Полная версия
Однажды я станцую для тебя
Почему я все же поддалась в тот единственный раз, когда мне хватило решимости расстаться с ним? Зачем я вернулась, чтобы снова и снова мучиться одиночеством, чувством вины и отвращением к себе?
К тому моменту мы уже полтора года урывками встречались, и я устала от наших отношений: время шло, а он не принимал никакого решения, уклонялся от ответов на мои вопросы. И все же мне не хватало духу порвать, бросить Эмерика. Забыть, подвести черту подо всем, что мы пережили вместе – ведь некоторые моменты были едва ли не совершенными, и я так сильно любила его. Но однажды, когда мы собрались вместе пообедать, я не выдержала. Погода была великолепной, но наш подпольный образ жизни не позволял нам насладиться солнцем и выбрать столик на террасе, как это сделала бы любая нормальная пара. Я уже подошла к ресторану, где была назначена встреча, но в последнюю минуту, когда он еще не успел меня заметить, развернулась и спряталась в нишу дома напротив, чтобы понаблюдать за ним в последний раз. Я стояла и ждала в полутьме, зная, что он в конце концов позвонит. Он и позвонил, как я предполагала. Ему хватило самонадеянности сделать мне выговор за опоздание и за то, что я не предупредила его, как будто напрочь забыл о том, что мне категорически запрещено звонить. И тогда я объявила, что больше не приду, а он тут же запаниковал, едва ли не закричал в телефон, наплевав на конспирацию. Он настаивал на том, чтобы мы встретились еще раз, размахивая, как флагом, силой нашей любви.
– Наши отношения ведут в тупик, – ответила я. – Зачем нам продолжать их? Я уже приняла окончательное решение, и еще одна встреча его не изменит.
Я увидела, как он выскочил из ресторана и забегал по тротуару перед входом. Мое сердце не выдерживало, я сражалась с желанием броситься в его объятия и умолять забыть мои последние слова. Я, однако, не имела на это права.
Все следующие недели он буквально домогался меня: безостановочно названивал, засыпал сообщениями голосовую почту, ежечасно слал эсэмэски, даже звонил в школу. Я старалась вернуться домой попозже, и меня провожал Сандро – из опасений, что Эмерик меня поджидает. Я все время была настороже, потому что сама себе не доверяла, не знала, как поведу себя, если он окажется рядом. Я худо-бедно справлялась с занятиями, но перестала есть, ночью спала мало или вообще не спала, часами отчаянно рыдала, тоска по нему грызла меня. Лежа в темноте, я вновь и вновь слушала его сообщения, объяснения в любви – он говорил, что не может без меня, что живет в аду. Страдание, которое я себе навязывала, было мне необходимо, я чувствовала потребность услышать его голос, полный отчаяния. И вот однажды он перестал подавать признаки жизни. Сандро признался, что серьезно поговорил с ним, когда он в очередной раз позвонил в школу. Попросил оставить меня в покое. Эмерик подчинился, наверняка впервые в жизни. И тут-то, когда я поняла, что потеряла его навсегда, страдание окончательно захлестнуло меня. Поэтому я ослабила бдительность и вернулась к прежней рутине. Эмерик воспользовался образовавшейся брешью, его исчезновение из моей жизни было продуманной уловкой, сознательно выбранной стратегией, чтобы заставить меня сдаться. Однажды вечером, почти ночью, раздались три удара в дверь. Это был он. Меня потряс землистый цвет его лица, ввалившиеся глаза. Я задрожала всем телом.
– Уходи, – прошипела я.
Он ворвался в прихожую и набросился на меня, а у меня не было ни сил, ни желания оттолкнуть его. Мы занялись любовью прямо на полу, это был грубый, мучительный, потрясающий секс. И все началось сызнова.
Мы с ним никогда не вспоминали об этом. Я решила еще усерднее сдерживать свои порывы, избавить Эмерика от бесполезного давления. Мне недоставало воли, чтобы угрожать ему или снова уйти от него – и это факт, с которым я вынужденно смирилась. Когда мы были вместе, я брала то, что он давал, и делала все, чтобы эти минуты были близки к совершенству. Моя жизнь была посвящена тому, чтобы удержать его, сохранить для себя. Я принципиально перестала требовать от него больше, чем он мог мне дать. Иногда в моем воображении всплывала его жена, притом что я даже не догадывалась, что она из себя представляет. Я старалась побыстрее избавиться от этих видений, отогнать их как можно дальше. Когда ревность душила меня, я напоминала себе или убеждала себя, что любовь ее мужа принадлежит мне. Я была бы рада возненавидеть ее, но у меня не получалось. Если чувство вины терзало меня так, что хотелось завыть, я мысленно перечисляла все принесенные мной жертвы. Мне бы очень хотелось не любить Эмерика так сильно, но это тоже было невозможно. Он был моим наркотиком. А я – наркоманкой, не способной отказаться от дозы.
Но вот он закончил разговаривать с домом, и я стряхнула тягостные воспоминания. Перед тем как погрузить комнату во тьму, я в последний раз заглянула в зеркало: я красива, мужчина, которого я люблю, оценит мою красоту, и мы проведем великолепный вечер. Все остальное я постаралась выбросить из головы – его другую жизнь, раздражение и ядовитые стрелы Бертий, – все это казалось мне сейчас пустой мелочью. Он ждал меня возле лестницы. Его сияющие глаза и спокойное лицо подсказали мне, что в ближайшие часы он будет со мной, и только со мной. И черт с ней, с моей гордостью.
Я положила голову Эмерику на плечо, он играл моими волосами, чтобы скрыть растерянность. Наше молчание было тяжелым, тоска уже вступила в свои права, праздник подходил к концу. Вчера казалось, что впереди у нас много дней – пусть и не вся жизнь, если говорить обо мне, – но время утекало между пальцев, и это впечатление быстро бледнело. Энтузиазм испарился. Когда мы сможем сбежать еще раз?
– Что у тебя вчера приключилось с Бертий? Вы поругались из-за нашей авантюрной затеи?
Я печально кивнула, подумала о том, что ждет меня по возвращении, и заранее почувствовала усталость. Я рассказала ему в самых общих чертах о бурной дискуссии с Бертий, умолчав, естественно, о ее замечаниях по поводу наших с ним отношений и о своей, более чем сдержанной, оценке планируемых ею изменений в школе. Потому что когда я раньше упомянула ее идею, он увлекся ею, а я промолчала, не рискнула сказать, что не согласна с ней – боялась его разочаровать. Так что я сделала акцент на последствиях отказа от летней школы. Все так же прижимаясь к нему, я повернулась на бок и погладила его небритую щеку.
– Вот мы и вернулись к реальной жизни. Жаль.
Он поцеловал мне руку, запястье.
– Я что-нибудь придумаю, чтобы нас простили. Дай мне немного времени…
В 16.45 мы уже были в танцшколе и зашли в кабинет. Он настоял на том, что проводит меня, стремясь отдалить расставание. Он просмотрел свою почту, пока я переодевалась и разогревалась. По дороге нам никто не встретился, все были на занятиях. Дверь кабинета распахнулась, и Бертий застыла на пороге, увидев нас.
– Ага… ты уже здесь?
Я подошла и поцеловала ее в щеку – не хотелось возобновлять перепалку, я предпочитала мир и спокойствие.
– Да, твой рабочий день закончен, мы вернулись пораньше, чтобы освободить тебя от моих последних уроков.
– Привет, Бертий, – прервал меня Эмерик. – Рад встрече! Как у тебя дела?
Он подошел к нам и тоже чмокнул ее как ни в чем не бывало.
– Все хорошо, – сухо ответила она.
Он словно ничего не заметил и продолжил дружеским тоном:
– Хотел поблагодарить тебя, что подменила Ортанс, мне очень неприятно, что я вот так свалился на вас в последнюю минуту, но мне удалось утрясти вопрос с рабочей встречей…
– Стоп! Не хочу ничего знать.
Он серьезно покивал, подтверждая, что понял ее мысль. Она отошла и взяла бутылку с водой, не сказав ни слова.
– Хотел бы задать тебе один вопрос, – робко попросил Эмерик.
Она нахмурилась, встретив его слова с подозрением:
– Слушаю…
– Как ты думаешь, в четверг вечером Стефан сможет оставить для нас столик? Мы уже сто лет не ужинали вместе! Я всех приглашаю!
Он придумал, как сделать, чтобы она его простила, и это была удачная идея. По крайней мере, я на это надеялась. Бертий улыбнулась, скорее не нам, а своим мыслям. Мне же она послала взгляд, в котором я уловила нечто похожее на недоумение. Что она пыталась мне сообщить?
– Думаю, это можно сделать…
– Я предупрежу Сандро, – добавила я.
Эмерик подбодрил меня заговорщическим подмигиванием.
– Ортанс, – позвала меня заметно подобревшая Бертий. – Тебе пора, девочки уже в раздевалке.
– Ты права.
Я кивнула Эмерику, позвав его за собой, и он тоже направился к выходу.
– Спасибо, что вернулась, – шепнула Бертий, когда я уже собиралась перешагнуть порог.
Я обернулась к ней с довольным выражением лица.
– Да ну, пустяки.
– До четверга, – попрощался Эмерик.
В коридоре он обнял меня за талию.
– Отлично выкрутились, согласна? – прошептал он, довольный собой.
Я легонько поцеловала его:
– Спасибо, все было великолепно…
Он ответил на мой поцелуй:
– Не хочу уходить.
Я едва удержалась, так и тянуло крикнуть: “Останься! Почему бы тебе не расстаться с ней, если тебе так тяжело без меня?!” Надежда, опять вернулась эта треклятая надежда. Однако я прикусила язык, чтобы не испортить последние минуты нашего приключения. Сейчас не время и не место требовать большего. Сделав над собой усилие, я послала ему лукавую усмешку:
– Мне и впрямь пора работать, они ждут меня!
И действительно, из репетиционного зала доносились оживленные голоса моих учениц. Перед нами как по волшебству возник Сандро и дружески хлопнул Эмерика по плечу:
– Если у тебя есть пара минут, останься и поприсутствуй! Ее последний танцевальный номер – это нечто божественное!
– Прекрати, – запротестовала я, смущенная его комплиментом.
– Нет, я серьезно! Покажи ему!
Эмерик тут же скроил рожицу капризного ребенка, против которой я никогда не могла устоять. Черт с ней, с усталостью! Но Сандро мне за это заплатит.
– Ладно! Давай, будь зрителем! Но только вы оба не мешайте мне работать.
Последний поцелуй, в последний раз его рука сжала мою талию, последний влюбленный взгляд, и я убежала. По крайней мере, я была уверена, что Сандро не скажет Эмерику ничего неприятного. Напротив, они вдвоем обычно смеялись и шутили. Мои старшенькие разогрелись, ожидая меня, и бросились ко мне с поцелуями.
– Кто-нибудь из вас готов станцевать со мной хотя бы начало? Знаю, мы с вами работаем над номером меньше месяца, но можно ведь попробовать, и я уверена, это добавит вам энтузиазма. Имеете право ошибаться, единственное требование – получайте удовольствие.
Самые уверенные в себе вышли на середину, уговаривая остальных присоединиться. Зазвучала музыка. Я была счастлива, что Эмерик смотрит на меня, я любила, когда его внимание было приковано к моему движущемуся телу, я знала, что в танце выгляжу еще более чувственно, а усталость и боль бесследно улетучиваются. Девчонки меня порадовали, я наблюдала за ними в зеркале, и мне нравилась группа, которая в нем отражалась. У них были веселые лица – они наслаждались танцем, как я и хотела. Что за счастье это видеть! Какая прекрасная самореализация!
– Продолжайте без меня, – попросила я после того, как они выстроились за моей спиной. – Я погляжу на вас.
Я следила за положением их рук, кистей, ног, за ритмом, за грацией, необходимой для номера, несмотря на его сверхмощную энергетику. Подмеченные слабые и сильные стороны каждой из них позволили мне точно распределить между ними роли, а также наметить, над чем надо будет поработать в ближайшие недели. Я прочитала реакцию Эмерика – он был околдован и кивал в такт комментариям Сандро, не сводя с меня глаз. Интересно, о чем они говорят? Мои ученицы отошли к стенке на время прыжков, которые пока им не давались. Они смотрели, как я исполняю пируэты, непроизвольно морщась – голеностоп по-прежнему напоминал о себе, – потом снова образовали круг перед последним фрагментом.
– Вы супер! – похвалила я, гордясь ими. – Перерыв две минуты, и начнем сначала.
Я сняла со станка полотенце и вытерла лицо. Сил у меня не осталось. Почувствовав на себе взгляд Эмерика, я повернула к нему голову. Он беззвучно произнес “люблю тебя”, и я задохнулась. Надежда… Потом он знаком показал, что ему пора, приложил два пальца к губам и послал мне поцелуй, а я едва слышно выдохнула “До четверга”, после чего он ушел.
Глава четвертая
Я пришла в ресторан с Сандро – Эмерик из-за неотложных дел в последнюю минуту задерживался, как всегда, и должен был присоединиться к нам позже. Бертий сидела за кассой, а в свободные минуты помогала в зале. Она была в своей стихии в баре, ровно так же, как и в танцевальной школе. Стефан открыл ресторан три года назад. Он мечтал о собственном бизнесе и, чтобы осуществить мечту, ждал, пока наша школа полностью войдет в ритм. Все имевшиеся у них деньги ушли на вступительный взнос за аренду и в особенности на ремонт. Когда они впервые увидели это помещение, оно было настоящей конурой. Сколько слез Бертий пролила на плече у меня или у Сандро в отчаянии от мужниной затеи! Но, приложив уйму труда и стараний, Стефан сделал это место великолепным, теплым и гостеприимным, похожим на него самого. У него получилось самое настоящее бистро, с полом, покрытым цементной плиткой, с отделкой деревом и металлом, с красным цветом в интерьере, с открытой кухней, работу в которой можно было наблюдать из зала. Стены кухни были облицованы белой кафельной плиткой, а в центре красовалась колода для разделки мяса. Меня всегда приводил в восторг стук медных кастрюль – он слышался, стоило войти в зал. Бистро Стефана выражало самую сущность хозяина – бесшабашного парижанина, обожающего незатейливую деревенскую кухню и высококачественные продукты.
Оторвавшись от кассы, Бертий одарила нас сияющей улыбкой. По крайней мере, она была рада нас видеть, наши взаимоотношения постепенно возвращались к норме. Однако я понимала, что нам с ней не избежать откровенного разговора. Нарыв придется вскрыть. Это касается, естественно, Эмерика. Ну, и школы тоже. Она все чаще делала мне мелкие упреки по поводу моего так называемого недостатка энтузиазма. Пора набраться храбрости и выложить все, что меня смущает в ее проектах, заверив при этом в своей заинтересованности в успешной работе школы. Ладно… этот разговор состоится уж точно не сегодня. Мы с Сандро взобрались на табуреты у стойки, а она поставила перед нами бокалы с белым вином, позвала мужа, который оторвался от плиты и приветствовал нас, помахав рукой, потом выкрикнул какие-то распоряжения своим помощникам и подошел к нам. Смачно чмокнул нас с Сандро.
– Что случилось, Ортанс, ты одна? – удивился он.
– Он скоро придет.
Мы чокнулись. Каждый из нас с восторгом предвкушал этот вечер.
– Ну вот, легок на помине, – пробормотала Бертий.
Действительно, Эмерик вошел в ресторан. Вид у него был озабоченный, и я беззвучно спросила у него, что случилось, но он дал мне понять, что все в порядке. Эмерик пожал руку мужчинам и перегнулся через стойку, чтобы поцеловать Бертий. Потом обменялся жарким поцелуем со мной. Ресторан Стефана был единственным местом в Париже, где он не опасался, что нас засекут.
– Что-то тебя не было в последнее время! – заметил Стефан. – Горишь на работе?
Эмерик уже не удивлялся неуместным вопросам мужа Бертий, который обладал раздражающей способностью забывать о нашем положении.
– Не слишком, – ограничился скупым ответом Эмерик.
Сандро прыснул, Бертий недовольно хмыкнула.
– В любом случае буду рад накормить вас сегодня вечером!
Он решил проверить работу, кипевшую на кухне, и нахмурился:
– Ладно, я пошел. Дорогая, я присоединюсь к вам позже.
Он, насвистывая, вернулся к готовке, и как только он снова стал к плите, мы услышали его возмущенный голос:
– Что за дела, парни, я оставил вас на пару минут, и тут уже полный бардак!
Меня растрогал полный нежности и любви взгляд, которым окинула его Бертий. Я почувствовала, как рука Эмерика гладит меня по спине, и подняла на него глаза. Он ласково улыбнулся мне:
– Все хорошо?
– Да, я счастлива, что мы сегодня вечером здесь. А ты как?
– Нормально, не беспокойся.
Бертий вышла из-за стойки и махнула нам рукой. С бокалами в руках мы пошли за ней, лавируя в заполненном зале между столиками и пробираясь к своему. Пока мы ждали, чтобы нам принесли заказанное, Эмерик расспрашивал Бертий о детях. К моему удивлению, она отвечала ему вполне дружелюбно, а потом и все более увлеченно. По сути, это было единственное, о чем они могли говорить на одном языке, поскольку Эмерик мгновенно подхватывал тему домашних заданий, или записи в коллеж, или вечернего сидения с детьми, то есть всего, что касалось семьи и повседневных забот, которые он знал там, в другой жизни. Было так странно чувствовать себя исключенной из их беседы, мы не совпадали по фазе, и я сознавала, что так будет всегда, ничто и никогда не изменится. Бертий не задавала прямых вопросов насчет его детей, но ей все равно удавалось выводить Эмерика на эту тему. Впрочем, она была достаточно тонким человеком, чтобы не ляпнуть что-нибудь невпопад. Зачем она это делала? Хотела донести до меня некую мысль? Зря старается. Мне известно, что у нее есть семья, муж, дети, и у Эмерика тоже семья – жена и дети. Я слушала их вполуха, болтала обо всякой ерунде с Сандро и приходила к окончательному выводу: Бертий терпит наши с ним отношения, но она их не одобряет и никогда не одобряла.
Если не считать последнего времени, она обычно избегала прямой конфронтации. До меня постепенно доходило, что три года она терпела, сдерживалась, даже старалась показать мне, что Эмерик ей нравится. Я вспомнила, как бесстрастно она выслушала мои объяснения насчет нашей с Эмериком связи. Я была слепа, а может, просто предпочла зажмуриться, чтобы защититься, чтобы отгородиться от реальной ситуации. Сегодня передо мной предстала голая правда. Как она, замужняя женщина, мать семейства, несгибаемая, словно само правосудие, могла принять тот факт, что я – любовница женатого мужчины? Наверняка она всякий раз ставит себя на место жены Эмерика, и сейчас, разговаривая с ним, в душе любопытствует, где она, что ей известно, и переживает за нее, а вовсе не сочувствует мне. То, как она с ним общалась, было лишь внешним проявлением вежливости. На самом деле она его не выносила, ненавидела и презирала. Эти ненависть и презрение наверняка зашкалили, когда он непринужденно положил руку мне на бедро и ласково посмотрел на меня. Она едва не испепелила его взглядом, но Эмерик этого не заметил, ведь он знал ее не так хорошо, как я. А я едва не задохнулась от злости. Кто дал Бертий право судить нас? Ей повезло встретить в двадцать пять лет милого, внимательного мужчину, и с тех пор все в ее жизни стало просто и ясно, ей уже не нужно предаваться мучительным размышлениям. Она, что ли, считает, будто я сознательно решила влюбиться в несвободного мужчину, который любит меня? Муж и сыновья обожали Бертий, она никогда не знала, что такое одиночество. Я догадывалась, что жизнь не каждый день кажется ей медом, но это вовсе не давало ей право осуждать меня, считать эгоистичной гадиной, разбивающей семью и к тому же надеющейся, как последняя идиотка, что однажды он бросит жену ради меня. Как же это все банально. И почему именно сегодня она проснулась и решила так явственно выразить свое неодобрение? Почему не сделала этого раньше? Зачем поворачивать нож в ране? Тыкать меня носом в дерьмо? Конечно, я знала, что моей жизни не позавидуешь, что она у меня скорее жалкая и грязная. Но это моя жизнь.
Я устала. С самого начала этой истории всеми своими переживаниями я откровенно делилась с Кати; со стороны Бертий особого интереса я не замечала. К тому же я хорошо знала строгость ее принципов и неуступчивость суждений. Но сегодня вечером что-то было не так: взгляды, которыми Бертий награждала Эмерика, были, как обычно, убийственными, а когда она смотрела на меня, в ее глазах проскальзывала жалость.
– Все готово, дамы и господа! – торжественно возвестил Стефан.
Он принес тарелки и подсел к нам.
Эмерик наклонился ко мне:
– Ты витаешь в облаках. Ничего от меня не скрываешь?
Я на мгновение прислонилась к его плечу, а он поцеловал мои волосы.
– Нет, все в порядке… просто задумалась.
– О чем?
К счастью, мне не пришлось отвечать – Сандро заговорил о лете.
– Слушай, Ортанс, если мы проводим летние курсы в Париже, это не повод отказываться от краткой вылазки на юг!
– Конечно! – радостно подхватила Бертий. – Как же нам без солнца?!
Я едва удержалась, чтобы не расцеловать Сандро. Как же легко он разрядил атмосферу! Он сам не отдавал себе отчета в своем даре гасить тлеющие конфликты. Улыбки расцвели на всех лицах, включая Эмерика, – ему тоже удастся заехать на пару дней в Прованс, как каждый год.
– Я пробуду там весь август! Ты когда закрываешься, Стефан? Мы подстроимся под тебя, чтобы я освободила для вас комнаты.
Заговорив о “Бастиде”, я забыла обо всем, тем более что Стефан открыл новую бутылку вина. Бертий как будто отложила на время свое недовольство и строила химерические планы, перечисляя всех, кто мог бы присоединиться к нашим безумствам. С этого момента ужин принял оборот, на который я уже не рассчитывала. Все мы весело загомонили, перебивая друг друга, подшучивая над собеседниками, а Бертий даже развлекала Эмерика забавными историями. Как будто напрочь распростилась со своим предубеждением. В конце концов я убедила себя, что мои умозаключения были продиктованы исключительно паранойей, успокоилась и наслаждалась каждым мигом этого вечера. Мы дурачились, чокались с Бертий едва ли не перед каждым глотком. Стефан и Эмерик увлеченно болтали о работе и никак не могли остановиться. Сандро валял дурака – рассказывал какие-то несусветные амурные эпопеи, слушая которые мы рыдали от смеха. Все клиенты обернулись к нашему столику, когда кондитер подал десерт – пять тарелочек с кусками великолепного торта-безе “Павлова”, как он объявил, “в честь наших танцовщиц”. Тут поднялся Сандро и заметил, что здесь есть и танцовщик, после чего исполнил несколько па самбы. Все зааплодировали, восторженно завопили, Стефан поблагодарил своего кондитера и нашего артиста, который порадовал всех выступлением, и пошел к стойке за бутылкой особой ромовой настойки в качестве дижестива. Все вернулось в обычную колею, у меня был прекрасный вечер, такой, о котором можно лишь мечтать, с любимым мужчиной и с друзьями. Для полного счастья мне не хватало только Кати и Матье. Такие мгновения были для меня спасением, без них я не сумела бы и дальше верить, что жизнь, которую я веду, того стоит, не смогла бы убаюкивать себя иллюзией счастья. Эмерик и я одновременно подняли глаза друг на друга.
– Спасибо, что придумал эту встречу, – прошептала я.
– На здоровье. Мне очень хорошо. Так приятно делать вместе обыденные вещи.
Мы с трудом сдержали желание поцеловаться. Электрический разряд прошил нас. Эмерик едва заметно ухмыльнулся, потом снова включился в разговор.
– Сейчас вернусь, – прошелестела я ему на ухо.
Он снова погладил мое бедро, перед тем как отпустить. У лестницы я оглянулась и посмотрела на него, внезапно почувствовав себя некомфортно. Ошибаешься, Эмерик, это не называется обыденной жизнью. Вечером мы займемся любовью, после чего ты за пятнадцать минут придешь в себя, обрызгаешься парфюмом и вернешься спать под боком у жены, тогда как я засну в постели, из которой еще не выветрился запах наших объятий.
Я стала спускаться, полуобернувшись к Эмерику.
И сразу поняла, что зря была недостаточно внимательной. Мой высоченный каблук сорвался со ступеньки, и я полетела вниз, словно наблюдая со стороны за своим телом, существующим отдельно от меня. Я тщетно пыталась как-то затормозить движение, но пальцам не за что было ухватиться, они бессмысленно цепляли воздух. Мне чудилось, что падение длится бесконечно долго. Когда оно закончилось, это не положило конец моим мученьям, я почувствовала, как щиколотка – чертова щиколотка, достававшая меня уже несколько недель, – подворачивается, выкручивается и застывает под совершенно ненормальным углом, не сумев противостоять падению. Я проклинала себя за то, что до сих пор не обратилась к ортопеду. Я услышала хруст, словно рвали ткань, и закричала от боли. Стукнувшись головой о стену, я окончательно приземлилась на копчик. В таком положении я оставалась, как мне показалось, целую вечность, вцепившись одной рукой в ступеньку, а другой в стену. Вдалеке раздался шум отодвигаемых стульев, зазвучали испуганные крики. Я подняла голову и поняла, что пролетела практически всю лестницу. Там, наверху, надо мной, царила неразбериха, я была оглушена, но разглядела бросившихся ко мне друзей и Эмерика, а затем и бледное как мел перепуганное лицо Стефана, который остался в зале. Сандро первым оказался рядом, выругался на родном языке и переступил через меня. Бертий загородила проход Эмерику, остановившись на ступеньку выше, и нежно провела рукой по моему лбу: