Обратный отсчет

– Рой вечером идет на день рождения к своему двоюродному брату и останется там ночевать. Так что мы сможем спокойно поговорить.

– Ладно… – протянула Билли.

Спокойно поговорить, разумеется, можно и в ресторане. Видимо, у Гарольда есть иная причина пригласить ее к себе домой, когда Роя всю ночь не будет. Билли подняла на него глаза и встретилась с открытым, честным взглядом.

– Договорились! – ответила она.

– Отлично. Заеду за тобой около восьми. Пошли, ребята! – И Гарольд вывел мальчишек через заднюю дверь на улицу.

Ларри исчез за дверью, даже не сказав «до свиданья» – признак, по которому можно было понять, что у него все хорошо. Билли знала: если он становится очень вежливым или начинает липнуть к матери – это верный знак, что чем-то встревожен или заболевает.

– Хороший человек Гарольд, – заметила ее мать. – Лучше бы тебе выйти за него замуж поскорее, пока он не передумал!

– Он не передумает, мама.

– И все же не тяни. Знаешь, как говорится: от добра добра не ищут.

– От тебя ничего не скроешь, верно, ма? – улыбнулась Билли.

– Может быть, я и старуха, но из ума еще не выжила!

Билли убрала со стола и выкинула свой остывший завтрак в мусорное ведро. Торопливо заправила постели – свою, Ларри и мамину, бросила в корзину грязное белье. Показав корзину матери, сказала:

– Мама, видишь? Когда зайдет человек из прачечной, просто отдай ему все это. Договорились?

– Билли, – сказала вдруг ее мать, – а ведь у меня кончились таблетки от сердца!

– Вот черт! – Обычно Билли не ругалась при матери, но сегодня ее терпение было на исходе. – Мама, у меня очень много работы. Когда я еще должна бежать в аптеку?

– Но что же мне делать? Они кончились!

Больше всего раздражало Билли то, с какой скоростью ее мать переходила от роли проницательной, все понимающей родительницы к роли беспомощного ребенка.

– Почему ты не сказала мне вчера? Вчера я ходила за покупками, заодно зашла бы и в аптеку! Я не могу бегать по магазинам каждый день, я работаю!

На глазах у Бекки-Ма заблестели слезы – и Билли немедленно раскаялась в своей резкости.

– Прости, мама, – устало и виновато проговорила она.

В последнее время Бекки-Ма плакала из-за любой ерунды – совсем как Ларри. Пять лет назад, когда они поселились здесь втроем, мама очень помогала Билли с сыном, но теперь с трудом справлялась с ним даже пару часов. В самом деле, мелькнуло в голове у Билли, насколько же все станет проще, если они с Гарольдом поженятся!

Зазвонил телефон. Билли успокаивающе погладила мать по плечу и сняла трубку.

Звонил Берн Ротстен, ее бывший муж. После развода они остались друзьями: Берн заходил два-три раза в неделю, чтобы пообщаться с Ларри, и охотно выплачивал свою долю расходов на сына.

– Привет, Берн. Что-то ты рано поднялся!

– Да… Скажи, пожалуйста, Люк тебе не звонил?

Такого вопроса она совсем не ожидала.

– Люк Люкас? В последнее время? Нет, а что? Что-то случилось?

– Не знаю. Может быть.

Берна и Люка связывала многолетняя дружба-вражда. В молодости они вели бесконечные споры о политике, и порой казалось, что готовы вцепиться друг другу в глотки – однако и в колледже, и после, во время войны, оставались очень близки.

– Что стряслось? – спросила Билли.

– Он позвонил мне в понедельник. Я удивился – давненько ничего о нем не слышал.

– Я тоже. – Билли напрягла память. – Последний раз я его видела пару лет назад.

«Как давно!» – мелькнуло у нее в голове. Почему же она так легко отказалась от их старой дружбы? Слишком была занята. Дела, дела, дела… вот так и жизнь проходит мимо.

– А я получил от него письмо прошлым летом, – ответил Берн. – Он писал, что читает племяннику мои книги. – Берн стал детским писателем: его серия книг о приключениях шалопаев-близнецов имела большой успех. – И сам тоже над ними смеется. Очень теплое было письмо.

– Так зачем же он тебе позвонил?

– Сказал, что приезжает в Вашингтон и хочет со мной увидеться. Мол, кое-что произошло.

– Он объяснил, что именно?

