Последний гость

Он был Чужим. А значит загадочным. Манящим. Опасным.

Женщины за чаем перешептывались – не иначе как разбитое сердце или кровавая тайна заставили его бросить яхту у их берегов. Мужчины брюзжали за стойкой бара: «Сноб. Высокомерный тип», «Смотрит на нас свысока, будто мы музейные экспонаты».

Старожилы качали головами: «Развращает нашу молодёжь», «Подрывает устои», «Завтра же уедет, натешившись деревенской экзотикой».

А он оставался.

Белые паруса его яхты по-прежнему резали горизонт. По вечерам в его доме теплился свет, ровно настолько, чтобы заставить самых любопытных замедлить шаг у калитки.

Только море знало правду. Но молчало.

Джемма медленно шла по новому пирсу, погруженная в свои мысли. Ветер играл складками её платья в мелкий голубой цветочек, то прижимая ткань к фигуре, то раздувая, словно пытаясь унести с собой. Она сняла резинку с волос, позволяя прохладным потокам воздуха безжалостно трепать светлые пряди. Палантин соскользнул с плеч – на мгновение она задержала его в руке, наблюдая, как шелковая ткань трепещет, подобно парусу… И в этот момент увидела парус настоящий.

Белоснежная яхта причаливала. Джемме отчего-то казалось, что она одна не только на пляже, но и на всей земле и вдруг эту безмолвную пустоту, как ножницами ленту, разрезала эта яхта красавица.

Джемма замерла, на секунду допустив мысль, что перед ней корабль-призрак, порождение её одиночества. Но тут на палубе возникла фигура. Молодой человек, слишком живой и реальный для видения. Его загорелая кожа блестела на солнце, как полированная медь, а чёрная бандана, стягивающая волосы, вызывала в памяти волнующие истории о морских разбойниках и пиратах. Он стоял к девушке спиной, укладывая грот вдоль гика, и она не могла оторвать взгляд от его мускулистого загорелого тела, сильных рук и умелых точных движений.

В какой-то момент Джемме стало неловко, что она вот так жадно пожирает глазами незнакомца, и уже хотела незаметно вернуться на берег, но только сделала первый шаг, как вдруг молодой человек обернулся, и девушка разочарованно ахнула:

– Глеб?!

В один миг вся романтика момента испарилась, как капли воды на раскаленной палубе. Перед ней стоял не таинственный незнакомец, а тот самый самоуверенный тип, утром голосовавший на трассе.

Увидев девушку, молодой человек резким жестом снял бандану и с напускной небрежностью направился к корме, делая вид, что не замечает зрителя. Но едва он сделал два шага, как шелковый палантин выскользнул из рук Джеммы и, словно живой, метнулся к воде.

Тогда Глеб без раздумий, с грацией ныряльщика за жемчугом с какого-нибудь архипелага Туамоту, бросился в воду. Его прыжок разрезал воздух идеальным полетом, будто он тысячу раз повторял это движение где-то среди коралловых рифов.

Спустя пару минут, оставляя мокрые следы на деревянном пирсе, он вразвалочку, приглаживая мокрые волосы, подошел к девушке, протянул палантин, превратившийся в крошечный комочек ткани, и со смехом проговорил:

– Вот, слегка намочился, не успел поймать в воздухе.

Джемма в ответ тоже улыбнулась, но только уголками рта, оставляя при этом глаза все такими же грустными.

– Не стоило так волноваться.

– Мне было не сложно. А что ты здесь одна бродишь, да еще с таким печальным видом? – спросил он, и в его голосе звучала та мягкость, которую обычно приберегают для раненых птиц.

– Все мои знакомые сейчас провожают в последний путь одного очень хорошего человека, а я не смогла пойти туда. Хочу, чтобы он остался в моей памяти живым, – произнесла Джемма, и в этих словах была вся хрупкость юности, впервые столкнувшаяся со смертью.

– Да, я наслышан об этом жутком происшествии. Чудовищная история для такого милого на первый взгляд поселка.

Сказав это, Глеб расположился на краю горячего деревянного пирса и жестом пригласил девушку присесть рядом. Джемма не стала отказываться, ей сейчас хотелось с кем-то разделить свои переживания, а, как известно, открыть душу незнакомцу бывает проще, чем близкому другу.

Глеб, вытирая влажные ресницы, изучал ее лицо с тихим восхищением. Эти волосы, будто сотканные из солнечного света и морской пены привлекли его внимание еще на яхте. А глаза… Сначала он решил, что они голубые, но нет, они были синими. Как море перед штормом. Глубокими, такими, в которых можно утонуть. И тут он заметил знакомую трещинку на ее нижней губе.

