По мотивам того, чего не было

Тот факт, что Екатерина Михайловна управилась за месяц с небольшим, и Плотницкий на личной автомашине предложил отвезти ее на работу, не мог не всколыхнуть все естество Петровны. По правде говоря, бедная женщина давно заметила изменения в начальнике: тот стал чаще появляться на работе, ввел странную западную моду совершать каждодневные проверочные поездки в кабине, которые, естественно, чаще всего случались в смену этой драной сучки…

Людмила Петровна старательно вывела на бумаге несколько слов, после чего выскочила из рубки, придав закрывающейся двери энергии несколько больше необходимого, от чего последняя сначала надсадно крякнула, а затем горько хлопнула. Едва Людмила Петровна покинула помещение коморки, давящаяся от смеха оператор, съедаемая любопытством и нетерпением, ринулась к тетради и беспардонно прочла написанное: «І що ж було далі?».

Не в силах сдержаться, Нина Сергеевна, именно так звали свидетеля этой сцены и по совместительству оператора фуникулера, громко причмокнула от удовольствия. О том, что Петровна неровно дышит к Плотницкому, знали все, но такой неожиданный поворот событий сулил богатое поле для ее фантазий. Дело в том, что Нина Сергеевна, находясь на передовой медленно, но верно разгорающейся колоссальной ссоры, была поставщиком новостей для всего коллектива. Своей болтовней она хоть и заработала весьма сомнительный авторитет жуткой сплетницы, зато неизменно пребывала в центре всеобщего внимания и, искусно пользуясь талантом рассказчика, держала слушателей в напряжении с самого начала и до конца собственной интерпретации очередного прочитанного письма.

«Стерва!», – воскликнула Людмила Петровна, едва дверь затворилась. Проходивший мимо молодой человек неосмотрительно поднял на нее глаза, за что был вознагражден таким взглядом, что чуть не передумал воспользоваться данным видом транспорта и не отправился на Почтовую пешком. «Ніколи не повірю, що така приємна і солідна людина, як Плотницький, захоче мати щось спільне з хвойдою! Усе бреше, гадюка! Усееее!», – исступленно шептала фуникулерщица себе под нос.

Подозрительный мужчина с огромным рюкзаком и торчащим из него черенком лопаты привлек бдительное око Людмилы Петровны. Своим тяжелым взглядом она уставилась на сомнительного гражданина — тот засуетился. «А це що за опудало?», – спросила саму себя машинистка, продолжая пристально наблюдать за каждым шагом субъекта. Осознав, что сотрудницу фуникулера дежурной приветливой улыбкой на свою сторону не склонить, мужчина забился в дальний угол смотровой площадки.

Внезапно раздались крики и смех. Петровна отвела взгляд от перепуганного мужичка и направила его в ту сторону, откуда доносились режущие ухо звуки: группа школьников мгновенно притихла, завидев крупное раздраженное лицо, обильно украшенное каплями пота. Сначала Людмиле Петровне захотелось обрушиться на молокососов с руганью, выместив на них все свое безграничное раздражение, но в этом не было никакого смысла: увидев ее, дети побелели от ужаса. Если бы она с ними заговорила, кто-нибудь из этих героев, гляди, и вовсе обделался бы прямо тут, у всех на виду.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, бездомный с детской коляской попытался проскочить на перрон, но у него ничего не получилось: Людмила Петровна не собиралась его пропускать. Она предложила бродяге добровольно покинуть станцию, но тот начал пререкаться. Не став слушать пустую болтовню, Петровна от предупреждений перешла к угрозам, сообщив, что в случае, если он сейчас же не уберется, она вынуждена будет применить силу. Для закрепления эффекта присовокупив к пугающим словам крепко сжатый огромный кулак, она напомнила, что имеет полное право без каких-либо объяснений вызвать милицию.

По холлу станции разнесся режущий ухо звонок. Нехотя Людмила Петровна направилась к рабочему месту, продолжая держать мужичка с лопатой под своим пристальным контролем. Разместившись в командном кресле, она окинула взглядом приборную панель: все в норме. Двери медленно закрылись перед носом у спешившей изо всех сил парочки – смазливого юноши двадцати лет и его высокой худой подружки. «Не пощастило», – прокомментировала Людмила Петровна. Она могла исправить это досадное недоразумение одним лишь нажатием кнопки, однако ничего исправлять не собиралась: ее и так все устраивало. Почти все.

Едва фуникулер тронулся, из салона начали доноситься неизменно сопутствующие школьникам звуки: звонкий детский смех, нечленораздельные выкрики, включенная на чьем-то телефоне паршивая современная музыка. «Нічого, з цими сопляками розберуться самі пасажири», – подумала Людмила Петровна и принялась вглядываться в медленно приближающийся вагончик.

Шум усиливался. Видимо, Людмила Петровна переоценила пассажиров, которые стоически терпели детские шалости. Да ей и самой было не до примитивных развлечений малолеток. Пожалуй, рейс так бы и докатил до логического завершения, если бы к шуму не добавилось раскачивание вагона, явившееся следствием устроенных в салоне танцев. Людмила Петровна не выдержала. Схватив микрофон, она прорычала: «Ану, заспокоїлись мені там!», – с таким остервенением, что до конца рейса в вагоне не было слышно ни звука.

На обратном пути Екатерина Михайловна улыбалась какой-то незнакомой улыбкой – не то таинственной, не то злобной. Петровна почувствовала, что эта история добром не кончится и была, как оказалось, права, ибо в ожидавшем ее послании было вот что:

Когда я вышла из парадного, Плотницкий меня уже ждал. (И откуда он узнал мой домашний адрес? Не ты ли ему сказала?) Как оказалось, он и не собирался отвозить меня на работу! Он пригласил меня пообедать, так как якобы ничего не ел, и раз уж мы вот так случайно встретились (Тоже мне – «случайно»! ), то мы можем перекусить вместе. Уже бегу… Жди продолжения!

В душе у Людмилы Петровны творился сущий ад. Злость и боль разрывали на части ее одинокую душу, а обида душила мертвой хваткой: обида на жизнь в целом и на Игоря Яковлевича в частности. На жизнь за то, что на личном фронте у нее не складывалось, и вот уже семь лет она просыпалась в постели, подогретой лишь собственным телом; а на начальника за то, что он за ней никогда не заезжал и обедом не угощал. Женщина вывела на листочке три буквы: «ж», «д», «у», и вышла.

«Как же так?», – спрашивала себя весь путь вниз Людмила Петровна. Она ясно и далеко не один раз давала понять начальнику, что готова и, более того, страстно желает изменить формат их отношений с сугубо профессиональных на более интимные, но Плотницкий словно бы не замечал намеков. Годами их отношения пребывали в одном и том же виде, и это здорово било по женскому самолюбию. До недавнего времени Петровна успешно объясняла этот феномен тем, что с Игорем Яковлевичем что-то не так и настоящие леди его не интересуют, однако последние события разрушили эту теорию. От этого было горько и хотелось кричать.

За размышлениями Петровна не заметила, как снова оказалась наверху. Нехотя она отправилась дочитывать историю, которую на самом деле дочитывать ей совершенно не хотелось.

Он отвез меня не куда-нибудь, а в «Макдоналдс» (На секундочку!), и сказал, чтобы я выбирала все, что душе угодно: он угощает. После обеда я хотела ехать на работу, но Яковлевич сказал, что если я опоздаю, ничего страшного не случится и выговор я не получу, потому что он – мой начальник. К тому же мы смело можем сказать, что проясняли некоторые аспекты управления фуникулером. Ну, ты можешь себе такое представить, а?

Представлять такое, как и любое другое, Людмила Петровна не могла и не хотела. В ее голове вовсю хозяйничали смутные предчувствия того, что и этим дело не кончится, а впереди ожидают еще более удручающие новости касательно того, как эта гадина в рабочее время развлекалась с шефом. «Здорово!», — написала в ответе раздосадованная машинистка и вернулась в кабину.

Пожалуй, если бы это было в ее силах, Людмила Петровна гнала бы фуникулер во весь опор, лишь бы поскорее завершить эту историю, каждая новая подробность которой оставляла глубокий шрам на сердце совершенно этого не заслужившей женщины, за всю свою жизнь так и не познавшей настоящей любви. В отношениях с мужчинами Людмиле не везло. Манифестацией этого невезения явился брак с неким Николаем. Почти каждый день по пути на работу Людмила Петровна пересекалась с Колей, попутно перекидываясь с ним парой-тройкой слов то о том, то о сем, потихоньку узнавая его, давая узнать себя. Все случилось настолько естественно и стремительно, что ни Коля, ни сама Людмила Петровна не поняли, как начали сожительствовать. Жить с мужчиной Петровне скорее нравилась, да только счастье продлилось недолго, и теперь единственным, что осталось от брака, были тонкое обручальное колечко, соответствующая запись в паспорте и время от времени приходившие по почте открытки, в которых супруг рассказывал красочные истории о заморских странах, которые посещал в качестве матроса на сухогрузе.

Оператор Нина Сергеевна, казалось, была при смерти. Именно такое впечатление производило ее красное лицо. Очевидно, что в истории случился экстраординарный поворот событий, и, получив тетрадь, Людмила Петровна поняла, какой именно.

Ты бы знала, куда он меня повез! Никогда не поверишь! Я бы дала тебе три попытки отгадать, но, боюсь, тебе не хватит и тысячи! Это просто уму непостижимо, скажу тебе! Игорь Яковлевич, вот умора, потащил меня на кладбище! На могилу своих родителей. Ты вообще можешь себе такое представить? Плотницкий в рабочее время забрал меня из дому, накормил за свой счет в «Макдоналдсе» (!), после чего потащил на могилу своих родителей! Сможешь угадать, зачем?

С большим трудом Людмила Петровна вывела: «Не маю жодної гадки», – хотя где-то в глубине души у нее уже имелся ответ на этот вопрос. Верить в происходящее она не хотела, до последнего надеясь на то, что все это какая-то шутка, розыгрыш или просто недоразумение. Однако несчастной, с большим трудом сдерживающей слезы женщине было не до шуток: все складывалось настолько плохо, что хуже и не придумаешь.

По пути вниз улыбаться не пришлось – с озабоченным видом Михайловна с кем-то беседовала по телефону. А вот при подъеме чуть было не случилось нечто ужасное. Людмила Петровна и сама не поняла, откуда у нее взялись силы не выпрыгнуть из окна и, вскочив в проезжающий мимо вагончик, не совершить пугающее своей жестокостью убийство. Такой наглости она не ожидала даже от этой подлой душонки: в момент, когда они были буквально на расстоянии вытянутой руки, эта сволочь с улыбкой от уха до уха показала сверкающее золотое колечко на безымянном пальце левой руки. В одно мгновение самые страшные кошмары Людмилы Петровны стали явью.

Читать новое письмо было не обязательно – и так все ясно. Но чтобы не дать Нине Сергеевне лишнего повода для радости, Петровна вынуждена была это сделать:

Никогда бы не подумала, что Плотницкий такой безнадежный романтик! Он подвел меня к могиле и представил своим родителям так, будто они живые, а потом плюхнулся на колени и заорал, что в их присутствии хочет сделать мне предложение руки и сердца!

С каменным, не выражающим никаких эмоций лицом Петровна написала: «Як я за вас рада! Словами не описати!», – после чего, не найдя в себе сил закрыть тетрадь, проследовала в кабину – дожидаться очередного звонка и очередного послания. Будучи абсолютно опустошенной, она, даже не взглянув в сторону будущей супруги начальника, преодолела путь вниз и наверх и вскоре обнаружила очередное сообщение:

Короче говоря, горячо любимая мною подруга, ты можешь меня смело поздравить со скорой свадьбой, так как я, по понятным причинам, ответила Игореше (Так я его теперь называю – ему нравится), согласием. В конце концов, и тут ты со мной как никто другой согласишься, жених он завидный. К тому же начальникам не отказывают – так он мне сам сказал. Вот такие дела. Удивительная штука жизнь, верно?

По прочтении Людмиле Петровне стало дурно. Картинка перед глазами заплясала, и она едва не плюхнулась без сознания. Нина Сергеевна и сама была на грани припадка: такого развития событий, при всем богатстве своей фантазии, она и представить не могла. От удовольствия оператор прикрыла глаза: Господи, сейчас такое начнется!

Людмила Петровна ничего не ответила. Пошатываясь, фуникулерщица с трудом выбралась на свежий воздух и, подойдя к своему рабочему месту, обессиленная рухнула на жесткое неудобное кресло. Кажется, свадьбу Екатерины Михайловны и Плотницкого она не переживет. Хуже того: эта стерва наверняка возьмет фамилию мужа и станет Екатериной Михайловной Плотницкой!

Звонок, до боли знакомый, резкий, режущий ухо звонок, на который Людмила Петровна реагировала автоматически, по Павлову, в некотором роде вернул ее к жизни. Фуникулерщица глубоко вздохнула, совершила все требуемые протоколом действия и принялась медленно опускаться вниз. Она открыла форточку, и в кабину проник игривый ветерок. Ероша коротко остриженные волосы, он лихо расправился с каплями пота, краснотой лица и даже переживаниями, унеся их с собой в неизвестные дали. Людмиле Петровне стало лучше. Она поняла, что внезапно обрела новый смысл жизни: отныне ничто в целом мире не заботило ее больше, чем возможность поставить на место эту безродную выскочку и расстроить грядущую свадьбу с Плотницким. Благо, женитьба была лишь в планах, и в запасе оставалось какое-то время для того, чтобы, воспользовавшись всем своим коварством, побольнее укусить врага. Людмила Петровна хотела, чтобы все вернулось на круги своя, и готова была биться с любыми изменениями до последней капли крови.

Екатерина Михайловна улыбалась лучезарнее, чем обычно. Невозможно передать словами, насколько сильно это выводило из себя Петровну, в особенности в свете последних новостей. Собрав всю свою волю в кулак, вагоновожатая оскалилась, но мерзавке этого показалось мало, и она дружественно замахала белоснежной ручкой с пальчиком, обрамленным колечком! Петровне подумалось, что будет здорово, если фуникулер сойдет с рельсов, однако в таком случае пострадает и она сама. Кто же тогда возрадуется смерти Екатерины Михайловны?

Подняв тяжелую руку, Людмила Петровна совершила несколько вялых движений – пусть пока порадуется, паскуда, недолго осталось! Ненавистное лицо медленно проплыло мимо, и теперь в распоряжении было минут двадцать перед тем, как опять придется корчить из себя лучшую подругу. В тетрадке было вот что:

Ты что же, не рада за нас, подруга?

Фуникулерщица ответила: «Та шо ти! Дуже рада! Від чистого серця поздоровляю вас і вважаю, що з вас вийде чудова пара! Коли весілля?». То, с каким безразличием были написаны эти слова, не могло породить и мысли о том, что в голове у Людмилы Петровны в этот самый момент созревал план мести, к осуществлению которого она намеревалась приступить немедленно.

Скрестив пальцы в надежде, что это поможет отодвинуть дату бракосочетания и подарит ей лишнее время для того, чтобы как следует все подготовить, машинистка опускалась вниз, пока навстречу ей не выплыла победно улыбавшаяся Михайловна. Все внутри сжалось, но даже это не смогло заставить Петровну свернуть с избранного пути вендетты, и она радостно взмахнула рукой.

Проделав все те же действия и на обратном пути, Люда с коварной ухмылкой вошла в коморку и с нетерпением прочла такое важное для нее сообщение:

Мы пока что не решили: все произошло так быстро и неожиданно, что было не до таких мелочей. Я думаю, что свадьбу мы сыграем не раньше марта: я очень не люблю зиму! Ты, конечно, в числе приглашенных, подруга!

Как же хорошо стало на душе у Людмилы Петровны! Какое она почувствовала облегчение! Не менее трех месяцев, а то и больше, оставалось у нее в запасе для того, чтобы камня на камне не оставить от врага. Лучшего и придумать было нельзя! Стараясь скрыть свою радость, она написала: «Я з тобою повністю згодна. Краще за все виходити заміж, коли тепло! Чекайте на мене! Такого я не пропущу нізащо в світі! Відірвемося з тобою на повну, подруго!».

Довольная, Людмила Петровна выпорхнула на перрон. Она находилась в прекрасном расположении духа. Времени до свадьбы оставалось предостаточно. Этот рейс на сегодня был последним, а завтра у нее выходной! Целый день можно будет провести в постели, слушая любимые музыкальные пластинки и разрабатывая план мести!

С радостью катила Петровна вниз, навстречу Екатерине Михайловне, в этот раз улыбаясь совершенно искренне: не менее трех месяцев! «Скоро я розділаюся з тобою!», – шепнула она проплывающей мимо коллеге и залилась сатанинским смехом, от которого пассажиры в салоне вздрогнули.

Людей на перроне почти не было. Машинистка лениво рассматривала нескольких ожидавших транспорта пассажиров, как вдруг заметила бездомного, которого прогнала несколько часов тому назад. По старой привычке Петровна вознамерилась наброситься на бомжа, но в последний момент решила не портить замечательное свое настроение. Сделав вид, что она его не заметила, фуникулерщица переместилась с кормы на нос и принялась украдкой наблюдать за бродягой.

Вагончик медленно полз вверх, а женщина размышляла о бездомном, жалкий вид которого не выходил у нее из головы. Она настолько увлеклась этими мыслями, что не заметила попытки Екатерины Михайловны привлечь ее внимание – та истерически размахивала руками, указывая на колечко и, кажется, ей что-то кричала.

Женщине вспомнилось, что когда она прогоняла бродягу, он уверял, будто уже оплатил проезд. Наверное, для такого субъекта оплатить проезд – это почти подвиг, а цена за жетон – целое состояние. Женщине стало не по себе: и почему она не дала этому человеку возможность спуститься вниз? Впрочем, себя в этой ситуации она виноватой не считала: виновата была мерзавка, которая вывела ее из себя.

Петровну настолько замучила совесть, что когда последний рейс подошел к концу, она окликнула бездомного и с барского плеча пожаловала ему десять гривен – как компенсацию за причиненные неудобства. Впрочем, сделала она это для спасения своей души, а не для спасения тела бродяги…

В последнем на сегодня послании Екатерина Михайловна желала хороших выходных и сердечно благодарила «любимую сотрудницу» за теплые слова и прекрасные пожелания. Это порядком позабавило Людмилу Петровну. Она захлопнула тетрадь и с облегчением выдохнула. Впереди у нее было не меньше трех месяцев – и этого, конечно, хватит с головой.

Черный копатель

Для каждого кладоискателя особенно важен последний выезд в сезоне. Как и многое другое в нелегком и подчас опасном деле поиска артефактов, этот день насквозь пропитан мистицизмом, и, по мнению самых достойных представителей данного направления человеческой деятельности, именно от последнего в поисковом сезоне выезда напрямую зависят результаты сезона грядущего.

Пытаясь наладить связь между прошлым и настоящим, к каким только ухищрениям не прибегнешь: то сахарку лесному дедушке положишь, то монетку прикопаешь, а то и вовсе после удачного выезда вещи стирать не станешь. Предрассудки, скажете вы, и будете правы: кладоискатели – народ суеверный. У каждого из них припасена пара-тройка не поддающихся научному объяснению и здравому смыслу историй, приключившихся с ними в полях и лесах, которыми они делятся друг с другом, вызывая как минимум мурашки на коже, а то и вовсе благоговейную дрожь. Ну и как тут не стать суеверным?

Валерий, более известный в кругах увлеченных металлопоиском людей как Вольф Зауэр, в самой полной мере мог быть причислен к людям суеверным. Он трепетно относился к фортуне и всячески старался ее привлечь, впрочем, чаще всего безрезультатно. Валера никогда не пропускал завершающий выезд сезона, неизменно устраивая с камерадами небольшой праздник, отдавая почести году уходящему, надеясь, что грядущий окажется богаче на находки.

Закрытие этого сезона было для Вольфа особенно важным по нескольким причинам. Во-первых, из-за вялотекущей простуды он не смог воспользоваться преимуществами самого теплого на его веку декабря и выбраться на раскопки, а копать ему хотелось почти всегда; во-вторых, он свято верил в то, что находка стремится к настойчивому, и количество выездов рано или поздно перейдет в количество находок; в-третьих, согласно суевериям нельзя было просто взять и закрыть сезон, ведь это важное мероприятие должно было пройти в полном соответствии с устоявшимися в течение многих лет традициями; в-четвертых, по многочисленным свидетельствам более опытных кладоискателей, именно в этот день чаще всего происходили чудеса, и в самых неожиданных местах обнаруживались удивительные вещи.

Поскольку по профессии Валера являлся электриком, он не был обременен постоянным графиком работы (Как, впрочем, и большим заработком), и мог предаваться любимому делу не только по выходным дням, как большинство друзей, а и среди рабочей недели. Сегодня, специально ради поездки на раскопки, Валера освободился раньше обычного. Он даже перенес на субботу ремонт проводки в одной кафешке. Что уж говорить: Вольф Зауэр возлагал огромные надежды на этот день.

После работы он забежал домой и, прихватив еще с вечера собранный рюкзак, отправился на то же место, где им была поднята золотая цепочка, увенчанная увесистым крестом – до сего дня самая ценная Валерина находка. И хотя вероятность повторения успеха стремилась к нулю, пляжный песок являлся настолько подвижным и непредсказуемым грунтом, а вера в небывалое везение настолько крепка, что чудо вполне могло произойти снова. У Валеры было хорошее предчувствие. Чертовски хорошее предчувствие.

С самого начала все складывалось просто великолепно: едва Валера подошел к остановке, как подъехала маршрутка. В ней, к огромному удивлению и ликованию, даже оказалось свободным идеально подходящее для человека с большим рюкзаком место – одиночное, с правой стороны. Разместив рюкзак под сидением таким образом, чтобы не было видно лопаты (Вольф не раз говаривал самому себе и товарищам: «Скрытность – лучший друг поисковика»), он отправился в получасовое путешествие до Михайловской площади, по дороге грезя мифическими кладами и славой самого удачливого копателя в городе.

Путешествие на маршрутке прошло бесподобно быстро. Это укрепило уверенность Вольфа в том, что выезд получится незабываемым: когда все идет как по маслу, обязательно выскочит что-то хорошее. Оставшись незамеченным медленно прогуливающимся по Михайловской площади милицейским патрулем, Валера на мгновение задержался, пытаясь рассмотреть, не ему ли кричали люди из какой-то сомнительной компании, отдыхавшей на пластиковых стульях у пивного ларька, после чего изящно обошел замешкавшегося у входа бездомного с тачанкой и в прекрасном расположении духа ступил на платформу фуникулера, где был встречен испепеляющим взглядом преградившей ему путь женщины.

Валера был очень смущен такой бесцеремонностью. Являясь человеком воспитанным и тактичным (Этого из него не смогла выбить даже профессия), он сделал вид, что ничего необычного не заметил. Напевая какой-то малознакомый мотив, он проследовал в дальний конец платформы, к смотровой площадке с видом на город.

Отчаянные попытки вести себя непринужденно и уверенно не возымели никакого эффекта: женщина по-прежнему следила за каждым его шагом. Это одновременно раздражало и пугало Валеру: в любой момент работница могла вызвать милицию, и тогда ему не избежать долгих мучительных расспросов, а то и обыска. И все бы ничего, да только господин Зауэр отнюдь не был уверен в том, выложил ли он пару гильз и, самое главное, найденный на последнем выезде патрон к винтовке Крнка. Этот боеприпас калибром в полтора сантиметра считался довольно редкой штукой и являлся великолепной заготовкой для массо-габаритного макета, который можно было продать гривен за 70, а это тоже деньги, между прочим, на дороге не валяются.

Треклятая фуникулерщица поглядывала на Валеру так, словно все знала и, более того, готовила ему жуткую подлянку, но минуты томительного ожидания были прерваны спасительным звонком, пригласившим всех желающих поплотнее набиться в угловатый салончик фуникулера. Вольф в числе первых просочился в вагон и поспешил укрыться от глаз ходячего кошмара, смешавшись с толпой пассажиров. Благо, у женщины завязалась коллизия с пытавшимся прорваться к дверям оборванцем, которого Валерий видел у входа.

Под мерное шушуканье электромотора вагончик принялся опускаться вниз. Валера приближался к подарившему кучу положительных эмоций пляжику, но, несмотря на это, он себе места не находил. Встреча с вагоновожатой заставила его погрузиться в пучину сомнений, которые, в конце концов, вынудили предпринять попытку отыскать патрон в одном из карманов рюкзака, где, после недолгих поисков и к огромному сожалению, боеприпас был обнаружен.

В вагоне заиграла музыка. Негроидному мотиву в стиле R&B начали вторить несколько детских голосов, все еще не окрепших, все еще не готовых брать давно приевшиеся обертоны похожих как две капли воды попсовых певичек. Валера закатил глаза: подобная музыка, особенно в исполнении людей петь совершенно не умеющих, вызывала сугубо негативные эмоции. Он уже собрался сделать малолеткам замечание, однако в этот момент откуда-то сверху раздалось неопределенное шипение, а затем громоподобный голос: «Ану заспокоїлись мені там!». От неожиданности Валера едва не описался. Вне всякого сомнения, этот голос принадлежал той жуткой особе. Ему стало страшно, очень страшно.