– Нет. Сказал только: «Помнишь, чем мы занимались на войне? Вот это из той же оперы».

Билли нахмурилась, встревоженная. Во время войны Люк и Берн служили в разведке – работали за линией фронта, помогали французскому Сопротивлению. Но в 1946 году все это закончилось… или нет?

– Как ты думаешь, что он имел в виду?

– Ума не приложу. Он сказал, что, как только приедет в Вашингтон, мне позвонит. В понедельник вечером зарегистрировался в отеле «Карлтон». Сегодня среда, а он так и не позвонил. И вчера не ночевал у себя в номере.

– Откуда ты знаешь?

Берн нетерпеливо фыркнул.

– Билли, ты ведь тоже служила в разведке! Что бы ты сделала на моем месте?

– Наверное, заплатила бы пару баксов горничной за информацию.

– Вот именно. Его не было всю ночь, и он до сих пор не вернулся.

– Ну, может, просто… загулял?

– По-моему, весьма маловероятно.

Берн был прав. Люк отличался страстным темпераментом, но в сексе его привлекало не разнообразие, а сила чувств. Кому, как не Билли, об этом знать?

– Да, наверное, ты прав, – согласилась она.

– Позвони мне, если он вдруг появится, хорошо?

– Конечно.

– Увидимся.

– Пока.

Билли повесила трубку и медленно опустилась на табурет. Повседневные дела были забыты; она вспоминала Люка.

1941

Машина мчалась по шоссе 138, что разрезает Массачусетс и бежит на юг, к Род-Айленду. Облака рассеялись, и дорогу ярко освещала полная луна. Обогревателя в стареньком «Форде» не было: Билли подняла воротник пальто, укуталась шарфом и натянула перчатки; ноги у нее совсем закоченели. Хотя, пожалуй, стоило померзнуть ради того, чтобы провести два часа в машине рядом с Люком Люкасом – пусть он и не ее парень. Красивые мужчины, с которыми Билли приходилось иметь дело до сих пор, раздражали ее смешной и утомительной самовлюбленностью; но этот красавчик, как видно, исключение из правила.

Иные гарвардские студенты рядом с привлекательными женщинами нервничают: не вынимают сигареты изо рта, или начинают прихлебывать из фляжки, или беспрерывно приглаживают волосы и поправляют галстук. Иное дело Люк: он уверенно вел машину, держался спокойно и непринужденно поддерживал беседу. Шоссе в этот поздний час было почти пустым, так что он нередко отводил взгляд от дороги и смотрел на свою собеседницу.

Сперва они говорили о войне в Европе. Как раз сегодня утром во дворе Рэдклиффа прошли студенческие дебаты: сторонники вторжения страстно доказывали, что Америка должна вступить в войну, сторонники изоляции с тем же пылом защищали противоположную точку зрения. Обе стороны развернули плакаты и раздавали листовки с изложением своих взглядов. Послушать их собралась целая толпа – мужчины и женщины, студенты и преподаватели. Спор не был отвлеченным – все понимали, что студенты Гарварда, попав на фронт, скорее всего погибнут там первыми.

– У меня в Париже есть родственники, – говорил Люк. – Я хотел бы, чтобы мы высадили туда войска и им помогли. У меня с немцами личные счеты.

– У меня тоже – я ведь еврейка, – ответила Билли. – Но, чем отправлять американцев умирать в Европу, я бы лучше открыла страну для беженцев. Лучше спасать людей, чем убивать!

– Вот и Энтони так говорит.

Билли поджала губы, вспомнив сегодняшнее происшествие.

– Не могу тебе передать, как я зла на Энтони! – призналась она. – Почему он не мог нормально обо всем договориться и убедиться, что его друзья будут дома?

Она ждала, что Люк ей посочувствует, однако тот ее разочаровал.

– По мне, оба вы были не слишком осторожны, – заметил он с несомненной ноткой упрека в голосе.

Билли почувствовала себя задетой, но проглотила резкий ответ, просившийся на язык, – в конце концов, она у Люка в долгу.

– Ты защищаешь своего друга, и это правильно. И все равно он обязан был подумать о моей репутации!

– Да, но и ты тоже.

Такая резкость удивила Билли. До сих пор Люк был с ней безукоризненно любезен.

– Ты так говоришь, словно это моя вина!

– Ничьей вины здесь нет, вам просто не повезло, – ответил он. – Тем не менее Энтони поставил тебя в такое положение, что любое неудачное стечение обстоятельств может сильно тебе навредить.

– Уж это точно!

– А ты ему позволила.

Билли закусила губу. Неодобрение Люка ее расстроило: сама не понимая, почему, она очень хотела, чтобы этот парень не думал о ней дурно.

– Как бы там ни было, – решительно сказала она, – больше я такой глупости не сделаю! Ни с кем!

– В сущности, Энтони отличный парень. Умница. Правда, немного эксцентричный.

– Когда на него смотришь, сразу хочется начать о нем заботиться – причесать, выгладить ему рубашку и сварить куриный бульон.

Люк рассмеялся, а потом спросил:

– Можно задать тебе личный вопрос?

– Попробуй.

На миг он встретился с ней взглядом.

– Ты его любишь?

Хотя вопрос был неожиданный, Билли нравились мужчины, способные ее удивить, так что она ответила честно:

– Нет. Он мне очень нравится, мне с ним легко и приятно, но я его не люблю. – И тут же подумала о девушке Люка – Элспет, признанной первой красавице Рэдклиффа: высокой и стройной, с длинными золотисто-рыжими волосами, красивой холодной нордической красотой. – А ты? Ты любишь Элспет?

– Вряд ли я вообще понимаю, что такое любовь, – ответил Люк, не отводя взгляда от дороги.

– Уклончивый ответ.

– Верно. – Он бросил на нее задумчивый взгляд – и, как видно, решив, что с ней можно быть откровенным, продолжил: – Если честно, то это очень похоже на любовь. Ни одна девушка в прошлом не нравилась мне так, как она. Но, понимаешь… я еще не уверен, что это настоящее.

Билли ощутила укол вины.

– Вряд ли Энтони с Элспет понравилось бы, как мы здесь их обсуждаем, – заметила она.

Люк смущенно кашлянул и сменил тему.

– Чертовски не повезло, что вас застукали в Хаусе!

– Надеюсь, это не выйдет наружу. Ведь Энтони могут исключить!

– И не его одного. Тебе тоже достанется.

Об этом Билли старалась не думать.

– Вроде бы они не поняли, кто я. Я слышала, как один из них сказал что-то про «шлюху».

Люк бросил на нее удивленный взгляд – и Билли сообразила, что Элспет, должно быть, не употребляет при нем слов вроде «шлюха». И ей не стоило.

– Пожалуй, по заслугам, – добавила она. – В конце концов, меня застали среди ночи в мужском общежитии!

– Вряд ли это оправдывает грязную брань, – заметил Люк.

И снова его слова прозвучали как обвинение не только тому незнакомому студенту, но и ей самой. А он колючий парень, Люк, подумала Билли. С ним нелегко, он ее злит… но этим ей и нравится. Она вдруг почувствовала, что в машине не так уж холодно, и сняла перчатки.

– А как насчет тебя? Читаешь мораль нам с Энтони – а сам-то чем лучше? Не боишься скомпрометировать Элспет тем, что катаешь ее на машине до поздней ночи?

К ее удивлению, Люк добродушно рассмеялся.

– Ты права, я рассуждаю как ханжа. Сегодня вечером все мы отличились!

– Уж это точно! – Она вздрогнула. – Не знаю, что буду делать, если меня выгонят.

– Ничего, доучишься где-нибудь еще.

Она покачала головой.

– Я на государственной стипендии. Отец умер, у матери нет ни гроша. И если меня исключат за нарушение этики, второй раз стипендию я не получу… А что тебя так удивляет?

– Ну… откровенно сказать, по одежде ты вовсе не похожа на бедную сиротку!

– Это я на Левенвортовский грант принарядилась, – объяснила Билли, польщенная тем, что он заметил ее наряд.

– Ого! – Получить Левенвортовский грант было недосягаемой мечтой для многих отличников. – Да ты, должно быть, просто гений!

– Ну уж не знаю, – протянула Билли, польщенная нескрываемым уважением в его голосе. – Гений вряд ли попал бы в такую историю, как я сегодня.

– С другой стороны, вылететь из колледжа – еще не самое страшное. Некоторые умнейшие люди бросают учебу, а потом становятся миллионерами.

– Нет, для меня это будет конец света. Я не хочу зарабатывать миллионы, моя цель – возвращать больным здоровье.

– Собираешься стать врачом?

– Психологом. Хочу понять, как работает человеческий ум.

– Зачем?

– Меня завораживает мышление. Таинственный, невероятно сложный процесс. Как мы думаем? Откуда берется логика? Как нам удается воображать то, чего нет перед глазами?.. Ты знаешь, что животным это недоступно? А память? Знаешь, что у рыб нет памяти?

Люк кивнул.

– А почему практически каждый из нас способен узнать музыкальную октаву? – продолжил он. – Две ноты, частота одной вдвое больше, чем у другой – откуда это известно нашему мозгу?

– Так тебе тоже это интересно! – воскликнула она, обрадовавшись тому, что Люк разделяет ее увлечение.

– От чего умер твой отец? – спросил он вдруг.

Билли тяжело сглотнула; к горлу вдруг подступили слезы. Вот так всегда: случайное слово об отце – и вдруг из ниоткуда появляется острое горе, хватает за горло, почти лишает дара речи.

– Ох, прости! – поспешно добавил Люк. – Я не хотел тебя расстраивать!

– Ничего-ничего, – выдавила она. Сделала глубокий вдох. – Он сошел с ума. И однажды воскресным утром отправился купаться на реку Тринити. А ведь всю жизнь ненавидел воду и даже не умел плавать! Я полагаю, он хотел умереть. Коронер тоже так думал, но присяжные сжалились над нами и вынесли вердикт о несчастном случае, чтобы мы могли получить страховку. Страховка составляла сто долларов, и на нее мы прожили целый год. – Билли снова глубоко вздохнула. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи мне о математике.

– Ладно. – Люк помолчал. – Математика, пожалуй, в своем роде не менее увлекательна, чем психология. Возьмем, например, число «пи». Почему соотношение длины окружности с ее диаметром всегда равно 3,14? Не шесть, не два с половиной? Кто так решил – и зачем?

– Ты говорил, что хочешь заниматься космическими исследованиями?

– Да. Если люди сумеют выйти в космос, это будет самое грандиозное приключение в истории человечества.

– А я хочу составить карту человеческого разума, – ответила Билли, постепенно успокаиваясь. – Похоже, у нас много общего – у обоих большие планы на будущее!

Люк рассмеялся, затем притормозил.

– Впереди перекресток.

Билли включила фонарик и посмотрела на карту, разложенную на коленях.

– Нам направо, – сказала она.

Они уже подъезжали к Ньюпорту. Время пролетело незаметно, и Билли даже пожалела о том, что путешествие подходит к концу.

– Не представляю, что я скажу кузену, – заметила Билли.

– А что он за человек?

– Голубой.

– «Голубой»? В каком смысле?

– В прямом. Он гомосексуалист.

– А… понятно, – пробормотал Люк, бросив на нее изумленный взгляд.

– Что, я опять тебя шокировала? – поинтересовалась Билли. Она предпочитала говорить прямо обо всем, о сексе в том числе, и терпеть не могла мужчин, ждущих, что при упоминании секса женщина будет краснеть, опускать глазки и бормотать какую-нибудь невнятицу.

– Выражаясь твоими словами – «уж это точно!» – широко улыбнулся Люк.

Билли рассмеялась, приятно согретая тем, что он заметил и оценил ее любимую техасскую фразу.

– Впереди на дороге развилка, – сообщил Люк.

Билли снова сверилась с картой.

– Что-то не вижу. Посмотри сам.

Он остановил машину и склонился над картой, освещенной фонариком. Протянув руку, повернул карту к себе, – и его теплое прикосновение согрело холодную ладонь Билли.

– Мы, наверное, здесь, – произнес он, указывая на карту.

Но вместо того, чтобы проследить взглядом за его рукой, Билли вдруг обнаружила, что не может оторвать глаз от лица Люка, полускрытого глубокими тенями, освещенного лишь луной и боковым отсветом фонарика. Его непослушные кудри растрепались и упали на лицо, почти закрыв левый глаз. Миг спустя он почувствовал ее взгляд и встретился с ней глазами. Не думая, что делает, Билли, подняв руку, тыльной стороной мизинца погладила его по щеке. Он изумленно уставился на нее – и в его глазах она разглядела смятение и желание.

– Куда же нам ехать? – тихо спросила она.

Он резко отодвинулся и завел мотор.

– Нам… – Голос изменил ему; он прокашлялся и договорил: – Нам сейчас налево.

«Что я делаю? – смятенно думала Билли. – Люк весь вечер обхаживал самую красивую девушку в Рэдклиффе. А я встречаюсь с его лучшим другом. Что я, черт побери, вытворяю?!»

Пусть ее чувства к Энтони не были особенно сильны, даже до сегодняшнего происшествия, – все же она с ним встречается. А значит, не имеет права заигрывать с его соседом по комнате.

– Зачем ты это сделала? – сердито спросил Люк.

– Не знаю, – честно ответила она. – Я не хотела, само собой вышло. Люк, нельзя ли помедленнее?

Вместо ответа он только прибавил скорость.

– Я этого не хочу! – прорычал он сквозь зубы, явно обращаясь к самому себе.

У нее вдруг перехватило дыхание.

– Чего не хочешь?

– Неважно.

В воздухе чувствовался солоноватый запах моря; до дома кузена Билли было совсем недалеко, она уже узнавала знакомые места.

– Сейчас снова налево, – предупредила Билли. – И, пожалуйста, притормози, иначе мы пропустим поворот!

Люк притормозил и съехал на раскисшую гравийную дорогу.

Билли мечтала об одном: поскорее добраться до места, выйти из машины и покончить с этим невыносимым напряжением. И все же… какая-то часть ее души страстно желала, чтобы это путешествие рядом с Люком никогда не кончалось.

– Вот мы и приехали, – сказала она.

Они остановились у симпатичного одноэтажного коттеджа с резным деревянным карнизом и фонарем над входом. Фары «Форда» выхватили из темноты сидящую на подоконнике кошку; со спокойным презрением смотрела она на людей и их глупые человеческие страсти.

– Зайдешь? – спросила Билли. – Дэнни сварит кофе, чтобы тебе не заснуть на обратном пути.

– Нет, спасибо, – ответил Люк. – Подожду, пока ты войдешь в дом, и поеду.

– Ты очень меня выручил. Я не заслужила такой доброты, – проговорила она, протягивая ему руку.

– Так мы друзья? – спросил он, сжав ее ладонь в своей.

Она подняла его руку к своему лицу, поцеловала, прижала к щеке и закрыла глаза. Секунду спустя послышался тихий стон. Открыв глаза, Билли увидела, что Люк смотрит на нее, как завороженный. Затем он положил руку ей на затылок и привлек к себе. Их губы встретились. Нежный поцелуй, теплое дыхание – и сильные пальцы Люка, ласково перебирающие ее волосы… Она схватила его за отвороты грубого твидового пальто и притянула к себе. «Если сейчас он схватит меня в охапку и увезет куда угодно, я не стану сопротивляться!» Эта мысль зажгла ее желанием. Исполненная такого страстного влечения, какого никогда прежде не ощущала, Билли слегка прикусила его нижнюю губу…

И в этот миг послышался голос Дэнни:

– Кто там?

Билли поспешно отстранилась. В доме вспыхнул свет, на порог вышел Дэнни в пурпурном шелковом халате.

Билли снова повернулась к Люку.

– Чтобы влюбиться в тебя, мне хватило двадцати минут, – прошептала она. – Но нет, друзьями мы вряд ли станем.

Еще одно долгое мгновение смотрела она на него – и видела в его глазах то же смятение чувств, что ощущала в своем сердце. Затем отвернулась, сделала глубокий вдох и вышла из машины.

– Билли! – воскликнул Дэнни. – Боже правый, что ты здесь делаешь? Что случилось?

Перебежав через двор, она рухнула в его объятия.

– О Дэнни, – простонала она, – я… я люблю его… но у него есть другая!

Дэнни сочувственно похлопал ее по спине.

– Ох, милая, – проговорил он, – как я тебя понимаю!

За спиной взревел мотор. Билли обернулась, чтобы помахать Люку на прощание, – и увидела его лицо. На щеках его в свете луны блестели слезы.

Машина развернулась и исчезла во тьме.

8.30

На конической вершине ракеты «Редстоун» находится странное сооружение – нечто вроде огромной птичьей клетки со ступенчатой крышей и с флагштоком, торчащим из центра. В этой секции, около тринадцати футов высотой, расположены вторая, третья и четвертая ступени ракеты – и сам спутник.

Никогда еще секретные службы в Америке не достигали такого могущества, как в январе 1958 года.

Директор ЦРУ Аллан Даллес приходился родным братом Джону Фостеру Даллесу, госсекретарю правительства Эйзенхауэра – а это означало, что у руководства ЦРУ была прямая связь с Белым домом. Но это лишь половина объяснения.

Вместе с Даллесом работали четыре его заместителя, однако настоящей властью обладал лишь один из них – руководитель планово-оперативного отдела. Именно этот отдел, известный также под зловещей аббревиатурой СС – секретная служба, планировал операции, правда о которых никогда не должна была выйти на свет. Например, как произошли государственные перевороты в некоторых странах, чьи предыдущие правительства слишком явно склонялись на сторону СССР.

Белый дом был глубоко впечатлен этими переворотами, почти бескровными и совсем не затратными – особенно в сравнении с недавним опытом Кореи, где США развязали настоящую войну, стоившую немало денег и жизней. Вот почему парни из секретной службы пользовались в правительственных кругах огромным влиянием. Что же до широкой публики – она и не подозревала об их существовании, искренне полагая, что левые правительства в Иране и Гватемале свергли собственные антикоммунистические силы этих стран.

В состав планово-оперативного отдела входила служба технического обеспечения – подразделение, возглавляемое Энтони Кэрроллом. Сам Кэрролл служил в ЦРУ с самого его основания в 1947 году. Он всегда хотел работать в Вашингтоне – не случайно в Гарварде он специализировался по государственному управлению, – а во время войны пошел в УСС и там быстро обратил на себя внимание. В начале пятидесятых направленный в Берлин Энтони прорыл там тоннель с американской стороны в советскую зону, подключился к советской телефонной сети и полгода – пока его не засекли – прослушивал переговоры КГБ. В результате ЦРУ получило гору бесценной информации. Это была, пожалуй, самая успешная операция эпохи холодной войны, и после нее карьера Энтони стремительно взлетела вверх.

Теоретически служба технического обеспечения представляла собой учебное подразделение. Где-то в глубинке Виргинии располагалась принадлежащая ей старая ферма, на которой новобранцы проходили тренировки: учились проникать в дома, не оставляя следов, устанавливать подслушивающую аппаратуру, использовать коды и невидимые чернила, шантажировать дипломатов, выпытывать информацию. Однако эта «учеба» была и прикрытием для всевозможных тайных операций в США. По закону, на территории родной страны ЦРУ действовать запрещалось, – мелкое неудобство, с точки зрения сотрудников СТО. Все, что делал Энтони – от прослушивания телефонов профсоюзных боссов до испытания «сыворотки правды» на заключенных, – он с легкостью представлял начальству в виде итогов тренировочных операций.

Не была исключением и слежка за Люком.

Шесть опытных агентов собрались в кабинете Энтони – просторной комнате, обставленной по-военному скудно: небольшой письменный стол, стальной сейф для документов, круглый стол и стулья вокруг него. В новых апартаментах ЦРУ в Лэнгли наверняка будет избыток мягких кресел и панелей красного дерева, – но на своей территории Энтони предпочитал спартанскую обстановку.

Пока Пит Макселл раздавал коллегам распечатанные фотографии Люка и описание его костюма, сам Энтони вводил агентов в курс дела.

– Наш сегодняшний объект – госслужащий среднего ранга, с высоким допуском секретности. У него случилось что-то вроде нервного срыва. В понедельник он прилетел сюда из Парижа, остановился в «Карлтоне», во вторник запил. Ночь провел неизвестно где, а сегодня утром появился в столовой для бездомных. Риск утечки секретных данных здесь очевиден.

Один из агентов, рыжий Ред Райфенберг, поднял руку.

– У меня вопрос.

– Слушаю.

– Почему бы нам просто не задержать его и не выяснить, что с ним стряслось?

– Хороший вопрос. Разумеется, рано или поздно мы так и сделаем.

В этот миг дверь кабинета отворилась, и на пороге показался Карл Хобарт – полный лысый мужчина в очках, руководитель отдела специализированных служб, который, помимо службы технического обеспечения, включал в себя отделы кодирования и шифрования. Теоретически – непосредственный начальник Энтони.

Энтони застонал про себя и мысленно взмолился о том, чтобы чертов Хобарт не лез в его дела – хотя бы сегодня!

– Прежде чем объект окажется у нас в руках, – продолжал он, – мы должны проверить, где он, чем занимается, контактирует ли с кем-либо, и если да, то с кем. Мы ведь не знаем, что происходит. Может быть, он просто поссорился с женой. А может быть, сливает другой стороне секретную информацию – либо по идеологическим причинам, либо потому, что они его чем-то шантажируют, и ушел в запой, не выдержав напряжения. Если он замешан в государственной измене, до задержания мы должны получить всю возможную информацию.