Фэнтези или научная фантастика? (сборник)

Опираясь на палку, как на посох, он повернулся и пошел к старому дубу, у корней которого были припрятаны оружие и заплечные мешки.

Станко тащился следом. Душу его грызло раскаяние, но сквозь него упрямо пробивалась совершенно неприличная радость: ага! Победил! Показал насмешнику, где у змеи норка!

Илияш обернулся, и Станко увидел, что он почему-то усмехается.

В тот день им так и не довелось продолжить путешествие. Развели костерок; Илияш, осторожно ощупывая пострадавшую руку, то и дело бормотал почти удовлетворенно:

– А кости целы! Целы кости, вот удача!

Станко хмурился и чувствовал себя довольно скверно.

Вечером доели добытого Илияшем зайца. Браконьер, кажется, успокоился и подобрел; растянувшись у костра, он поглядывал то на темнеющее небо, то – искоса – на Станко, и тот понял, что сейчас последует вопрос.

– Здоров ты биться, – Илияш щурился на огонь, как огромный худой котище, – нечего возразить… Можно подумать, ты родился… мда… родился с мечом на боку, с ножом в зубах и с палкой наперевес!

Станко фыркнул.

– Наверное, – Илияш скосил на собеседника внимательный глаз, – пожалуй, в недалеком детстве ты был забиякой… Раздавал гостинцы направо и налево, и без меча и без палки: вон кулачища какие!

Станко посмотрел на свои руки. Костяшки пальцев выдавались вперед, круглые, белые, будто распухшие, покрытые не кожей даже – шкурой, толстой и грубой, как рогожа. Такие руки будут у него всегда.

Он вспомнил деревянную колоду, обтянутую мешковиной. Колода эта помещалась в дровяном сарае, но никто никогда не колол на ней дрова. Маленький Станко, обливаясь слезами, изо дня в день отбивал об нее кулаки.

Плакал он от боли. Руки кровоточили; кисти поначалу опухали так, что он не мог удержать ложки за ужином. Мать смотрела косо, но молчала.

Маленькие детские кулаки, израненные, исцарапанные, понемногу теряли чувствительность. Каждый день, каждый день приходил он к колоде; глаза его теперь оставались сухими, он только сильно закусывал губу.

«У тебя некрасивые руки», – презрительно сказала однажды соседка. Он только усмехнулся – в ту пору его рук уже боялись.

Тихонько хмыкнул Илияш, Станко вздохнул и вернулся к действительности.

– Да уж, – протянул он с кривой улыбкой, – будешь тут забиякой… Когда на тебя сразу пятеро, на одного-то, а еще десять стоят в сторонке и зубы скалят!

Илияш, похоже, заинтересовался:

– Пятеро? Какие это пятеро, какие десять?

– Да мальчишки, – буркнул Станко сквозь зубы. – Соседские, из школы…

– Вот как? Ну, мальчишки всегда дерутся… Но почему все на одного? Чем ты насолил им, а?

Станко раздраженно плюнул в костер: издевается? Не понимает?

– Да байстрюк же, – сказал он нехотя. – Нагульный, прижитый, и… – он вспомнил еще одну кличку – «шлюхин сын» – но произнести ее вслух у него никогда не хватило бы сил.

Илияш молчал. В свете костра Станко увидел, как сошлись на переносице его изогнутые брови.

– Да, – сказал наконец Илияш, – вот так штука… Какое странное слово – байстрюк…

Станко бросил на него быстрый взгляд – окажись на лице браконьера хоть тень издевки, ему бы несдобровать, но Илияш смотрел в огонь серьезно, отрешенно, будто действительно впервые слышал ненавистное слово.

Станко вздохнул и опустил голову.

…Это начиналось сразу же, как он сворачивал со своей улицы в сторону школы. Его уже ждали; дюжина радостных, предвкушающих забаву ребят немедленно брала его в кольцо. Он молчал, сжавшись в комок, озираясь, как затравленный лисенок; потом кто-то один – чаще всего это был рыжий сын бондаря – громко и ласково спрашивал:

– Станко, а где твой папа?

Остальные прыскали в рукава, до времени не давая волю своему веселью.

– Станко, а где твой папа? – спрашивали сразу несколько голосов.

Он молчал, прижимая к груди ободранный букварь.

– Наверное, – предполагал кто-то, и голос его дрожал от сдерживаемого смеха, – наверное, он ушел на ярмарку?

– Нет, – перебивал другой, пуская от радости слюни, – он улетел на небо!

– Он живет на луне?

– Он спрятался под лопухом?

Они говорили, перебивая друг друга; каждая новая шутка встречалась все более звонким смехом, пока наконец в общем галдеже не рождалось пронзительное:

– Байстрюк! Байстрю-ук!

И они начинали лупить его, щелкать по затылку, подбивать под колени, наступать на ноги, пока он не срывался и не бросался бежать, вырвавшись из круга… И тут наступало полное веселье – ребята гнались по пятам, завывали и улюлюкали, и спину его то и дело больно доставал умело брошенный камень…

Станко не раз случалось видеть, как смотрят на эту забаву взрослые – женщины из-за заборов, угрюмые мужчины с инструментом на плечах… Смотрели устало, порой неодобрительно, как на что-то неизбежное, докучливое, но вполне правильное и естественное.

– …Что, Станко?

Илияш смотрел внимательно, Станко даже померещилось в его глазах беспокойство.

– Ничего, – ответил он, переводя дыхание.

– Нет, скажи, что ты сейчас вспоминал?

– Вспоминал, – буркнул Станко раздраженно, – как петух курицу топтал…

Стало тихо. Илияш, похоже, раздумывал, не обидеться ли, но вздохнул и решил не обижаться.

– Вообще-то, – сообщил он задумчиво, – на самом-то деле ты не байстрюк, а бастард.

Станко напрягся, ожидая подвоха:

– Чего-чего?!

– Бастард, – все так же задумчиво пояснил Илияш, – бастард, что означает – незаконнорожденный сын знатной особы.

Станко сидел нахохлившись, пытаясь сообразить, польстил ему браконьер или обидно обозвал.

Илияш прервал его мысли:

– Так, значит, они лупили тебя, а ты… отбивался?

– Не сразу, – отозвался Станко нехотя. – Потом… да, отбивался.

…Один только взрослый человек заступился за него – бродячий торговец, ненароком забредший в село. Увидев, как толпа мальчишек гонит затравленного малыша, он так закричал и замахал своей палкой, что обидчики струхнули и отстали, запустив, правда, и в торговца парой гнилых яблок.

Тот подошел к плачущему Станко:

– За что они тебя, малыш?

– У меня нет отца, – ответил Станко, всхлипывая. И тут же предложил, загоревшись надеждой: – Дядя, может быть, вы будете моим отцом? А?

Торговец снял руку с его плеча и ушел, часто оборачиваясь.

В тот день Станко не пошел в школу. Он пошел на край села, где в на отшибе жил старый отставной солдат.

В деревне ходила о нем дурная слава, и самый сильный мужчина не решался повздорить в трактире с этим сухим жилистым стариком. Всю свою жизнь он воевал наемником в чужих далеких странах – воевал за золото, проливая кровь за чьи-то троны и чьи-то земли, а теперь вот коротал старость – зажиточно и одиноко. К нему-то, преодолевая страх, и направился маленький Станко.

Старик был дома – мастерил что-то во дворе. Злющий пес на цепи свирепо оскалил зубы.

– Чего тебе, мальчик? – неприветливо спросил солдат.

Станко остановился в воротах:

– Господин, научите меня драться так, чтобы все меня боялись, как вас! За это я буду делать любую работу.

Солдат смотрел на него долго и удивленно. Потом встал и подошел; Станко очень хотелось убежать, но он не двинулся с места.

– Ты, – медленно начал старик, оглядывая мальчика с ног до головы, – ты сын той женщины… Ты байстрюк?

Станко вздрогнул от этого слова – и кивнул.

– Хорошо, – как-то отрешенно продолжал солдат. – Я посмотрю, чего ты стоишь.

…Над головами путников пронеслась пара летучих мышей. Потом еще одна – вдогонку.

– Такой маленький сарай, – усмехнулся Станко, – и на длинных веревках качаются мешки с камнями… Десяток мешков. И надо пробраться… Пройти между ними, а они так больно бьют… А надо увернуться, ускользнуть, выгадать минуту… Сначала я был весь в синяках. Ну весь синий, как дохлая лягушка… Этот солдат, Чаба его звали, все ждал, когда я запрошу пощады.

– Чаба? – переспросил Илияш.

– Да… Он меня и учил. Палку вертел, заставлял уворачиваться… У меня долго не выходило, он разозлился и гвоздей набил на концах… Я так этих гвоздей испугался, что завертелся, как ящерица… – Станко бледно усмехнулся.

– Гвоздей?

– А как же иначе? Он сразу сказал: будет больно. Не помучишься – не научишься. Я ему еще воду носил, дрова колол, полы драил… Он меня порол. Мать меня пороть не смела – а он бил, потому что, понимаешь… Он меня всему научил. Всему. Эти парни в конце концов разбегались, как только я в конце улицы появлялся. Все, а те, кто был старше и здоровее – попросту быстрее удирали. Вот так.

Станко замолчал. Илияш смотрел на него, теребя бороду.

– Но они все равно меня ненавидели, – вздохнул наконец Станко. – Боялись… и не любили.

– И Чаба тоже? – бросил Илияш.

– Чаба? Нет… Он… Другое. Он меня опекал. Можно сказать, воспитывал.

– Он… заменил тебе отца? – наивно спросил браконьер.

Станко выпучил на него глаза:

– Отца?! Да ты что! Мой отец… – он осекся, пробормотал чуть слышно: – …князь Лиго, и я его убью.

Стайка нетопырей пролетела в обратном направлении.

– Н-да, – Илияш погладил свою пострадавшую руку, – парень ты решительный, за что берешься – до конца доводишь… А вот интересно мне, ты в детстве еще чему-нибудь учился, кроме драки?

В словах браконьера Станко опять померещился скрытый подвох. Он подозрительно покосился на Илияша:

– Ну, Чаба меня ремеслу учил… Немножко. А что?

Илияш вздохнул:

– Ничего. Читать-то ты умеешь?

Станко вспомнил ненавистную школу, презрительного учителя с длинной линейкой и скалящих зубы однокашников.

– Выучили… – процедил в ответ.

– Хорошо… А книжку видел когда-нибудь?

Станко разозлился. Браконьер предусмотрительно отодвинулся, придерживая раненую руку:

– Ну, ладно… Пошутил я, забудем.

Помолчали. Костер погас.

– Меч-то у тебя откуда? – спросил Илияш в темноте.

Станко любовно коснулся ножен:

– Солдат подарил… Когда мне пятнадцать исполнилось. Это его меч, хоро-оший, заморской закалки… Только он не разрешал мне его носить, ты, говорит, простолюдин, оружие тебе не положено, за это, говорит, и в тюрьму можно… А я не простолюдин, мой отец – князь… Не байстрюк я, а…

– Бастард, – вполголоса закончил Илияш.

Станко удивился бы, увидев выражение его лица. Но, по счастью, было темно.

Утром они снова двинулись в путь; Илияш морщился, задевая больную руку. В другое время Станко терзался бы угрызениями совести – но сейчас ему было не до того. Воспоминания детства здорово его растревожили, и теперь он шагал вперед мерно, твердо, ни на секунду не забывая о предстоящей миссии.

Днем они снова видели всадников, на этот раз издали, Станко почти не испугался, да и браконьер не поддался панике – только проворчал, проводив стражников взглядом, что, мол, надо быть осторожнее, а то беспечность может и на дыбу привести.

После опасной встречи дорога стала труднее. На вопрос Станко, далеко ли до замка, проводник отвечал туманно: по прямой, мол, быстрее, но, скорее всего, придется петлять.

И скоро Станко понял, что такое «петлять»: тропинка исчезла, дорогу то и дело загораживал кустарник, ветки которого переплетались, будто поклявшись до скончания века не пропустить ни одного живого существа; из земли выпирали древние, замшелые камни, в очертаниях которых Станко мерещились злобные, искаженные лица.

Илияш, к чести его, всегда находил удобную тропу. Иногда он оставлял Станко позади, велев ему «с места не сходить», и ускальзывал вперед – разведывать путь.

В очередной раз они расстались в глухой чаще – стволы и стволы, зеленые глыбы кустов, под ногами мелкая трава и мелкие же камни, неба не видно из-за путаницы ветвей. Илияш ушел вперед, повторив сурово: «Чтоб с места не сходил!», а Станко, повинуясь его указанию, остался стоять столбом.

Время шло, а проводник не возвращался. День был пасмурный, под сводами леса висел серый полумрак, и в этом полумраке Станко разглядел рядом, совсем в двух шагах, пышный куст малины.

Ягоды, кое-где переспелые, гнули ветви до самой земли. Станко внезапно понял, что умрет, если не попробует хоть одну.

Впрочем, почему одну? Достаточно протянуть руку, и красная, сладкая горсть ссыплется в ладонь, а потом можно будет слизать густой малиновый сок… Станко вспомнил тот единственный хилый куст малины, который рос у его двора и который соседи обносили быстрее, чем он успевал съесть хотя бы три зеленых ягодки.

Радостно улыбаясь, уже чувствуя во рту малиновый вкус, Станко шагнул по направлению к кусту и протянул ладонь.

Будто жирная тугая змея вдруг оплела его ноги. Станко вскрикнул, а петля вокруг щиколоток рывком стянулась, дернула, и он потерял равновесие. Земля рванулась, Станко шлепнулся на живот, вцепился в траву, будто она могла удержать его. Еще рывок, и земля оказалась на месте неба.

Станко висел вниз головой, раскачиваясь, как большой тяжелый маятник. В глазах у него понемногу темнело от прилива крови. В поле его зрения попеременно попадали то куст малины, то изъеденный временем древесный ствол, то гора покрытых мхом угрюмых камней. И все время маячила темная, высокая куча, в которой Станко внезапно узнал очень большой муравейник.

Перед глазами его запрыгал скелет, подвешенный за ноги над такой же муравьиной кучей. «Ловушка срабатывает сама собой»… Деловитое копошение в пустых глазницах…

Меч был при Станко, ножны висели теперь за спиной; изловчившись, сильным уверенным движением он потянулся к оружию. «У меня меч… я смогу освободиться, и тебя, Илияш, освобожу, не бойся»…

Лучше было бы, чтобы Илияш не видел его в этом положении. Хорошо, что хоть руки свободны…

В этот момент сверху, с дерева, свалилась будто бы сетка – множество спутанных веревочных петель. Одна петля захлестнулась у Станко под мышками, но множество других нашли более удачное место – одни стянули плечи, другие – локти, третьи охватили ноги выше и ниже колен. Станко, не веря себе, задергался – петли тут же стянулись так туго, что Станко почувствовал под веревками биение крови.

Меч был теперь бесполезен. Станко раскачивался все медленнее, и, проходя самую нижнюю точку, он почти окунался головой в муравейник.

Он забился, как кролик в сетке. Петли стягивались все туже, и у Станко перехватило дыхание.

Так вот почему тот несчастный не смог освободиться!

Перед глазами его качался древесный ствол. По стволу ровной веревочкой взбирались муравьи – Станко знал, куда они ползут. Ему чудилось, что он слышит их глухой, зловещий топот.

– Муравьи, – сказал он с жалкой, растерянной улыбкой. – Мурашечки… Малюточки…

На вершине муравейника тем временем тоже царило оживление – сотни маленьких тварей собрались на самой верхушке, чтобы поскорее полакомиться Станко. Ему мерещилось, что в серой массе он различает красные огоньки жадных глаз – но это, конечно, была лишь фантазия.

Все медленнее, медленнее… Судорожные движения не спасают, только больнее рукам и ногам, стянутым петлями…

Может быть, ему удастся вывалиться из собственных сапог?! Но сапоги сидели крепко, и веревки, стягивающие щиколотки, были, похоже, вымазаны чем-то… Не то скользким, не то липким…

И только тогда Станко позвал на помощь. С трудом набирая воздух в перетянутую веревками грудь, он закричал что есть силы:

– Илияш! Илияш!

Тихо. Нет ответа.

– Илия-аш!

Маятник остановился. Станко висел почти неподвижно, медленно вращаясь вокруг своей оси.

Самые алчные муравьи уже были у него на волосах. Добрые духи, зачем ему такие длинные волосы?!

Он почувствовал, как маленькие лапки щекочут его лоб, щеки… И – немилосердный укус. Еще. Еще.

– Илия-аш!!

Тем временем взбиравшиеся по стволу муравьи уже спустились по веревке, миновали сапоги и принялись искать прорехи в поношенных Станковых штанах.

Глаза! Только бы не трогали глаза!

Он извивался, как сумасшедший, тряс головой и вопил не переставая:

– А-а-а! Илия-аш!! Помоги-и!

Кто-то из насекомых забрался уже и в сапоги. Станко заплакал.

Слезы его стекали не на щеки, как обычно, а на брови, на лоб; он снова закричал и в отчаянии подумал, что будет, если его крик услышат стражники.

Мысль о дозорниках заставила его на минуту умолкнуть. Бесполезный меч колотился о спину; муравьиное пиршество продолжалось.

– Илияш, – сказал Станко шепотом, – пожалуйста. Пожалуйста, Илияш!

Кто-то рассмеялся в двух шагах от него. Стражники, подумал Станко, но в этот момент ему даже хотелось на дыбу.

– Ну, парень, – донесся насмешливый голос браконьера. – Влип-таки… А кому я говорил – не сходить с места?

Почему он смеется, подумал Станко. Муравьи жрали его со все возрастающей жадностью.

– Кому я говорил, а? – бодро продолжал Илияш.

– Освободи… – простонал Станко, не узнавая собственного голоса.

Сильная рука дернула его в сторону. Станко снова качнулся, потом качнулся сильнее, потом веревка, держащая его за ноги, оборвалась. Станко упал лицом в траву.

Лежа на животе, он ощущал, как браконьер режет стягивающие его путы; вот отпустило плечи, грудь, живот… Вот легче стало ногам… Руки не слушались – Станко их попросту не чувствовал. Подвывая от боли и облегчения, принялся сметать муравьев, катаясь лицом по траве.

Илияш, стоя над ним, строго выговаривал:

– Если я сказал – на месте, то это, будь уверен, «на месте» и значит! Надо было тебя полчасика тут подержать, хорошая была бы наука… Помнишь того парня, что мы видели?

– Скотина ты, – шептал Станко, вытирая вместе с муравьями и слезы, – скотина… Хороша наука… Я посмотрел бы на тебя, свинья ты…

Он всхлипнул и перевернулся на спину. С трудом сел. Сказал прямо в смеющиеся глаза:

– Свинья! Ты где был?! Я звал тебя, звал…

– Сам свинья, – отозвался Илияш в тон. – Я, что ли, не предупреждал тебя? Сам виноват, не скули теперь!

– Это я скулю? – Станко зашелся от гнева. Веки его быстро опухали, не давая глазам раскрыться. – Я еще и скулю?!

– Знаешь, – протянул Илияш с насмешливой рассудительностью, – поговорка есть: мишка любит мед, а пчелки виноваты!

Станко сердито отвернулся.

Этой ночью им не пришлось спать.

Пригас костер, Илияш прикорнул рядом. Станко, которого весь день колотил озноб от муравьиного яда, потихоньку бредил с открытыми глазами. Ему мерещилась Вила в подвенечном платье и с красной косынкой на голове; в этот момент Илияш, всегда чуявший опасность за версту, дернулся и сел, беспокойно уставившись на Станко соловыми глазами. Обоим стало вдруг ясно, что рядом, в темноте, находится кто-то третий.

Ни шороха, ни звука, ни привычного крика ночной птицы; Станко, мгновенно покрывшись испариной, нащупал в темноте обнаженный меч. Илияш сжимал в одной руке кинжал, в другой – тлеющую ветку из костра.

Тот, третий, смотрел на них из глубокой, как колодец, тьмы. Станко казалось, что он слышит мерное, сухое дыхание. Потом – тресь! – сломанная веточка щелкнула со звуком разгрызенной кости.

– А… – начал было Станко, но Илияш так глянул на него, что тот прикусил в пересохшем рту и без того непослушный язык.

Прошла минута, потом еще невесть сколько времени, ветка в руке Илияша перестала тлеть, пальцы Станко, сжимающего тяжелую рукоять, онемели – а третий, ночной гость из темноты, все не уходил.

Он двигался по кругу – они поняли это по неспешному треску веток, чуть слышным вздохам, по дуновению ветра. Размеры гостя установить было трудно – если он и был массивен, то двигался с удивительной легкостью.

Станко старался держаться лицом к неведомой твари, по крайней мере лицом к тому месту, где она должна была быть. Илияш сидел неподвижно, наклонив голову, подчинив все чувства слуху.

– Омм! – в темноте, похоже, зевнули, и в нос Станко ударил густой запах гнилого мяса. Потом он увидел прямо перед собой два круглых красных ободка – и еле сдержал крик.

Красные ободки расширились и сузились опять. В центре каждого из них посверкивала белая искорка.

В следующую секунду ночной гость удалился. Слушая стихающее потрескивание веток, путники обнаружили, что сидят, мертвой хваткой вцепившись друг в друга.

…Утром они осмотрели следы – будто кто-то через равные промежутки вдавливал в землю огромные бочки. На дне одного из них окоченела расплющенная мышь.

– Это, – пояснил неприятным голосом Илияш, – это из беззаконных земель забрело… Там полно всяких… Расплодили колдуны проклятые… – Илияш вытер лицо и посмотрел на Станко длинным странным взглядом: – Да, парень… далеко мы зашли… – и усмехнулся.

– Далеко зашли? Замок близко? – быстро спросил Станко.

– Беззаконные земли близко, – протянул браконьер. – А замок… Дня три… Четыре… Если все будет «бархатом»… А еще лучше…

– Что?

– Ничего, – носком ботинка браконьер сбрасывал на дно бочкообразного следа жирную глину.

Станко окинул взглядом место ночевки, и ему снова стало не по себе.

– А… беззаконные земли… – и не стал продолжать.

– Здесь, – нехотя кивнул проводник, – рядом уже… Но мы туда не пойде-ем! – он усмехнулся и погрозил Станко пальцем.

– Давай-ка… поскорее, а? – предложил тот, взваливая на плечи исхудавший мешок.

Илияш отрешенно кивнул.

Идти было тяжелее, чем обычно. Еще одна бессонная ночь давала о себе знать.

Лес поредел. Ноги увязали в противно мягком, податливом, зыбком слое прошлогодних листьев. То и дело приходилось обходить выпирающие из земли высокие камни.

Илияш по привычке что-то напевал – уже не так весело, как в начале пути, но Станко сумел-таки разобрать песенку про милую деву, про длинную ночку, про то, что у кого-то там захромал конь и луна теперь в ущербе; потом песенки-прибаутки стихли, и, протискиваясь в очередную щель между стволами и камнем, Станко услышал вдруг, как Илияш вполголоса произносит странные, звучные слова.

Это были, кажется, стихи – но стихи на непонятном языке, чеканные, зловещие, одновременно ласкающие и терзающие слух; Станко не мог уловить ни одного знакомого слова, но в железном ритме строк ему слышались звуки битвы, звон мечей и военные клятвы.

Дождавшись, пока стволы и камни чуть расступятся, позволяя двоим идти рядом, Станко догнал проводника. Тот, покосившись на него, осекся и замолчал.

– Что это? – спросил Станко удивленно.

– Где? – буркнул Илияш.

– То, что ты говорил только что… Это стихи?

– Это, – Илияш досадливо поморщился, – это так… ничего.

Станко обиделся – ему показалось, что браконьер скрытничает и не желает с ним разговаривать. Фыркнув, он отстал.

Илияш шел теперь молча, а Станко, глядя ему в спину, крепко задумался.

Он думал о том, что, в сущности, об Илияше знает совсем немного и все – с его слов. Что он в страже служил – это похоже, боец отменный, а вот почему сбежал? А главное – кем раньше-то был, ведь не родился же он стражником, а?

Морща лоб, Станко вспоминал все мелкие Илияшевы повадки – как ест, как умывается, как палку держит… Охотник умелый, и шкурку сдерет, и ощипает, и зажарит, и… А вот только не из простых он, Илияш. Не из простолюдинов.

Станко и сам не знал, почему именно сейчас в этом уверился. Может быть, смутная тайна, связанная с его проводником, давала о себе знать и раньше, но именно сейчас, вспоминая чеканные слова непонятных строк, Станко понял вдруг, что браконьер – не совсем тот, за кого Станко принимал его раньше.

Может быть, шпион?

Ему очень не хотелось так думать – после всего, что было. А было множество ловушек, и в каждую из них Станко не надо было даже толкать – сам угодил бы, не окажись рядом проводника…

Все это верно, но кто такой Илияш? Откуда он знает громкое слово – бастард? «Незаконный сын знатной особы»… И что за счеты у него с князем Лиго? Как зло он сказал тогда у костра: убей его…

– Осторожно, – бросил идущий впереди Илияш, перелезая через поваленный ствол.

Станко тряхнул мешок, поудобнее устраивая его между лопатками, и продолжал свои молчаливые рассужденья.

Опять-таки, если Илияш не из простых, почему он стражников боится, как школьник розги? Может быть, князь специально за ним охотится? Может быть…

Ноги Станко соскользнули, он потерял опору и сорвался куда-то вниз. Не очень глубоко. По сапогам застучали комья глины. Где-то наверху ахнул Илияш.

Станко, скорее раздосадованный, чем испуганный, стоял на дне широкой ямы; влажная стенка ее осыпалась в том месте, где ее потревожили сапоги, локти и колени неловкого путешественника. И еще – стена была вся испещрена дырами, как ломоть хорошего сыра.

– Стой на месте, – Станко показалось, что голос Илияша странно изменился.

Станко опустил взгляд.

Из круглой дырочки, темной норки в сырой стене показалась плоская треугольная голова. Полоснул воздух тонкий раздвоенный язык; голова поднялась, закачалась, как на пружине, и матово блеснула бронзово-черная чешуя.

Станко отшатнулся. Змея смотрела ему в глаза – прямо, неотрывно, а из множества нор уже радостно выглядывали ее товарки.