Последний гость

Но, конечно, Глеб не собирался дать Надин такую возможность. Он выглядел не просто по правилам, а безукоризненно: белоснежные манжеты оттеняли загорелую кожу сильных рук, золотые запонки поблескивали в свете вечерних фонарей, уложенные мягкой волной кудри эффектно обрамляли худощавое строгое лицо. Если бы кто-то увидел его сейчас со стороны: как он поправлял бабочку, как излишне часто поглядывал на свое отражение в зеркале заднего вида, то подумал бы, что Глеб собой любовался. Сам бы Глеб себе в этом точно никогда не признался, как и в том, что был взволован, полон предвкушения и рад быть здесь, как и каждый, кого пригласили, ведь это же был бал!

Подъехав к главному входу ресторана «Зиккурат», у Глеба не оставалось сомнений, что жители Долины считали бал невест главным событием трехлетия, и даже смерть Андрея Дижэ не могла послужить достаточной причиной, чтобы его отменить. Площадь была украшена сотнями огней, а ряд факелов обозначал место центрального входа. Прекрасные белокурые ангелы на ходулях резвились, осыпая гостей лепестками роз и конфетти. Из зала уже доносились звуки приглашенного струнного оркестра.

Подготовка к балу начиналась за несколько месяцев, девушки от 18 до 20 лет из лучших семей Долины, подчиняясь жесткому церемониалу, готовились продемонстрировать обществу себя, свои таланты, наряды, навыки светского этикета, превращая бал в своеобразный экзамен. По правилам, головы новоиспеченных невест украшали цветочные венки, а мужчины Долины скрывали свои лица под золотыми масками зверей не случайно. Ведь в кульминационный момент праздника, когда лучшая, по мнению жюри, конкурсантка объявлялась царицей цветов, начинался благотворительный аукцион, в ходе которого мужчины предлагали значительные суммы за ужин с победительницей.

Свидание это традиционно проходило на следующий день в этом же ресторане и собирало за соседние столики не меньше зевак, чем масштабный фейерверк или появление знаменитости.

Глеб мечтал насаждать свои идеи, но особого внимания к своей персоне не любил, а быть в центре многолюдной толпы его и вовсе тяготило, поэтому, потянувшись к маске, он поймал себя на мысли, что это сейчас для него был самый желанный аксессуар. Он вспомнил, как ему принесли атласную голубую коробку с пригласительным, двумя пирожными в виде цветов магнолии и золотой маской волка. Все в этом поселке приводило Глеба в замешательство и заставляло отчаянно сопротивляться, но, сам того не замечая, он боролся с устоями вокруг как с зыбучими песками, которые лишь больше затягивали его.

Ко входу одна за другой подъезжали машины, из них выходили разодетые, как франты, мужчины в золотых масках, они подавали руки дамам в пышных платьях с оголенными плечами, глубокими декольте, украшенными массивными драгоценностями, поскольку этот бал, как и всякое светское мероприятие, был поводом не столько показать умения вальсировать, сколько продемонстрировать свой достаток.

Глеб еще раз взглянул на себя в узкое зеркало заднего вида, потом быстрым движением надел на лицо маску, решительно открыл дверцу автомобиля и зашагал к центральному входу, мечтая как можно скорее слиться с толпой. Но он ошибался, надеясь, что его появление в зале останется незамеченным. Несмотря на то что лицо его было скрыто, казалось, все только его и ждали: едва чужак – Глеб – переступил порог «Зиккурата», толпа раздвинулась, как воды Красного моря от движения руки Моисея, и несколько сотен пар глаз, как по команде, уставились на него.

Глебу почудилось, что даже музыканты смолкли. На самом же деле все вокруг замерли, потому что на балу появилась мадам Надин. Она шла навстречу Глебу по этому людскому коридору, застывшему в ожидании, прогонит Надин иноземца или позволит ему остаться. Потому что бал без грандиозного скандала, по мнению толпы, был лишь пустой тратой времени.

Надин в свою очередь шла очень медленно, так медленно и так значительно, что волнение в юноше уже начало переходить в панику. Он чувствовал себя ни больше ни меньше опальным декабристом на встрече с императором. Мадам Дроу действительно сегодня напоминала королевскую особу в красном бархатном платье со шлейфом и диадемой в высокой прическе. Когда наконец Надин приблизилась к своему юному противнику, то холодная надменность на ее лице внезапно сменилась на благодушную улыбку удовольствия, которая бывает только при встрече старых друзей.

– Добро пожаловать на ваш первый бал невест! – громко, так, чтобы расслышали все в зале, сказала Надин, и толпа выдохнула, то ли с облегчением, то ли с разочарованием. Потом дама наклонилась и вполголоса произнесла, не убирая довольной улыбки со своих губ: – Я человек откровенный, Глеб, и вы мне не нравитесь. Но сегодня вы мой гость, так что забудем на время наши разногласия и выпьем шампанского, – мелодичным тоном пропела Надин, пристально вглядываясь в глаза юноши под маской волка, а потом в сторону уже громко и повелительно добавила: – Шампанского! Шампанского!

***

Поняв, что Николя на балу не будет, Джемма решила в выборе платья руководствоваться предпочтениями Глеба – на последней встрече тот явно демонстрировал слабость к романтическим особам. На свой страх и риск она отложила платья, подобранные для неё Надин, и остановилась на нежно-голубом облаке из фатина. Подол струился до самого пола, образуя вокруг ног пышную пену, а полупрозрачные рукава были так воздушны, что сквозь них просвечивали тонкие запястья.

И сейчас Джемма плыла по залу, утопая в нежности фатина, чувствуя себя прекрасной принцессой, она отводила в сторону руку, любуясь тем, как ее стройные запястья просвечивали через тонкую воздушную ткань, но, как только зазвучали первые аккорды полонеза, ее увлекла волна воспоминаний. Ее собственный бал невест, когда она была конкурсанткой, с тех пор прошло, наверное, лет шесть, она как будто до сих пор ощущала, как пахли цветки жасмина в ее венке, и помнила, как Николя пытался сорвать с нее этот венок, но Надин пришила его к волосам Джеммы нитками. Несмотря на то что прошло шесть лет, Джемма могла воспроизвести в памяти каждую мелочь. Они с Николя были одни в ее спальне, и Джемма думала, что это будет самая романтическая ночь в ее жизни.

Свет от настольной лампы мягко ложился на угол тумбочки и край кровати, застеленной розовым жаккардовым покрывалом. Сначала на него упал черный пиджак смокинга, затем бархатная бабочка Николя, следом – полупрозрачное болеро Джеммы, усыпанное мелкими камушками.

Она была уверена, что они будут вместе всегда. Ник и его крошка Джемма. Как две хорошенькие фигурки из рождественской музыкальной шкатулки, или как попугайчики-неразлучники, которые умерли вместе, а мама сказала, что они просто улетели в теплые края.

Кто внушил ей тогда эти романтические фантазии про единственную на свете любовь и спутника, которого почувствуешь сердцем? Может, и правда мама, чей мир был так далек от прагматизма Надин? А может быть, это все внушил ей сам Николя.

– Ты моя единственная любовь, – сказал он тогда, медленно спуская бретельки её шелкового платья. Аккуратно взял за подбородок, прикоснулся к губам. Она замерла, не дыша, растворяясь в каждом его движении. Потом его пальцы коснулись её волос, пытаясь снять злополучный венок. Он дёрнул.

– Ай!

Ник засмеялся.

– Ты что, пришила его нитками к голове?

В тот момент Джемма хотела провалиться сквозь землю, никогда еще ей не было так стыдно, ей казалось, что она разрушила самый интимный момент их любви.

Но сейчас Джемма шла по залитому светом залу, где много лет назад они с Николя вальсировали, улыбалась, вспоминая, как Ник бережно доставал цветки жасмина из ее волос, и понимала, что та ночь все-таки стала самым романтичным ее воспоминанием.

– Джемма-Виктория, что это ты напялила? – Мадам Надин возникла перед Джеммой как черт из табакерки. – Ты разве на детский утренник пришла? Что еще за самодеятельность? – злобно шипела Надин на ухо племяннице, стараясь сохранить как можно более невозмутимый вид. Но внутри у нее все кипело. Она не любила, когда кто-то нарушал ее планы.

– Не злись, вот увидишь, Глеб будет в восторге, – стараясь успокоить тетю, прошептала девушка.

– Сомневаюсь, ни на кого я не могу положиться, – скептически скривившись, ответила Надин. – Хорошо, что у меня всегда есть запасной план, – сказав это, Надин тут же отвернулась от племянницы, будто совсем потеряла к ней интерес, и гордо прошествовала прочь, к центру зала, где конкурсантки в белоснежных платьях и венках уже начали танцевать Персиковый вальс.

Стараясь всегда держать все под контролем, Надин практически никогда не расслаблялась и редко испытывала удовольствие, не говоря уже об умиротворении. Как и свойственно людям подобного склада, стресс и переживания были ее постоянными спутниками. Стоило ей разобраться с одним делом, в ее сознании, как исполины, вырастали новые тревоги об урожаях, работниках, благоустройстве, но и когда с глобальными задачами было все в порядке, назойливые маленькие несовершенства повсюду вылезали из неровно подстриженных кустов самшита, торчали недокрашенной балкой кровли, отколотым краем блюдца, не давая Надин ни на минуту расслабиться.

Вот и сейчас, когда все в зале с восторгом и благоговением наблю- дали, как дебютантки, подобные лесным феям, кружились, легко перебирая ножками, будто не весили ничего, мадам Надин недовольно поглядывала на конкурсантку под номером шесть, которая то и дело нарушала танцевальный рисунок, и готова была уже вытащить ее из круга, чтобы не портить картину, как вдруг кто-то дотронулся до ее плеча.

Дама обернулась, и перед ее взором возникло лицо, заставившее на секунду побледнеть. Перед ней стояла жена Петра Ивановича, того самого скульптора, которого арестовали из-за смерти Андрея Дижэ.

– Надин, я понимаю, что не вовремя, но мне срочно нужно с вами поговорить.

– Да уж, точно сейчас не до разговоров, – недовольно скривив губы, произнесла Надин, но все же последовала за уже немолодой, траурно одетой женщиной, резко контрастирующей своим видом с изысканно наряженными дамами бала.

Женщины прошли в одно из хозяйственных помещений, расположенных рядом с большим залом, которое во время балов и масштабных праздников служило гримеркой, и Надин, понимая, о чем пойдет речь, предусмотрительно плотно прикрыла за собой дверь.

– Петр будет недоволен, если узнает, что я решила к вам обратиться, но у нас нет выхода, ему нужен хороший адвокат, – начала женщина, она терла платком вспотевшие ладони, потом начала усиленно растирать лоб. На ее осунувшемся лице были заметны следы тяжелой бессонной ночи. – Вы не подумайте, у нас есть деньги, но где взять хорошего специалиста? Я в растерянности.

– Странно, я думала, что Петра Ивановича уже отпустили, считала его арест недоразумением, – изображая абсолютную неосведомленность в судьбе скульптора, бесстрастно произнесла Надин, указывая женщине на стул. – Вы садитесь и спокойно расскажите все, что вам известно.

– Так бы и случилось, если бы у Пети было подтвержденное алиби, но он всю ночь провел в мастерской, и никто не может это засвидетельствовать.

– Вы сказали в полиции, что он был в мастерской? – спросила отстраненно Надин.

– Ну да, я сказала все как было: вечером он собрал бумаги с эскизами, инструменты, отправился в мастерскую и так торопился, что забыл термос с чаем. Я хотела сходить к нему, отнести чай, но меня отвлек телефонный звонок, соседка, точно помню, она просила у меня рецепт гуляша…

Надин почти не слушала, что говорила жена Петра Ивановича, она размышляла, какое удивительно неприятное и тягостное чувство – знать о человеке тайны, которые он тебе не доверял, но еще более тяжелым для Надин было знать то, что эта женщина сама не знала о себе, то, что могло ее уничтожить, раздавить. Дама на секунду представила себя доктором, который знает о страшном диагнозе пациента, но, в отличие от всякого врача, для которого объявить пациенту его участь неизбежно, Надин несла в себе тайну совсем другого рода и уж точно не собиралась ее озвучивать, а по возможности хотела унести с собой в могилу.

Женщина еще что-то говорила и говорила, периодически всхлипывала, винила себя, что так и не отнесла мужу чай, и снова говорила о готовке, о саде и о девятичасовых новостях.

Вдруг Надин будто очнулась ото сна, пристально посмотрела на женщину, стоящую перед ней, и впервые за весь их разговор как будто встревожилась.

– Вы сказали «новости»? – переспросила мадам Надин и начала мерить шагами комнату, что-то прикидывая в уме.

– Да, я же говорю, когда Петя ушел, как раз начались девятичасовые новости, я их никогда не пропускаю.

Надин плотно сжала губы, и ее глаза вдруг сделались совсем черными, она смотрела на жену скульптора так пристально и испепеляюще, что та вся съежилась, встала со стула и начала как-то неуверенно пятиться к двери, бормоча:

– Помогите ему, пожалуйста, вы ведь знаете, какой он благородный человек, он не способен ни на что плохое!

Женщина, конечно же, ожидала, что Надин, работавшая с ее мужем много лет, скажет: «Вы правы, Петр Иванович – кристальная душа!» Но Надин ответила единственное, что было правдой:

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Петр снова оказался на свободе.

Оставшись одна, Надин еще какое-то время стояла у окна, скрестив на груди руки, позабыв, что так может помять шикарное платье. Она погрузилась в воспоминания о той роковой ночи, которая унесла жизнь Андрея Дижэ и поставила с ног на голову все в Персиковой Долине. Несколько раз она задумчиво произнесла вслух: «Девятичасовые новости… Странно, ко мне Перт Иванович пришел только в одиннадцать… как все странно, ничего не понимаю…»

Потеряв из виду тётку, Джемма направилась к столику жюри. Мужчины были в масках, и нельзя было понять, смотрит ли на неё Глеб, но она держала его в поле зрения. Когда он наконец снял маску, устало откинувшись в кресле, и его взгляд, скучающий и рассеянный, устремился на сцену, Джемма начала действовать.

Она медленно провела ладонью по блестящим волнам волос, откинула их с плеч, открыв линию декольте. На мгновение томно прикрыла глаза, и на её губах дрогнула едва уловимая, знающая улыбка. Она кивнула ему – небрежно, почти случайно – и тут же отвернулась, словно её внимание уже улетело в другую сторону.

Возможно, за её спиной в тот миг и впрямь парил купидон. Потому что Глеб почувствовал в груди странный, тёплый толчок, а во рту стало сухо и горько. Все его теории, вся ясность рассудка растворились в одном простом, животном импульсе. Ему захотелось вдохнуть аромат её кожи, почувствовать её тепло сквозь тонкий фатин, узнать, какими на вкус будут эти приподнятые уголки губ. Это желание, внезапное и всепоглощающее, затмило всё – и его роль судьи, и его планы, и саму память о том, где он находится.

Он встал. И, словно мотылёк, ослеплённый единственным в мире пламенем, через несколько секунд уже стоял рядом с Джеммой.

– Привет, – проговорил Глеб, коснувшись её руки, лежавшей на мраморной столешнице. Он пытался говорить небрежно и сохранять безразличное выражение лица, но частое, чуть сбитое дыхание и особый блеск в глазах выдавали его с головой.

Джемма мгновенно прочитала его состояние. Этот нервный румянец, сухие губы, которые он то и дело пытался незаметно облизать. Он отводил взгляд, не решаясь встретиться с ней глазами. Смокинг сковывал движения, и он машинально потянул галстук-бабочку, будто пытаясь ослабить тугой воротничок. «И это тот самый опасный бунтарь?» – на миг мелькнуло у неё в голове.

– Да, я вижу, ты здесь человек уважаемый, – начала Джемма, нарочито медленно растягивая слова, с лёгким намёком на его судейское кресло. – А что же заставило покинуть такой важный пост?

«Увидел тебя – и всё остальное перестало существовать», – честный ответ вертелся у него на языке. Но, как это часто бывает, он испугался собственной прямоты, не уверенный во взаимности. Вместо этого Джемма услышала:

– Мне просто захотелось выпить. Решил взять бокальчик. Принести и тебе?

– Не откажусь, – бросила она, заметив краем глаза, как чопорные дамы у стены начали перешёптываться, обсуждая её «безвкусный» наряд. Тут же она вспомнила свою роль и сменила тон на томный, чуть застенчивый:

– Хотя нет… Алкоголь я, конечно, не пью. Только воду.

Глеб принес воду и расположился рядом с Джеммой, они шутили над умением одной из конкурсанток фехтовать и очень длинной поэмой собственного сочинения другой участницы бала. Молодой человек был абсолютно убежден, что Джемма полностью разделяет все его взгляды, поэтому, когда, вдруг встав и взяв микрофон, он начал говорить, то у него не было и тени сомнения, что она его поддержит.

– Думаю, незаслуженно был упущен один конкурс, – обратившись ко всем собравшимся, заявил он.

В зале поднялся вопросительный шепот.

– Девушки демонстрируют здесь свои таланты и красоту, а также кроткий нрав и благие намерения, но так ли они благодетельны на самом деле? Мы легко узнаем, устроив конкурс их социальных сетей, – сказав это, Глеб махнул рукой, и на экране начали мелькать профили конкурсанток в соцсетях, сплошь пестрящие пикантными фото в откровенных купальниках, нижнем белье, а также постами, прославляющими всяческие удовольствия. Увидев это, зрители ахнули, зашумели, а мадам Надин от негодования покраснела и бросилась собственным телом загораживать экран, пока ее помощники пробирались в аппаратную.

– Как ты мог так поступить? – ставя стакан с водой обратно на столик, обескураженно проронила Джемма.

– Что ты так всполошились? Я всего лишь сделал конкурс более честным, – пожимая плечами, будто не понимая, о чем она говорит, ответил Глеб.

– Нет, просто тебе нравится все портить. Ты не за правду. Ты – за разрушение. Я защищала тебя перед тетей, но теперь вижу: она была права, ты настоящий вандал!

– Твоей тетей? – переспросил Глеб, подозрительно прищурившись.

– Да, мадам Надин, ведьма, которая не дает тебе покоя, – моя тетя! Что? Я теперь тоже не кажусь тебе такой благодетельной, или как ты там сказал? Может быть, ты и мои голые фотки теперь разыщешь и всем покажешь?! – выпалила Джемма.

– Это твоя тетя устроила настоящий фарс и мракобесие, а виноват я? – весь пылая праведным гневом, не унимался Глеб.

– Да как ты смеешь?! Все это ради благотворительности, после аукциона победительница отдаст все деньги в местную амбулаторию или детский сад, – в сердцах пыталась возразить Джемма.

– Благотворительность? Ты серьезно? То есть весь этот срам, напоминающий историю вавилонских блудниц, которые сидели у храма и ждали, какой мужик даст за них лучшую цену, ты называешь благим делом?

– Это просто ужин с победительницей, всего лишь беседа и еда, здесь нет ничего неприличного, а вавилонская блудница, да будет тебе известно, была одним из ликов богини Иштар: мать, сестра и… да! Та, что дарит наслаждение! В ней была сила!

Увидев, как губы Джеммы задрожали, а в глазах заблестели слёзы, Глеб вдруг осёкся. Ему показалось, она вот-вот расплачется или плеснет ему в лицо остатки воды. Он замолчал, сделал шаг вперёд, его рука потянулась к её руке – неуверенный, запоздалый жест, попытка унять бурю, которую он сам и поднял.

Но было поздно, Джемма, сдержав в себе желание влепить этому мнимому поборнику морали пощечину, уверенной походкой направилась к барной стойке. С неё было довольно сегодняшней роли недотроги и пай-девочки, единственное, о чем она сейчас мечтала, – бокал каберне местного производства.

Едва она открыла рот, чтобы сделать заказ, как зал заполнила мелодия последнего вальсае. Не успела она опомниться, как пожилой мужчина в маске слона закружил ее в танце. Этот бесцеремонный партнер тяжело ступал вразрез с музыкой, периодически задевая ее туфлю. Джемма чувствовала, как при каждом шаге колышется его солидное брюшко, как неуклюже он растопыривал ноги, а горячая потная рука сжимала ее тонкие пальцы так сильно, что через пару секунд Джемма перестала их чувствовать.

– Простите, барышня, я не мастер танцевать, но вы мне очень понравились, и я сожалею, что вы не участвуете в аукционе, я бы купил ваше свидание за любую цену.

Джемма, услышав эти слова, вспыхнула, замерла посреди зала и выдернула руку из цепких лап старого развратника, ей во что бы то ни стало хотелось доказать Глебу, этому престарелому ловеласу, всем в зале и в первую очередь самой себе, что старая традиция аукциона не подразумевала под собой никакой пошлости. Но как это было сделать?

Джемма снова направилась к бару, думая, что бы ей предпринять. Бармен, видя ее состояние, понимающе протянул бокал. Девушка сделала несколько больших глотков, и в груди зажгло, в ногах появилась слабость, она присела на барный стул, когда на сцене уже объявили победительницу. Кто была эта рыжеволосая, не по годам развитая девушка, Джемма не знала, но когда за свидание с ней поставили первую ставку, Джемма неожиданно для самой себя подняла руку и назвала цену больше, дальше было все как в тумане, ставки росли как на дрожжах.

Все косились на Джемму, не понимая, что она делает и зачем перебивает ставки мужчин. Она же была убеждена, что своим жестом сможет доказать – это свидание не имеет ничего общего с похотью или покупкой состоятельным мужчиной расположения юной кокетки.

Ставки достигли таких высот, что Джемма уже начала прикидывать, какую сумму ей придется одолжить у Надин, чтобы покрыть такие расходы, но ведь была затронута честь Долины, так что скупиться не стоило, рассуждала она, делая один большой глоток вина за другим.

И вдруг она почувствовала, что плавные, мягкие движения единственного оставшегося ее соперника показались ей знакомыми. «Не может быть!» – промелькнуло у нее в голове.

На секунду она потеряла концентрацию и пропустила момент, когда ведущий аукциона произнес: «Три!», «Продано!» – и оглушительно ударил молотком. От этого звука Джемма вздрогнула и очнулась от мимолетного забытья, но было уже поздно: мужчина в маске льва победил. В зале все зааплодировали, а он снял маску, встряхнул светлыми волнистыми волосами и предстал перед всеми, яркий, теплый, как настоящий царь зверей. Сомнений не осталось, это действительно был Николя.

От неожиданности Джемма выпустила из рук бокал, и он с грохотом разбился о мраморный пол. Гости, все как один, повернули головы в сторону девушки с забрызганным вином подолом платья, а она, словно не замечая конфуза, хлопая ресницами, смущенно смотрела на Николя, державшего за руку победительницу бала.

Добравшись домой, Джемме невыносимо хотелось разрыдаться и сбежать из Долины как можно скорее. Такой стыд! Разве она так мечтала встретиться с Ником после долгой разлуки? Джемме хотелось, чтобы сейчас рядом оказалась тетя Надин, говорила ей слова утешения, гладила ее по голове, как в детстве, и заварила успокоительный малиновый чай. Девушка прошлась по непривычно пустой террасе, заглянула в гостиную, включив хрустальную люстру, но, не обнаружив там никого, распаляя в душе отчаяние, помчалась в тетину спальню, однако и там было пусто.

Несчастная, тяжело дыша, опустилась она на пушистый розовый ковер у кровати Надин и, обняв руками колени, начала себя жалеть, как вдруг заметила за комодом в углу странный предмет, завернутый в простыни. Джемма подошла ближе, провела по тонкому полотну рукой, пальцы ее задрожали, ноздри возбужденно затрепетали, и, не сдержав своего любопытства, девушка сдернула ткань.

– Мардук?! – громко вскрикнула Джемма, ошарашенная увиденным, и в этот момент почувствовала чье-то дыхание позади себя.

4. Соня

Персиковая Долина была небольшим ухоженным поселком, напоминающим сказочный городок, в котором каждый дворик и каждый дом были обласканы заботой жителей и неустанным вниманием комитета по благоустройству. Низенькие, аккуратно остриженные живые изгороди еле удерживали буйно цветущие палисадники и садики с фруктовыми деревьями. Умело выстроенные дома из ракушечника, а что побогаче – из инкерманского камня комфортно примостились под двускатными крышами, выкрашенными в цвета, соответствующие названиям улиц. Яркое южное солнце согревало всех без исключения обитателей Долины, даря надежду на счастье и благополучие.

Но горящие теплым светом окна чужих домов не всегда хранят веселую и беззаботную жизнь своих обитателей. Иногда за миленьким фасадом уютного дома происходят чудовищные события, и никто не догадывается, что приятные приветливые люди, переступив порог своего дома, могут превращаться в демонов и хранить в своем шкафу пугающие секреты. Фасад – это только упаковка, и она не всегда соответствует внутреннему содержанию. И когда на улице Береговой в огромном особняке мадам Надин Джемма, собираясь на бал невест, отполировывала свои светлые волосы специальным утюжком, напевая при этом песню из любимого кинофильма, а на улице Звездной Глеб искал в интернете алгоритм завязывания галстука-бабочки, на улице Садовой в доме под номером пять молоденькая повариха Соня вешала обратно в шкаф платье из розового гипюра, которое она вчера взяла напрокат для главного бала Персиковой Долины. На бал невест Соня, как и в прошлый раз, не попадет. И тому было несколько причин.