Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения

– Хацю сёуньки вацьок! – неожиданно вклинивается беспардонным басом в папино душераздирающее исполнение Сонечка.

– Чего?

– Сёуньки вацьок! Ниязися!

– А что такое «сёуньки вацьок»? – снова заглядывает к нам папа.

– Серенький волчок. Придет серенький волчок и укусит за бочок, – подсказываем мы.

Папа стоит какое-то время в проеме двери, глядит несчастными глазами то на меня, то на Каринку. Вид у него растерянный.

– Уже заканчиваю, – делаю успокаивающие пассы руками я. – Скоро приду тебе помогать.

– Вот спасибо, дочка! – светлеет лицом папа.

Когда, разделавшись с уроками, я осторожно заглядываю в детскую, он спит, подложив под щеку локоть. Сонечка лежит рядышком и нежно гладит его по щеке.

– Пьидёть сёуньки вацьок и укусит зя бацьёк! – шепчет она, убаюкивая нашего папочку.

В одиннадцать часов, если не брать в расчет громкий храп Каринки, в доме воцаряется тишина. Сонечка тихо посапывает, уткнувшись носиком мне в плечо. По городу гуляет ветер – холодный, колючий. Гремит ставнями, метет прошлогодний мусор, вертится волчком по дворам.

Я лежу в постели и думаю о том, как это невыносимо грустно, когда болеет мама. Потому что никому, никому ее не заменить. Потому что она у нас самая любимая и единственная, и самая красивая, конечно же.

– Вырасту – обязательно придумаю лекарство от мигрени. Выпил таблетку – и голова мигом прошла, – твердо решаю я. – Главное, сильно поднапрячься и придумать хорошее лекарство. Качественное, и чтобы с адыкв… адакв… адекватным (во, наконец-то выговорила!) названием. Чтобы именовалось оно как-нибудь утешительно, типа «Таблетка от мигрени». А еще лучше – «Счастливая таблетка от мигрени». Или вообще – «Мама, не болей»! Вырасту – и придумаю, – твердо решаю я и, наконец, проваливаюсь в сон.

Глава 4

Манюня, ЧП районного масштаба и другие лихорадочные приготовления к юбилею Ба

Семью Ба постигла нелегкая участь многих граждан канувшей в Лету царской России: одни родственники бежали после революции за границу, другие загремели в сталинские лагеря. Так что остались у Ба только Фая, которая Жмайлик, да двоюродный брат Мотя, в миру Матвей Наумович. Мотя жил в азербайджанском городе Кировабад, вполне себе неплохо жил – к пятидесяти годам дослужился до заведующего одного из цехов городского молочного завода. С женой дяди Моти, Зиной, Ба находилась в состоянии необъявленной войны. В свое время, когда Ба затеяла строительство дома, она обратилась за помощью к брату. Мотя сначала с готовностью согласился ссудить сестре двести рублей, но потом почему-то отказался. В телефонном разговоре он что-то бубнил про метлахскую плитку, которой срочно надо обклеить потолок ванной, про раковину «тюльпан», про обои «в рубчик» и всякие другие ремонтные дела.

– Зина не дает денег выслать? – перебила его сбивчивые объяснения Ба.

– Не без этого, – вздохнул Мотя и, не дожидаясь ответа, положил трубку. Он был сыт по горло скандалом, учиненным женой, и второй скандал от двоюродной сестры просто бы не потянул. Не тот возраст, не те нервы. Опять же, камни в желчном пузыре, тахикардия и прочие неурядицы.

Обижаться на Мотю, родную кровиночку, Ба не стала – она за своих родственников всегда стояла горой. Деньги в итоге заняла у соседей и дом отстроила какой планировала, с тремя спальнями на втором этаже, с большой уютной кухней и гостиной – на первом. Но обиду на коварную Зину затаила большую.

Иногда Мотя приезжал к сестре в гости. Это был крупный и рыхлый мужчина с растерянным взглядом подслеповатых глаз, с кустистыми бровями и бакенбардами, с голым, тщательно замаскированным длинной прядью волос темечком. Прическу свою Мотя остервенело охранял. На случай внезапного порыва ветра держал наготове растопыренную пятерню – тут же принимался обратно укладывать волосы. Расслаблялся он лишь тогда, когда напивался нашей самогонки. Причем предпочитал самый экстремальный ее вариант – «калоши арах», то есть «водку из калош». Так в нашем районе ласково называли самогонку из сборной солянки – некондиционных для варений, джемов и компотов фруктов – яблок, груш, слив и прочих отходов, которые оставались после сезона бешеной закрутки припасов. Накушавшись калошевки, Мотя терял бдительность, а заодно контроль над прической, и вечерний ветер терзал маскировочную прядь во всевозможных направлениях, оголяя бликующую на закатном солнце сокрушительную лысину.

– Ну зачем ты так себя уродуешь? – ругала Ба своего брата. – Постригись коротко, и дело с концом, на кой ляд тебе эти патлы? Аж от одного уха к другому зачесываешь!

– Не буду! – упрямился Мотя, тщательно шпаклюя лысину остатками волос.

– Я понимаю, если бы у тебя была некрасивая форма головы. Но это ведь не так! С короткой стрижкой ты будешь смотреться выигрышнее, чем с этими тремя волосинами поперек физиономии!

– А мне так нравится! – упрямо гудел Мотя.

– Вот шлимазл! – раздраженно пожимала плечами Ба.

Зина в гости к золовке малодушно не ездила, мотивируя это тем, что не удается отпроситься с работы. Но обязательно передавала какой-нибудь презент. Ба, чтобы не обижать брата, гостинец благосклонно принимала, а потом, дождавшись его отъезда, вытаскивала на всеобщее обозрение и переливчато комментировала.

Поводы для комментариев, если честно, находились всегда – Зина была мастером бессмысленных подарков: то уродливую, в жуткие алые розочки пластиковую скатерть передаст, то надувного осетра в натуральную величину, с дурацкой надписью на боку: «Бакинский зоопарк ждет своих посетителей», то вообще букет искусственных цветов бешеного колера.

– Надя, это она мне на могилку, что ли, передала? – вертела в руках кислотно-малиновые розы Ба.

– Вы бы лучше выкинули этот пылесборник, – морщилась мама.

– Нет, я тебя спрашиваю! Я понимаю, что Моте в свое время приспичило жениться на этой идиотке с чайной ложечкой мозгов в копчике. Я даже понимаю, что мужчине вообще не важно, где у женщины находится мозг и находится ли он где-то вообще. Но добивается-то она чего?

– Тетя Роза, вы только не расстраивайтесь.

– Да какое там «расстраивайтесь»! Ты меня, Надя, расстроенной не видела. А вот Зина меня расстроенной увидит. И это будет последнее, что она увидит в своей жизни! Я тебе говорю!

Правда, дальше угроз Ба никогда не шла – берегла нервную систему брата. Зато периодически звонила в Кировабад и сквозь шум и треск междугородней связи вела с Зиной разговоры «за жизнь». Мстила точечно, умеючи. Например – новыми открытиями дяди Миши. Или Маниными успехами в школе. К сожалению, дети у Моти с Зиной получились так себе – сын Жорик вырос в идейного балбеса, а дочь Инга вышла замуж за горского еврея, уехала в Дербент и благополучно забыла о родителях. Поэтому Зине ничего не оставалось, как, давясь собственным кураре, поддакивать золовке.

Фаю, двоюродную сестру Ба, все называли «которая Жмайлик». Не потому, что Фай в семействе Шац было штук сто и их как-то надо было друг от друга отличать. Совсем наоборот, Фая была одна, и звали ее на самом деле Факира. По случаю своего необычного имени она неприкрыто горевала, но менять его на другое принципиально не собиралась.

– Единственная память о моем сумасбродном отце! – объясняла она.

Того, что отец Фаи, Самуил Шац, был человеком, мягко говоря, сумасбродным, не отрицала даже Ба. Всю свою юность Самуил мечтал стать жонглером и выступать по всему миру со смертельным номером «летающие факелы». Преданно тренировался на заднем дворе доходного дома, принадлежащего его семье. Набив руку на непростом деле жонглирования яблоками и мячиками, перешел на тренировки «летающими факелами», сиречь горящими сучьями. Не раз становился причиной точечных мелких пожаров. Ходил с обожженными, забинтованными руками. В те счастливые дни, когда удавалось не обжечь руки, бывал нещадно бит отцом.

– Ты когда-нибудь возьмешься за ум или как? – орал отец, охаживая розгами непутевого сына.

Самуил побои стоически терпел, дневных тренировок не прекращал, а по ночам штудировал труды Елены Блаватской. Мечтал о поездке в далекую и таинственную Индию, медитировал по углам, доводя до нервного тика мать и сестер. В свободное от репетиций время пытался читать мысли и трактовать сны. Так как жильцы при виде хозяйского сына бросались врассыпную, теософические опыты ставил на детворе.

Расстался Самуил со своими мечтами лишь после того, как спалил западный флигель дома. Как отреагировал на пожар отец, история умалчивает. Видимо, достаточно гуманно, раз Самуил выжил, а через пять лет вообще женился на старшей дочери ребе Шломо Саре. Но свою дочь, в память о навсегда нереализованных юношеских мечтах, назвал Факирой. Чтобы как-то смягчить последствия эксцентричной выходки отца, девочку все называли Фаей, а после ее замужества, с подачи Ба – «которой Жмайлик».

Фая была асом писем весьма обрывчатого содержания. Жила она в Новороссийске и очень скучала по своим родственникам. По межгороду не наобщаешься – связь отвратительная, соединения иногда приходится по несколько часов ждать, да и операторы телефонной станции особой вежливостью и расторопностью не отличаются. Поэтому Фая строчила брату и сестре длинные письма.

Ба эти послания чуть ли не сквозь лупу изучала. Мало того что почерк был не ахти, так еще стиль письма отличался своеобразием – Фая игнорировала все знаки препинания, кроме восклицательного, а последовательное изложение мысли считала чем-то совершенно излишним.

«Здравствуй дорогая моя Розочка и вся твоя прекрасная семья Миша и Мария и ваши замечательные друзья и соседи Роза передай большой привет Наде и скажи что кофта села как влитая моя Лина носит ее не снимая!!! Картошка гнилая по двадцать копеек за килограмм колбасы вареной грамм триста если выстоять очередь и килька иногда в банках тоже попадается а рыбы вообще нет и вопрос как при таком раскладе прокормить семью чтобы не авитаминоз! Ромочке в поликлинике ставят диатез и рахит и какает он плохо раз в три дня а то и четыре говорили внук это счастье но вот проблем со здоровьем вроде немного но переживаю а уж Лина вообще!!! Достать анальгин! А он парень работящий ты не думай хоть и не наш а вообще татарин но и среди татар оказывается попадаются тоже хорошие люди главное не пьет и работает денег приносит Ромочка его папой называет а он радуется на руках его носит! Роза колени обязательно обертывай молодой весенней крапивой говорят помогает от артрита и не сильно кусается обложила колени крапивой обмотала тряпочкой и сиди себе перебирай гречку или рис как рукой снимает!»

Вот приблизительно такого содержания письма приходили из Новороссийска с регулярностью раз в неделю, а то и чаще.

– Фая! – кричала потом в трубку Ба. – Может, тебе какие еще лекарства кроме анальгина выслать?

– Какого анальгина? – надрывалась на том конце провода Фая.

– Ну ты тут мне в письме пишешь «достать анальгин», вот я и спрашиваю!

– Это я себе заметку сделала, чтобы не забыть его купить.

– Фая, ты меня в гроб своими письмами вгонишь! Что это за татарин, который тоже человек?

– Это Линка сошлась с парнем, зовут Равиль, хороший, работящий, к Ромочке как к родному относится! Ты обмотала колени крапивой? Я тут разузнавала, можно еще нашатырным спиртом натирать. Эффект молодильных яблочек гарантирован!

– Да уймись ты со своими молодильными яблочками, Фая! У меня не колени, у меня варикоз!

– А у кого тогда колени?

– А откуда мне знать?!

В общем, родственники у Ба были самые что ни на есть колоритные, под стать ей. И если с дядей Мотей мы уже виделись, то тетю Фаю, которая Жмайлик, знали исключительно по фотографиям. Она была очень похожа на Ба – такая же высокая, крупная, с вьющимися волосами и светло-карими глазами. Правда, про масть глаз нам Ба рассказала, потому что по черно-белым снимкам, которые высылала Фая, определить цвет было практически невозможно.

1981 год выдался богатым на юбилеи – в январе мне стукнуло десять, в мае маме должно было исполниться тридцать пять, а аккурат между нами, седьмого апреля, у Ба случилась круглая дата – аж целых шестьдесят лет. Юбилею предшествовало очередное дивное послание от Фаи, которая Жмайлик.

«Роза, – как бы между делом строчила Фая, – купила гипюр цвета слоновой кости два метра и шелка тоже два метра больше ничего нет думаю что бы такое можно было сшить чтобы нам по возрасту на выход или в гости и не выглядеть клоуном! Или может духи какие взять хотя можно у перекупщиков поискать а может посуды тебе сервиз не нужен на будущее Мане в приданое или просто выставить в сервант для красоты! Но! Обещали люстры так и не завезли зачем обещать и коробку конфет брать если обманут я не пойму! Пучок укропа стоит как килограмм картошки а витаминный салат Ромочке приготовить надо рахит почти прошел слава богу ноги стали какие надо не кривые а то раньше мяч бы проскочил и ни за что не зацепился бы! Ты главное просто намекни что тебе надо не хочу ехать с пустыми руками!!!»

– Миша! – прогрохотала Ба вверх – письмо она читала на кухне, а дядя Миша в своей комнате колдовал над очередными проводами.

– Что случилось? – свесился вниз дядя Миша.

– Фая приезжает!!!

– Ну и славно, чего ты кричишь? Я подумал, что-то случилось.

– Мойше! Фая приезжает, а я не готова! Или это не повод покричать?

– Когда она приезжает, завтра?

– Нет, к моему дню рождения.

– Мам, ну до твоего дня рождения еще три недели!

– Да разве три недели – это срок? – заклокотала Ба. – Надо успеть генеральную уборку сделать, да продуктов накупить, да стол накрыть!

– Но мы в ресторан собирались!

– Не пойдем мы в ресторан! Ко мне сестра не затем приезжает, чтобы я ее ресторанной едой кормила. Отмечать будем дома.

Через несколько дней пришла телеграмма от Моти: «Жди юбилею тчк Привезу осетрины тчк Фиников коробку вскл знк».

– Главное, чтобы не надувного осетра привез, – засмеялся дядя Миша.

Ба на шутку сына не обратила внимания, зато очень порадовалась рыбе – она который день ходила со списком и составляла меню, и осетрина к столу пришлась бы очень даже кстати.

– Надя, – периодически звонила она маме, – а что ты скажешь насчет песочного печенья?

– Давайте посчитаем. – Мама прижимала трубку к уху плечом и принималась загибать пальцы. – Бисквитный торт с безе испечем – это раз. Ореховый рулет сделаем – это два. Чараз[1] будет? Будет. Это уже три. Конфеты будут. Мотя обещал финики привезти. То есть сладкого достаточно, я думаю, что песочное печенье – это перебор.

– Но они не на один день приезжают, верно? Верно! – напирала Ба. – Песочное печенье хранится долго, испек и с глаз убрал, а потом к кофе подал. И не надо метаться, все уже готово.

– Ну давайте еще и печенье испечем, – с легкостью соглашалась мама.

– Теперь насчет уток, – разворачивала список вверх ногами Ба.

– А что, еще и утки будут?

– Обязательно! Одной рыбой и мясом сыт не будешь!

К первому апреля приготовления к юбилею затянули в свой сокрушительный водоворот не только нашу семью, но и соседку тетю Валю с дочкой Мариам и внуком Петросом, а также водителей рейсовых автобусов «Ереван – Берд».

– Роза, – звонил внук рябого Смбата Гарик, – я вам посылку из города привез. Пусть Миша вечером заберет.

– Кто передал?

– Сказали – Роберт.

– Какой Роберт? А что передали?

– Не знаю, что передали, но коробка тяжеленная. Пахнет бастурмой.

– Бастурма – это хорошо! – И, напевая себе под нос, Ба набирала наш номер. – Надя, здравствуй, дорогая, а кто такой Роберт из Еревана? У нас таких знакомых нет.

– Это друг Юры, прошлым летом он прооперировал жену директора коньячного завода, так что теперь у него там связи. Вот и обещал коньяк выслать, а заодно и закуски какой.

– Пришла посылка, внук рябого Смбата привез. Говорит – пахнет бастурмой!

– Бастурма – это хорошо, – радовалась мама.

Радоваться действительно было чему – апрель достаточно «постный» месяц, закатанные осенней порой припасы практически закончились, в магазинах традиционно хоть шаром покати, а на базарных прилавках лишь свежая зелень, прошлогодняя картошка с морковкой, орехи с сухофруктами да соленья, которые привозят молокане. Приходилось поднимать на уши всех знакомых, чтобы сообща, теребя связи на продуктовых базах и прочих складах, переплачивая и разоряясь на бесконечных магарычах, наскрести какое-то количество приличной еды для праздничного стола.

Поэтому, когда дядя Миша привез вечером посылку, радости Ба не было предела. Из коробки, со счастливыми ахами и охами, она извлекла две бутылки знаменитого коньяка «Ахтамар», по три килограмма бастурмы и суджуха и два килограмма настоящего «хорац панира».

«Хорац панир» – это «закопанный сыр». Правильный «хорац панир» получается из зрелой овечьей брынзы. Ее перетирают со строго отобранным букетом сушеных горных трав, плотно забивают массой глиняные горшочки и закапывают в землю. Сыр дозревает несколько месяцев и на выходе получается густо пахнущим, невероятно ядреным и очень вкусным. Некоторые хозяйки, дабы сбить умопомрачительный аромат сыра, перемешивали его пополам с домашним творогом или сливочным маслом, а также с обычной малосольной брынзой. Но Ба с мамой на такие оскорбительные для благородного «хорац панира» эксперименты не шли и подавали его только в натуральном виде, обязательно в глиняных плошках, обложив со всех сторон краснобокой хрусткой редиской.

На излете последней предъюбилейной недели все наконец-то вздохнули с облегчением – набор продуктов для праздничного стола был счастливо укомплектован, дом, выстоявший цунами тотальной генеральной уборки Ба, сиял и переливался хрустальным елочным шаром, наши дневники пестрели только хорошими оценками, куры в курятнике неслись исключительно отборными яйцами, петух кукарекал в строго отведенные под его кукареканье минуты и больше никогда, свежеокрашенная деревянная калитка забора отливала лазурной синевой, а Тетивалин внук сказал свое первое слово – зёзя.

– Вуй, – размахивая во все стороны толстощеким Петросом, прибежала тетя Валя. – Роза! Мне кажется, он твое имя выговорил.

– Как это? – встрепенулась Ба.

– Петросик, сладенький, – засюсюкала тетя Валя, – а ну-ка скажи еще раз «Роза»!

– Зёзя! – дрогнул щеками Петрос.

– Ыхыхы-ы-ы-ы-ы! – зашлась в смехе довольная Ба. – Ты ж мой умничка!

К сожалению, это был не единственный сюрприз, уготованный баловницей судьбой. Второй нагрянул, как оно водится, когда его совсем не ждали, – в ночь с четвертого на пятое апреля случилась авария на газопроводе, и весь наш район остался без отопления. То есть планируемая на пятое число выпечка бисквитных коржей, безе и прочих сладостей стала практически невозможна – плиты у всех были газовые, а об электрических переносных духовках если кто и слышал, то в глаза никогда не видел.

Дурная весть застала нас в самую рань, когда петухи только-только заводили свою самодовольную утреннюю перекличку.

– Надя! – подняла телефонным звонком дом на уши Ба. – Все пропало, Надя!

– Что пропало? – Мама спросонья плохо соображала, поэтому тщетно пыталась нашарить пояс на наспех надетом шиворот-навыворот халате.

– У вас на кухне газ есть? – протрубила раненым зубром Ба.

– Газ? Сейчас проверю. – Мама сбегала на кухню, открутила вентиль. Не дождавшись привычного шипения, зажгла спичку и повела ею вокруг конфорки. Конфорка предательски молчала. Прибежала обратно к телефону, на ходу переодевая халат.

– Нет! – трагически выдохнула в трубку.

– И у нас нет. И у соседей нет, я уже обегала всех. И у Раи с Речного квартала тоже нет!

Речной квартал был самой отдаленной от нас частью городка, и добежать до Раиного дома резвым галопом можно было самое меньшее за полчаса. Мама на миг представила утренний спринт Ба, нашарила рукой стул, придвинула к себе и села.

– Тетя Роза, вы туда бегом бежали?

– Куда?

– К Рае.

– Зачем бегом бежала? Я просто позвонила ей.

– А! – обрадовалась мама. – Я-то подумала…

– Надя, тут не думать надо, а действовать!

– Тетя Роза, давайте мы просто подождем немного. Наверное, газ отключили ненадолго из каких-нибудь профилактических соображений.

– В два часа ночи уже не было! – возмутилась Ба.

– Тем более. Значит, скоро его снова дадут.

– Надя, сегодня воскресенье!

– Ну и что? Не оставят же целый город без отопления?

– Можно подумать, ты не в курсе, в какой стране живешь! – пробухтела Ба.

– Главное – не паниковать, – как можно спокойнее сказала мама, попрощалась с Ба, положила трубку и тут же начала паниковать. Потому что воскресенье – единственный выходной и, соответственно, день обязательной уборки, стирки и бешеной готовки. Как развернуть такой фронт работ без отопления, мама не очень себе представляла.

Спустя несколько минут Ба отзвонилась еще раз и зловещим полушепотом сообщила, что газа нет во всем районе.

– Я только что говорила с диспетчером Зиной из села Айгепар.

– Зачем? – громко сглотнула мама.

– Чтобы готовить на ее плите. Она бы мне не отказала. Но у них тоже нет газа!

Потом позвонила Манька и, конспиративно понизив голос, сообщила, что Ба затопила дровяную печку и раздумывает, можно ли на ней испечь песочное печенье.

Когда и к десяти часам утра газа не случилось, мама сама набрала Ба, чтобы провести летучку на тему «как же будем выкручиваться».

– А Ба ушла, – звонко отрапортовала в трубку Манька.

– Куда? – напряглась мама.

– Ушла скандалить в дом к дядечке, не помню, как его зовут, который отвечает за наш район.

– К какому дядечке?

– Ну, к этому, как его… Вспомнила! К первому секретарю райкома.

Мама не успела толком испугаться за судьбу Арменака Николаевича, как в дверь позвонили. Мы побежали открывать. На пороге стояла взмыленная Ба.

– Газа не будет до среды, – выпалила она.

– Как это до среды? Почему?

– Серьезная авария на трубопроводе. Я только что от первого секретаря райкома.

Мама поперхнулась.

– Тетя Роза, вы там случайно не скандалили?

– Что значит «случайно»? Хотела поскандалить, да не смогла! – Ба вытащила из обувного шкафчика тапки, переобулась. – Николаича дома не было, он с раннего утра уехал на место аварии. А жена его – вареный веник, слова поперек сказать не может. Разве с такой поскандалишь? В общем, плюнула я им на порог и прибежала к вам. Надо придумать выход!

Первым делом наши дамы решили бросить вызов судьбе и сварить кофе. Потому что проводить консилиум всухомятку не получалось, мозги отказывались работать. И пока Ба варила кофе над тремя зажженными свечами, отгоняя нас грозными окриками от незабываемого зрелища, а смотреть, поверьте, было на что, ибо когда она слишком низко опускала турку, то свечи гасли, а если поднимала чуть выше, чем нужно, огонь не разогревал воду, так вот, пока Ба воевала со свечами, кофе и нами, мама, в надежде, что вдруг у кого-нибудь найдутся знакомые обладатели электрических плит, обзванивала своих подруг.

Настойчивый опрос не принес желаемых результатов – ближайшая электрическая плита обнаружилась в пятидесяти километрах от Берда, в городе Иджеван.

– Ну не ездить же туда! – кручинились мама с Ба, запивая горе недозаваренным кофе.

К счастью, вскорости с дежурства вернулся папа. Он сначала выслушал всполошенный доклад о ЧП на газопроводе, а потом осторожно поинтересовался:

– А спросить у Миши, что делать, вы не пробовали?

– Миша не ночевал дома! – вздыбилась Ба. – Мало того что не ночевал, так до сих пор еще и не вернулся! Юрик, ты не знаешь, с кем он сейчас шашни крутит?

– Роза, я тебе ничего не скажу!

– Не, ну мало ли, может, у тебя совесть проснулась!

– Она у меня практически не дремлет. Поэтому Мишу я тебе и не сдаю.

– Оба-два шлимазла!

– Может, и шлимазла, не спорю. Зато эти шлимазлы, в отличие от вас, умеют соображать! – победно хмыкнул папа. – А ведь решение проблемы лежит на поверхности – нужно просто раздобыть газовый баллон.

– Юрик, сынок! – подскочила Ба. – Золото ты мое ненаглядное!

– Спокойно, Роза! Без сантиментов! Нам сначала надо баллон достать. Что уже проблематично, учитывая, что город на три дня остался без газа.

К счастью, искать пришлось совсем недолго – у папиной медсестры тети Киры на даче стояла газовая плита со съемным баллоном.

– Часов на шесть хватит точно! – напутствовала тетя Кира, пока папа с дядей Мишей загружали баллон в Васю – пришлось папе отрывать своего друга от амурных дел, ибо в нашу «копейку» баллон влезать решительно отказывался. – Поэтому пусть они сначала испекут коржи и ореховый рулет, а под самый конец оставят безе. Газа в баллоне на исходе останется совсем мало, и огонек будет очень маленький. А для безе это самое оно!

Вторую половину воскресенья мы колобродили на нашей квартире. Пока Ба с мамой пребывали в аффективном состоянии безудержной готовки – взбивали бисквитное тесто, месили тесто для рулета, жарили орехи, делали молочную основу для заварного крема, пекли песочное печенье и безе, дядя Миша с папой отвлекали нас викторинами и прочими играми в лото и шашки. Особенно усердствовал дядя Миша – ведь увлеченная готовкой Ба даже не устроила ему традиционной выволочки за то, что он не ночевал дома. Оказывается, и на фирменный скандал от Розы Иосифовны бывает управа. Единственное, что для этого нужно, – выдающееся ЧП районного масштаба. Всего-то!