Искать никто не хочет. А что я одна могу? Вы-то кто?

– Из школы, – соврал Роман. – Зашел узнать, что и как.

Она вся подобралась:

– Ах, из школы. Год не интересовались, а тут вспомнили. Вы, собственно, что преподаете?

– Рисование, – брякнул Роман, хотя с этим предметом у него всегда были проблемы.

– Черчение у него, черчение! – выкрикнула женщина. – А ну вали отсюда, придурок, пока я ментов не позвала!

И захлопнула дверь.

Из всего сказанного одно следовало: Юл в Темногорск не вернулся. За целый год о нем не было никаких вестей. Где мальчишка? Что с ним? Роман не ведал. В одном он не сомневался: женщина говорила правду. Юла дома не было.

Птенец, выпавший из гнезда, исчез.

Тина всем своим видом изображала раскаяние. Еще в прихожей Роман почувствовал аппетитный запах.

– Что на обед? – спросил Роман.

– Борщ. Котлеты. Жареная картошка.

– Такая же подгоревшая, как яичница?

Тина заискивающе хихикнула:

– Нет. Картошка лучше.

– Что ж, проверим. – Не слишком романтично. Зато сытно. А колдун после купания оголодал – жуть.

В этот раз Тина не ударила в грязь лицом. Котлеты были обжарены до аппетитной корочки, картофельная соломка подрумянена, опять же в меру. Ну, а борщ… О борще Роман ничего сказать не мог, потому что проглотил мгновенно, даже не распробовал. Кажется, борщ был отличный.

Роман любил Тинину стряпню. Из всех ассистенток, что появлялись в его доме, Тина одна умела прилично готовить. Может быть, поэтому и задержалась так долго.

– Роман Васильевич, – голос девушки дрожал, – Можно мы… – Она запнулась.

Он смотрел на нее, ожидая продолжения краткой, но очень трудной фразы.

– Можно я… мы… друзьями останемся.

Колдун ответил не сразу, закончил есть, отложил вилку, промокнул губы салфеткой.

– Разбудишь меня в десять, – сказал вместо «спасибо».

Но эти слова значили больше чем благодарность: он позволял ассистентке остаться после ее нелепой выходки. Более того, это значило, что ей доверяли. Ибо, грезя наяву, колдун становился совершенно беспомощен.

– Роман Васильевич, я ведь не знала…

– Разбудишь в десять, – повторил он.

Взял бутыль с водой, ушел наверх, сел на кровать. И замер. Он вдруг понял, что боится вспоминать. Потому как не просто вспоминал, а проживал заново все недавнее. И там, в темноте прошлого, которое в одно мгновение исчезло, притаилось что-то мерзкое, страшное, и Роман приблизился к этому почти вплотную.

– Не трусь! – приказал сам себе и плеснул на веки водою.

И погрузился в

ВОСПОМИНАНИЯ.

О, Вода-царица! Как хорошо было минуту назад! Как был Роман счастлив, позабыв, что Надя умерла. И вот он вновь ее утратил.

Роман лежал на песке. Съежившись от страха и глядя, как кружится в воздухе сосновая хвоя, осыпаясь с ветвей. Лесное кладбище. Холмы желтого песка, кресты с табличками-номерами над захоронениями бомжей и свежевырытая могила, предназначенная для Романа.

Немало сил понадобилось колдуну для того, чтобы от купания в реке, через все схватки с Колодинской бандой протащить ниточку воспоминаний к той минуте, когда он потерял все. То есть потерял Надю.

Господин Вернон, казалось, превзошел себя. Он устроил Колодиным, отцу и сыну, ловушку, он создал мнимое Беловодье, призрак посреди леса, из двух сараев и ямы с водой. Он заставил бандитов поверить, что это и есть их цель, загадочный город мечты, где все желания исполнятся мигом. Огонь пылал вокруг водной преграды, но не мог ее поглотить. Роман спас всех ребят, пришедших из подлинного Беловодья, как требовал Гамаюнов. И вот награда – мертвое тело Нади у него на руках. Жена Гамаюнова – его возлюбленная. Его любовь, убитая Колодиным. Колодин, убитый водой. Алексей Стеновский, прозревающий будущее. События калейдоскопом вертелись в памяти Романа.

В колдовском сне Роман вновь держал мертвую Надю на руках, вновь пытался вдохнуть жизнь в еще теплые губы. Он не верил, что любимая умерла, хотя ладони его были липкими от крови. Но Роман все твердил: «Посмотрите, какая она красивая, вы только посмотрите, какая она красивая. Она лежит мертвая, но какая красивая…»

Кто-то коснулся его плеча и разорвал тонкий покров воспоминаний.

Роман сел на кровати, глядя в пустоту расширенными безумными глазами, еще видя свой сон наяву и не понимая, что происходит. Рядом с кроватью стояла Тина и трясла его за плечо.

– Во время колдовского сна меня нельзя будить! – крикнул он, проводя ладонями по лицу и силясь прийти в себя.

– Ты же сам просил. Десять часов уже.

Роману казалось, что он умер, но душа почему-то осталась в теле. Он мог чувствовать, мог дышать, мог говорить. Только о чем колдуну говорить теперь?

– Что с тобой? – спросила Тина. – На тебе лица нет.

– Надя умерла – прошептал он. – Я теперь вспомнил, что она умерла.

– Бедный ты мой! – Тина обняла Роман и заплакала.

Гладила его по волосам и все приговаривала: «Бедный мой, бедный»! Как будто она тоже знала Надю и любила ее. – Чаю выпьешь? С печеньем. Я сама испекла.

– Пора идти. – Колдун отстранил ее и спешно поднялся.

Боялся услышать в голосе Тины радость.

Но не услышал – и был ей благодарен за это.

Зачем призывает его Чудодей, Роман не знал. У Чудодея была манера – пригласить к себе члена Синклита якобы для важного дела и неспешно беседовать с ним о том и о сем, час беседовать, два и три, порой до утра. И все за чаем. А поутру Чудодей скажет: «Что-то мы заболтались с вами, друг мой». Идет колдун домой в недоумении – зачем звали-то? Но, если Михаил Евгеньевич приглашал, никто не отказывался. Глава Синклита – есть глава Синклита. Впрочем, не об этом даже речь. С Чудодеем побеседуешь, будто в Пустосвятовке искупаешься, душой согреешься. И вроде не говорит он ничего особенного, чай пьет да тебе подливает, и сам ты ерунду всякую ему рассказываешь, а на душе становится покойно так. Чай у Чудодея самый обычный, заварен, правда, всегда хорошо. И вот чары особенные, ни у кого во всем Темногорске таких чар больше нет.

Дернулось ожерелье на шее. И кольцо, что надел господин Вернон перед уходом, сдавило мизинец. Опасность! – просигналили колдовские обереги. Да поздно! Здоровенный тип выскочил из прорехи в заборе и кинулся к Роману. Колдун успел взять нужный настрой прежде, чем нападавший схватил его за руку и вывернул кисть. Изгнание воды! Не помогло: человек вскрикнул, будто обжегся, но руку не выпустил. А с другой стороны уже второй в руку вцепился.

«Колдованы!» – мелькнуло в мозгу.

О, Вода-царица! Если колдованы, если сразу двое, то ни за что не отбиться.

– Обруч давай, скорей! – голос у говорившего был хриплый, будто изъеденный ржавчиной.

Роман инстинктивно рванулся, пытаясь освободиться. Но чисто физически он был не так уж силен. Дар же его не мог с этими двумя сладить. Что-то случилось с колдовской силой водного колдуна. Будто мир вокруг исказился, и сила уходила в сторону, не туда, куда направлял ее Роман.

От двоих было не отбиться, а тут еще третий шагнул из темноты и надел какую-то железяку колдуну на голову. Что это было – пленник не разобрал. От неизвестного предмета растекалась опасная, обжигающая сила. Водная нить ожерелья задергалась, торопясь предупредить хозяина. Смертельная опасность! Защитное кольцо ожгло палец, боль устремилась вверх, к плечу. А от плеча к шее, к затылку, к вискам.

Эти трое были очень сильны. Одаренные от природы недюжинной колдовской силой, они намеренно сузили и обкорнали свой дар, зато многократно усилили его и отточили. К тому же за этими тремя явно стоял некто главный, он муштровал их и направлял.

– Потащили! – скомандовал Хрипатый.

Роман Вернон не сопротивлялся, он утратил контроль над собой и над своим даром. Чудилось, все в нем гаснет: не только колдовской дар, но даже мысли и чувства. Если сейчас лезвие ножа нырнет под ребра, колдун не сможет развеять сталь прахом. Но его не собирались убивать, во всяком случае пока. Двое заломили пленнику руки за спину и, довольные легкой победой, защелкнули на запястьях наручники, и повели. Теперь у Романа была минутка-другая, чтобы прийти в себя. Но сконцентрироваться не удавалось. Силы были, немыслимые просто, – река одарила, – но обруч гасил любое усилие. Воля почти умерла. Роман не мог даже закричать.

По Дурному переулку его вывели на заброшенный участок, превращенный в свалку неподалеку от дворца Аглаи Всевидящей. Роман чувствовал исходящую от колдованов ненависть, так же, как и то, что в кармане Хрипатого лежит, источая отвратительный запах, пистолет.

– Ну как ошейничек, не жжется? – засмеялся Хрипатый. – Понял, с кем решил тягаться, сука! Просек, мразь? Ты – мразь… запомни это… – В устах колдована подобные слова звучали заклятиями.

Роман чувствовал, как железо сдавливает виски. Он пытался распылить металл и не мог, напрягал все силы, произносил все ведомые ему заклинания – ничего. Проклятый обруч не поддавался. Роман вновь шевельнул губами. Последнее заклинание было против всех стихий, формула полного освобождения. И вдруг обруч стал распухать. Он раздувался и сдавливал череп. От нестерпимой боли Роман закричал.

– Эй, что он делает! – растерялся Хрипатый. – Стой, падла! Сам себе голову раздавишь! Прекрати, кому говорят!

Боль была такая, что Роману показалось – он сейчас потеряет сознание. Но не потерял, только перестал видеть. Все сделалось черным, и в черноте плавали красные и зеленые круги. Они вертелись, как обезумевшие колеса сломанной машины. Если бы водный колдун знал, как остановить разрастание обруча, он бы остановил его. Но он не знал больше ничего. Он все забыл.

– Идиот, думает, что обруч может скинуть! Хрен тебе! Никто не сумел! И у тебя кишка тонка! – кричал ему в ухо колдован.

Обруч все разрастался, одновременно и боль росла. Еще мгновение, и череп не выдержит. Ожерелье пульсировало на шее в такт толчкам крови. Если б не кольцо, Роман бы давно умер… Смерть… Нелепо…

Мелькнул свет – яркий, ослепительный, прожег на миг временную слепоту.

– Кого еще черти несут? – удивился Хрипатый. – По Дурному переулку проезд закрыт!

Колдованы кинулись в заросли лопухов, волоча за собою Романа. Машина поехала за ними, переваливаясь на колдобинах, вновь и вновь огни фар выхватывали из темноты убегающие фигуры. Роман споткнулся, упал, его не стали поднимать.

– Это ж «Форд»! – шепнул один из колдованов. – «Форд» Медоноса!

Медонос… Имя скользнуло, как солнечный блик по воде, и ушло на дно сознания.

– Неужто сам? – прошептал Хрипатый. – Придержи подонка, а я подойду, проверю.

Он направился к машине. Включенные фары слепили. Он сумел разглядеть лишь силуэт за рулем.

– Чем могу служить? – спросил Хрипатый, склоняясь к дверце.

Стекло было опущено – это все, что он сумел разглядеть. открытому окну машины. Удар в лицо отбросил его от машины, Хрипатый грохнулся на спину в пожухлые травяные заросли. Второй колдован рванулся к машине.

– Что-то было не так, но вот что? – сообразил этот второй.

Ну да, конечно! Где же знаменитый оберег Медоноса – золотой парящий диск? Знака не было. Обознались они, не Медоноса эта машина.

Тем временем Роман, брошенный на произвол судьбы своими похитителями, лежал на земле, не в силах пошевелиться. Обруч огромной раздувшейся жабой расселся у него на голове. Жаба была влажной и горячей. Но обруч не мог расти бесконечно… У Романа больше не было головы. И зрения тоже не было… Но он еще слышал… Или это галлюцинации? Будто кто-то хрипит рядом и стонет от боли. Но колдун не мог сдаться. Что-то не позволяло ему отступить. Что – он и сам не ведал…

И вдруг обруч лопнул. Грохнуло так, будто взорвалась граната. Осколки обруча полетели во все стороны. Тут же распались наручники. Несколько голосов вскричали разом. Колдун обнаружил, что стоит на коленях, сдавливая ладонями виски, – ему казалось, что вслед за обручем лопнет и голова. Кровь пульсировала, как сумасшедшая, и каждый толчок ее доставлял невыносимую боль. Но зато зрение быстро возвращалось. Уже смутно мог разглядеть колдун, что подле него по земле катается давешний мучитель – осколки обруча искромсали ему ноги.

Тот похититель, что направлялся прежде к машине, повернулся и кинулся бежать назад, к Роману. Но неведомая тень настигла его, слилась с беглецом мгновенно, а затем колдована швырнуло вперед, он крутанулся волчком и грохнулся, издав короткий булькающий звук. Что-то хрустнуло, ломаясь.

– Роман, что с тобой? – услышал колдун показавшийся знакомым голос.

– Воды… – прохрипел тот.

Спаситель вытащил из карману флягу и приложил к губам Романа. Вода! Не пустосвятовская, но из серебряной фляги. Это походило на чудо!

Спаситель подобрал оброненный колдованом пистолет, потом подхватил колдуна под мышки и поставил на ноги. Роман качнулся, едва не упал, но сильная рука его удержала. Пришлось сделать еще глоток из фляги. Теперь колдун мог стоять на ногах и не крениться к земле.

– У вас что здесь в городе, очередная горячая точка?

– Стен! – всхлипнул Роман, наконец узнавая голос. – Как ты меня нашел?

– Твое ожерелье вопило о помощи на весь Темногорск. А что это за типы?

– Если б я знал! Фонарик есть?

При свете фонаря Роман осмотрел поверженных противников. Те двое, которых вырубил Стен, валялись без сознания. Третий, посеченный обломками, катался по земле и выл в голос от боли. Вокруг него на пожухлой траве блестели пятна крови. Несомненно, все трое были колдованами. Когда Роман тронул раненого, то руку довольно сильно обожгло – даже раненный, этот колдован еще мог защищаться. Господин Вернон брезгливо отстранился: как все истинные колдуны, он не любил этих недоучек. В принципе любой человек, наделенный даром, может стать и колдованом, и колдуном. Сила дара тут ни при чем – решающим являлось что-то другое, а вот что, никто из обитателей Темногорска не знал. Колдованы, независимо от силы таланта, заучивают два-три заклинания, в основном что-нибудь парализующее, подчиняющее, убивающее. Дальше этого они не двигаются – и не могут, и не хотят. Но своими нехитрыми заклинаниями пользуются умело, и даже опытному и очень сильному повелителю стихии не всегда удается сладить с одним колдованом. Одолеть троицу практически невозможно. Странно только, почему похитители не применили против Алексея свои таланты… Странно? Да нет тут ничего странного: обруч, включившись, не только полностью парализовал способности колдуна, но и все магические силы вокруг пленника нейтрализовал. Потому и увели Романа Вернона на пустырь, чтобы не задеть кого-нибудь из наделенных даром обитателей Темногорска. Так что в итоге все решила обычная физическая сила.