Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

Тим умоляюще смотрел на него.

– Сэр, не надо.

– Чего?

– Этих слов, сэр. Их скажут, и я не человек.

Гольцев даже замер. Вот оно! Ну… ну, теперь…

– Тим, а когда в аренду сдают, этих слов…

– Нет, – сразу понял его Тим. – Эти слова знают только Грин и… тот, кому он нас продал. Грин передал ему. И нашу клятву, и эти слова.

– Понятно. Значит, сдали в аренду, а когда пришёл обратно…

Гольцев сделал паузу, и Тим, кивнув, подхватил:

– Да, сэр. Приводят. И тогда…Ну, обычное. Возвращаю вам вашего раба. И всё.

– А потом?

– Потом… потом так, как нужно… тому, – радостно нашёл выход Тим. – Он приказывает тебе или другим.

– Убить этого, так?

– Да, сэр.

– А с тобой было такое?

Гольцев тут же пожалел о своём вопросе, но Тим ответил:

– Да, сэр. Каждый из нас это делал. Когда приказывали.

– То есть… ваш хозяин следил, чтобы каждый регулярно убивал, так?

– Да, сэр.

– Врабатывал в убийство. Чтобы вы без убийств гореть начинали.

– Получается так, сэр, – как-то удивлённо сказал Тим.

– Сволочь он. Первостатейная! – от души сказал Гольцев.

– Не смею спорить с вами, сэр, – с чуть заметной демонстративной покорностью сказал Тим.

Гольцев охотно рассмеялся.

– Ну как, Тим, сильно устал?

Тим пожал плечами.

– Бывало и хуже, сэр.

– Ладно, Тим. Что мне было нужно, я узнал. Спасибо. Если ещё что понадобится, ну, так ещё поговорим. Так что, иди. И ничего не бойся. Живи, расти сына.

– Спасибо, сэр.

Тим понял, что разговор окончен, и встал. Гольцев тоже встал, посмотрел на него и как-то неуверенно сказал:

– Не обидишься? – и вытащил из кармана деньги. – У меня у самого двое…

– Нет, – неожиданно твёрдо, даже не прибавив положенного обращения, ответил Тим. – Я же не за деньги вам рассказывал всё.

– Извини, – Гольцев убрал деньги, – не подумал. Ладно, Тим. До встречи.

– До встречи, сэр.

На улице Тим ещё раз вытер лицо и огляделся. Где Дим? А, вон у лужи. Сколько ни осталось времени, надо работать, машину-то он так и не закончил.

Гольцев сел за стол, сильно потёр лицо ладонями. Ещё камушки в мозаику. И похоже… Что Паук и Старый Говард – одно лицо, уже есть. Похоже, что и Старый Хозяин он же. Многое объясняет и снимает ряд нестыковок. Как сказал Джонатан Бредли? Паук без паутины? Ладно. Сделаем. Но Тима надо отсюда убирать. На пределе парень. Не дай бог, как Чак в разнос пойдёт. Пока его пацан держит, а вдруг встретит кого из бывших… Или, что хуже, из нынешних. Ладно, это мы тоже сделаем. Фланговым обходом, точным ударом, тирьям-пам-пам!

Графство ДурбанОкруг СпрингфилдСпрингфилдЦентральный военный госпиталь

Фредди приехал в Спрингфилд и с поезда сразу пошёл в госпиталь. Шёл не спеша, будто прогуливаясь. Да, не сравнить с Джексонвиллом: и пожарищ не видно, и народу на улицах побольше. Но держатся все настороже, похоже, обошлось без шума, но кое-что было. Возле госпиталя он нагнал женщину в старомодной шляпке. По шляпке он и узнал мать того парня из пятого бокса. Она, услышав шаги за спиной, оглянулась, увидела Фредди и испуганно прибавила шагу. Фредди остановился, закуривая: ему только её визга сейчас не хватает.

В воротах обнаружились несравнимые с прежними временами строгости. Записывали кто и к кому, проверяли документы… Ну, всюду одинаково: как лошадь украли, так конюшню сразу заперли! Из-за этого Фредди опять чуть не столкнулся с ней. И опять он задержался, пропустив высушенную солнцем и ветром фермершу с цеплявшимися за её юбку тремя белоголовыми малышами и немолодую супружескую пару, а потом уже подошёл сам.

Сочетания удостоверения со справкой из русской тюрьмы хватило, вопросы были строго по делу, и, получив пропуск, где помимо данных, кто и к кому, стояло ещё и время прихода, Фредди вошёл на территорию госпиталя. Хорошо, если Ларри у себя в палате, а если гуляет? Ищи его тогда по всему госпиталю, светись по-ненужному.

Но ему повезло. Ещё на подходе к корпусу он услышал знакомый голос:

– Сэр!

И, оглянувшись, увидел бегущего к нему высокого круглолицего негра в рабской куртке поверх госпитальной пижамы. Одежда, рост, да ещё голос позволяли узнать Ларри, а в остальном…

– Здравствуй, Ларри, – улыбнулся Фредди. – Рад тебя видеть.

– Здравствуйте, сэр, – улыбался во весь рот Ларри. – Как доехали, сэр?

Фредди очень естественным жестом протянул ему руку, и Ларри несколько стеснённо, но без заминки ответил на рукопожатие.

– Тебя не узнать, Ларри, – Фредди оглядел его и покачал головой. – Красавцем стал.

Ларри смущённо улыбнулся.

– Да, сэр, я таким толстым никогда не был. Пройдём в бокс, сэр?

Фредди посмотрел на часы.

– Давай. У меня десять минут всего.

Они вошли в корпус. Ларри шагал широко, свободно и даже забывал сутулиться, чтобы скрыть свой рост. Дверь в пятый бокс была прикрыта, оттуда слышались неразборчивые голоса и будто всхлипывания.

– Сегодня первый день, как пускают посетителей, сэр, – объяснил Ларри, открывая перед Фредди дверь бокса. – Прошу вас, сэр.

Ларри не спрашивал, но Фредди, понимая, что того волнует больше всего, заговорил первым.

– Марк жив, здоров. Ждёт тебя.

– Спасибо, сэр, – тихо сказал Ларри, отводя повлажневшие глаза.

– Когда тебя выписывают, Ларри?

– Седьмого, сэр.

– Так, а сегодня какое? Четвёртое, так?

Ларри кивнул.

– Да, сэр.

– Вот что, – Фредди быстро прикинул в уме числа. – Мы можем задержаться, без нас не езжай. Дождись в любом случае. Я сейчас зайду к Юри, доктору Юри, договорюсь с ним. Если надо доплатить, – Фредди достал бумажник, – да, деньги у тебя ещё есть? – и, не дожидаясь ответа, протянул Ларри деньги. – Держи.

– Сэр, это слишком много… – начал Ларри.

– Ларри, – перебил его Фредди, – нет у меня на эти церемонии времени. Вернёшься в имение, и там всё обговорим. Так, у тебя какие новости?

Ларри нерешительно сложил полученные кредитки, сунул их в карман.

– Сэр, тут привозили… индейца, он пастухом работал летом…

– Так, – спокойно сказал Фредди. – И когда это было?

– Вчера, сэр. Утром привезли.

Фредди затаил дыхание, но говорил по-прежнему спокойно.

– Сейчас он здесь?

– Нет, сэр. Его после обеда увезли, – Ларри вздохнул. – Привезли в наручниках и увезли в наручниках.

Фредди досадливо прикусил губу. Разминулись! Если бы они вчера рванули сюда… но кто же знал?!

– Ты с ним не говорил, Ларри?

– Нет, сэр, я не смог подойти, – Ларри виновато развёл руками. – Думаю, он даже не заметил меня.

– А парни что рассказывают?

– Они не хотят об этом говорить, сэр. Сэр, вы не можете ничего сделать для него? Он же… он же хороший парень.

– Знаю, Ларри, – кивнул Фредди. – Всё, что смогу, сделаю. Так, Ларри. Я сейчас к доктору Юри, потом опять зайду.

Фредди вышел, а Ларри достал из тумбочки платок, в котором держал деньги, и стал считать. Как много. Пожалуй, хватит на те книги. Майкл теперь днём уезжает из госпиталя, за ним присылают машину, но можно будет попросить Никласа. Никлас не откажет. Конечно, последнее время он только и пристаёт со своими просьбами, но… ведь так получается… Вот и сегодня.

…Майкл пришёл на завтрак, не то озабоченный, не то раздосадованный чем-то, и ел второпях. Но он всё-таки рискнул.

– Сэр Майкл, – начал он, когда Майкл взялся за какао, а остальные ещё ели творог, – не сочтите за дерзость, сэр, но у меня… я хотел бы попросить вас…

– О чём, Ларри? – Майкл отставил недопитый стакан и с интересом посмотрел на него.

Он вздохнул, как перед прыжком, и начал:

– Вас вчера не было, сэр. Сюда привозили вчера одного парня. В наручниках. Индейца. Он летом работал пастухом. У моего лендлорда. Он… он очень хороший парень, сэр. Если он что и сделал, так это его довели, сэр.

– Так, – кивнул Майкл, – кажется, я понимаю, о ком речь. И в чём просьба?

– Может, ему можно как-то помочь, сэр? Он хороший парень. Может, вы… выкупите его, или ещё как, сэр. Он честный, крошки чужой не возьмёт, и работящий…

– Хорошо, Ларри, – Майкл с улыбкой переглянулся с Никласом. – Всё, что в моих силах, я сделаю. Раз он такой хороший. Выкупа, конечно, не надо, торговля людьми запрещена. А что смогу, то сделаю…

…Надо думать, Майкл сможет многое. На Хэллоуин он так командовал, и все его слушались. Прямо… генерал.

Ларри вздохнул и достал лист бумаги. Письмо Марку. Раз он здесь задерживается, надо написать. Фредди не откажет передать. И, пожалуй, гостинцев. У него как раз есть конфеты.

Он успел к приходу Фредди нарисовать письмо в картинках и закончил его, как и то, первое: дорога под солнцем и двое – высокий и маленький – идут вместе, держась за руки. Письмо и конфеты он завернул вместе в ещё один лист, сделав фигурный пакетик.

Фредди, войдя в палату, увидел пакетик и понимающе кивнул.

– Давай, передам. Теперь так, Ларри. Доктор Юри на операции, я ему оставил записку. Ты к нему зайди после ужина.

– Хорошо, сэр. Большое спасибо, сэр.

Фредди устало улыбнулся.

– Всё нормально, Ларри. Держись. Не думаю, что мы ещё где надолго застрянем, но без нас не езжай. Мало ли что.

– Да, сэр, я всё понял, сэр.

– Ну, всё тогда. До свиданья, Ларри.

– До свиданья, сэр. Мне… я провожу вас, сэр?

Фредди посмотрел на него и кивнул.

– Спасибо.

Когда они шли по коридору, Фредди молча кивком показал на дверь пятого бокса. Ларри в ответ расплылся в широкой улыбке, и Фредди понимающе кивнул. А уже по дороге спросил:

– Тихо было?

– Да, сэр. Даже стрельбы не слышали. Но раненых привезли много, и сейчас везут. Парни говорят, что в городе были так, драки. Но, – Ларри улыбнулся, – сразу объявили тревогу, выставили охрану, раненые, кто уже выздоравливает, с оружием, и парни все в охрану встали. А мне, – он смущённо улыбнулся, – мне велели идти в палату и не выходить, а если услышу стрельбу, то лечь на пол под кровать.

– Всё правильно, – кивнул Фредди. – Ладно, в имении, когда вернёшься, расскажешь всё подробно, – и улыбнулся. – Зимой делать особо нечего, вот и расскажешь.

Они уже подходили к воротам.

– Всё, Ларри, дальше не надо. До встречи.

– До свидания, сэр.

Не оглядываясь, Фредди ушёл. Ларри провожал его взглядом до ворот. Вот он вошёл в дежурку сдать пропуск, вышел, уходит по улице. Он не оглядывался, и Ларри не посмел помахать ему вслед. Вздохнув, он повернулся и пошёл обратно. Значит, что ж, значит, так надо. Считал дни, считал… думал, три дня осталось, а оказывается… конечно, Фредди виднее, и в самом деле, как бы он добирался до имения, если он даже не знает его названия, только ближайший город, Краунвилль. Конечно, можно было бы… но после этой резни, ведь наверняка как зимой, только вспомнить, каково пришлось, и то страшно.

Графство ЭйрОкруг ГатрингсДжексонвилл

Эркин повернулся на спину и медленно расслабил мышцы. Неужели этот день закончился? Столько всего сразу. Полная путаница в голове. Пили у Гундосого, обмывали, поминали, он тоже пил, но не пьянел, всё сознавал, всё понимал. Потом пошли к церкви, к могилам. Поп что-то говорил, он не слушал. Мартин показал ему нужную табличку, он стоял и смотрел. Не мог понять… Вот здесь, в земле, лежит Андрей, то, что осталось от Андрея, а он… а ему хоть бы что. И впрямь он – скотина бесчувственная, как его в имении обзывали, ведь ближе Андрея и Жени у него нет никого, а вот… А где Женю похоронили, он не знает. Здесь её нет. Её никто не знал, и в морге… могли и там оставить. Жену Мартина забрали. Похоронили здесь, со всеми… и Мартин, Мартин сказал, что всё правильно, так и надо было, пусть так и остаётся.

– А твою мы не знали, ты уж прости, – виновато сказал ему кто-то.

Он только кивнул, тупо стоя у длинного ряда холмиков с деревянными табличками.

– А доктора Айзека мы тоже забрали, – сказал ещё кто-то. – Он же за нас погиб, как все наши.

И стали наперебой рассказывать, что беляки в больнице сначала не хотели им отдавать доктора Айзека, но пока поп с ними спорил, Моз, он в морге работает, показал им доктора Айзека, без Моза бы не нашли, совсем размазали, истоптали, Моз всех знает, сходи к Мозу, Меченый, если она ещё там, заберём, уложим здесь, рядом…

И он пошёл в морг. Мартин пошёл с ним. Но Моз сказал, что не помнит такой, могли ведь и так изуродовать, что не узнаешь, сожжённые-то точно наши, а белых таких тоже было, что уж там, но тут кого-то родные опознали и забрали, а остальных, ну, кого наши не взяли и не опознал никто, их тоже похоронили уже, на белом кладбище, сходи туда, может, сердце подскажет.

Он пошёл. Вернее, Мартин привёл его на белое кладбище к небольшому ряду безымянных холмиков, дал постоять и увёл. А когда он был дома у Андрея? Как-то путается всё. Нет, с кладбища Мартин повёл его к себе домой. Они были уже вдвоём. Остальные отстали у морга или ещё у церкви? Неважно. Понятно, что остальные пошли по домам, к своим, у кого кто остался, всё понятно, у каждого своё, спасибо Мартину, а то бы под забором пришлось спать. Это вспоминалось уже чётко…

…– Всё, пошли ко мне, Эркин. Выпьешь.

– Я и так пьяный.

Мартин быстро посмотрел на него.

– Ты сейчас от выпивки протрезвеешь только.

Он мотнул головой, но Мартин крепко взял его за локоть и повернул.

– Я на фронте такое уже видел, Эркин. Выпьешь, голову очистишь и тогда уже делами займёшься.

И он снова, в который раз, подчинился. Ругая, проклиная себя за послушание, что не смеет сказать белому «нет», но пошёл…

…Эркин рывком сел, вглядываясь в темноту. Послышалось? Нет. Мартин стонет. Эркин осторожно лёг, укрылся. Досталось Мартину, конечно, что и говорить…

…Он шёл рядом с Мартином, молча глядя перед собой. Мартин – спасибо ему – молчал и руку отпустил. С трудом узнавал знакомые улицы, а ведь вроде не так уж много и сгорело, а город совсем чужой… И не додумал, потому что Мартин остановился так резко, что он чуть не споткнулся. И увидел. Они стояли у дома Мартина. На лужайке перед домом громоздилась куча вещей и какие-то беляки и беляшки копались в ней, а распоряжался всем, стоя на крыльце, тощий, ну, глиста глистой, беляк.

– Эт-то что ещё такое? – выдохнул Мартин.

Только тогда их увидели. И замерли. Взвизгнув, шарахнулись женщины, перебиравшие какие-то то ли юбки, то ли… Мартин сунул руки в карманы, шагнул вперёд и повторил уже в полный голос:

– И что это такое?

Все молчали. Мартин медленно шагнул на лужайку, те попятились, и тут он понял и громко сказал:

– Это шакалы, Мартин, – и пошёл следом.

– Верно, – отозвался, не оборачиваясь, Мартин. – А ещё это называется мародёрством, и за него положен расстрел на месте.

Мартин говорил очень спокойно.

– Но… но мы не знали… – сказала одна из женщин.

– Мы думали, вы… вас…

– Спокойно, – вмешался глист на крыльце. – Послушайте, Корк, вы исчезли, и как выморочное имущество…

– Вы получили официальное извещение о моей смерти? – по-прежнему спокойно спросил Мартин. – Вы поторопились, Харленд. И вас своим душеприказчиком я не назначал.

Женщины, бросая вещи, испуганно пятились. По-прежнему держа руки в карманах, Мартин подошёл к вещам на траве и, глядя на Харленда, сказал:

– У меня дела в городе. К моему приходу, Харленд, всё, слышите, всё незаконно присвоенное должно быть в доме на своих местах. Вы поняли меня?

Как-то очень быстро и незаметно все исчезли. Только Харленд стоял на крыльце.

– Корк, поймите, это же естественно, это так понятно…

Не отвечая, Мартин повернулся к нему.

– Пошли, Эркин. Думаю, к нашему возвращению они управятся.

Он встретился глазами с беляком, увидел его страх и кивнул…

…Эркин лёг набок, натянул одеяло на голову. Когда Андрей так заворачивался, только макушка торчала. Закрыл глаза.

И опять началось. Сон – не сон, мелькание лиц, голосов…

…Разорённый дом Андрея. Здесь грабителей не застали: так основательно всё растащили. Кто-то очень шустрый даже стёкла из окон вынул. От Андрея пошли к нему домой. Он уже ни на что не надеялся. И разграбленная, засыпанная перьями и обрывками ваты из вспоротых подушек и перин, квартира оставила его равнодушным. Разорванный в ночь обыска медвежонок Алисы так и валялся на полу. Он не подобрал его. Как не подобрал в доме Андрея его выцветшую старую рубашку. Нет, это ни к чему. От Андрея осталась рукоятка ножа. А тряпки… на что они ему? Про рыжих девчонок ему рассказали. Их видели. С русским солдатом. С ними была Алиса. И ещё какие-то женщины. Те, видно тоже… намылились отсюда. Мартин таскал его по городу, заставлял кого-то о чём-то расспрашивать. Всё путалось. Но он понял главное: Даша и Маша с Алисой и ещё одна женщина вошли в комендатуру. Больше их никто не видел. Видно, так и уехали. Завтра с утра он пойдёт в комендатуру, предъявит удостоверение и… поедет. Догонять Машу и Дашу. И Алису. А сейчас надо спать. Мартин стонет и ругается во сне. В полный голос. Даже здесь слышно. У Мартина никакой надежды, а у него… Женщина, что вошла в комендатуру с Дашей и Машей была в плаще. Сером. Как у Жени. Тёмные волосы узлом на затылке. Как у Жени. И Алиса держалась за её руку. Но не может такого быть. После «трамвая» не живут. Мало ли… похожих. И самое страшное: Алису искал её отец. Женя даже говорить об этой сволочи не хотела. Так на тебе, объявился! С белым телохранителем. Вот это страшно. Если такая гнида уцелела… нет, он Алису не отдаст, об этом и речи нет. Но… нет, даже думать страшно…

…К дому Мартина они вернулись в темноте.

– Заночуешь у меня, – Мартин не приказал, а попросил, и он кивнул в ответ, понимая, что это нужно Мартину больше, чем ему.

Дом Мартина был тёмен и на первый взгляд пуст, но когда они поднялись по ступенькам, то увидели на веранде человека. В чёрной одежде, пришелец сливался с темнотой, и только лицо белело смутным пятном.

– Что вам нужно? – устало спросил Мартин, открывая дверь.

– Сын мой, – заговорил человек.

А фраза знакомая, Священник? Да из белой церкви.

– Идите к себе, святой отец, – сказал Мартин. – Я не нуждаюсь в ваших утешениях.

Мартин включил свет в холле. И не скажешь, что здесь грабили, так всё убрано. Он остановился в дверях, но Мартин сразу сказал ему:

– Пошли на кухню, поедим.

Вошедшего вслед за ними священника Мартин как бы не замечал. Он, по примеру Мартина, снял и повесил на вешалку у дверей куртку, поглядел на свои сапоги. Мартин махнул рукой.

– Плевать. Ковёр так и не вернули, сволочи.

– Сын мой, – снова начал священник. – Я понимаю твоё горе.

– Неужели? – хмыкнул Мартин, открывая бар. – И спиртное всё унесли. Ну, ну…

– Шакалы – они шакалы и есть, – кивнул он.

– Ладно, – Мартин захлопнул бар. – Посмотрю сейчас, на кухне осталось что или тоже всё выгребли. Идите домой, святой отец. Дотти вы уже не нужны, а мне… тем более.

Он догадался, что Дотти звали жену Мартина.

– Ты не вправе обвинять всех в её смерти, сын мой. Конечно, сейчас тобой завладело чувство мести.

– Её убийцам вы тоже не поможете, – усмехнулся Мартин.

Священник сокрушённо покачал головой.

– Сын мой…

– Убирайтесь отсюда, – тихо, но с такой злобой сказал Мартин, что священник, защищаясь, вскинул ладони. – Вы… Думаете, я не знаю кого и на что вы благословляли? Где вы были, когда гибли невинные? Кого вы защитили? Ну?! Уходите. Не доводите меня, чтобы я выкинул вас из своего дома. Убирайтесь.

– Я буду молиться за тебя, сын мой. Чтобы Господь вразумил тебя и ниспослал мир твоей душе.

– Делайте, что хотите, святой отец, – Мартин подошёл к входной двери и распахнул её. – И где хотите. Но не здесь. Не вынуждайте меня к насилию.

Священник ушёл. Мартин запер за ним дверь, и они пошли на кухню. Там Мартин нашёл немного уже зачерствевшего хлеба, растопил плиту и поставил кофейник.

– Хоть кофе попьём. Посмотри здесь, может, ещё что найдёшь. Дотти особых запасов никогда не делала, чтоб каждый день по магазинам бегать.

В указанном Мартином шкафчике нашлись начатая пачка печенья и такая же галет.

– Жратву не возвращают, Мартин, – разжал он губы.

– Знаю, – Мартин потёр лицо ладонями. – Стервятники. Знаешь, что это такое?

– Нет, расскажи, – попросил он.

– Птицы такие, – Мартину явно хотелось разговором забить происходящее. – Они падалью питаются. Ну, и после боя, если раненых сразу не подобрали, то расклёвывают их.

Он кивнул, подумал.

– А шакалы? Тоже?

– Тоже. Шакалы ещё отбросы подбирают, но и раненых, ослабевших добивают.

Забулькал на плите кофейник. Мартин поставил на стол фарфоровые кружки, не так нарезал, как наломал хлеб.

– Обещал тебе выпивку, а видишь, как всё повернулось. Кофе настоящего почти полная банка была, а теперь… на два захода и того по щепотке. И спиртного ни капли.

– Не беда, – он грел о кружку ладони. – Я не пью.

– Зарок дал? – с интересом посмотрел на него Мартин.

– Да нет, – пожал он плечами. – Не люблю я этого, – и, решив, что с Мартином можно в открытую, пояснил: – Пьяный я болтаю много, язык не держу. А кому это нужно?

– Верно, – кивнул Мартин. – Ладно. И без спиртного можно. Завтра в комендатуру пойдёшь?

– Да. И буду сразу на выезд проситься. Догонять.

– Ну, это понятно. А потом?

– Что потом? – не понял он.

– Найдёшь дочь. И жену…

– Думаешь… это она? – перебил он Мартина.

Мартин пожал плечами.

– После «трамвая» не живут, Мартин, – тихо сказал он.

– Я видел, как после такого выживали, – возразил Мартин, – что по любым счетам умереть должны были. А жили. Всё возможно. Всё. Запомни. И вот что. Если это она, то после такого… понимаешь, Эркин, женщине не боль страшна, а то, что её силой взяли, против её воли, женщина после этого… – Мартин замялся, подбирая слова, – всех мужчин врагами считает, и… это ей уже никогда в радость не будет. Если это она, если она всё-таки выжила, ты будь… ну, помягче с ней, не лезь с этим, – и, видя его изумление, улыбнулся. – Нам ведь одно всегда нужно. Дорвёмся… и голову теряем.

– Я не знал… не думал об этом, – он нахмурился, припоминая. – Не видел, чтоб после «трамвая» жили. Сразу не умерла, так на Пустырь всё равно свезут. Спасибо, Мартин, конечно, только… не верится мне, что это… она.

Мартин кивнул.

– Я понимаю. Я вот ещё о чём подумал. Тот тип, что рассказал тебе о ней, он… кто? Понимаешь, если он заинтересован… мог и наврать, чтобы ты её не искал.

Он потрясённо выругался, а Мартин продолжал:

– Понимаешь, бывает такое. Был вот случай. Один… шибко шустрый. В отпуск поехал. А там у него и ещё одного… ну, за одной они оба ухаживали. Так ей он сказал, что того, другого, убили, а ему написал, что она без него загуляла и по рукам пошла. Ну и оказался при всех козырях. Вышла она за него.

– И долго этот шустрый потом прожил? – поинтересовался он.

Мартин довольно ухмыльнулся.

– Шальная пуля. На фронте – дело обычное…

…Эркин повернулся на спину, закинул руки за голову. Может, и впрямь беляк этот, как его, Рассел, соврал, и выжила Женя. Спасибо Мартину, предупредил. Теперь если встретит Женю, то… пальцем, конечно, не дотронется. Может, потому и молчало у него сердце. Что на цветном кладбище, что на белом. Но и на Андрея молчало. И во сне он их живыми видит. Чёрт, совсем голова кругом. И устал, и под веками как песок насыпан, а сна нет. Эх, была бы комендатура здесь раньше, ведь ничего бы такого не было. Как Мартин сказал, услышав про неё? А! Дверь до кражи запирать надо, а потом уже незачем. Верно, конечно, но… ладно, надо спать.

КолумбияПригород

По дороге домой Тим купил большое яблоко. Такое большое, что Дим уснул, не доев. Тим осторожно вынул остаток из его кулачка и положил на стол. Ящик, поставленный набок – стол и шкаф сразу. Ну да, мебелью он так и не обзавёлся, даже не думал об этом. Одеть и накормить Дима, укрыть его, поесть самому, он сам себе нужен только для того, чтобы Дим не остался один. В Цветном он не поселился из-за Дима, да и до работы было слишком далеко, а в белых кварталах ни на что, кроме этого сарайчика, он, при его заработках к тому же, не мог рассчитывать. Здесь его оставили в покое. Сарай на задворках, ящики вместо мебели, вода в колонке на другом конце сада, печка, жрущая уйму дров и нагревающая сарай от силы на три часа, но… но никто не донимает ни его, ни Дима вопросами. Как её звали, эту весьма почтенную пожилую леди? Эйди? Да неважно. Они прожили у неё почти месяц. Отдельная комната, мебель, бельё, он может раз в неделю купать мальчика в ванне, завтрак и обед, а при необходимости и ленч мальчику, он, разумеется, убирает весь дом, работает в саду и ещё деньгами… Его устраивало всё. Но она стала расспрашивать Дима о родителях, а когда он зашёл к ней заплатить за очередную неделю, сказала:

– Вы совершили благородный поступок, сохранив мальчика, но теперь его надо вернуть в надлежащую среду, вы понимаете? – он кивнул. – Ваша выдумка о Горелом Поле была весьма остроумна и, разумеется, оправдана в тех условиях, но теперь она излишня. К тому же, Горелое Поле – это русская пропаганда и не нужно, чтобы мальчик повторял её. Это может затруднить ему дальнейшую жизнь. Я могу похлопотать о поиске родственников бедняжки, а пока ему, безусловно, будет лучше в монастырском пансионе для сирот.