Первая научная история войны 1812 года

Кстати, а кого вообще ангажировали для изобретения тезисов и повестки русского патриотизма? Мне удалось узнать одно из важных имен той эпохи: это немец Юлиус Ульрих (Julius Ulrichs), который написал и прочитал: «Речь о благородном деле патриотической любви и ее влиянии на государства, произнесенная 10 июля 1814 года в Московском Университете» (издана – цитирую по титульной странице: «На немецком языке. Москва, 1814 год. Университетская типография»).

Ученые, учителя, художники, гувернеры, граверы, артисты, садовники, повара – все из Франции и прочих стран, в которых в 1812 г. формировались полки Великой армии Наполеона. Многие русские богатые аристократы путешествовали и даже подолгу жили в Западной Европе. И, конечно, лечились… Среди прочих поправлял здоровье не на родине, а именно в Европе и М.И. Кутузов. В рамках данной темы вспомним также современных российских деятелей – профессиональных патриотов, которые в интервью шипят ненавистью в отношении Запада, но лечиться едут именно туда.

Сколько-нибудь обеспеченные люди старались не пользоваться ничем русским – даже нижнее белье покупали в иностранных модных лавках. Перечни погибших в московском пожаре вещей из домов аристократии дают репрезентативную картину (об этом подробнее – в соответствующей главе): 90 % предметов в таких домах были из Европы (остальные – из Китая и других колоритных восточных стран). Элита старалась по-обезьяньи подражать и копировать «бездуховных» «врагов» – французов. Среди прочего заказывали и портреты, копирующие известные оригиналы. К примеру, в ГМИИ им. А.С. Пушкина хранится «Конный портрет князя Б.Н. Юсупова» (321×266 см., 1809 г.) работы наполеоновского живописца А.-Ж. Гро: который полностью скопирован (кроме лица) с портрета брата Наполеона – Жерома (он командовал фланговой группой Великой армии в начале кампании 1812 г.).

Итак, производство предметов роскоши, быта, художества, мебель, архитектура, научные дисциплины, а также искусства и литература в России эпохи 1812 года были практически полностью заимствованными из Франции (и частично из других стран Западной Европы, входивших в армию Наполеона). Но есть одна отрасль – вроде бы совершенно простая и в ней могли бы добиться чего-то самостоятельно: я имею в виду горнодобывающее дело. Начинаем изучать архив главного горнодобытчика – крупнейшего промышленника и известного мецената Николая Никитича Демидова (1773, Чирковицы – 1828, Флоренция). Он много лет путешествовал, а затем, вернувшись в 1806 году в Россию, понял, что «так жить дальше нельзя» – и надо все менять! Демидов решил полностью реформировать горнодобывающее дело. Для этой цели был выписан из Франции профессор Ферри, которому положили огромные 15 000 рублей жалования в год и попросили «все менять». Кроме того, за границу, в Австрию, Швецию, Англию, были отправлены более ста человек – работников его мануфактур.[278] Вскоре на Нижнетагильский завод были завезены зарубежные штанговые машины (вспоминается, как при И. Сталине были завезены из США целые заводы вместе с полным штатом инженеров: и ничего другого еще долгие десятилетия самостоятельно придумано и создано не было!).

Я не буду напоминать про примеры закупки и заимствования моделей и новшеств уже в двадцатом веке (наподобие Фиата /Fiat/ – «Жигулей»), но упомяну о случаях плагиата, затрагивающих самые чувствительные стороны «загадочной русской души». Поскольку я еще и профессионально разбираюсь в музыке, то некоторое время назад я открыл, что замечательная мелодия песни А.Н. Пахмутовой (1929 г. р.) «Нежность» заимствована из «Сентиментальной сарабанды» Бенджамина Бриттена. И вторая хрестоматийная песня – еще более «русопятская». Она называется «Вальс расставания» (в народе – «Вальсок») и мелодия к ней написана Яном Абрамовичем Френкелем (1920–1989). Прозвучала она в фильме «Женщины» (1966), который повествовал о «типичных представителях» русской, советской женщины – об их сложной судьбе и непоколебимой «духовности», которую укрепляет русская песня. Играли там Нина Сазонова (1917–2004) и Инна Макарова (1926 г. р.). Однако мелодия украдена у знаменитого австрийского композитора и скрипача Фрица Крейслера (1875–1962). Подобных примеров – множество!

