Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

Алиса обиженно надувает губы и косится на лежащие горкой в тарелке жёлтые в сахарных искорках кругляши.

– Да, Женя, в пятницу я поздно приду, – он виновато улыбается. – Меня этот… ну, поп отловил. И чтоб я пол в церкви починил.

– Ну, конечно, иди, – кивает Женя. – Раз уж так получается, то что поделаешь.

Пятница – тяжёлый день. В пятницу Женя на двух работах, придёт совсем поздно, когда Алиса уже спит. Обычно он приходил как всегда, возился в сарае, грел к её приходу чай, и Алиса не была одна. Ну, да ладно.

– Всё обойдётся, Эркин. Вдвоём с Андреем будешь?

– Без него я не справлюсь, – улыбнулся Эркин. – Он – мастер, а я так… при нём.

– Подмастерье, – кивнула Женя, и он шевельнул губами, повторяя про себя новое слово. – Алиса, если горячо, давай в другую чашку налью.

– Я подую, – возразила Алиса.

– Так дуй аккуратно, полстола забрызгала. И печенье не кроши.

Алиса вздохнула и подчинилась. Эркин засунул в рот печенье, прижал его языком к нёбу, и оно рассыпалось сладкой крошкой. Хорошо как у Жени получается. Всё вкусно так. И чай горячий, сладкий…

– Эрик, а играть когда? – Алиса заметила, что он просто сидит с чашкой в руке и не пьёт.

Эркин допил чай и кивнул.

– Давай сейчас.

– До десяти очков, – строго сказала Женя.

– До моих десяти, – быстро ответила Алиса.

Время от времени Эркин давай ей выиграть и подставлял лоб под её пальчики. Но больше пяти очков она ещё ни разу не набирала.

– До общих десяти, – заявила Женя не терпящим возражений голосом.

Эркин и Алиса переглянулись и одновременно кивнули.

Играли в одну руку, и счёт рос медленно, тем более, что Эркин немного тянул время, подстраиваясь под Алису. Больше ничьих – больше времени. Женя как раз закончила убирать, счёт стал семь-три в пользу Эркина. Алиса получила положенные ей четыре щелчка в лоб и очень довольная – ей случалось проигрывать и ноль-десять – пошла в уборную.

– Ещё чаю, Эркин?

– Как всегда, – улыбнулся он.

Вторая «разговорная» чашка. Святое время – костровой час. Женя уложила Алису, поцеловала, подоткнула одеяльце и села к столу, устало взяла чашку.

– Женя, – нерешительно начал Эркин, – а у тебя, ну, на работе, как?

– Всё нормально, – улыбнулась Женя. – У меня простая работа. Сижу, на машинке печатаю.

Эркин кивнул.

– Да, я это в питомнике видел. А… а вторая работа очень нужна? Ты устаёшь там сильно. А деньги… я заработаю, Женя, правда.

– Я там не из-за денег, – помрачнела Женя. – Понимаешь, пошла я туда из-за денег, конечно, но давно, ещё прошлой осенью, нет, уже зима началась. Как раз перед капитуляцией или сразу после… Не помню, неразбериха была. А вообще-то удобно. Ни контракта, ни договора. Пришла, отработала и получила, – Эркин слушал внимательно, напряжённо сведя брови. – А летом, ну, в День Империи, я их увидела, ну, тех, кто там работал. Норман, Перри, Рассел… Я рассказывала тебе.

– Я помню, – кивнул он. Лицо его потемнело, напряглось.

– Ну вот, я и решила бросить эту работу. Но Норман, он там за главного, он встретил меня и… ну, он не то что угрожал, но… но я испугалась, Эркин. Вот я и хожу туда два раза в неделю, печатаю.

Эркин медленно кивнул.

– Понятно. Значит, не из-за денег.

– Да. И устаю не от работы, – Женя невесело улыбнулась, вертя в руках чашку с остывшим чаем. – Я от них устаю, оттого, что с ними в одной комнате сижу, их разговоры слушаю, – она почти бросила чашку и закрыла лицо ладонями.

Эркин очень легко передвинулся со стулом к ней, чтобы сидеть рядом. Осторожно обнял. Женя положила голову к нему на плечо, вздохнула.

– Женя, – у Эркина перехватило горло. – Что, ну, что мне сделать для тебя? Скажи, Женя.

– Ничего, – всхлипнула Женя. – Ты… ты будь осторожным, Эркин. Я так боюсь за тебя.

– Ты не бойся, – он плотнее обнял её, накрывая своими руками. – Я сильный. И глаза держать книзу умею. Я… я всё выдержу, Женя. Женя… тебе никак нельзя уйти оттуда?

Она молча покачала головой.

– Ну… ну, тогда не слушай их. Женя, – он взял обеими руками её голову с боков, приподнял, чтобы быть с ней лицом к лицу. – Женя, обещай мне.

– Что?

Она впервые видела его таким.

– Обещай.

– Ну, обещаю, – она улыбнулась, но он не ответил на её улыбку, лицо его оставалось строгим, даже ожесточённым.

– Обещай. Что бы ты ни услышала. Про меня, про… таких, как я, – он заставил себя выговорить: – про спальников, про индейцев, просто про цветных, ты… ты не ответишь. Надо будет – согласишься. Бить нас, меня… ну, что бы ни было, ты смолчишь, не вмешаешься.

– Эркин…!

– Не надо, Женя. Дважды, как тогда, с клеткой, не везёт. Я… я всё сделаю, чтобы тебя, чтобы вас с Алисой прикрыть. А ты меня не прикроешь. Я же, – он усмехнулся, дёрнув шрамом, – я Меченый, с номером. А с Алисой если…

Он не договорил. Потому что Женя заплакала, и он стал успокаивать её, целуя в мокрые глаза и щёки, посадил к себе на колени, покачивал, обнимая. И чувствовал, что сам плачет.

Сонно вздохнула, заворочалась Алиса, и Женя сразу метнулась к ней. Эркин вытер лицо ладонями и встал. Собрал и унёс на кухню их чашки и чайник. Сложил чашки в тазик и стал мыть. Прибежала Женя.

– Нет, спит. Я к окну подошла, так холодом тянет, уже подтапливать можно.

– Я тогда с утра больше дров принесу. И на плиту, и на печь.

– Ага. Тебе не холодно на полу?

– Нет. Я под дверь войлок подбил. Мне даже жарко.

Они полоскали чашку, держа её одновременно за ручку и край, и не замечали этого. Наконец Эркин разжал пальцы, дав Жене поставить чашку на сушку. И словно не было этого разговора. Женя ушла в комнату. Эркин набрал ковш тёплой воды, разделся, намочил конец полотенца и обтёрся. Полоска под дверью слилась с темнотой. Значит, Женя погасила лампу и легла. Ну вот, ещё один день кончился. Он ещё раз оглядел чуть подсвеченную топкой плиты кухню, проверил дверцу. Вроде надёжно. Можно и на боковую. Эркин вошёл в кладовку, притворил за собой дверь, вытащил и развернул постель. И с наслаждением вытянулся под одеялом.

Зря Женя беспокоится, совсем не холодно. Но что же делать? Как избавить Женю от этих сволочей? Если… если это свора, то уходить ей с этой работы нельзя. А если… нет, пугануть их он никак не может. Только Женю подставит. Поганый городишко какой. В Бифпите было легче. Да и остальные говорили. Где есть комендатура, там беляки не наглеют. А здесь… А если… если уехать?!

Он рывком сел, отбросив одеяло. Чёрт, и Андрей говорил, что надо сваливать. Если и в самом деле уехать. В другой город. Где есть комендатура. Да… да в тот же Гатрингс. Найдёт же он там работу. Мужской подёнки везде хватает. Уехать всем вместе, втроём, нет, вчетвером, Андрей же, конечно, тоже. Даже если Женя не найдёт сразу работы, тоже не так уж страшно. Надо – он сутками вкалывать будет. Но чтоб Женя этих сволочей не видела.

Эркин снова лёг, закутался в одеяло. Надо будет завтра с Андреем поговорить. И у других поразузнать потихоньку. А там… Женя снимет квартиру и сдаст ему койку. А если и Андрей где-нибудь по соседству будет, так и совсем хорошо. Но всё продумать надо. С наскока такое не решишь и не сделаешь. И говорить Жене пока не стоит. Вот он разузнает всё… а пока… пока завтра вечером переложить дрова и послезавтра за картошкой. Ах, чтоб тебя, послезавтра же пятница, в церковь придётся идти. А картошка… картошка в субботу. И как раз, все ж по субботам закупают. Вот и послала его хозяйка. Даже к лучшему так. Можно будет хорошей купить.

Он потянулся ещё раз, засыпая. За квартиру до Рождества уплачено. И на жизнь запас есть. Ну, значит, и решить надо тоже до Рождества. А сейчас спать.

Сны он теперь видел редко, а проснувшись, не помнил. Да и зачем? Сон – он и есть сон, был, и нету. А верить в сны он никогда не верил. Ещё с питомника, с тех снов наяву, туманных картинок.

Андрей идею переезда поддержал. Но вариант Гатрингса отверг.

– Хрен редьки не слаще. Там, говорят, с работой совсем хреново.

Эркин нехотя кивнул. К ним оттуда приезжали работу искать, так что понятно всё.

– Так что, здесь сидим?

– Рвать надо, – Андрей, крякнув, взваливает на спину мешок и, покачиваясь, пружиня всем телом, несёт его через пути в склад.

Хреновая работа сегодня. Вагон от склада далеко, носить неудобно. Но в городе всё меньше работы, и всё больше народу толчётся на станции. А тут ещё повадились с собственными грузчиками приезжать. Приходится на любое соглашаться. Они и раньше особо разборчивыми не были, но хоть насчёт оплаты можно было поторговаться, а теперь…

Они таскают мешки бегом, зорко поглядывая по сторонам: не вывернет ли откуда маневровый. Есть люди: и посигналят тебе, и замедлят ход, пропуская, если видят, что ты под грузом, а не так просто, а есть такие… стервы сволочные, гоняют не глядя, им цветного задавить, как окурок растоптать. И раньше можно было там куртку снять, повесить. А сейчас… всё на себе и то в оба гляди. Работы нет, а жрать всем охота. Кто в имениях на лето приткнулся, тоже возвращаться стали. Прав Андрей. В больших городах ещё хуже. И с работой, и с жильём. А в маленькие комендатуры нет, и беляки что хотят творят.

Наконец они сваливают последний мешок. И беляк с выпирающим над поясным ремнём колышущимся брюхом отсчитывает им десять кредиток. И подчёркнуто вручает их Андрею.

– Дашь ему там сам, сколько решишь.

Андрей кивает, забирая деньги, и они уходят.

За штабелями шпал Эркин усмехнулся.

– Не думал, что ты удержишься, смолчишь.

– Что я, совсем дурак? – Андрей быстро отсчитывает и передаёт ему половину замусоленных бумажек. – В дерьме копаться… Айда, перекусим.

– Давай, – кивнул Эркин. – До эшелона успеем?

– С запасом.

Они пробираются в их закуток с краном. Как всегда, появляются «кофейная» девчонка с братишкой.

– Кофе с устатку, парни.

– Наливай две, – командует Андрей.

Сегодня Эркин взял из дома несколько картофелин в мундире. Андрей достаёт хлеб.

– Работы больше, платы меньше.

– Хреново, – кивает Андрей. – И дороже всё стало. Без запаса не перекрутиться.

Девчонка стоит, дожидаясь кружек, в закуток вваливаются решившие передохнуть, и о переезде говорить сейчас нельзя. Щедро пересыпанный руганью общий разговор. И всё о том же.

– С работой совсем худо…

– И будет хуже…

– Не каркай, ты…

– Заткните его там…

– Чего заткните?! Я что, не правду говорю?!

– Тошно от твоей правды!

– В городе работы совсем нет.

– А с дровами?

– Это только вон, Белёсому с Меченым пофартило.

– А что, беляки сами теперь пилят да колют?

– Ни хрена! Колотые привозят, чтоб их…!

– А мы, значитца, побоку…!

– А там, ну, откудова привозят, там кто колет?

– А хрен их знает…

– И на рынке только подноска…

– И манер взяли… жратвой расплачиваться…!

– Хреново.

– Не, Белёсый, жратвой когда, так хоть сыт будешь…

– Да на хрена мне кусок этот?! Я, что ли, им за койку заплачу?!

– Во! Я и съехал из-за этого. Денег-то совсем нет, или жрать или за койку платить, ну и всё…

– И где теперь?

– В Цветном прибился, где ж ещё…

– И хватает теперь?

– Ну, ты совсем…! Он же теперь за койку не платит!

– Это когда в одной, что ли?

– А ты как думал?!

– Стоп, парни. Женатику легче.

– Ага, за койку не платить…

– Заткнись, болван. Женатик и за себя, и за бабу, и за пискунов платит…

– Не, одному легче…

– Так в одной койке спать – это ж не жениться…

– Да ну вас к дьяволу…!

– Кто как может, так и устраивается…

– Белёсый, ты как платишь?

– Деньгами.

– А за жратву?

– Ни хрена! Жратву я сам покупаю, она готовит только…

– Платишь за это?

– А как же!

– А ты, Меченый?

– Плачу. И ещё работу всякую по дому там, по двору…

– Обдираловка…

– Как получилось…

Докурены пущенные по кругу сигареты, допит кофе и доеден хлеб, собраны с ладоней крошки. Вот-вот подойдёт большой эшелон и надо быть наготове, чтобы перехватить работу.

– Эшелон большой?

– На три ватаги будет.

– Третью сбиваем, – быстро говорит Андрей. – Подваливайте.

– Айда, – машет рукой Одноухий.

И они бегут, ватага за ватагой, навстречу большому товарному эшелону, медленно вползающему в путаницу путей.

В церковь они пришли прямо со станции. Только завернули к Андрею за ящиком. Священник был уже на месте.

– Рад вас видеть, дети мои.

– Добрый вечер, сэр, – вежливо улыбнулся Андрей. – Так что с полом?

Эйб Сторнхилл никак не ожидал, что индеец приведёт и этого странного белого парня. Рассчитывал, что Меченый придёт один. Им бы пришлось работать вдвоём, и за работой индеец бы оттаял, по своему опыту Эйб знает, как совместная работа позволяет раскрыть душу. Но… а может, это и к лучшему. Для пола во всяком случае. И всё же… Эйб решительно снял сюртук, закатал рукава рубашки и присоединился.

Эркин надеялся, что беляк даст им работу и умотает, ну, в крайнем случае, останется надзирателем, но такого… Андрей тоже хмурился, хотя работа ладилась, а священник оказался, к удивлению, довольно толковым помощником и не пытался командовать.

Завязался и неизбежный, в меру доброжелательный разговор.

Белого парня звали Эндрю. Он снимает койку, хозяйка готовит ему и стирает. А работает на станции, ну, и другую работу может, а так, да, они напарники, ну, работают вместе… – вот и всё, что удалось узнать Эйбу за время их совместной работы. Эйб старался, чтобы его вопросы выглядели ненавязчивым естественным любопытством – не более. Но упорное угрюмое молчание индейца и вежливая отчуждённость Эндрю явно показывали: его не подпускают. А то, что они вместе работают, парням неважно.

Втроём они управились довольно быстро.

– Ну вот, – Эйб медленно опускал рукава рубашки. – Спасибо вам, дети мои. Мы славно потрудились во славу божью.

Андрей собрал инструменты и выпрямился, посмотрел на Эркина.

– Сэр, – разжал губы Эркин, – нам можно идти?

Эйб почувствовал обиду, но сдержался.

– Вы так спешите?

– Да, сэр, – Андрей всё-таки взорвался. – Да, спешим. Не знаю, как вы, сэр, а мы на станции с утра ломались, и не ели ещё, и… – Эркин незаметно ткнул его в бок, и Андрей замолчал.

– Извините, – сразу сменил тон Эйб, – конечно, вы устали. Но… но, Эндрю, почему вы работаете грузчиками, если ты такой мастер, ты же можешь…

– Потому что цветным хорошей работы не дают, – отрезал Андрей, довольно невежливо перебив священника, за что получил от Эркина второй тычок, уже более заметный.

– Почему ты не даёшь ему говорить? – остановил его Эйб и, так как Эркин ему не ответил, продолжил: – Но… но если я поговорю, попрошу за вас…

– Спасибо, сэр, – на этот раз Андрей был предельно вежлив. – Мы как-нибудь сами, сэр.

– Мне очень жаль, дети мои, если я чем-то обидел вас, – Эйб развёл руками. – Простите меня.

Андрей поглядел на угрюмое лицо Эркина и заставил себя улыбнуться.

– И вы простите меня, сэр, но мы пойдём.

– Хорошо, – кивнул Эйб. – Увидимся в воскресенье.

– Да, сэр.

– Спокойной ночи, сэр.

Радостный тон и скорость, с которой они буквально выскочили за дверь, заставили Эйба нахмуриться. Он медленно надел сюртук, застегнулся. Они видят в нём врага. Но почему? И… и за что? Тупые упрямые скоты? Нет, брат Джордан, и ещё раз нет. Они… они слишком много вынесли и теперь видят врага в каждом. Да, именно так. И сам себя поправил: в каждом белом. И всё же он достучится до них. Их души омертвели, но не умерли. Осторожным вниманием, чуткостью, ненавязчивой помощью в трудный час, но он вскроет этот панцирь.

Эркин и Андрей быстро шли по тёмной улице на границе Цветного квартала.

– Я завтра картошку хочу купить. Два мешка, – заговорил наконец Эркин. – Поможешь дотащить?

– Об чём речь! – улыбнулся Андрей. – С утра на рынке?

– Идёт, – кивнул Эркин. – Оттащим и уже тогда на станцию.

– Дело. А о… – Андрей заметил чью-то тень впереди, – ну, о том деле я думаю. Обмозговать всё надо.

Улица пуста, и они говорили по-русски, но предусмотрительно перейдя на камерный шёпот.

– Ты смотри, Андрей. Большой город – нет работы, маленький город – беляки прижимают.

– Ну да, – Андрей закурил. – Крутись тут, как знаешь. Нет, время у нас есть. До Рождества запаса хватит, свободно дотянем. Новый Год встретим и айда. А может, и раньше всё устроим.

– Может, – кивнул Эркин и вздохнул: – Ещё поп этот лезет.

– Плюнь и разотри, – посоветовал Андрей. – Ну, бывай.

– Бывай, – кивнул Эркин.

От этого угла они расходились по своим кварталам.

Эркин шёл быстро, думая о своём, и чуть… чуть опять не залетел. В последний момент заметил у своей калитки два силуэта и метнулся за угол, застыл и прислушался. Женя? Да, её голос. А с ней кто? Вроде, голос знакомый.

– Вот мы и пришли. Спасибо вам, Рассел.

– Спасибо вам за беседу, Джен. Но… вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но я беспокоюсь за вас. В городе опасно.

– Побойтесь бога, Рассел. Какая может быть опасность в нашем городе? И ваша забота… если честно, мне не очень хочется быть объектом вашей заботы. Мне это кажется не менее, а даже более опасным.

– Ну, Джен, – Рассел негромко рассмеялся. – Я не ожидал такой мстительности. Вы всё не можете забыть того… случая?

– Да, – голос Жени ровен. – Я не могу забыть, как вы били беззащитного.

– Ну-ну, Джен. Когда-нибудь вы поймёте. Но не буду вас задерживать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Рассел.

Стоя за углом, Эркин слышал, как Женя открывает и запирает за собой калитку, нижнюю дверь… А беляк где? Ага, вот его шаги. Эркин отступил поглубже в тень, слился с ней. Фу, прошёл и не заметил. Эркин выждал, пока стихли удаляющиеся шаги, но, осторожничая, прошёл мимо своей калитки до конца дворового забора, выждал, у навеса Старой Дамы перелез во двор и, прячась в тени сараев, добрался в свой угол, задвинул засов у калитки и подошёл к своей двери. Прислушался. Вроде тихо. Он уже спокойно достал ключи и открыл дверь. Ну, вот он и дома.

Женя даже переодеться ещё не успела, когда он вошёл в кухню и сразу, даже не сняв куртки, занялся плитой.

– Эркин, ты? – спросила из комнаты Женя.

– Да.

Он подвинул чайник, чтобы закипел быстрее, и, расстёгивая куртку, пошёл в кладовку.

– Чайник я поставил.

– Ага, спасибо.

Женя, уже в халатике, влетела в кухню и стала разбирать свою сумку, греть остатки обеда на ужин и умываться. И всё одновременно.

– Давай, Эркин, переодевайся, мой руки и за стол. Сейчас ужинать будем.

Особняк Роберта Кропстона

– Итак, джентльмены, нам остался месяц.

– Если точно, то двадцать пять дней, сэр.

– Благодарю вас. В общем, подготовка идёт по плану. Нам удалось в принципе отсортировать контингент и наметить основные объекты ликвидации. Но обращаю ваше внимание, джентльмены, пере- для нашего дела всегда было предпочтительнее недо-.

Вежливый смех присутствующих.

– Поддержка и, скажем так, индифферентность остального населения нам обеспечены.

– Да, эти «вольные негры» уже сильно… надоели.

– В этом плане русские, объявив свободу, даже как-то сыграли на нас.

– Разумеется, мы не будем копировать имперские порядки в полном объёме. Всякие излишества вроде Паласов и прочего можно пока убрать. Раб должен работать. А условия содержания и использования раба можно регламентировать.

– И нужно.

– Да, сэр.

– Как мы поступим с промежуточными формами?

– Ликвидируем. Вольных цветных, недоказанных и условных белых, потерявших расу не нужно.

– Абсолютно согласен. Жёсткая сортировка и ликвидация всего отбракованного. Цветной – только раб, а белый – только господин. Цветной, не желающий быть рабом, – ирония в голосе говорящего вызвала у остальных улыбки, – и белый, не желающий быть господином, одинаково невозможны. И не нужны.

Дружное одобрение присутствующих.

– А пока продолжаем по плану. Необходимые коррективы не стратегические.

Дальнейшая беседа имела уже чисто технический характер.

Роберт Кропстон больше слушал, выражая своё отношение мягкой еле заметной мимикой. А когда все разошлись, достал из ящика стола карточную колоду и стал раскладывать пасьянс.

Самое смешное, что они, в самом деле, верят в удачу. Даже не верят, уверены. Уверены, что черномазые после десяти месяцев воли пойдут на торги. Да их не то, что плетью, пулей не загонишь. Это видно невооружённым взглядом. Если не только смотреть, но и видеть. Эти болваны собираются не отыграться, они хотят сыграть заново. Как будто ничего не было, и никто ничему не научился. Идиоты. Но слишком увяз в игре, выйти опаснее, чем проиграть. Надо было дождаться ухода русских и уже тогда… но попробуй объяснить. Они верят только себе, тому, что сами выдумали. «Мы пробудили у русских расовую гордость». Идиоты. Да, русские не вмешиваются в мелкие конфликты. Вообще, как будто не вмешиваются ни во что, занимаясь вроде только отловом остатков СБ. Но как будто и вроде. И пока. Ни одна… власть не терпит самодеятельности. Первый выстрел, первая кровь – и русские вступят в игру. Старик Говард слишком привык играть только по своим правилам. И чтобы ему ещё подыгрывали. Жаль, что нельзя выйти из игры. Что ж, отступать поздно. Не всем везёт так, как Бредли. Счастливчик-Джонни сумел вывалиться. Из одной игры. И ввалился в другую. А её правил не знает, не может, не должен знать. И тут… тут есть, пожалуй, шанс. Может получиться интересная комбинация. Если приедет… нет, без если. Приедет. Джонни азартен. И Фредди не откажет себе в удовольствии пострелять. Примчатся оба. А вот за их спинами можно будет укрыться. От русских. А от старика Говарда… возможно. Нэтти так и не появился. Значит, наткнулся либо на русских, либо на Счастливчика с Фредди. В обоих случаях… Нет, второй вариант, конечно, предпочтительнее. Потому что если Говард действительно сдал Нэтти, то… И Джонни осильнел, и Говард ослабел. Так что перспектива есть. Правда, придётся отдать Джонни, ну, придумаем, что ему отдать, поторгуемся.

Он с удовольствием оглядел сошедшийся пасьянс и собрал карты.

Эйб Сторнхилл любил вечерние часы перед сном. Когда подведён итог дневным трудам, продуман завтрашний день и можно спокойно лечь, раскрыть Библию и не спеша, смакуя, испить мудрости и красоты. Не подбирать тему для проповеди, а просто… Да и не нужны его пастве толкователи и толкования Святого Слова. Им нужно оно само. И слушали они в прошлый раз о Творении как… как дети! Вот оно, брат Джордан! Они не скоты, а дети. И при всём их пьянстве, воровстве и разврате невинны как дети. Ибо грех их – не отход от Бога, а препятствие на пути к Нему. И его задача – вести их по этому пути. Но как они умеют слушать. Даже индеец… лицо стало другим. Живым, даже красивым.

Эйб Сторнхилл улыбнулся воспоминанию. Приятно. Конечно, он впадает в грех гордыни, но, если ему удалось пусть на секунду, но пробиться к этой заблудшей душе… приятно. Меченый. Надо будет собрать отдельно его и Губача, Длинного, Кругляша, Звонкую, Пупсика, Красотку… всех, у кого нет имён, а только клички. Много набирается, но надо. Поговорить об именах и начать их аккуратно готовить к крещению. Прозвища, кстати, довольно меткие, если захотят, то пусть оставят фамилией. Русские, кстати, так и делали на своих фильтрационных пунктах, приходилось видеть выданные там справки. Разумно. И не вызовет конфликта с комендатурой. И с остальными, у кого кроме кличек есть имена, поговорить, объяснить им, что человеку положено имя, и последить, чтобы звали друг друга по именам. Тоже… как с детьми. А с индейцем… Прозвище у него, скорее всего, из-за шрама. Но могло сохраниться и племенное имя, данное в резервации соплеменниками. Приходилось о таком слышать. Но… Эйб Сторнхилл вздохнул: разговор будет нелёгким. С индейцами вообще трудно разговаривать. Чуть что, замолкают и глядят не на тебя, а куда-то рядом. Кто ему про них рассказывал? А, брат Алекс, что когда работал в Аризоне, то сталкивался пару раз. Аризонских ковбоев он и сам помнит, и если по сравнению с индейцами ковбои податливы и доверчивы… Надо будет зайти к брату Джордану, почитать миссионерские отчёты. Может, там найдётся что-нибудь подходящее.

Он заметил, что его глаза бездумно скользят по строчкам, отложил, попеняв себе, книгу на столик у изголовья и выключил свет. Сходить, что ли, к индейцу домой? В домашней обстановке человек мягче, податливее. Долг гостеприимства… Он уже бывал в домах своих прихожан. С детской наивной гордостью они хвастались своим устройством, обстановкой… сбитые из ящиков неуклюжие кровати и столы, свежевымытые полы, наклеенные на стены яркие картинки… Да, вот что не забыть. Купить рождественских картинок и каждому вручить на предрождественской службе. Пусть в каждом доме младенец Иисус освятит их жизнь своей улыбкой. Правда, до Рождества ещё два месяца, но начать готовить их к этому празднику нужно сейчас. И… о чём думал? Да, к индейцу домой… Нет, парень живёт не в Цветном, снимает койку в бедном, но достаточно приличном квартале. И снимает, как выяснилось, на весьма жёстких условиях…