Полная версия
Грязь кладбищенская
– Майринь ее зовут.
– Ты права, Майринь. Майринь, значит…
– Патрик послал ее за Кать Меньшой, да? И что она сказала…
– “Не пойду я больше никогда в ту деревню, – сказала. – Хватит с меня этого. Слишком долгий путь для меня. С таким-то сердцем”…
– Да не сердце, а спина, говорю я тебе. Кто меня оплакивал?
– Стойло уж было почти готово, кроме крыши. Я-то почти совсем не мог помочь парню, но все равно…
– И теперь ты ему тоже ничем помочь не можешь. Послушай меня, Шонинь. Вот, молодец! Кто надо мной плакал?
– Все сказали, какая жалость, что Бидь Сорха не пришла. Потому как если ей налить вдоволь портера…
– Божечки! Что же Бидь не явилась меня оплакать?
– Сердце.
– Сердце! Да с чего сердце-то? Бидь Сорха бесперечь на почки жаловалась, в точности как я. Что же она не явилась?
– Когда за ней кто-то пошел, она ему сказала так: “Да я к их дому больше и близко не подойду. Я для них все глаза выплачь, а мне от них какое уважение? Только “Бидь Сорха побирушка и выпить любит за чужой счет. Да я вам точно говорю, вы от нее и звука не услышите, пока она глаза не зальет. Тогда-то она заведет на совесть, жалобно так”. Вот теперь пусть сами себе и плачут, коли желание есть. А я теперь не у всякого плакать буду”. Клянусь душой, вот так и сказала…
– Вот ведь стерва Бидь Сорха. Ну, я ей задам, когда она сюда явится. А Нель шушукалась со священником на похоронах?
– А священника там вовсе не было. Он пошел на похороны двоюродной сестры Джуан Лавочницы, потому что ему оказалось совсем рядом. Но он зажег восемь свечей…
– Такого ни с одним покойником еще не случалось, Шонинь…
– Только вот одну из них потушили, Катрина. Больно нагорело…
– Да чтоб у них у всех там нагорело!
– Зато он прочел целую кучу молитв, пять раз побрызгал святой водой на гроб – я такого никогда не видывал… А Нель сказала, что он вроде благословлял два тела сразу, ну, я уж не думаю, чтобы так…
– Эх, Шонинь, к чему же такое, дай ему Бог здоровья. Видать, большое удовольствие все это доставило Нель. Как там ее сын Пядар?
– Скверно, скверно. Сердце…
– Ну-ну-ну! Какое еще сердце, дьявол тебя побери! Не с сердцем, а с бедром у него было худо. Или с тех пор у него на сердце перешло? Еще лучше…
– Бедро, Катрина, бедро. Говорят, осенью пройдет суд в Дублине. Все говорят, что Пядар проиграет, а Нель и дочь Бриана Старшего останутся без гроша…
– Вот бы так и было! Дай-то Бог… А как там Томас Внутрях, что про него скажешь?
– Да я только забрал пенсию, выпил капельку чаю и пошел на Общее поле…
– Не боись, никогда ты туда больше не дойдешь ногами своими хлипкими… Послушай меня. Послушай, говорю тебе. Томас Внутрях.
– Томас Внутрях? Жив-здоров. На него едва хижина не обвалилась из-за того, что не было крыши. А Нель сразу побежала к твоему Патрику: “Как же тебе не стыдно, что ты оставил бедного старика мокнуть под дождем без крыши, – говорит. – Если бы с моим Пядаром не случилось всего этого…”
– И мой дурачок уступил этой суке…
– Он был сильно занят, но сказал, что накидает пару охапок там и сям в самых плохих местах, пока у него на найдется времени перекрыть всю крышу, как положено… Сердце…
– Это ты прав. Сердце. У Патрика сердце доброе. Слишком доброе… А ты ничего не слыхал насчет креста над моей могилой?
– Новый крест, ладный, из Островного мрамора, Катрина…
– Скоро?..
– Скоро, ну да…
– А жена моего сына?..
– Жена моего сына?.. А у моего сына нет жены, Катрина. Я ему сказал, когда новое стойло для жеребчика было готово, что лучшее дело для такого молодца, как он…
– Сходить к доктору насчет сердца, Шонинь. А то вдруг он подцепит от тебя эту заразу… Жена моего сына. Мой сын Патрик. Дочь Норы Шонинь. Теперь ты меня понимаешь?
– Понимаю. Дочь Норы Шонинь. Чуток приболела. Сердце…
– Врешь ты бессовестно. Не в сердце дело. Она больна?..
– Чуток приболела, Катрина…
– Вот уж дай Бог здоровья рассказчику! Это все я и сама знала. Думала, есть какие-то знаки, что она скоро заявится сюда, после следующих родов она здесь будет точно… Не слыхал ли ты каких разговоров про Баб?
– Баб ваша, которая в Америке. Написала Патрику по случаю твоей смерти и переслала ему пять фунтов. Никакого завещания еще не составила. Он мне сказал, что его старшую девочку – как же ее звать? Не помню имени, а должен бы помнить, понимаешь, но я ведь помер так внезапно…
– Старшая дочка Патрика – Майринь…
– Да-да, Майринь. Монашки откуда-то там хотят взять ее к себе, чтобы потом сделать из нее учительницу. Только ей надо будет еще немного подучиться…
– Майринь собирается стать школьной учительницей. Храни ее Бог. Ее всегда тянуло к книгам. То-то Нель облезнет…
– Наш единый кандидат на этих выборах…
– Сохрани нас, животворящий крест Господень! Только не говори мне, что у вас здесь тоже выборы, Катрина. У нас наверху недавно уже были.
– И как проголосовали наши земляки?
– У меня немного закололо в боку. Сердце…
– Ну ты погляди, опять свое завел! Слушай меня. Как наши земляки проголосовали?
– По-старому. Как же еще? Все в деревне проголосовали по-старому. Кроме семьи Нель. У нее в доме все проголосовали за тех, других…
– Не дай ей Господь благоденствия, заразе. Переметнулась. Всегда была предательницей…
– Говорят, та, другая партия пообещала ей новую дорогу прямо к дому. Да и правда, у нее теперь забот немного. Прямо молодеет. Никогда ее не видел такой свежей, как в день, когда тебя хоронили, Катрина…
– Пропади ты пропадом, сморчок старый! Вот никто из твоего рода ни разу слова доброго не умел сказать. Ни разу… Давай, проваливай. И вообще это не твоя могила… Погост с ног на голову встанет, если таких, как ты, начнут хоронить со мной в одной могиле. Пошел вон, на свой Участок За Полгинеи. Там тебе самое место. Гляди, сколько алтарных денег насобирали на мои похороны. Гляди, какой почет мне священник оказал. Твой гроб никогда не стоил ни на единый пенни больше пяти фунтов. Проваливай. Сам проваливай и сердце свое старое прихвати. Нахал какой. Никто из вас и слова доброго не умел сказать. Проваливай отсюда навсегда!
3
… Десять жалких фунтиков – вот и все мои алтарные деньги. После всего, что я пожертвовала на алтарь каждому старому бездельнику по всей стране. Никому на свете, ни живому ни мертвому, не стоит делать добра. Не пришли на мои похороны ни люди с Холмов, ни из Пастушьей Долины, ни из Озерной Рощи. И, уж конечно, не пришел Штифан Златоуст, трепло такое. Ну ничего, им когда-нибудь аукнется, попадут они сюда…
Но как же все они могли прийти на мои похороны, если эта гадина Нель свила гнездо в ушах у Патрика и нашептывала никого не извещать о моей смерти. Да еще и обряжала меня, и выпивку раздавала на моих похоронах. Воспользовалась тем, что меня нет в живых, вот и управилась по-своему. Мертвец-то ничего уже не может поделать…
Ну и ладно, что Кать Меньшая и Бидь Сорха не явились, им это еще боком выйдет. Ничуть не удивлюсь, если это Нель напела им в уши заранее, чтобы те больше ни ногой к нам в дом. Ведь наверняка так и сделала, зараза. А всякая, кто скажет, что я не отложила себе заранее чистого похоронного облачения… Пусть вперед всех прочих на кладбище и явится!..
А Баб послала Патрику пять фунтов. Ему и столько хорошее подспорье. Это задобрит дочь Норы Шонинь, и теперь она уже не сможет сказать, что одна-единственная истратилась на мой крест. Неплохой знак и то, что Баб нам писала… Если б только я могла прожить еще несколько лет и спровадить Нель в могилу прежде себя…
А то, что Майринь собирается стать школьной учительницей, это замечательно. Нель и Мэг, дочь Бриана Старшего, просто с ума сойдут: в нашем доме будет теперь учительница, а в их-то нет. Надеюсь, учительницы зарабатывают большие деньги. Я-то постоянно про такое слышала. Надо мне будет спросить у Старого Учителя, сколько зарабатывала его жена. Кто знает, может, у Майринь получилось бы учить в нашей школе, если, скажем, жена Старого Учителя уедет или с ней еще что случится. То-то мы отыграемся на Нель. Майринь будет приходить поутру в церковь каждое воскресенье в шляпе, с парой перчаток, с зонтиком, а под мышкой у ней Преер-бук[57] размером с корзинку для торфа. Станет подниматься на галерею вместе с Сестрой Священника и играть на фортепьяно. Вот тогда-то Нель и Мэг, дочь Бриана Старшего, пусть себе зубы до корней сотрут от зависти, если, конечно, еще будут среди живых. Хотя, говорят, это от священника зависит, кого назначат учительницей. Если и так, то даже не знаю, что сказать. Больно уж Нель с ним дружна… Да только кто знает, может, он вскоре уедет или уйдет в мир иной…
И эта бестолочь, Патрикова жена, до сих пор хворает. Просто удивительно, что она еще не померла. Но после следующих-то родов помрет точно…
Жалко, что я не расспросила Шона Лиама про торф, и про сев, и про свиней, и про телят, и как там сейчас поживает лиса. Надо было его расспросить обо всем, что меня тревожило… Только какой смысл спрашивать человека о чем бы то ни было, если он сразу начинает болтать про старое сердце? Ну, теперь-то мне легко представится случай с ним поговорить. Наверняка проскользнул и затаился где-нибудь прямо здесь…
– …Терпение, Колли. Имей терпение, послушай меня. Я писатель…
– Погоди, мил-человек, дай мне закончить мою историю. “Вот негодяй! – говорит Финн. – И как только ему в голову пришло оставить Нив Златовласую с несчастным своим отцом, особенно когда его ночи стали столь одиноки с тех пор, как Грайне, ветреная дочь Кормака, сына Конна, сбежала с Большим Маканом, сыном Черного Воина, из священных лесов Фианны[58]…”
– …Самый сложный человек, с которым я вообще имел дело по линии страховки, – это Старый Учитель. Нет такой уловки, к которой я бы не прибегнул. Я заходил к нему и с юга, и с севера, и от солнечных морей, и от заснеженных гор, и с подветренной стороны, и с наветренной. И в клещи его брал, и в кольцо, и молотом бил, и копьем Кухулина, и взрывом атомной бомбы. Аки льстивый щенок – и аки тать в нощи. С полными кораблями людской добродетели – и с полным брюхом сатиры, достойной Брикриу[59]. Я засыпал его приглашениями в гнездо Пядара Трактирщика. Даром давал ему сигареты и бесплатно возил на автомобиле. Приносил ему последние известия о намерениях школьных инспекторов и сплетни о шашнях между учителем и учительницей с Травянистого Нагорья. Я рассказывал ему соблазнительные истории о юных красавицах…
Но все без толку. Он опасался, что если подпишет у меня страховой полис, то его это разорит. И никто не мог убедить его расстаться хотя бы с фартингом…
– Ну, я смог…
– Смог. Вот и я смог тоже. Погоди. Он был самым отъявленным сквалыгой из всех, что когда-либо носили плащ. Он был таким ушлым, что мог бы пасти мышей на перекрестках, как говорится. Никогда в своей жизни он не решился ни на один безрассудный поступок, кроме единственной поездки в Лондон, когда учителя получили прибавку…
– Тот самый раз, когда он побывал в ночном клубе.
– Точно. И оставшуюся часть жизни провел, рассказывая мне об этом и предупреждая меня держать язык за зубами. “Лишь бы священник или Учительница не услыхали об этом!” – говаривал он…
И вот он женился на ней – на Учительнице.
“Возможно, – сказал я себе, – мне удастся пробудить в нем теперь некое благородство. Учительница могла бы стать мне большим подспорьем. Если бы только удалось ее обольстить. А обольстить ее можно”. Нет на свете женщины, в которой не нашлось бы хоть немного тщеславия. Просто надо суметь его обнаружить. Я не провел бы столько времени, продавая страховки, если бы этого не знал.
– Я тоже это знаю. Женщинам легче продавать, чем мужчинам, лишь бы у тебя голова на плечах водилась.
– Пришлось дать ему некоторое время, чтобы новизна супружеской жизни немного поблекла. Но слишком много времени оставлять я ему тоже не хотел, потому что тогда он, пожалуй, уже не был бы столь восприимчивым к советам жены и начал бы проявлять безразличие к ее чарам. Страховщики это знают…
– И продавцы книг тоже…
– Я дал ему три недели. Настало воскресенье. Он и она сидели перед домом после обеда. “Ну вот и я, хитрец, – говорю я про себя. – Клянусь костями своих предков, сегодня я тебя пройму!.. Целая рабочая неделя и отметки, о которых ты вечно твердишь, все позади. Ты накормлен до отвала, жена рядом благосклонно настроена, а значит, сыграть с тобой в эту игру мне будет проще, чем в другой раз…”
Мы немного потолковали о делах Империи, и тут я сказал, что спешу. “Воскресный день или будни – мне едино, – говорю. – Всё в поисках пищи. Ищу, кого бы мне проглотить. Теперь, раз вы женаты, Учитель, супруга должна побудить вас взять полис на страхование жизни. Вы теперь ценней, чем раньше, на вас супружеские заботы”. “По-моему, – говорю я его жене, – он вас вовсе не любит. Вы просто служите его целям, а чуть только вы умрете, он тут же возьмет другую”.
Оба от души рассмеялись. “И, – сказал я, – поскольку я страховщик, то обязан вам сообщить, что, если он скончается, у вас не останется никаких накоплений. Вот если бы у меня была такая “позолоченная ценная бумага”[60], как вы…”
Она слегка улыбнулась. “Да, – сказала она Учителю. – а правда: если, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится…”
“Да что со мной случится?” – сказал он недовольно.
“Несчастные случаи – как воздух, они повсюду, – говорю я. – И долг страховщика постоянно напоминать об этом”.
“Вот именно, – сказала она, – я не знаю, что может случиться, Боже упаси. Если что-нибудь с тобой произойдет, я без тебя не проживу. Но не дай Господь, если ты умрешь, а я не умру в то же самое время… Что же со мной будет? Это твой долг…”
И хочешь верь, а хочешь нет: он сразу же подписал полис пожизненного страхования! Полторы тысячи фунтов. Он сделал только четыре или пять взносов, но взносы тоже солидные. А во время последнего взноса она наказала ему выплатить сто пятьдесят фунтов дополнительно. “Недолго он протянет”, – говорит она мне эдак беззаботно. И еще подмигнула.
А она оказалась права. Совсем немного времени прошло, и он преставился…
Я тебе расскажу про еще один трюк, который мне удался. Но он и вполовину не был так хорош, как со Старым Учителем.
– Ты провернул со Старым Учителем ту же шутку, что и Нель Падинь с Катриной насчет Джека Мужика…
– Обобобожечки! Я сейчас лопну! Лопну я! Лоп…
4
Эй, Муред! Эй, Муред, ты слышишь? Они положили Шониня Лиама прямо поверх меня. Так все и было, Муред… Ой, да соображай же хоть чуток, Муред! А с чего бы мне позволять ему ложиться со мной в одну могилу? Мне вот никогда не приходилось собирать ракушки на продажу. А он и весь его род жили с ракушек, и об этом я ему тоже напомнила. Хоть я с ним поговорила совсем недолго, он меня чуть с ума не свел своими россказнями про старое больное сердце… Ты совершенно права, Муред. Если бы надо мной был крест, людям гораздо легче было бы распознать мою могилу. Но теперь-то уж скоро, Муред. Шонинь Лиам мне сказал. Крест из Островного мрамора, как тот, что над Пядаром Трактирщиком… Что, жена моего сына? Шонинь Лиам сказал, что после следующих родов она обязательно окажется здесь, это точно…
А ты помнишь, Муред, старшую девочку нашего Патрика?.. Да. Майринь. Ты права, Муред. Ей сейчас должно быть четырнадцать… Все верно. Она совсем еще махонькой девчушкой была, когда ты преставилась. Она теперь в колледже. Шонинь Лиам мне рассказал… Чтоб стать школьной учительницей! А то зачем же! А как ты думаешь, Муред, что ее послали в колледж, чтоб учиться варить картошку и макрель, постель стелить или дом подметать? Это ее нерадивой засранке матери сгодилась бы такая наука, вот только нашелся бы подходящий колледж… Майринь всегда тянуло к учебе. У нее голова ого-го для ребенка ее лет. Она была намного впереди Учительши – жены Старого Учителя – еще прежде, чем тот помер. В колледже нет никого, кто мог бы с ней сравниться. Так мне сказал Шонинь Лиам. “Очень далеко продвинулась в учебе, – говорит. – И год закончит раньше любого другого”. Да вот тебе слово, так и сказал, Муред… Да ну, Муред, об этом и толковать-то не стоит. И вовсе это не странно. С чего ты решила, что это странно, Муред? В нашем роду люди всегда отличались смекалкой и мозгами, и вовсе не потому, что я так говорю…
– …Но я же тебя не об этом спрашиваю, Шонинь.
– Ах, Мастер, это все сердце! Сердце, спаси нас, Господи! Я шел за пенсией, и даже ничего не почувствовал… Да ну, Мастер, не раздражайтесь вы так. Ничего я с этим поделать не могу. Набрал корзинку картошки и когда ее выкладывал, у меня… Но Мастер! Я же вам ни слова не говорю, кроме правды. Конечно, сам я ничего про это не знаю. Но все, что я слышал, – люди говорят. А мне, жалость какая, есть о чем побеспокоиться. Корзинка выскользнула, перевернулась, и я… А что люди говорят, Мастер? У наших людей-то времени нет ничего говорить, Мастер. И слушать ничего нет времени. Вот мы строили новое стойло для жеребенка…
Что люди говорят, Мастер? Да вы же сами знаете, Мастер, человек с таким хорошим образованием, как у вас, храни вас Бог, – что некоторые люди прожить не могут без сплетен. А вот если у человека слабое сердце… А я разве вам не толкую, о чем они говорят, Мастер? Вы только потерпите немного и перестаньте на меня так крыситься. Это, конечно, неважно, но погода была прекрасная – все то время, пока мы строили стойло… Люди, Мастер? Они часто повторяют много больше, чем молитвы, Мастер. А вот если у человека слабое сердце, спаси нас, Господи…
Учительница, а? Да она краше прежнего, Мастер. Как есть молодеет, так-то вот. У нее, должно быть, сердце здоровое… А люди-то, конечно, болтали, Мастер. Зачем же мне врать, что не болтали. Но честно: и я, и парень мой были заняты на постройке стойла… Так что вы уж не крысьтесь на меня, дорогой Мастер. Ну конечно, все в деревне болтали, что Билли Почтальон прямо не вылезал из вашего дома.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Шиллинг – британская монета, находившаяся в обращении с начала XVI века до 1971 года. В одном шиллинге было 12 пенсов, 20 шиллингов составляли британский фунт стерлингов.
Здесь и далее примечания переводчика.
Некоторые примечания – с нашей большой признательностью – составлены с учетом комментариев к переводу романа с ирландского языка на английский, выполненному Лиамом Мак Кон Имаре.
2
Гинея – британская монета, которую изначально чеканили из золота, привезенного из Гвинеи. Гинея ценилась выше фунта и состояла из 21 шиллинга (в одном фунте было 20 шиллингов). Однако участок на кладбище за полгинеи (10,5 шиллинга) в данном случае самый дешевый из возможных.
3
Скапулярий – изначально название элемента монашеского облачения, род фартука в виде длинной широкой ленты с прорезью для головы, один конец лежит на груди, другой на спине. Малый скапулярий – особый предмет из двух прямоугольников материи, скрепленных шнурком, с нанесенными на них религиозными текстами или изображениями. Именно малый скапулярий могут носить и католики-миряне, принявшие определенные обеты.
4
Кнок – деревня в графстве Мэйо в Ирландии, где в конце XIX века наблюдались явления верующим Девы Марии и различных святых. У ирландских католиков – важное место паломничества.
5
В Коннемаре, на западном побережье графства Голуэй слово «гора» обозначало не только возвышенность, но и любую необработанную пустошь. В таких местах тайно изготовлялся и хранился официально запрещенный ирландский самогон (потин).
6
Алтарные деньги, или «алтарь» – пожертвование, собиравшееся у алтаря, в том числе после заупокойной службы, перед похоронами. Основной монетой для пожертвований был, как правило, шиллинг, поэтому, чтобы собрать необходимую для похорон сумму, требовалось присутствие и участие в похоронах большого количества родных и близких.
7
День Михаила-архангела в Ирландии отмечается 29 сентября. Хотя обязательный в Средние века католический праздник постепенно утратил свое значение, в Ирландии авторитет Архангела Михаила не уступал авторитету Богоматери. Этот праздник считался важной датой, в том числе для взаиморасчетов, и в ирландском народном календаре дает название всему сентябрю.
8
Оылд кантри — здесь: в родных краях (искаж. англ., ирон.).
9
Широко известная ирландская любовная песня XVIII века, распространенная во множестве вариантов по всей стране. Ее коннахтский вариант приписывается сочинителю Кэролу О’Дейли. В собрании песен, изданных Шоном О’Дейли в 1849 году, упоминается восторженная оценка, которую дал этой песне Георг Фридрих Гендель, немецкий и английский композитор эпохи барокко. Гендель отметил, что она превосходит многие баллады, написанные им самим.
10
Взрыв немецкой мины, которую прибило к берегам Коннемары в июне 1917 года, привел к гибели девятерых местных жителей и долгие годы был темой оживленных разговоров. Впоследствии «взрывом мины» в этих районах часто называли вообще любые взрывы.
11
Работа на берегу («на пляже») включала в себя сбор съедобных моллюсков, а также водорослей для последующего удобрения полей. Такую работу часто выполняли женщины.
12
Яркий город – обиходное назание города Голуэй (Gealchathair): «яркий», «модный город». Мартин О Кайнь активно популяризировал это название, в дальнейшем его употребляли и другие ирландские писатели.
13
Фристейт (от англ. Free State) – Ирландское Свободное государство, английский доминион, созданный 6 декабря 1922 года в соответствии с Англо-ирландским договором после окончания Войны за независимость. Два дня спустя Северная Ирландия вышла из состава Ирландского Свободного государства, оставаясь в составе Великобритании. Противоречия между сторонниками Фристейта и республиканцами, не признавшими договор и статус британского доминиона, привели к гражданской войне 1922–1923 годов. Война завершилась победой сторонников Фристейта, а в 1937-м, после принятия новой Конституции, началось преобразование доминиона в Республику Ирландия.
14
Здесь: вероятно, отсылка к поэме английского поэта Томаса Элиота «Бесплодная земля» (англ. «The Waste Land»), главному произведению модернистской поэзии, повествующему об осмыслении разочарования и отчаяния.
15
Dole – пособие, государственная помощь по безработице (англ.).
16
Dives – притоны, кабаки (англ.).
17
Cachet – печать, отпечаток, от фр. “отличительный знак”.
18
Naughty girl – дрянная, непослушная девочка (англ.).
19
Картофельный Мужик – здесь: уполномоченный Ирландской правительственной комиссии по распределению посевного картофеля в бедных поселках.
20
«An Gúm» (ирл. «проект», «схема») – государственная программа публикаций, ирландское государственное книжное издательство в Дублине, выпускающее словари, публицистику и литературу для учебных заведений на ирландском языке. Многие ирландскоязычные писатели, включая автора, подрабатывали в нем переводами и публикациями, однако подобная работа мало что говорила об уровне писателя, поэтому такое сотрудничество не воспринимали всерьез.
21
Гейс – в древнеирландских легендах волшебный запрет-заклятие, налагаемое друидами на героя или правителя и определенным образом ограничивающее их действия. Нарушение гейса неминуемо влекло за собой позор, а часто и гибель.
22
Tour de force – здесь: эффектный оборот, мастерский ход (фр.).
23
Книга – имеется в виду Священное Писание, Библия.
24
Честной двигарь (двигатель), искаж. англ. honest engine – исковерканное ирландцами американское выражение «честный дикарь» (англ. honest injun), перенятое ими от сородичей, побывавших в Америке. Точный его смысл в Ирландии понять не могли, поскольку никогда не видели дикарей – индейцев, но использовали в качестве восклицания.