Одним из основоположников российской военной музыки являлся приглашенный из Австрии кларнетист и композитор, а затем главный хормейстер и главный капельмейстер русской гвардии – Антон Дёрфельдт (Anton Dörfeldt: 1781–1829). Мелодии первых полковых маршей (включая популярный марш Лейб-гвардии Преображенского полка) были также написаны иностранцами.

А в 1812 году в русских салонах пели французские и итальянские песенки и арии. В основе того, что мы сегодня называем «русским романсом», также лежит классическая музыкальная форма, перенятая из Европы. А что же было с «русской песней» до этого? Посетивший Россию в 1839 году 15-летний Эуген Хесс записал в своем дневнике (18 августа): «Мы обрадовались цыганам, о которых много слышали, и с любопытством подошли к одной из их палаток. Она была наполнена ревущими, орущими и пьянствующими русскими. В огороженном месте сидели несколько смуглых бабенок, впрочем, не лишенных некоторого изящества, пара безобразных старых ведьм и парень в лохмотьях, которые все вместе завывали так, что это походило на чудовищный кошачий концерт. Наш чичероне без каких-либо сомнений назвал это русской народной песней. Разочарованные и до глубины души возмущенные, мы поспешили уйти оттуда…»[279] Здесь же добавлю, что лучшими исполнительницами русской песни (все подобные произведения написаны не каким-то обобщенным «народом», а конкретными композиторами самых разных национальностей) и русского романса в эпоху звукозаписи стали: еврейская «белая цыганка» Изабелла Даниловна Юрьева (настоящая фамилия – Ливикова: 1899/1902 – 2000) и грандиозно одаренная Алла Николаевна Баянова (настоящая фамилия – Левицкая: 1914 (или ранее…) – 2011). Должен сказать, что я благодарен судьбе за то, что был с Аллой Николаевной в самых добрых отношениях – и совместное исполнение романсов во время застолий в ее арбатской квартире навсегда останется в моей памяти. Другим выдающимся мастером фразировки и интонации, безусловно, должен быть упомянут певец с цыганскими корнями и эллинскими интимными увлечениями – Вадим Козин (1903–1994). Я не устаю подчеркивать: в Истории все взаимосвязано – и подлинный историк обязан, так сказать, путешествовать по эпохам и темам, выявляя суть и зерно явления!

Итак: происхождение императора, религия, гербовый символ, мелодия, использующаяся вместо гимна, салонные песни, основной стиль архитектуры, скульптуры и живописи; главные термины общественной жизни, науки и искусства; мода, элементы роскоши, многие продукты питания, жанры в различных искусствах и в литературе, большинство крупных художников, ювелиров, ученых, царские врачи, три министра иностранных дел (А. Чарторыйский, К. Нессельроде, И. Каподистрия) и т. д., и т. д. – все это в 1812 году было ИНОСТРАННЫМ, а вот войну нам предлагают называть «Отечественной».

Продолжаю следовать одному из своих любимых методологических приемов исследования явления – «подставлять в историческую формулу». В 1912 году официозная пропаганда идущей к скорой гибели Российской империи широко отмечала юбилей войны: на поле Бородина приехал Николай II. Интересно узнать, как с пропагандой «русскости» и «победы» над французами согласуется то, на чем передвигался русский царь и его семья? Рассмотрим последнее на то время новшество техники – автомобиль. Пользовался ли Николай отечественными машинами? Нет: «отечественная» – это война, а любимый автомобиль – французский «Делоне-Бельвиль». Кстати, и шофер – так же француз (и подданный Франции) – Адольф Кегресс. Изучаем книгу «Пребывание государя императора в действующей армии» – и наблюдаем православного монарха Николая II в креслах следующих автомобилей: «Rolls-Royce», «Renault», но любимый – все же «Delaunay-Belleville». Как говорится, за что боролись…

Таким образом, огромный корпус репрезентативных фактов и документов неопровержимо свидетельствует, что самостоятельность и самостийность империи Александра I перед войной 1812 года была фиктивной в базовых смыслах: в культурно-эстетическом и в бытовом-практическом. Отставание в цивилизационном развитии означало большую и опасную историческую проблему, которую необходимо было решать, причем не внешней агрессией, а устроением внутренних реформ и созидательными действиями: но подобного не произошло.

Между тем задумаемся: а что же в России было, так сказать, исконного, только местного, своего? Во-первых, это особая форма рабства – крепостное право, во-вторых, скопцы: многочисленные последователи секты, считающие операцию кастрации «богоугодным делом». Скопцы ампутировали яички посредством размозжения их молотом, а затем прижигали окровавленное место раскаленным железом (отсюда и название: «огненное крещение»).[280]

В следующих главах я расскажу о русских, живущих в 1812 году в Европе и даже во Франции, а сейчас, следуя своему методологическому приему изучения явления в разных эпохах, я напомню о том, что:

Сергей Остапенко, пламенно сыгравший в детстве (1958 г.) в пропагандистском фильме «Военная тайна» роль пионера Альки (а в 1964 г. – Мальчиша-Кибальчиша), эмигрировал в США – и прекрасно живет во Флориде. «Сын Сталина Василий скончался в 40 лет. Дочь Светлана, будучи в 1966 г. в поездке в дружественной Индии, явилась в американское посольство и попросила политического убежища. В 1970 г. она вышла замуж за американца и изменила своё имя на Лану Питерс. Родила дочь Крис Эванс. …Сын Никиты Хрущёва Сергей, удостоенный Звезды Героя Социалистического Труда и звания лауреата Ленинской премии, с 1991 г. живёт в США, получил американское гражданство».[281]

И как раз в пандан данному сюжету: когда я сейчас пишу эти строки, в новостях появилась информация: «Россия заняла первое место в мире по числу Шенгенских виз». Среди самых любимых мест российских туристов – Париж. Вот они – итоги «патриотической пропаганды» и празднования юбилея событий 1812–1814 годов. Но в подобном есть и соблюдение традиций: к примеру, император Александр II (1818–1881) и его любовница Е.М. Долгорукова (1847–1922) встречались и делали детей в Париже – в доме, в котором ныне располагается роскошный отель «Наполеон».[282] Здесь же стоит вспомнить и восторженную эмоцию Н.В. Гоголя, который писал автору «патриотических» стишков о 1812 годе, В.А. Жуковскому (1783–1852), об Италии (напомню, что воинский контингент из этого региона был в составе Великой армии в 1812 г., а сам Наполеон являлся королем Италии): «Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…»[283] Подобному настроению вторит и гениальный поэт, а также консервативный публицист, дипломат и тайный советник, Ф.И. Тютчев (1803–1873), который «очень томился в Петербурге и только дожидался минуты, когда сможет возвратиться за границу», часто говорил (цитирую):

– Я испытываю не тоску по родине, а тоску по отъезду.[284]

Вскоре после дуэли А.С. Пушкина с Ж.Ш. Дантесом (точнее – д’Антес, 1812–1895), Ф.И. Тютчев спросил знакомого о новостях – тот ответил, что военный суд вынес Ж.Ш. Дантесу приговор. Далее – цитирую:

– К чему он приговорен?

– Он будет выслан за границу в сопровождении фельдъегеря.

– Вы в этом вполне уверены? – переспросил Тютчев.

– Совершенно уверен.

– Пойду Жуковского убью.[285]

И еще: «Возвращаясь в Россию из заграничного путешествия, Тютчев писал жене: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, с таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины»».[286]

А вот характерный пример внутренней жизни России, от которой так желали отъединиться вышеупомянутые «портреты» из школьных классов. Из записной книжки П.А. Вяземского (1792–1878):

«После несчастных событий 14 декабря (восстание декабристов, 1825 г. – прим. мое, Е.П.) разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I. Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик, пробежал мимо нее и вырвал припасы из рук ее. «Ах ты бездельник, ах ты головорез, – кричит ему старуха вслед, – еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать»».[287]

Об отношении высшей аристократии к своей стране и к власти красноречиво показывает письмо многолетнего посла России в Англии графа С.Р. Воронцова (1744–1832). Летом 1807 г. он утверждает: «Я полностью разочаровался в моем бедном Отечестве. Я считаю, как и все мыслящие люди, что наше правительство стало таким, как в Персии или Марокко, т. е. нет никакого правительства. Александр – не более, чем деспот, и 36 миллионов рабов, которые переносят все бедствия до тех пор, пока, потеряв терпение, не свергнут угнетателя».[288] И еще: «У нас не разоряются только те, которые… воруют всеми средствами; большинство же на высоких должностях, напротив, обогащается».[289]

Замечу, что и примерно три десятилетия спустя знаменитый художник и дипломат эпохи 1812 года, Орас Верне, писал из России: «У нас во Франции все зависит от совокупности желаний всех, а здесь все направлено на исполнение воли одного человека, и невозможно, чтобы было как-то иначе, ведь Россия – это, так сказать, постепенно рассеивающийся хаос. В этой стране действуют все стихии, но нет того великого закона, который упорядочил бы их отношения».[290]

Образ Наполеона в России: эпизоды

Эпизод первый. В России издана биография гениального полководца: Жизнь и подвиги Буонапарте, начиная с первых его успехов в воинском искусстве до совершенного покорения Египта, с присовокуплением описания характера и свойств Буонапарте, и гравированного его портрета / пер. с французского. М.: В Сенатской тип. у Селивановского, 1801. 1 л. фронт., [8], XXXV, [2], 160 с. 20х12 см. Важно отметить, что в предисловии отмечается: это первая книга на русском языке, «в которой с историческою справедливостью показаны по порядку дела и победы» Наполеона. На фронтисписе помещен гравированный портрет Наполеона! Именно такие издания выводили из себя завистливого и ущербного императора Александра.

Эпизод второй. Генерал-лейтенант С.И. Маевский писал в мемуарах: в 1811 году (и даже в начале 1812 г.) «казалось, что Россия до половины составлялась из наполеонистов».[291] Какова фраза?!

Эпизод третий. Еще один поклонник Наполеона, выдающийся русский поэт А.А. Фет (фамилия отца – Шеншин: 1820–1892) рассказывает в своих воспоминаниях много интересных подробностей. Вначале он описывает обедневших после разорения 1812 года дворян (и они все еще бедствовали, спустя 25 лет после войны!), а затем сообщает о настоящем культе Наполеона у нескольких поколений орловских дворян Шеншиных. В имении двоюродного деда поэта Василия Петровича, родившегося в середине восемнадцатого века, издавна висели «портреты первого консула Наполеона и Жозефины». При этом: в 1812 г. эти изображения были лишь перемещены в «тайный кабинет»! Затем, спустя четверть века, унаследовавший усадьбу дядя Фета Петр Неофитович, «горячий поклонник гения Наполеона», снова вывесил их на обозрение! Сам же А.А. Фет, отвечая на вопрос в «Альбоме признаний» Татьяны Львовны Толстой, «какое историческое событие вызывает в вас наибольшее сочувствие?», поэт сформулировал так (объявив Наполеона демиургом!): «отмена революции Наполеоном I…»[292]

Эпизод четвертый. Восхищался Наполеоном и прославленный военачальник, участник Среднеазиатских завоеваний Российской империи и Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. – генерал Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882). Другой большой знаток и любитель наполеоновской темы – выдающийся художник В.В. Верещагин (1842–1904) – записал подобный эпизод:

«Скобелев прекрасно владел французским, немецким и английским языками и литературу этих стран, в особенности военную, знал отлично. Иногда вдруг обратится со словами:

– А помните, Василий Васильевич, выражение Наполеона I?

В середине Шейновского боя, например, он таким образом цитировал что-то из Наполеона и, не желая обескураживать его, я ответил:

– Да, помню что-то в этом роде.

Но когда он вскоре опять спросил, помню ли я, что Наполеон сказал перед такой-то атакой, я уже положительно ответил:

– Не помню, не знаю – Бог с ним, с Наполеоном!

Надобно сказать, что он особенно высоко ценил военный талант Наполеона I, а из современных – Мольтке, который, со своей стороны, по-видимому, был неравнодушен к юному, бурному, многоталантливому собрату по оружию; по крайней мере, когда я говорил с Мольтке о Скобелеве после смерти последнего, в голосе «Великого молчальника» слышалась нежная, отеческая нота, которой я не ожидал от прусского генерала-истребителя.

О большинстве наших деятелей во время Турецкой войны Скобелев отзывался неважно – по меньшей мере».[293]

Эпизод пятый. Изумительный русский художник и график, один из основателей общества «Мир искусства», Константин Андреевич Сомов (1869–1939), был еще и известным в свое время знатоком антиквариата. Из его дневниковой записи за 4 декабря 1917 г. мы узнаем такую подробность (сразу отмечу, что «Миф» – это любовник мастера, Мефодий Георгиевич Лукьянов: 1892–1932): «Миф все время со мной мил, страшно мил. Я ему предложил сделаться антикваром, ему мысль понравилась, и он купил у Сементов[ского] верхового Наполеона Попова».[294] Речь идет о фарфоровой статуэтке, выпускаемой популярной фарфоровой фабрикой Попова.

Эпизод шестой. Легендарный режиссер и актер Юрий Петрович Любимов (1917–2014) описывает в своих мемуарах, как он в детстве надевал шляпу отца поперек головы (чтобы получилась «треуголка») – «и изображал, что я Наполеон на острове Елены и что я уже старый. И все читал стихи Лермонтова:

Зовет он любезного сына,Опору в превратной судьбе.Ему обещает полмира,А Францию только себе.Читал, и у меня текли слезы, я был в упоении».[295]

Потом, когда мы уже стали дружны и сотрудничали (Юрий Петрович даже принимал участие в моей театральной постановке в качестве актера), он мне пересказал эту историю – и с точно такой же эмоцией…

Эпизод седьмой. В моей личной коллекции есть том знаменитого «Мемориала Святой Елены» барона де Лас Каза (Париж, 1842 г., т. 1) с такой дарственной надписью: «Уважаемой Ирине Николаевне Юматовой в знак благодарности от студентов 5 гр. II к. Истфака ЛГУ Ленинград 5 / VI 39 г.». Подобных эпизодов в истории России – множество.

Дворянство и нравы высшей аристократии

Прологом к теме нравов дворянства православной Российской империи вполне может служить заметка из знаменитого «Table-Talk» А.С. Пушкина: «Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. «Я женат», – отвечал Рылеев. «Так что же, – сказал Дельвиг, – разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»[296] Стоит заметить, что в пору 1812 г. в народной среде брак именовался «сговором».

В начале девятнадцатого века европейская эстетика дошла до пика своего преклонения перед античной красотой. Классицизм воспламенился от героических событий и стал ампиром – стилем империи Наполеона. Из Франции этот стиль распространился на всю Европу, причем орлы художественных форм летели быстрее храбрых орлов на древках знамен «Великой армии». К 1812 году Российская империя была уже покорена французскими интерьерами, модами, языком, театром и новинками литературы. Быт и эмоции стали эхом не только Древней Греции, но и императорского Рима. Легкость и утонченный порок восемнадцатого века увенчались лавровыми венками героических баталий эпохи 1792–1815 годов.

Нравственность осваивала новые парадоксы своего бытия. Наверное, еще никогда так много не говорили о служении «высоким идеалам»: к милому максимализму масонов-просветителей добавился детско-истеричный пыл только зарождавшегося патриотизма национального типа. Однако и опытного, откровенно телесного разврата, уже не прикрываемого безразмерными шляпами и потаенными комнатами галантного века, и чудовищного свойства национальных, государственных и личных предательств, различного рода публичных и тайных подлостей эпоха познала с лихвой!

Для рядового читателя нашего времени война 1812 года – это эполеты, балы, клятвы верности всему, чему только можно, и эпические портреты из Военной галереи Зимнего дворца. Кстати, не стоит забывать: многие хрестоматийно известные ныне портреты русских генералов писались посмертно, причем не самым знаменитым англичанином (достойных русских живописцев не нашлось…) Джорджем Доу, а его подмастерьями, при этом список «героев» утверждал сам царь в меру своих личных пристрастий или обид. Поэтому сегодня в музее и в учебниках мы видим полумифические образы военных, которые часто и героями-то никакими не были – и выглядели не совсем так… И вот именно в этом мы и должны сегодня разобраться: где миф, а где реальность, что скрывается за красивым иностранным покрывалом русского ампира – каким было русское общество времен наполеоновских войн? Для этого мы обратимся к главному оружию историка – к фактам!

Отдельная тема – еще одна вечная головная боль и позор императорской фамилии: личная жизнь цесаревича Константина Павловича. Стоит упомянуть, что имя «Константин» его бабка Екатерина выбрала с прицелом на восстановление Византии и занятие им Константинопольского (?!) престола (да, на подобные чудовищные по авантюризму проекты Екатерина, Александр и некоторые другие российские правители потратить тысячи жизней подданных не жалели). Я также напомню, что он был начальником Гвардейского корпуса и генерал-инспектором всей кавалерии российской армии, а также (об этом зачастую не знают даже профессиональные историки) в период политического бардака и самоуправства генерала М.А. Милорадовича в течение 25 дней (с 1 декабря по 25 декабря 1825 года) официально считался Императором и Самодержцем Всероссийским Константином I (хотя в реальности он страшно перепугался: на престол не вступил и не царствовал). И для полноты картины укажу, что Константин был масоном – членом лож Соединенных друзей и Александра.[297]

Сохранилось множество документов, свидетельствующих о диком нраве Константина. Вот один характерный случай, описанный французским литератором, премьер-майором Екатеринославского гренадерского полка, Шарлем Франсуа Филибером Массоном де Бламоном (1762–1807): «3а некоторое время до свадьбы ему (Константину) дали для забавы отряд солдат. Истерзав в течение нескольких месяцев этих несчастных, он забылся до такой степени, что побил палкой командовавшего ими майора. Тот нашел в себе мужество пожаловаться графу Салтыкову, который хотел, по своему обыкновению, замять дело; но Зубов донес о нем Императрице. Она велела посадить внука под арест и отобрать у него солдат, которых ему возвратили после свадьбы».[298]

Обратимся к личной жизни генерала, цесаревича (и даже временно императора), который именуется «православным». Первой женой Константина стала, естественно, не русская, а немка – великая княгиня Анна Федоровна (урожденная принцесса Юлианна-Генриетта-Ульрика Саксен-Кобург-Заальфельд: 1781–1860). Брак был крайне неудачным. Константин Павлович был груб, часто оскорблял супругу. Его поведение было, по меньшей мере, странным (однажды он посадил Анну Федоровну в одну из громадных античной формы ваз в Мраморном дворце и начал по ним бешено стрелять). Принцесса не могла этого терпеть и постоянно вынашивала план бегства. В итоге после убийства православного императора Павла русскими офицерами Анна сослалась на болезнь герцогини Августы (своей матери) и уехала из России. Муж не выказал серьезного сопротивления, потому что у него начался очередной роман – и он не ожидал, что подобный отъезд станет настоящим бегством. В итоге из Кобурга принцесса сразу же начала вести переговоры о разводе, которые, однако, сильно затянулись.

Теперь, любезный читатель, я предлагаю обратить ваши взоры на одну из самых известных любовниц российского цесаревича – Жозефину Фридрихс, урожденную Мерсье (1778–1824): с ней он состоял в нескрываемом сожительстве с 1806 по 1820 год. Простолюдинке и содержанке из Парижа в 1816 году пожаловали российское дворянство – с именованием Ульяны Михайловны Александровой: тысячам страдальцев 1812 года из числа простого русского народа (крестьянам, солдатам, ополченцам) ничего подобного, никакого дворянства получить и не грезилось… Жозефина также стала матерью единственного (и, соответственно, внебрачного) сына великого князя – его назвали Павлом Александровичем.