– Постой, а я тебя знаю! Это же ты меня сегодня подвозила к поселку, только утром ты была…

– Что замолчал? Договаривай, какой я была? – гордо вскинув голову и глядя на парня в упор, спросила Джемма.

– Ну, скажем, там, на дороге ты мне показалась взбалмошной и сердитой.

– А что же сейчас изменилось? Ведь я все тот же человек.

– Наверное, дело в ситуации и одежде. Это нежное платье, распущенные волосы и берег моря…

– О, да, я вижу, ты романтик, – хмыкнув, произнесла Джемма, жалея, что платье, подаренное Лилей, единственное такого рода в ее гардеробе.

«Если мне предстоит вскружить голову этому парню, то придется сменить стиль и быть позагадочней», – подумала девушка и тут же потупила взор, медленно провела рукой по своим блестящим волосам и спросила абсолютно серьезно:

– Зачем вы купили себе яхту, Глеб?

Глеб ожидал какого угодно вопроса, но только не этого. Девушка задала его так, словно вопрошала: «Зачем вы живете, Глеб? Зачем мы все вообще живем?»

– Хороший вопрос. Наверное, я купил ее, чтобы иметь возможность сбежать, – ответил он после паузы, и в его голосе впервые прозвучала нота усталости.

– А насколько неприлично будет для второй встречи спросить, от чего же вы бежите?

– Очень неприлично, – сказал он, улыбаясь, и прикрыл рукой глаза от слепящего солнца, чтобы лучше ее видеть. – Той девушке в кабриолете я бы ни за что не сказал, а тебе, пожалуй, скажу: я, как и все, хочу сбежать от прошлого.

Джемма почувствовала, как в воздухе повисло нечто важное – то, что так нужно Надин. Но вдруг этот самоуверенный юноша показался ей удивительно искренним и беззащитным.

– Возьмите меня с собой в следующий раз, – неожиданно для себя сказала она, отвернувшись к воде.

– Можем выйти в море прямо сейчас! – воодушевленно ответил Глеб, уже готовый ринуться к яхте.

– Нет, не сегодня, я лучше пойду, – проронила вполголоса девушка, собирая с гладких теплых досок быстро высохший на солнце тонкий палантин.

Она поспешно встала и начала спускаться с пирса на берег, но Глеб задержал ее, дотронувшись до руки, и, не сумев скрыть огорчение, произнес:

– Может, скажешь хотя бы свое имя? – в его голосе прозвучала та смесь разочарования и надежды, которая так знакома каждому, кто хоть раз пытался удержать мгновение.

– Меня зовут Джемма, – ответила она, поднимая на него глаза – эти невероятные ресницы, будто позолоченные солнцем. Ее рука, тонкая и бледная, скользнула в его ладони.

Он сжал ее пальцы, и внезапно мир сузился до этого прикосновения – теплого, трепетного, нелепо прекрасного в своей простоте. Она, высвободила руку и, ступая босыми ногами на мелкий, почти белый песок, направилась в сторону поселка.

– Джемма, постой, – догнал ее Глеб и, преграждая путь, начал запальчиво объяснять: – Я насчет твоего друга хотел сказать: у меня есть подозрения, кто мог его убить. Помнишь, я говорил тебе про мадам Дроу? Так вот, он работал на нее, и его тело нашли в висячем саду, который как раз принадлежит этой ведьме. Думаю, без ее участия здесь не обошлось.

Джемма потеряла дар речи от столь ужасающего заявления и, ничего не ответив, быстро пошла прочь. Так, в полном смятении, в растрепанных чувствах она сама не заметила, как добрела до того самого сада, который с легкой руки мадам Надин в Долине называли «висячим».

Джемма медленно поднялась по широким ступеням на террасу второго этажа. Сад, обычно наполненный смехом и оживленными голосами, теперь лежал в гнетущем безмолвии. Лишь деревья шептались в темноте, словно делясь какой-то зловещей тайной. Холодные струи водопада, восхищавшие гостей своим могучим плеском, теперь казались ледяными слезами.

Но что поразило ее больше всего – так это пустота. Ни шумной толпы, ни традиционного конкурса букетов. Лишь полицейская лента, трепещущая на ветру, отмечала место, где оборвалась жизнь ее друга – Андрея Дижэ.

А затем ее взгляд упал на эхинопсис. Тот самый цветок, чье цветение каждый год превращалось в настоящий праздник. Теперь он был срезан – грубо, безжалостно. На его месте зияла свежая рана, из которой сочился прозрачный сок, словно последний вздох.

В этом было что-то одновременно торжественное и чудовищное. Джемма знала, как трепетно жители Долины относились к своим традициям. Кто бы ни совершил это надругательство над цветком, он бросил вызов не людям, а самой сути этого места.

Дрожащей рукой коснувшись красно-белой полицейской ленты, умело натянутой, как струна на скрипке смерти, Джемма внезапно вспомнила «Вавилонскую историю» Беросса – ту самую, где жрец, описывал последние часы жизни Александра Македонского. В ней говорилось, что этот великий полководец и создатель мировой державы скончался в Вавилоне под сводами своего любимого парка, напоминавшего ему родную страну, в возрасте тридцати двух лет. Почувствовав близость своей смерти вечером 11 июня 323 года до н. э., Македонский попросил привести его в Висячий сад Семирамиды, давно поразивший его воображение, и смог, прощаясь с земной жизнью, вдохнуть запах цветущей азалии.

Андрей Дижэ, в отличие от Александра Македонского, не был ни завоевателем, ни полубогом, он был просто человеком, красивым, живым, слишком живым, чтобы вот так вдруг умереть. И все же его смерть в этом саду, среди цветов и шепчущихся деревьев, казалась куда более загадочной, почти символичной. Джемма перевела взгляд на белую каменную скамью – ту самую, где, должно быть, нашли его тело. По спине пробежал холодок.

Она медленно осмотрелась, пытаясь восстановить картину произошедшего. Было ли это внезапным нападением? Или убийца ждал его здесь, в тени деревьев? Она впитывала каждую деталь: сломанная ветка магнолии, выбитая плитка у бассейна, неестественный изгиб полицейской ленты, сорванной с одного столба.

Вдруг – едва уловимый шелест в зарослях жасмина. Джемма резко повернулась, поймав в поле зрения мелькнувшие полоски кроксов. Чёрно-жёлтые. Как шмель. Кто-то был здесь. Кто-то наблюдал.

Ее сердце взорвалось адреналином, прежде чем разум успел сформулировать "беги". Ноги сами понеслись вниз, ступни скользили по влажному мрамору, но она не останавливалась, пока не вырвалась за пределы сада.

На дороге, сжимая бок и задыхаясь, Джемма наконец остановилась. Тишина. Только цикады трещали в кустах.

Она провела ладонью по лицу, смахивая капли пота, и фальшиво рассмеялась сама себе – вот трусиха! Она глубоко вздохнула, поправила растрепавшиеся волосы и, стараясь держаться спокойно, зашагала по знакомой улице.

Это была улица Водопадная, в отличие от улицы Береговой, где все было белоснежным, здесь по замыслу комитета по благоустройству Долины все дома были выкрашены в оттенки голубого цвета: лазурный, небесно-голубой, цвет морской волны, бирюзы, аквамарина, а палисадники, соответственно, украшали гиацинты, голубые гортензии, африканские лилии и горные васильки. Вместе эти домики и цветники создавали иллюзию сухой реки или водопада и внушали такое умиротворение, что Джемма забыла о своих переживаниях и погрузилась в воспоминания.

Девушка сама удивилась тому, как отчетливо помнила тот день, когда она познакомилась с Андреем Дижэ. Ей тогда было десять лет. Она была очаровательным сорванцом в юбке, бронзовый загар, который не смывался даже зимой, белоснежные косы, пропитанные морской солью и солнцем, два огромных синих блюдца глаз, вечно ищущих приключений, и уверенный голос мадам Надин на заднем плане: «Джемма-Виктория, извольте сначала прочитать главу из истории Древнего мира и только потом отправляться гулять!» Она же в ответ фыркала, недовольно усаживалась на веранде с книгой в руках, а сама не сводила глаз с дороги, ожидая, когда кто-нибудь из друзей спасительно закричит у калитки:

– Джемма!

Однако в тот день она читала главу за главой, но никто не приходил, не звал ее ни играть в мяч, ни кататься на роликах, ни стрелять из водных пистолетов. Солнце неумолимо перевалилось через гору, раскаляя Долину до предела, и как только за мадам Надин, отправляющейся на собрание почетных жителей, захлопнулась калитка, Джемма тут же отбросила книгу в сторону, вскочила со стула и помчалась к соседке Лиле.

Лиля была хорошей девочкой, безвольной, покладистой и очень удобной для всех: ее многодетной матери, соседских бабушек, учителей в школе и будущего мужа, но тогда Лиле было всего десять лет, и ее называли просто «хорошей девочкой».

Лилю редко отпускали гулять, большую часть времени она нянчила младших, полола грядки и через щели в заборе с тоской наблюдала, как резвятся другие дети. Но это не мешало ей быть в курсе всех последних новостей округи.

– Мальчишки сбежали на берег пробовать новые удочки, – шепнула она Джемме, нервно теребя край платья. – Коле Верескову папа привез из города. Нас, конечно, не позвали.

Сначала Джемма надула губы, но уже через минуту в её глазах загорелись озорные огоньки. Сидеть сложа руки? Ни за что! Подружки обменялись понимающими взглядами – пора было преподать мальчишкам урок.

Имелась у девочек одна забавная книга, носившая гордое название: «Как покорить сердце мальчика?» Розовый красочный альбом, запирающийся на маленький игрушечный замочек, хранил под своей пухлой обложкой тайное сокровенное знание: правила, как вести себя на первом свидании, примеры легких, но сногсшибательных причесок и, самое главное, 10 советов, как покорить сердце мальчика, которые Лиля и Джемма заучили наизусть, и номером три в этом списке шел пункт: создать конкуренцию.

– Помнишь, Лиля, что написано в нашей книге про конкуренцию? Если мальчики не захотели взять нас собой, значит, мы должны появиться с другими мальчиками, чтобы их проучить.

– А им не будет обидно? – спохватилась Лиля, усаживаясь на велосипед, как велела подруга.

– Конечно, будет, в этом и суть, – разъясняла Джемма, – поэтому мы отправляемся на Водопадную улицу.

– Ты что? Тут же живут заклятые враги наших мальчишек, – ужаснулась Лиля, резко тормозя у ярко-синего дома номер 13 по Водопадной улице.

– Вот именно! – проронила Джемма, потом шумно уронила свой велосипед так, чтобы с него слетела цепь, и, громко хохоча, начала пытаться пристроить ее обратно, когда впервые услышала голос Андрея Дижэ. Он перевесился через белоснежный забор своего дома, тряся объемной шевелюрой, со словами:

– Вы кто такие? У вас что, велик сломался?

Спустя минут пятнадцать девочки в окружении новой компании на велосипедах выехали на берег соленого озера. Коля заметил их первым. Его лицо потемнело. Он швырнул удочку и, сверкнув глазами, бросил вызов: кто дольше продержится под водой?

Мальчишки быстро сбросили с себя одежду, задорно подталкивая друг друга, выстроились в одну шеренгу на краю серого бетонного волнореза и, зажав пальцами носы, ждали команды.

– Раз, два, три! – прокричали девочки, и ребята одновременно «солдатиком» прыгнули в воду, разбрызгивая вокруг себя фонтаны прозрачной воды, сверкающей в лучах беспощадного солнца.

Девочки вслух считали секунды: сорок один, сорок два, сорок три. Мальчики начали по очереди выныривать, прыская водой, встряхивая волосами, хватая воздух ртом, и только Андрея нигде не было видно. Джемма продолжала считать: шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят. Ее голос становился все тише и тише, она начала ходить из стороны в сторону, сжимая руки в замок, предположив самое худшее, когда заметила, что с другой стороны высокого волнореза выглядывала темная голова ее нового друга. Их взгляды встретились, девочка подозрительно сузила глаза, но не выдала его.

– Все, мне надоело считать, и вообще, пора домой, тетя будет волноваться, – прокричала плавающим в воде мальчишкам Джемма и, схватив Лилю за руку, побежала по берегу, быстро перебирая худенькими загорелыми ножками.

– Как же это было давно, – разговаривая сама с собой, Джемма шла по пустой улице, думая о своем детстве, – Андрей всегда был такой находчивый, ловкий, мог обвести вокруг пальца кого угодно. Почему он не предвидел опасность? Или предвидел и именно поэтому оставил эту странную запись? Может, в этом сообщении был ключ?

Переступив порог дома, девушка направилась в свою комнату, не желая встречаться с тетей, но Надин выросла перед ней, как из-под земли.

– Джемма-Виктория, я не сажусь ужинать, жду тебя. У нас на ужин твоя любимая осетрина, – начала уверенно говорить дама, удерживая племянницу под локоть.

– Разве у тебя сегодня нет гостей? – удивилась Джемма, проходя на террасу, где уже был накрыт стол. – Это не похоже на тебя.

Надин ничего не ответила, она действительно любила шумные компании болтливых нарядных девиц, энергичных парней и все больше молодых. Вообще, чтобы нравиться Надин, человек должен был быть либо красив, либо остроумен. Казалось, ни на секунду она не желала оставаться одна. И здесь, за столом, на залитой светом электрических гирлянд и благоуханием цветущей герани веранде вершились судьбы жителей Долины.

Здесь планировались праздники и конкурсы, заключались выгодные сделки и удачные браки. Дом мадам Надин был сердцем и душой поселка, отсюда она управляла своими магазинами, кафе и парком развлечений, руководила строительством консервного завода и работой в персиковых садах.

Но сегодня всё было иначе. На её лице лежала тень печали. Джемма впервые видела тетю в чёрном – сарафан из глянцевого креп-сатина облегал её статную фигуру, открывая полноватые руки и спину. Но даже траур не лишал её изящества. Короткие чёрные волосы, тёмные брови, крупный жемчуг в ушах – она по-прежнему выглядела безупречно.

Осетрину Джемма на самом деле не любила, считала ее жирной, но отказаться не смогла. Она без аппетита проглотила несколько кусочков рыбы и приступила к вареникам с вишней. Положив на тарелку три штуки, полила их сметаной, сверху присыпала сахаром и, разрезав ножом один, с наслаждением смотрела, как темный вишневый сироп разливается по белой тарелке. Но Надин, заметив эту картину, вдруг прикрыла рукой глаза и всхлипнула:

– Не могу прийти в себя после похорон. Как такое могло произойти? Убийство в моем любимом саду! Так и стоит перед глазами лужа крови и бледненькое лицо Андрюши. Он же за несколько часов до смерти привозил мне удобрения.

Джемма быстро бросила поверх вареников бумажную салфетку и встала из-за стола. Она обняла Надин, уговаривая успокоиться:

– Тетя, дорогая, тебе нужно забыть все, что видела. Андрею уже не поможешь, единственное, что сейчас важно, чтобы как можно быстрее нашли убийцу!

– Убийцу?! – резко повернувшись к племяннице, выпалила Надин. – Ты даже не можешь себе представить, кого они подозревают! Андрея убили ножом Петра Ивановича.

– Такого старенького скульптора?

– Вовсе он не старенький, просто поседел рано, – недовольно пробубнила женщина, а потом промокнула салфеткой совершенно сухие глаза и ровным тоном добавила: – Ладно, я разберусь с этим. Давай спокойно поедим.

В этот момент Джемма увидела в вазе на столе срезанный цветок эхинопсиса из висячего сада.

– Так это ты срезала цветок? Но зачем? Я была в саду и так удивилась.

– Никто не соизволил сегодня прийти на праздник цветов, так что никакого им эхинопсиса. Пусть теперь ждут следующего года, когда он снова зацветет. Бьюсь об заклад, что это Глеб устроил убийство в моем саду, он на все пойдет, лишь бы испортить мою репутацию.

– Думаю, ты преувеличиваешь. Это уж слишком! – возразила Джемма.

– Да? А почему тогда парнишку убили именно в моем саду, а не в его глупом интернет-кафе, к примеру?

– Потому что в саду ночью тихо и темно, к тому же я сегодня заметила там нечто странное: кто-то прятался в кустах рядом со скамейкой, возможно, это был убийца, они ведь всегда возвращаются на место преступления. И на нем были черно-желтые кроксы. Знаешь, у кого такие есть?

– Желтые кроксы? Откуда мне знать? Да и ты выбрось эту ерунду из головы, перестань строить из себя мисс Марпл и займись уже наконец тем, ради чего приехала: Глеб должен покинуть Долину, избавь меня от заклятого врага!

– Брось, тетя, мы же не на войне.

– Именно на ней, но выиграет эту войну не самый сильный или смелый, а самый дальновидный. Пока мальчишка играет с моим бизнесом и репутацией, я сыграю с его маленьким сердечком, – состроив ехидную гримасу и пристально глядя на Джемму, заявила Надин.

Джемма потерла рукой лицо, «умопомрачительный» план тети не внушал ей ни радости, ни желания, но она не нашлась что возразить и лишь молча сделала пару глотков воды из розового стакана с двойным дном.

– Что-то мне начала надоедать затянувшаяся тоска, терпеть не могу эти печальные вздохи и грустные глаза. Хочешь, я приглашу Николя, чтобы он вкрутил нам лампочки в уличные фонарики? Раньше тебя это так радовало, да и он брался за эту работу с большим удовольствием, – дама начала заговорщически улыбаться и в конце даже подмигнула Джемме, чем вызвала у нее на лице еле заметный румянец.

– Ну, во-первых, у нас в фонарях горят все лампочки, а во-вторых, у тебя столько работников, что такая просьба вызовет у него подозрение.

– Ну и что, зато он узнает, что ты приехала, встретитесь.

– Ой, тетя, думаю, что Коля Вересков и так знает о моем приезде. Но видеться после всего, что было, я с ним не хочу, он, видимо, со мной тоже.

– Глупости, первая любовь не забывается.

Но договорить дамам не удалось. У Надин зазвонил телефон, и человек на том конце провода так взволнованно начал тараторить в трубку, что она не смогла вставить ни единого слова, а когда разговор был закончен, Надин перевела встревоженный взгляд на племянницу и, выпучив глаза, прошептала:

– Мардука украли! Постамент… он совершенно пуст!

3. Мардук

Бог Мардук был покровителем города Вавилона. Он управлял движением Солнца и давал людям пищу. Считали Мардука также богом мудрости. Он умел врачевать и обладал большой заклинательной силой. Вавилоняне верили, что Мардук убережет их от бед и напастей, вселит в их умы истину и в исключительных случаях даже сможет воскресить мертвых. В Персиковой Долине бог Мардук изображался в образе павлина. Его скульптура находилась на главной площади.

***

В шесть тридцать утра каждый день, независимо от времени года и дня недели, Глеб отправлялся на пробежку в легком тренировочном костюме и кроссовках на гибкой подошве со вставками из прочной резины для уменьшения нагрузки на колени. К этой утренней тренировке его приучил отец с раннего детства, и несмотря на то что Глеб считал его деспотом и тираном, от этого утреннего ритуала не отказался, ведь привычка хуже крошек в постели: сколько ни вытряхивай, все равно что-то да останется. Этот стройный, поджарый и очень собранный юноша вырос в семье военного. Мать – тихая скромная домохозяйка – в воспитании сына участия не принимала, разве только иногда украдкой от мужа могла приласкать вечно наказанного за малейшее непослушание малыша. Отец Глеба мечтал стать летчиком, но отучился только на бортинженера, и, хотя являлся членом летного экипажа, сесть за штурвал и подняться в небо ему не было суждено. Эти неосуществимые мечты не давали ему покоя, а когда в их семье родился сын, мужчина, естественно, решил, что теперь летчиком должен стать он. С первых дней жизни Глеба отец занимался закаливанием ребенка, физическим воспитанием и обучением. Мальчик не мог сделать шага в сторону от написанного отцом режима, который, как дамоклов меч, страшил его, примагниченный к холодильнику на кухне. Но как ни старался несостоявшийся летчик сделать из Глеба богатыря, мальчик рос болезненным, хилым и больше походил на хрупкую девочку, этого мужчина вынести не мог.

У Глеба навсегда остался в памяти момент, с которого начался отсчет дней его лютой ненависти к бездушному мучителю, называвшему себя отцом. Жили они в то время на севере страны в небольшом военном городке на берегу полноводной реки. Раньше она была судоходной, но со временем эту транспортную артерию заменило отличное шоссе, и ее берега заросли камышами и осокой, а зимой на поверхности образовывался прочный лед, припорошенный сероватым снегом. Глебу было семь лет, только закончились зимние каникулы, и маленький первоклассник с трудом просыпался по утрам, чтобы успеть до школы выполнить все пункты из списка отца, которые тот писал в тетради и клал на тонкий подоконник кухонного окна. Но в то утро Глеба разбудила непонятная возня и голос матери за стеной. Что она говорила, было непонятно, но, когда она заплакала, умоляя о чем-то мужа, мальчик сел в кровати и насторожился. Крошечная комната с вытянутым окном у самого потолка – спальня родителей – была местом, куда ему строго-настрого запрещалось входить, но чувствительный мальчик так разволновался за мать, что готов был пренебречь правилами и ринуться на спасение единственного дорогого ему человека. Как вдруг дверь отворилась и на пороге в свете низкого проема появилась внушительная фигура отца, а следом женщины с выбившимися из косы волосами, она засовывала руки в рукава своего скромного пальто и причитала, пытаясь подавить вырывающиеся из груди рыдания: