9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Они не способны воспринимать диалог. Они могут слышать один и только один громкий голос. И сейчас для них звучит такой громкий голос. Он перманентен. Он твердит им постоянно, что мы с вами – их враги, что мы отвратные отбросы общества, которых необходимо раз и навсегда уничтожить. И только этот громкий голос они и могут понимать. Он вездесущ. Они слышат его из каждого телевизора, из каждого радио, из каждой газеты, из каждой сточной канавы. Они не хотят слушать ничего другого, они не хотят ничего знать, не хотят ничего помнить. Этот голос слишком долго звучал в их головах. Даже если его заткнуть еще в течение десятилетий – он будет блуждать эхом в их пустых черепных коробках.

То, что мы так долго и отчаянно пытались делать абсолютно бесполезно и бессмысленно. Невозможно победить в диалоге, когда ты сохраняешь спокойный и ровный тон, а твой оппонент орет со всех сторон мириадами натренированных глоток. Мы слишком долго пытались донести свою точку зрения. Хватит!

Я не собираюсь больше жертвовать собой ради их целей, с сегодняшнего дня все будет наоборот. Мы покажем, что мы тоже можем кричать. И тогда все они запомнят, что сделали. Запомнят навсегда.

Я хочу, чтобы вы, все вы, присоединились ко мне. Только решительными действиями мы можем что-то изменить, больше никаких полумер. Никаких диалогов, мы слишком долго пытались объяснять и просить. Нас игнорировали, нам затыкали рты. Но теперь они услышат. Они запомнят! Потому что это будет громко. Очень громко! Они уже не смогут скрыться от наших голосов. Нигде, не будет ни единого места, где они смогут остаться в тишине и в безопасности. Мы заставим их слушать!

Зал взревел. Все пространство завода вспыхнуло яркой вспышкой и осветило все вокруг, больше всего света исходило от маленькой девичьей фигуры на сцене. Толпа закричала в едином порыве. Раскаты единовременно вырвавшегося звука из сотни ртов заставили задрожать металлические листы на кровли. Даже те, кто десять минут назад стояли и отпускали скептические шуточки, теперь неистово кричали. Ей удалось, то пламя боли и отчаяния, которое сжирало ее сердце, поселить в остальных. Также стремительно, как лесной пожар. Искра, нашедшее благоприятное окружение, обернулась полноценным пламенем.

Кричали и аплодировали все вокруг, даже Серый, который всегда казался мне сдержанным и вдумчивым парнем, с покрасневшим лицом орал, как умалишенный. То же самое делал и пухлый, хотя все это время он если не презирал, то довольно отрицательно относился к ней. И я был вместе с ними, мой голос сливался с сотней других, чувствуя силу и единство.

Л. оставалась на прежнем месте. Она застыла неподвижно на сцене, мегафон все еще оставался в опустившей руке. Ее фигура не поддавалась вибрациям толпы, она была выше нее. Ее не меняющийся взгляд смотрел на головы своих сторонников. Они были готовы ради нее на все. Идея и сила убеждения одной оказались куда сильнее идей и воли каждого из них по отдельности.

Овации все не смолкали. Давление звука дошло до максимума. Гул входил в резонанс и начинал воздействовать на старые обветшалые конструкции. Жестяные листы нещадно дребезжали. Одна из стоявших ламп не выдержала напряжений и разлетелась на части. В ней уже не было никакой нужды, свет Л. и людей уже заполнял все вокруг. Зародившаяся энергия от взрыва сверхновой звезды победоносно уничтожала обычную земную материю. Я заметил, как у девушки впереди меня пошла из уха кровь. Но та, продолжала яростно кричать и сотрясать воздух кулаком. Она не обращала на свою травму никакого внимания.

Л. сделала властный усмиряющий знак рукой. Толпа продолжила орать, но уже на порядок тише. Л. практически срывалась на крик, чтобы пересилить толпы даже используя мегафон.

– Мы не будем бояться! Мы не будем подстраиваться! Мы будем диктовать, они буду слушать! Мы заставим их помнить, что мы будем говорить! Они запомнят каждое наше слово! Они запомнят!

И это не только слова! Это будут действия! Слова они могут игнорировать, но вот слова, подкрепленные действиями, уже будут не в силах. Выйдете на улицу, и вы увидите наше первое громкое слово. Увидят и они! И запомнят!

Люди по указке повернулись в сторону выхода, громко и хаотично выкрикивая обрывочные то ли фразы, то ли какие-то нечленораздельные животные звуки. В этом звуковом нагромождении нельзя было ничего разобрать. Зудящий человеческий рой в полном составе вывалился на улицу, разрезав полуночную темноту своим заревом. Они сформировали идеальный круг, не переставая ни на секунду излучать свою яростную энергию.

В этот момент раздался хлопок, за которым последовал приглушенный грохот и отдаленные крики. На горизонте появилось зарево сравни нашему. Оба сияния освещали ночь, так что звезды перестали быть видны. Толпа на секунду замолкла, чтобы отразить отдаленную вспышку пламени в своих глазах, и затем еще с большей яростью заликовала. Все стали прыгать, словно на каком-нибудь рок-концерте. Пыль вздымалась под их подошвами. Многие падали, не выдерживая от общего ритма и толчков, остальные не замечали этого, они были под действием общего экстаза, этого примитивного восторга.

Пламя на горизонте полыхало, а людской круг все также яростно кружил в своем безумном танце. Не думаю, что кто-то понимал в полной мере, что с ним происходит. Лица мелькали, темп был стабильно высоким. Лица, тех кого я знал, были совершенно не похожи на прежние их образы. Теперь они стали искривленными, примитивными, обезображенными животной яростью.

Постепенно протяжный завывающий звук откуда-то издалека начал вмешивать в голос толпы. Несколько полицейская сирен сначала невнятно, но с по мере приближения все отчетливее и настырнее стали подавлять нескладный строй человеческих глоток. Люди по одному выходили из транса, оглядываясь, и суетливо дергали своих товарищей. Кто-то приходил себя и бросался бежать. Остальные так и оставались на месте, безрассудно предаваясь ликованию.

Я попытался отыскать Серого или хоть кого-то из моих знакомых. За время триумфальной процессии всего этого месива мы разминулись. Но людей все еще было слишком много. Полицейская сирена была уже на критически близком расстоянии. Свет их фар уже падал на верхушки деревьев и зданий. Поскольку воспоминания о металлических решетках в камерах были все еще свежи в моей памяти, я решил бежать. Вместе со мной в тот момент стартовала еще пара человек. Один из низ рукой показал мне направо, и мы разделились. Территория бывшего завода была отгорожена забором. Замкнутость территории приводила к паническому перебиранию вариантов, где можно спрятаться, пока все не утихнет. Но на мою удачу, забор был таким же старым и потрепанным, как и все остальное вокруг. Не сразу на мне все-таки удалось в темноте найти прореху в нем.

Я выбрался с территории, передо мной оказалось огромное черное перепаханное поле. Я все в том же быстром темпе, попеременно спотыкаясь и падая, ринулся прочь от места. Человеческие и машинные звуки постепенно затихли за моей спиной. Я пересек поле, дойдя до маленького пролеска. К этому моменту силы меня покинули. Я оглянулся, по моему пути никто не следовал. Тогда я прислонился к дереву отдышаться.

Так непривычно было стоять практически в полной тишине, только с кротким шелестом листьев и редким рокотом сверчков. Сверху раскинулось чистое звездное небо. Приют спокойствия после буйства энергии. Вдали еще виднелись оба сияния, но уже остаточными безжизненными явлениями. Оба пожара были почти ликвидированы. Я перевел отдых, и сверил свое местоположение. Я порядочно отдалился от цивилизации и теперь мне предстояло сделать трюк пару километров, чтобы снова выйти на дорогу.

Я не хотел возвращаться мыслями, к тому, чему стал свидетелем этим вечером. Но все равно не мог отделаться от этой картинки. Коллективный животный экстаз, подпитанный стимуляцией множества оскорбленных эго. Недостаточно подобрать нужные слова, нужно еще и суметь их произнести. У Л. получилось идеально. Она смогла объединить людей, более того освободив их от кристаллической структуры слепить из них единую массу, пропитанную всего одной идеей: идеей борьбы. Прием довольно старый, но неизменно срабатывающий. Особенно если подкрепить его эффектным пиротехническим действом. Быть частью чего-то большего – одно из естественных стремлений индивида. В этом не было ничего нового или удивительного. Меня интересовало, только смогли ли скрыться знакомые ребята. То, что Л. спокойно удалилась со сцены у меня не было никаких сомнений.

Я выбрался с пересеченной местности до автомобильной дороги. По ней как раз ходил круглосуточный автобус из центра города до аэропорта и обратно. На нем в компании спящих бомжей я добрался до своего дома. По моим следам так никто и не следовал.

На следующее утро новостная лента пестрела однотипными вариациями заголовка «Взрыв полицейского участка». Официальная версия представлена не была представлена, как и точное количество жертв, поэтому СМИ наперебой предлагали свои варианты произошедшего в зависимости от своих политических представлений. Некоторые говорили, что бравые блюстители порядка изъяли взрывчатку у опасной международной группировки, четверо погибших, из них двое – опаснейшие террористы; другие, что обленившиеся и отупевшие полицейские по своей глупости решили позапускать фейерверки, это и закончилось плачевно, двенадцать погибших. Проскакивала версия, что это не что иное, как месть доведенного гражданского общества против вседозволенности представителей государства, однако, она звучала крайне робко, стыдливо проявлялась между строк. Всколыхнувшееся общество, по своему черно-белому обыкновению, разделилось на два крайних лагеря: сочувствующий и злорадствующий. Первые выражали соболезнования близким и родным и сетовали, что даже сейчас, даже при всех современных средствах контроля и наблюдения, подобное может произойти в большом и спокойном городе. Другие же говорили, что так этим продажным свиньям и надо, что может быть теперь то они начнут нормально работать, когда их шкуры в опасности. Все эти высказывания кидались до официальной версии расследования, хотя для того, чтобы что-то сказать в интернете, она и не требуется.

Для меня в нем тоже не было никакой нужды, поскольку все собиралось в целую картину, благодаря одной маленькой детали. Был взорван именно тот участок, в который меня, Л. и остальных несогласных держали после тех уличных протестов. Никаких совпадений быть не могло. Она говорила, что будет громко. Громко действительно было, все услышали. Однако, смущало, отсутствие какого-либо послания от нее. Взрыв никогда не является действием сам по себе, он всего лишь «Эй!» для привлечения внимания, когда все услышавшие поворачивают к тебе голову, и ты уже можешь донести свою позицию. Время шло, никто никаких заявлений для понимания общества не делал, никакие организации ответственность за него не брали. Из-за этого все это выглядело словно какое-то трагическое недоразумение или неуместная шутка. Недоумение и споры в обществе продолжали множиться.

Из-за этого громкого происшествия новость о том, что недалеко от места трагедии была задержана группа молодых людей в количестве семнадцати человек, осталась практически незамеченной. Их фотографии не публиковались, впрочем, как и имена, поэтому невозможно было сказать, кого именно приняли в тот вечер. Их нахождение неподалеку от места инцидента выглядело крайне подозрительно, и все они сразу отправились под стражу, отпускать их не спешили. Каждый из них называл свою версию причины нахождения в тот момент в том месте. И все они были довольно идиотскими и маловероятными: один говорил, что пришел на рейв вечеринку, но ее не было, другой, что его выгнала девушка из дома и он на этих складах нашел временное пристанище, пока они не помирятся. Еще одна заявляла, что гуляла там с собакой, и что та испугалась грохочущего звука и вырвалась. И все отрицали знакомство друг с другом, и тем более какое-либо отношение ко взрыву.

Разумеется, все это воспринималось с огромным сомнением. Однако, все досье были тщательнейшим образом проверены. Не было ни одной сколько бы то ни было весомой зацепки, если не считать симпатии к либеральным идеям, но у кого его не было среди молодого поколения. Тем не менее, всех задержанных оставляли под стражей, в надежде, что возможно кто-то из них расколется или даст промашку в показаниях, с помощью которой и можно будет вскрыть эту странную головоломку. Стоит отдать им должное, все они, находясь за решеткой, не теряли духа. И продолжали с какой-то обезоруживающей наивностью, если не сказать идиотизмом, придерживаться своих версий событий.

Спустя неделю было представлена официальная версия. Теракт. Следы взрывчатого вещества были обнаружены на обломках. Источник находился в одном из рабочих кабинетов. Как именно он туда попал не сообщалось. Шесть человек погибло, из них – пятеро сотрудники при исполнении, а также один человек гражданский, задержанный за мелкое хулиганство для составления протокола. После этой публикации общий разухабистый тон сердоболия и злорадства общества сменился на более-менее ровный обеспокоенный. Основной версией стала месть криминального мира по отношению к бравым служителям правопорядка. Это звучала более-менее правдоподобно, но опять же узнать, кто именно стоял за этим, никак не выходило.

Дело вышло резонансным для СМИ, а для полиции оно обернулось делом чести. Никогда еще в истории не было такого наглого и прямого удара по статусу и достоинству органов. Накал страстей не спадал. Каждую неделю сообщалось о каких-то подвижках в деле, но все они казались ничтожными. Не было никаких зацепок. Дело дошло до самых высоких чинов, и все требовали найти виновных. А когда есть настойчивое желание сверху – снизу это желание постараются исполнить всеми возможными способами.

Так и случилось. В принципе такое развитие событий вполне можно было предвидеть. Было опубликовано большое расследование, которое сразу же подхватили все значимые СМИ. Из семнадцати человек, задержанных тем вечером, восемь было несовершеннолетними. Их отпустили, но оставили под пристальным наблюдением. А вот у остальных девяти в ходе обыска была обнаружена неожиданно литература анархического толка, доказывающая их мотивы. Были опубликованы переписки, в которых они с грамматическими ошибками с упоением обсуждали планируемое действо. Также само собой нашли и следы взрывчатки на личных вещах, и еще у парочки еще по паре граммов кокаина для полной суммы. В итоге была раскрыта независимая опасная группировка, которая и была нейтрализована. Казалось бы, что это выглядело слишком хорошо и гладко, в особенности после практически месяца молчания, но пресс-секретарь следственного комитета сохранял спокойную мину, продавливая версию, что у следствия с самого начала были все необходимые доказательства, однако, они не афишировались, дабы проработать все возможные связи и вычислить всех соучастников. По счастливой случайности, все основные действующие лица и оказались на том месте и в том месте. Хотя они продолжают отрицать свою причастность, железные доказательства прямо свидетельствуют об их вине. Были опубликованы фотографии, а также имена. Серый был среди них. На черно-белой фотографии он выглядел еще более осунувшимся, чем обычно.

Некоторые из независимых журналистов усомнились в подобной гладкости прошедшего расследования. Появлялись отдельные заметки про несуразность всего дела. Опрошенные свидетели, знакомые и коллеги обвиняемых, отказывались верить приведенным доказательствам. В большинстве своем для интервью они предпочитали скрывать свои имена. Их можно было понять. В статьях говорилось о том, что дело сшито белыми нитками. Что все обыски проводились без свидетелей. Частицы веществ, указывающих на сопричастность, были обнаружены только с третьего раза. Также отмечалось, что обвиняемые если и были знакомы друг с другом, то только поверхностно, уж точно никак не могли быть сообщниками, так как крутились совершенно в разных кругах.

Эти скромные заметки были опубликованы на маленьких независимых ресурсах, и никто, кроме особо причастных, внимания на них не обратил. В основном все общество было в крайней эйфории, что виновных в подобной наглой и бесчеловечной акции наконец то привлекут к ответственности и упрячут до конца жизни. Дата первого акта сожжения ведьм была обозначена, и все с нетерпением его ожидали. И чем ближе был день первого слушания дела, тем больше привкус крови чувствовался в информационном поле. Сюжеты, демонизирующие молодых отечественных бомберменов, появлялись с раздражающей частотой. Ведущие СМИ соревновались в инфернальной изобретательности обличительных материалов, исследований влияния наркотиков или компьютерных игр, пропаганды и запрещенной литературы и прочего из стандартного списка факторов, которые вливают в гниль в головы только что повзрослевшего, но уже запятнавшего свою репутацию, поколения.

В день процесса я пошел к суду. Мне хотелось лично увидеть ребят, точнее, не сколько их, сколько ту идею, что вселилось в них тем поздним вечером на старом складе, как она будет выражать себя в тот момент, в условиях изоляции и всеобщей ненависти. Уже на подходе к месту можно было прочувствовать весь ажиотаж мероприятия. Дело получило широкую огласку. Здание суда располагалась в тихом узком переулке, который не был готов к настолько громогласному мероприятию. Многочисленные фургончики новостных компаний заполонили все парковочные места и тротуары. Техники и водители безучастно курили возле них, болтая о тягостях профессии. Репортеры же с операторами, огрызаясь друг с другом, выискивали свободные места с чистым задним планом, чтобы записать вступительное слово или выйти на прямую связь со студией. Планировалось широкое освещение в прямом эфире.

Сам вход в суд был выгорожен металлическими ограждениями. Дежурили полицейские. Все хорошие места были разобраны общественными активистами. Со стороны выглядело, будто фанаты ожидают приезда обожаемой звезды. Они держали самодельные криво нарисованные плакаты, общий смысл которых сводился к фразе: «Горите в аду». Я не хотел толпиться среди них, поэтому выбрал место в отдалении, метрах в двадцати чуть выше по улице около большого тополя в крохотном скверике. Оттуда было хороший вид на площадку перед судом, но я оставался там один. Все остальные наблюдатели предпочитали быть как можно ближе к месту событий.

В лучших традициях больших звезд обвиняемые опаздывали. Фан-толпа развлекала себя тем, что поддерживала друг друга в ненависти и составляла свой Топ-10 из тех, кого следует судить дальше. Журналисты обменивались любезностями, обвиняя друг друга в продажности и непрофессионализме. Водители же продолжали меланхолично курить у своих машинок. Из онлайн новостей я узнал, что обвиняемых задерживаются из-за того, что у следственного изолятора также собралась похожая толпа их «почитателей» с требованием устроить суд на месте. Полиция толи замешкавшись, то ли специально разрешая толпе пошалить, только спустя некоторое время расчистила путь и позволила каравану двинуться дальше.

Наконец обвиняемые прибыли к месту слушания. Серый автобус в сопровождении двух полицейских машин проехал мимо меня и припарковался прямо перед входной лестницей. Толпа, обрамляющая проход к зданию, до того лишь оживленно разговаривая, разразилась криками и проклятиями, когда обвиняемых в наручниках стали по одному выводить из служебного транспорта. Молодые люди выглядели растерянно. По длинной моложавой фигуре я узнал в одном их них Серого. Он сутулился, и старался не смотреть по сторонам, как и остальные. Когда все семеро вышли, в ход пошли заранее заготовленные толпой яйца и помидоры. Прилетало и в полицейских, которые по инструкции окружили ребят плотным кольцом для безопасности. Такой сложносочиненной фигурой из людей обвиняемые и их охранники стали медленно подниматься по ступенькам к дверям в здание суда. Другие полицейские с трудом держали металлические ограждения, чтобы разъяренная толпа не прорвала выстроенный заслон. Давлению также способствовали журналисты, активно прессуя окружающих с целью взять удачный кадр.

Именно в этот момент раздался хлопок, ударной волной меня отбросило на спину. Уши наполнились резкой звенящей болью. Я постарался сразу же подняться на ноги. Перед моими глазами предстала ужасающая картина. Вход перед зданием суда, то, что мгновение назад представляло себе не бог весть как, но все – таки организованную цивилизованную структуру, теперь выглядело как человеческое месиво, прямиком со средневековых гравюр. Оглушенный в состоянии шока я подошел ближе.

Под ногами хрустело выбитое стекло. В воздухе повисла тошнотворная смесь из запахов серы и жженых волос. Чем ближе я подходил, тем отчетливее сквозь невыносимый звон в ушах стал прорезаться крик боли и ужаса. Он был многолик по своей составляющей, но монолитный по своей сущности, исторически неизменный, как и сама человеческая боль, передаваемая посредством голосовых связок. На этом фоне тихих стонов слышно не было. Я видел людей, которые лежали и просто беспомощно открывали рот, медленно умирая как рыбы на суше.

Словно некое древнее ритуальное жертвоприношение человеческие тела были выложены по окружности, только в центре на месте какого-нибудь оккультного божка была небольшая дымящаяся воронка. Кто-то еще шевелился, те кто был ближе к центру уже не подавали никаких признаков жизни. Подсудимые лежали одной однородной группой вместе с полицейскими, которые должны были их защищать, все они были неподвижны. Искореженные металлические ограждения лежали поверх людской массы. Я отбросил кусок металла, который оказался на женщине, беспомощно распластавшейся на асфальте. Судя по значку на ее опаленной старомодной кофточке, она была из тех, кто поддерживал обвинительный приговор для молодых людей. Горло ее было перебито, но она все еще была в сознании. Я опустился на колени, снял куртку и попытался закрыть кровоточащую рваную рану. Она посмотрела мне прямо в глаза. Показалось, что смотрит она сквозь меня, куда-то туда, где только ей был виден свет. Ее губы шевелились, но я не мог услышать, что она говорит. С нечеловеческой силой она вцепилась мне в руку, но совсем быстро ее хватка ослабела. Ее запястье безвольно упало на асфальт и губы замерли. Широко раскрытые глаза продолжали смотреть.

Оставаясь перед ней на коленях, я огляделся вокруг. Люди, которым повезло, истерично суетились и бегали вокруг. На меня была направлена камера. Операторы, как только отошли от шока, сразу принялись записывать эксклюзивные кадры. Репортеры взволнованно взахлеб орали в микрофон, описывая что только что произошло. Я поднялся и, стараясь не наступать на лужи кровли, как можно быстрее пошел прочь от места трагедии. Навстречу мне двигались машины скорой помощи и полиции, однако, из-за нагромождения припаркованных автомобилей и техники, они не могли ехать быстро.

Пройдя пару кварталов, когда звуки сигналов спасательных служб остались за спиной, я вновь увидел город в своей самодовольной и обыденной занятости. Все было как обычно. Разве что, мои руки были в крови. Думаю, это несколько напрягало прохожих, однако, никто не подходил ко мне, чтобы предложить помощи или потребовать объяснений. Я зашел в ближайшее кафе и спросил чашку кофе. Пока заказ готовился, я отмыл кровь в туалете.

Руки страшно тряслись, я все еще никак не мог отойти от увиденного. Не думаю, что вообще кто-либо может спокойно перенести подобное. Я долго тер запястья, капли крови были на одежде и на лице. Умывшись, я долго и тупо смотрел на себя в зеркало. Когда я вернулся к стойке, кофе уже успел остыть. Миловидная официантка предложила его разогреть, я отказался.

Я взял кружку и сел за столик. Машинально открыл новости, хотя прекрасно знал, что будет написано. Не прошло и получаса с того момента, но фотография меня на коленях и той несчастной женщины была уже на всех новостных сайтах. Пока только краткие заметки с пометкой «Новость дополняется». Кого-то успели госпитализировать. Кто-то успел сделать официальное заявление. Все казалось невероятно обыденным, то что совсем недавно шокировало – с экрана телефона выглядело обычной новостной сводкой. Лишь еще одна трагедия, даже если ты непосредственно был там. Среди сведений о трагедии, промелькнувшей перед моими глазами, появлялись заметки о еще одном взрыве. Судя по всему, он произошел ровно в то же время, что и первый, однако, подробностей о нем было куда меньше, так как все журналисты были сегодня сконцентрированы на месте планируемого судебного заседания. По обрывочным данным взрыв произошел в еще одном полицейском участке в другой части города.

Теперь все встало на свои места. Если первый можно было с натяжкой расценить как некую карму или действие, движимое правилом глаз за глаз. Ведь многие члены общества были бы крайне счастливы устроить самосуд над молодыми анархистами. Второй же взрыв был явным подтверждением посыла: «Вы взяли не тех, и это еще далеко не конец».

Я вышел из кафе и направился домой с гнетущим чувством подавленности и страха. Было так странно идти по обычной городской улице с осознанием того, что в любой момент все может трагически перевернуться. Осколки стекла, застрявшие в подошве, и засохшие капли чужой крови на штанах, не давали об этом забыть об этом. Встречающиеся прохожие вели себя индифферентно и обыденно, может они еще были не в курсе страшных событий, что разворачиваются буквально в нескольких кварталах от них – может уже привыкли к трагедиям, происходящим с редкой, но все-таки периодичностью. Реагировать на каждую невозможно, любое переживание сжирает кусок души и если быть открытым к каждому общему несчастью, то скоро от тебя ничего не останется.