9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

– Ох, это еще на полчаса.

– Да нет, не больше пяти минут, – сразу отреагировала Т.

– Да точно дольше. Музыканты любят преданных поклонников.

– Я уверена, что нет. Пять минут. Даже меньше. Спорим? – Т. смотрела на меня с прищуром.

– На что?

– На что? – она завертела головой вокруг в поисках какого-нибудь приза. – 0, давай на бутылку Егермейстера.

– Ну хорошо.

Я пожал протянутую маленькую ручку с черным маникюром и включил секундомер. 2:50. Даже если апеллировать к потраченному времени на заключение пари и согласовывание условий – вышло явно меньше пяти. Я проиграл, но нисколько не расстроился от этого. Музыканты, три высоченных мужика в черных пиджаках покивали головами, слушая как наш знакомый на английском с сильнейшим акцентом пытался им рассказать, как же они хороши, после чего молча забрали бутылку водки от бармена и вернулись в закулисье. «Зазвездились» – сделал вывод наш товарищ. Т. победоносно улыбалась.

– Когда Вам преподнести выигрыш?

– О, уверена случай еще представится.

Мы же сделали по последнему глотку и провели традиционную церемонию прощания на улице, провожая соратников по одному на такси. В целом я уже было распрощался с мыслями, которые успели возникнуть в моей голове за эту неделю, пока от Т. не пришло сообщение: «Жаль, не удалось Вас поцеловать». Я ответил: «Мне тоже».

Мы продолжали общение через сообщения. Обменивались любимыми местами, произведениями, книгами, фильмами. Все более-менее совпадало, и случай, чтобы отдать должное, как раз представился, так как через неделю, в прокат выходил фильм ее любимого режиссера, а мне нравилась актриса, что там играла.

Мы купили билеты заранее, чтобы не повторять промашку с музеем, так как до фотовыставки мы так и не дошли Мы договорились встретиться за час до сеанса, чтобы успеть перекусить. Я приехал немного заранее, и с бутылкой в сумке ходил нервно взад-вперед, стараясь унять волнение. Т. появилась вовремя, и своим характерным торопливым шагом подошла ко мне.

– Привет.

– Разве так надо чествовать победителей? Давай повосторженнее! – с ходу заявила Т.

– Раболепие не было прописано в пари.

– Ну тогда не интересно. В пари же главное не приз, и даже не предмет спора, а торжество над проигравшим.

– Хорошо, тогда разрешаю надо мной потешаться надо мной весь вечер из-за того, что я не слишком хорошо знаю, насколько докучливым может быть человек.

– Я не буду до такого опускаться, за кого ты меня принимаешь? Ну ладно, если только совсем немного.

Я предложил перехватить по бургеру. Она согласилась, однако, рассказала мне историю, как она один раз в юности съела пять штук на спор. Естественно, не трезвая. Ей это удалось, правда потом тошнило до самого утра. С тех пор она смотрит на них с огромным подозрением. Но иногда все-таки позволяет себе, да и поблизости ничего иного не было.

Подкрепившись, у нас оставалось еще полчаса до сеанса. Мы отыскали самую дальнюю лавочку на детской площадке, размещенную почему-то не во дворе дома, а на свободном пространстве промеж двух заборов. Но тем лучше, так как случайных прохожих не было. Т. победоносно открутила крышку и сделала глоток. Великодушно, она поделилась и со мной. С некоторым сожалением, но разумно решив не разгоняться и оставить оставшееся на потом, мы положили бутылку обратно в сумку и побрели в кинотеатр.

Фильм обещал быть весьма многообещающ. Хотя первые появившиеся отзывы были довольно сдержанными. Действие на экране, по началу начавшееся так мощно, совсем скоро скатилось в среднее повествование из картонных героев на фоне пустынных пейзажей. Т. потеряла внимание минуте на двадцатой, она дернула меня за рукав и взглядом показала на сумку. Я полез за бутылкой, было несколько совестно. Нет, сделать тайком пару глотков Егермейстера во время просмотра фильма не так плохо, как, например, хрустеть чипсами и слепить окружающих экраном телефона. Фильм был на религиозную тематику, и было ощущение, что я совершаю прямое святотатство. Однако, после первого глотка и окончательно убедившись, что святотатство совершают скорее создатели фильма, создавая настолько беззубое произведение по мотивам такого благодатного материала, дело пошло легче. Т. несколько разморило после плотного ужина, тепла и алкоголя. Она держала меня за руку, частенько целовала и дергала за рукав с просьбой добавки. Я делал то же самое, но все-таки пытался следить, что творится на экране. На актрису, хоть и не выдававшей на экране ярчайшее представление в своей жизни, все равно было чертовски приятно смотреть.

После окончания сеанса мы вернулись на ту же дальнюю лавочку. Детей уже давно на улице не было, опекающих их бабушек тоже, что как раз было нам на руку. Да и не только нам. На соседних скамейках и снарядах для развития детской координации разместились вполне себе взрослые люди, так же, как и мы, не нашедшие лучшего места, чтобы приткнуться в тот вечер. Маленькие компании равномерно рассредоточились по всей площадке, метров через пятнадцать, чтобы не нарушать интимнейшую обстановку друг друга. Погода в тот вечер была довольна милостива и провести на улице некоторое время было вполне даже неплохо.

Т. взгромоздилась на лавочку с ногами, обутыми в белые утепленные кеды. Она прижалась ко мне своим маленьким телом, органично заполнив пустое место под моей левой рукой. Мы были совсем близко, так что говорить можно было полушепотом. Изначально мы думали обсудить фильм, однако же, особых мыслей, кроме: «Ну ок», он не вызвал. Поэтому мы вернулись к прежним темам. В бутылке на момент оставалось где-то две трети; на улице мы разместились, уже немного ощущая опьянение. Можно было рассчитывать, что холодный декабрьский ветер поспособствует сохранению трезвого состояния и разумным поступкам. Но в облюбованной нами закуток, оборудованный для развития детского опорно-двигательного аппарата, он практически не залетал. А далекие огоньки и гипнотизирующий скрип качелей, которыми так искренне весь вечер пользовались двое короткостриженых мужчин, обнаруживших, что развлечения, которые они оставили в глубоком детстве все также могут приносить удовольствие, особенно спьяну, лишь способствовали погружению куда-то глубоко-глубоко во внутренний космос. Чем глубже, тем больше менялась Т. Взамен радостной, даже диковатой улыбки пришла смущенная. Вместо размашистых движений пришли кроткие тихие, осторожные, которые так боялись потревожить убаюкивающий воздух, окружавший нас. На место шуток пришли задумчивые воспоминая. Она начала рассказывать про детство, время, которое обычно никто не будет вспоминать рядом с человеком, которого не могут считать за своего. И чем ближе человек – тем детализированнее предстают рассказы. Незаметно, но так неотъемлемо в повествование вплетаются еле-заметными аккордами запахи, вкусовые и тактильные ощущения. Можно сколько угодно и кому угодно рассказывать о задорных приключениях, но вот о своих ощущениях этих событий или иных, куда менее ярких, но куда более значимых деталях, кому попало рассказывать не станешь. Будь то сладких вкус клубники, который привозил дедушка из командировки, как скрипели ролики, которые подарили на десятый день рождения, или как щипала счесанная коленка, пока мама обрабатывала йодом. Вместе с этими милыми, пустячными, но такими искренними деталями появлялась совершенно иная Т. Если до этого она представляла собой олицетворение праздника, то теперь это походило на разговор на кухне двух людей на кухне, которые почему-то не поехали домой, не отправились в койку или попросту не вырубились в одном общем братском нагромождении из тел. Несомненно завтра праздник начнется вновь, но пока есть предрассветные часы можно негромко встретить первые лучи солнца и поделиться, чем то, что невозможно услышать за громкой музыкой или шумной болтовней, дать отдых себе, передышку, просто посидеть и посмотреть по сторонам. Если повезет – в объятиях небезразличного человека. В тот вечер мне повезло. Именно под таким настроением неприметно мы прикончили всю бутылку. Ноль семь на двоих может показаться не слишком впечатляющим результатом, но нас обоих накрыло довольно сильно. Поднявшись с лавки, мы ощутили всю коварность размеренной обстановки и пития посредством отхлебывания по глотку из горла без закуски.

Заметно покачиваясь и обеими руками держась за меня, Т. посмотрела на меня расфокусированным взглядом и произнесла:

– Поехали?

– Куда? – я не очень хорошо соображал в тот момент, да и будь я трезвым, уверен я задал бы ровно тот же вопрос.

– К тебе.

– Поехали, – опять же, будь я трезвым я бы наверняка ответил точно так же.

Оказавшись в салоне такси, мы оба сразу же уснули. Открыв глаза и увидев до боли знакомую улицу, я еще минуту удивлялся чудесной телепортации. Мы поднялись в мою квартиру. Первый секс между новыми партнерами практически всегда выходит в лучшем случае средним, а если еще в тот момент стоит выбор между ним и тем, чтобы просто заснуть мертвым сном, то уж точно ничего особенного ждать не приходится. Но это было абсолютно не важно. После того как собрав последние силы мы выполнили предписанное, Т. умиротворенно устроилась рядом со мной свернувшись калачиком и смиренно засопела. Я сделала то же самое.

Она разбудила меня поцелуем, уже собранная, накрашенная и одетая, тем самым, не оставляя мне шанса каким-либо образом показать себя получше с утра. Она уже заказала себе такси и просто хотела попрощаться. Я даже не успел одеться и проводить ее, Т. поцеловала меня и выпорхнула за дверь. Пару минут я тупо походил по квартире вперед-назад, пытаясь собрать и вспомнить все факты с предыдущего вечера и ночи, чтобы как-то оценить происходящее, но тут же почувствовал, что мое похмелье тоже потихоньку начинает просыпаться, медленно, но угрожающе неотвратимо. Потому я отложил всякие раздумья на потом, шесть утра все равно не самое подходящее для этого время, и вернулся в кровать.

Проснулся я часа через четыре, зимнее пугливое солнце было уже в самом зените и своевольно проникало сквозь занавески. К счастью, похмелье удалось-таки обмануть. В целом состояние было вполне себе приемлемым. Я было собрался вернуться к прежним размышлениям о вчерашнем дне, но в целом выстроить какую-либо сносную теорию, что это было и чего ожидать в дальнейшем, у меня не выходило. Мозг цеплялся за мелкие отрывки из памяти, будь то странное слово из ее северного диалекта, смешливый взгляд или просто милый чих, вызывая тем самым идиотскую улыбку на моем лице, и упорно отказывался анализировать ситуацию с возможными последствиями развития. Я плюнул на это занятие, все равно что-то прогнозировать было бессмысленно, слишком мало вводных данных, пусть все катится само по себе, в какой-то момент может что-то и будет ясно. Так что я все с той же идиотской улыбкой отправился пожарить себе утреннюю яичницу. Все равно моменты, которые должны были послужить началом прекрасной влюбленности в любой другой ситуации, прошли мимо. Наверное, все это и к лучшему, так же гораздо проще, думал я пока материя из разбитых яиц нетерпеливо шкворча меняла свою консистенцию на раскаленной сковородке. Не стоит ей задавать вопросы, наверняка ответы мне не понравятся. Может даже это была всего лишь разовая акция, и больше ничего подобного не случится. Хотя немного жаль, что она не осталась со мной позавтракать, все-таки после моей фирменной яичничницы еще никто не оставался равнодушным. Но это был бы всего лишь еще один упущенный момент зарождения или уже может быть продолжения эволюции глубокой привязанности. Но, как и все остальные он остался бессмысленным и никому не нужным.

Днем начал падать снег. И не просто падать, случился просто снегопад библейского размаха. Дороги, тротуары, деревья, дома все вмиг укрылись белым одеялом. Но небесам и этого казалось мало, они все опустошали и опустошали себя, словно дождались команды, чтобы освободившись от неестественного воздержания, за один раз вывалить все-все, что они задолжали за месяц. Это могло показаться прекрасным или даже, если угодно, символичным, но это был всего лишь снег. Естественный ход развития событий, пусть и запоздалый. Единственной мыслью было: «Ну наконец-то». Снежинки стремительно покрыли все горизонтальные поверхности, милосердно скрыв неприличную оголенную серость. Хоть все прекрасно понимали, что под белыми пушистыми шапочками все еще скрываются все та же до боли знакомая неприглядность и скучные горизонты, глазу все равно было приятнее от ровных безмятежных просторов. Я решил выйти прогуляться по окрестностям, несмотря на непрекращающуюся стихию, чей напор уже начал казаться угрожающим. Но желание посмотреть на обновленную картину городского пейзажа была куда сильнее чувства безопасности. Да и просто хотелось проветрить голову.

Я натянул всю свою зимнюю амуницию и вышел на улицу. Глаза заслезились от непривычно яркого белого света, пришлось постоять минуту, пока они привыкали. Снежинки продолжали витиевато ложиться на землю, прохладный ветер приятно ворошил волосы. Городские службы еще не успели среагировать на неожиданную подарок погоды, потому покров был ровным, лишь с протоптанными дорожками от горожан, которым надо куда брести вне зависимости от погодных условий. Я почувствовал вибрацию в кармане – пришло сообщение от Т. Ну как сообщение, просто улыбающийся смайлик. Я понятия не имел, что она хочет этим сказать и как мне отвечать на подобное. Решил взять пару минут на раздумье и сначала раздобыть горячий кофе. Побрел, перебирая в голове, все смайлики, что мог вспомнить, которые сгодились бы на ответ. Я решил было остановиться на задумчивом, поскольку тот хоть и не был таким уж оригинальным, но хотя бы отражал мое настроение, но тут она, не дождавшись ответа, позвонила.

– Привет.

– Привет, Т.

– Как самочувствие?

– Да вполне себе неплохо, я даже позавтракал.

– Хорошо, я тоже. Извини, что пришлось тебя покинуть так поспешно. Но ты сам все понимаешь. Я обычно никогда стараюсь не оставаться нигде на всю ночь.

– Все нормально, понимаю.

– Вот я как раз про это и говорила!

– Про что?

– Что хорошо найти понимающего человека.

– Угу.

– Отличная погода, кстати. Наконец-то снег. Ты видел? Прям сыпет и сыпет!

– Да, я как раз вышел прогуляться.

– Серьезно? Здорово! По каким-то интересным местам?

– Да, есть парочка приметных неподалеку, пожалуй, туда и направлюсь.

– Я могу присоединиться?

– Когда?

– Ну прямо сейчас, ты же у себя?

– Ну да, только вот вышел.

– Отлично, я собрана, ехать минут двадцать. Хорошо?

– Но сейчас не то, чтобы прям миленький снежок, сыплет нехило.

– Меня это не пугает! Я так устала от этой мертвой осени. Так что? Подождешь меня?

– Да, хорошо.

– Отлично. Одеваюсь и выбегаю! До встречи.

Она торопливо повесила трубку. Я сделал крюк, чтобы убить лишние пятнадцать минут, все с тем же задумчивым смайликом на своем лице, после чего зашел в кофейню и взял пару черных кофе с собой. С прицелом, чтобы сразу же отдать ей в руки горячий стаканчик. Но ей потребовалось не двадцать минут, а более получаса. Все это время я гадал, куда следует ее поцеловать при встрече: в щеку, как обычно, или уже в губы, вследствие последних событий. Я не успел придумать, как она появилась в открытых дверях павильона метро и направилась в мою сторону в своей длинной черной куртке и черной шерстяной шапочке разительным контрастом со всей враз побелевшей окружающей средой. Хотя у многих окружающих был гардероб тех же оттенков, ее выделяла размашистая походка с высоко поднятой головой, в то время как все остальные понуро опускали носы в шарфы. Подойдя вплотную, она поцеловала меня где-то на границе между дружбой и романтикой, лишь зацепив край губ. Т. сразу предупредила, что не сможет долго гулять, так как еще не успела обновить зимний гардероб и наверняка быстро замерзнет. Я пообещал принять это во внимание. Ее кофе уже успел остыть, но она все равно вежливо сделала пару глотков перед тем, как отправить практический полный стаканчик в мусорку. Сунув руки в карманы, мы зашагали по намеченному мной маршруту. При всем ее приподнятом настроении некоторое чувство неловкости все-таки ощущалось. Мы не то, чтобы игнорировали тему вчерашнего вечера, даже пару раз как-то вскользь пошутили на эту тему, но все равно вчерашние события не освещались и не проговаривались. Случилось и случилось. Вместо этого Т. с нескрываемой радостью смотрела на окружающие пейзажи. Своими большими карими глазами с сузившимися зрачками она ненасытно вбирала все это снежное великолепие, словно жаждала наступление настоящей зимы больше кого бы то ни было. Снегопад усилился, и мы вдвоем оказавшись под властью зимы, постепенно покрывались белым слоем. Т. была в восторге, особенно ей нравились те снежинки, что ложились на ее длинные черные ресницы, она специально их не смахивала, а радостно демонстрировала мне. Ее поведение было настолько по детски непосредственным. Она смахивала снег с перил, черпала его ботинком и шла рядом чуть ли не вприпрыжку. Это было бесконечно умилительно. Я решил подыграть, и обсыпал ее снегом с веток деревьев. Это вызвало ее справедливое негодование. Но спустя ровно десять шагов Т. меня простила и продолжила беззаботно наслаждаться первым снегом.

Впрочем, хватило ее ненадолго, уже совсем скоро поведение ее спокойнее, а движения сдержаннее – тонкий пуховичок и осенние ботинки дали о себе знать. Но за это время мы успели все-таки пройтись по кварталу. Сначала я показал ей пару старинных особнячков, чудом уцелевших в новой плотной городской застройке. Подробных деталей о годах сооружения, архитекторах или же владельцах я не знал. Да и не зачем было строить из себя гида, то была прогулка иного толка. Она с интересом их рассматривала издалека, кивала и мы шли дальше. Гвоздем обзорной экскурсии был заброшенный туберкулезный диспансер начала прошлого века, в готических тонах с провалившей крышей. Он привлек ее внимание больше остальных, что она даже вынула руки из карманов и притронулась к проржавевшему забору, прищуриваясь высматривая, что там внутри, за прорехами в наспех заколоченных окнах.

Под конец прогулки был парк, вот кому особенно было к лицу понижение температуры. Я хотел было там немного задержаться, но Т. дала понять, что сильно замерзла, потому мы прошли его наспех. После чего зашли в китайский ресторанчик, просто потому что это он оказался первым попавшимся заведением с едой и отоплением. Мы уселись, она была несколько угрюма, ежась от холода в своем легком зеленом свитерке, и растирая покрасневшие ладони. Но миска горячей лапши и чай помогли Т. отогреться и вновь выглядеть приветливой и умиротворенной.

– Все-таки красиво так на улице, хорошо, что выбрались, – словно подытожила она вслух свои размышления.

– Согласен. А почему ты решила позвонить мне сегодня? – неожиданно сам для себя я задал вопрос, который висел у меня на задворках сознания всю прогулку.

– Почему бы и нет? Вчера же так славно прогулялись, хотя под конец я уже слабо помню, что было.

– Мы поехали ко мне.

– Спасибо, это я как раз-таки запомнила. Но еще же до этого сидели на лавочке, пили, а вот о чем говорили, уже стерлось напрочь.

– Да так, просто болтали о всяком.

– Ну да, мы постоянно болтаем о всяком.

– Насколько я помню, ты рассказывала о своем детстве.

– Правда? Не очень-то похоже на меня. Видимо, порядочно набралась.

– Ну это да. Но все равно было очень мило.

– Видимо, это мое вечное проклятье – выглядеть милой, даже когда я в полный ноль и несу черт знает что.

– И такое часто случается?

– Ну бывает, не думаю, для тебя это откровение.

– Интересно было бы посмотреть.

– О нет, это совершенно лишнее.

– Ну ладно. Может как-нибудь все-таки получится. А почему надо было так рано убегать?

– Муж возвращался на утреннем поезде из деловой поездки. Вряд ли он бы отнесся с пониманием, если бы меня не было дома, – я попытался разобрать чувство, с которым она произнесла эту фразу, будь то злость, или сожаление, или стыд. Но ничего, абсолютно ничего не значащая интонация, это была лишь очередная фраза из наших долгих диалогов ни о чем.

– И где же он сейчас?

– Дома, отсыпается. Но мне было бы скучно, поэтому я решила прогуляться.

– И позвонила мне.

– Ну да, я помню же, что с тобой интересно гулять.

– Что же, спасибо.

– Ты точно не обиделся?

– Да нет же, говорю. Все нормально.

– Ну хорошо тогда.

– Жаль, только…

– Что?

– Ну я помню мы были пьяные и уставшие в край, и думается, секс никаких особо памятных воспоминаний не оставил, а так если бы осталась с утра, был бы шанс реабилитироваться.

– Ах да, секс с похмелья обычно очень хорош. Это правда.

– Ну вот.

– А может я позвонила, потому что решила дать тебе еще одну попытку, – подразнивая произнесла Т. со своей приподнятой бровью.

– Да? Интересно. Может и я тогда дам тебе еще одну попытку – я ответил тем же тоном.

– Ах вот так?

– Да вот так!

– Ну что же, я всегда полагала, что надо стараться пользоваться предоставляемыми шансами!

И мы снова оказались у меня. С того дня наши взаимоотношения вышли на новый уровень. Пользуясь современной терминологией, мы эволюционировали от «товарищей по бухлу» до «друзей с привилегиями». Как-то естественно и непринужденно, словно это было нечто само собой разумеющееся. В наших сообщениях появилось больше доверительности и недвусмысленных намеков. Мы стали все чаще видеться у меня: где-то раз или два в неделю, в зависимости от разных факторов, хотя, конечно же, только одного. Т. появлялась после работы вечером, всегда радостная, приветливо улыбающаяся, тепло меня обнимала, и мы отправлялись ко мне; после бутылки вина на двоих и нескольких часов вместе, я провожал ее на остановку общественного транспорта или усаживал в такси. Моменты прощания всегда походили один на другой – мы долго стояли в объятиях друг друга, после чего, она заходила в открытые двери вагона или садилась на заднее сиденье желтой машины и сразу же доставала свой телефон. Я смотрел как она уезжает, после чего неторопливо делал круг по кварталу, чтобы дать постели немного проветриться от запаха ее тела, все так же неспособный собрать все воедино и понять, что к чему. Все продолжало куда-то катиться. Куда именно было все так же непонятно. Но, по крайней мере, было движение, а оно куда лучше прозябания и застоя. Как бы шаблонно это не звучало.

Но это было после, во время свиданий все было иначе. Оставаясь наедине, мы словно отрезали весь окружающий мир. Он оставался где-то безразлично далеко, доносясь до нас лишь в виде монотонного гула машин или еле-еле уловимых вибраций идущего на глубине вагона метро. Эта добровольная изоляция была единственным, что могло казаться неестественным. Мы были словно дети, которые сооружают себе крепость из подушек, и сидят там с фонариком, воображая себя какими-нибудь последними выжившими в мире после ядерной войны. Или что-то не такое пессимистичное, не знаю наверняка, что они там воображают сейчас. Наша же крепость тоже была из подушек. Но, следуя главному отличию взрослых от детей, мы ничего не фантазировали, то была непозволительная роскошь, да и на это после тяжелого трудового дня уже ни остается ни сил, ни времени. Взрослые могут позволить себе только одну вольность: перестать думать. Просто оставить все на потом, чуть позже все оно вернется, но как же хорошо выделять отдельные моменты и просто оставаться в них, без забот, без условностей, без вчера и без завтра. Когда времени не существует в принципе, как понятия. По окончании, когда я оставался наедине с собой, ход часов восстанавливал свое могущество, и мне приходилось всеми силами стараться не начинать думать, оно все равно было ни к чему, даже если и проскакивало, и поток размышлений начинал пытаться соединить воедино все, я старался сразу себя осекать: ведь она как кошка – если приходит, то просто надо быть благодарным, и погладить ее, получая удовольствие от довольного мурчания. Не стоит рассчитывать на большее, чем минутная ласка и довольная мордочка, и уж точно не стоит размышлять, что именно заставило ее прилечь рядом – все равно не угадаешь, да и какая разница?

С ней же наедине смотреть куда-то вдаль, на далекий горизонт событий совершенно не хотелось – можно было только наслаждаться текущим моментом: просто наблюдать за ней, и все остальное просто само по себе становилось нисколько не важным – как она закрывает глаза от наслаждения, как она голая, накрывшись одеялом, попивает красное вино и задорно вспоминает дурацкие истории из своей юности, как пританцовывает, пока я стою у окна с сигаретой, весело прыгает на кровати от безудержной радости, как она внимательно листает ленту и пересказывает мне о каких-то событиях у своих друзей или просто демонстрирует смешные картинки. Казалось, это чудное время, практически буддийской безмятежности, если, конечно, не брать в расчет похоть, длилось бесконечно долго, хотя я бы с радостью прибавлял еще столько же. Но это только казалось. Стрелки часов лишены всякого воображения и возможности созерцать, это вне их компетенции. Поэтому они не то чтобы жестоко, нет, это вовсе не присуще их природе, а просто ровно так как они могут, сухо и бескомпромиссно, показывали итоговую продолжительность свиданий: ровно три часа. Три с половиной, если повезет. После чего она начинала собираться: одевалась, расчесывалась, восстанавливала слой тонального крема, который был стерт начисто в течение вечера, и исчезала, иногда, оставляя в качестве хрустальной туфельки свою расческу. Как самодостаточная кошка она выбиралась сама по себе, давала почесать себя за ушком, но спать всегда возвращалась на свое место.