Пена 2

Николай Захаров

ПЕНА 2

Глава 1

Группа диверсантов из семи человек, услышав завязавшуюся перестрелку, сразу поняла, что это раскрыта оставшаяся часть группы из пяти человек и без промедления поменяла место дислокации. Лейтенант Крайнов даже выяснять не стал, так ли это или стрельба случайным образом началась именно в том месте, где должны были находиться подчиненные ему бойцы. Интуиция подсказывала, что нужно срочно уходить и как можно дальше.

– За мной, бегом марш,– скомандовал лейтенант, и за полчаса группа переместилась на пару километров восточнее. Здесь лейтенант очень удачно форсировал речушку вместе с группой и еще удачнее разместился в развалинах здания, в самом населенном пункте, обозначенном на картах как Щигры.

– Здесь и отсидимся до ночи,– принял решение лейтенант, осматривая окрестности из развалин. Когда-то они были, судя по всему, каменным строением, соседствующим с такими же каменными. Война прошлась по этим зданиям совершенно безжалостно, превратив в кучи обломков, разного размера и их пока еще власти местные не удосужились начать разбирать. Властям было пока не до расчистных и восстановительных работ. Война могла вернуться в любой день назад в этот населенный пункт и свести на нет все усилия властей. А раз уверенности нет, так к чему и усилия предпринимать? Так решила мудрая власть и группа диверсантов, слегка покопошившись среди обломков, обнаружила в них, вполне удобные для временного существования места. Рядовой Иванов /лейтенант Крайнов не понял который/ обнаружил вход в подвальное помещение и когда группа вползла в него, совершенно замаскировал вход куском дверного полотна, слегка обгорелого, но вполне пригодного для этой цели.

– Вряд ли кто-то жив остался. Стрельба очень интенсивная и гранатные разрывы я слышал. Конечно же, погибли,– первым высказал свое мнение о произошедшем лейтенант и личный состав возражать ему не стал. Каждый из диверсантов надеялся, что так оно и есть. Что вряд ли кто остался жив и сейчас дает показания в СМЕРШе.

– Задача наша остается неизменной. Если кто-то из бойцов взят в адекватном состоянии и даст показания врагу – это не повод для того чтобы изменить присяге,– продолжил мысль лейтенант и снова не услышав возражений, обратился к радисту группы:

– Рядовой Лауцкис, во сколько сеанс связи плановый?

– Через час, тофарищ лейтенант,– взглянул тот на светящийся циферблат своих часов.

– Подготовьте радиограмму. Живы, работаем. Все,– распорядился лейтенант Крайнов и, посветив фонарем, оглядел лица притихших подчиненных.– Остальным осмотреться здесь внимательно. Не шуметь, не разговаривать и не курить,– лейтенанту последний пункт особенно нравился тем, что сам он не курил, а всех курящих, считая людьми слабовольными, не упускал возможности от этой дурной привычки отучать.

Подвал, в котором притаилась группа, оказался не так уж и мал – метров сто квадратных. Группа, исследовав его, обнаружила даже несколько подвальных окон-бойниц, два из которых удалось расчистить осторожно от мусора и слегка осветить помещения. Этими же оконцами можно было при случае воспользоваться для отхода, так что личный состав слегка приободрился и залег в разных углах своего временного укрытия, использовав подручные средства. Подвал, судя по содержимому, некогда использовался жильцами дома для целей самых незамысловатых, в основном как дровяной склад. Остатки былой роскоши и мирной жизни топорщились еще там и сям, наводя на мысль о том, что дом, до его разрушения, был вполне цивилизованным пристанищем и как минимум – с печным отоплением. Но особенно порадовал диверсантов, обнаруженный ими запас досок, сложенных у одной из стен в аккуратную стопку. Приготовленные кем-то домовитым, они пролежали здесь возможно не один год и посерели от времени, однако вполне годились, чтобы выполнить роль лежанок. Первому пришла идея использовать доски рядовому Саркисянцу, который первым на них и наткнулся, заглянув в крайний отсек.

– Вах,– сообщил он всем остальным о находке и прихватив пару штук, попер их в угол облюбованный, чуть не зашибив торцами досок, сунувшегося следом отца-командира.

Успевший увернуться лейтенант, получил легкий толчок в плече и, не выдержав, выругался на родном языке: – Шайзе,– прошипел он, потирая ушибленное место.

– Товарыщ лэйтенант какой гут доска. Дубовый савсем,– похвалил себя Саркисянц.

– Сам ты дубовый – это осина,– тут же поправил его кто-то из Ивановых.– На гроб кто-то припас. Вон и длина в самый раз – два метра.

– Э-э, откуда знаешь? Ты плотник, э-э-э?– не поверил ему на слово Саркисянц.

– Чтобы осину от дуба отличать, плотником не нужно быть, дорогой,– присоединился к брату Иванов второй и пару досок гробовых тоже себе сдернул. Соорудив лежанку, братья тут же на нее и завалились, с разрешения командира группы, огласившего порядок несения службы в качестве наблюдателей. Ивановых в этом списке устном не значилось и они, зевнув в два голоса и перекурив перед сном, с молчаливого разрешения лейтенанта, так быстро уснули, почти не храпя, что оставшимся диверсантам, осталось только им завидовать.

– Э-э-э?– попытался возмутиться рядовой Саркисянц, оказавшийся в списке дневальных дважды, но лейтенант его опередил, шепнув на ухо:

– Сколько, вы на меня поставили, что живым не вернусь?– и горячий кавказский парень сразу сник, сообразив, что лучше промолчать.

– Идите и наблюдайте,– зловещим шепотом напутствовал его Кранке и весь оставшийся личный состав еще раз убедился, что вопросы на службе лучше не задавать. А рядовые Ивановы, высвистывали в четыре ноздри совершенно неуставные рулады, так будто спать завалились не в подвале захламленном, а на лежанке печной, у себя в родном доме.

– Тофарищ лейтенант – это очень кромко тышат,– осмелился все же напомнить Кранке о маскировке рядовой Лауцкис, закончив шифровать радиограмму.

– Выполняйте свои обязанности и не суйте нос не в свое дело,– отчитал его тут же лейтенант, но помолчав минуту, все же посчитал нужным пояснить, почему он не будит Ивановых и не учиняет им нагоняй.– Сопят тихо. Там, транспорт рычит и можете не беспокоиться. А люди должны выспаться перед ночной акцией. Ночь предстоит трудная. Вами, рядовой Лауцкис, я не могу рисковать, здесь останетесь, а им будут нужны силы.

– Э-э-э?– напомнил о себе рядовой Саркисянц.

– Вас обязательно возьмем с собой,– обнадежил его лейтенант.– Без вас как? Кто будет часового нейтрализовать? Снимаете, освобождаете пленного летчика и сюда с ним. Крест вам гарантирую.

– Э-э-э-э,– Саркисянц явно был не в восторге перед открывающимися перспективами.

– Десять тысяч марок премию и очередное воинское звание гарантирую,– добавил стимулов лейтенант.

– Каждому?– прошелестел вопрос из угла, с лежанки Ивановых.

– Крест тому, кто летчика вызволит и звание, а марки всем обещаю,– уточнил лейтенант, поняв, что слегка увлекся, завравшись и, столько крестов сразу никто группе не даст.

– Держи карман шире, как же… Дождешься от вас,– донеслось до него из того же угла. Кто-то из Ивановых явно сомневался.

– Из своих собственных средств поощрю. У меня есть такая сумма,– заявил во всеуслышание лейтенант.– Можете зарезать меня, если не сдержу слово.

– Зарежем, не сомневайтесь, товарищ лейтенант,– пообещал кто-то из Ивановых, поднимая этой репликой всем настроение. Послышавшиеся хохотки с разных сторон, красноречиво об этом свидетельствовали, и лейтенант зашипел в полумрак:

– Отставить смех. Демаскируете присутствие.

Личный состав притих, услышав справедливое замечание, и только из угла Ивановых доносился невнятный шепот. Братья что-то активно обсуждали. Возможно, складывая сумму премиальную будущую с выигрышем в пари. Кранке напряг слух, пытаясь понять, о чем они шепчутся, но как назло к останкам здания подъехал, судя по стрекоту, мотоциклист и остановился, не глуша двигатель. Ивановы с радостью воспользовались этим обстоятельством, усилив громкость и до ушей лейтенанта донеслось пару слов – "фюрер" и "Берлин". Два этих, дорогих каждому истинному немцу слова, несколько успокоили лейтенанта.– "Мечтают унтерменши получить награду и поехать в отпуск, в столицу Рейха",– предположил он и ошибся с точностью до наоборот.

– Пусть Фюрер эти марки себе в зад засунет,– прошипел один из братьев.

– Если фрицы продолжат чесать на запад с такой же скоростью, то к зиме Берлин красные возьмут. Сваливать нужно из Бранденбурга этого, пока возможность есть,– отшипелся второй.

– Куда? Туда или туда?– прошипел первый, явно подразумевая стороны света.

– Туда – это куда? Там везде пока Рейх. Хрен проползешь. На восток – само-собой. Россия большая. И бардак везде. Отсидимся, легализуемся. Бумажки лепить научили фрицы,– зашипел в ответ второй.

– Тише ты,– одернул его первый.– Когда сваливать будем?

– Литюху-фельдфебеля мочим, деньги из него вытряхиваем и ходу. Забыл, о чем договаривались?– зашипел второй.– Ну, ты....

– Там денег этих…– прошипел первый.

– А как без них? Тыщь десять, всяко есть. Рыжья надолго не хватит и с ним не сунешься куда попало,– зашипел второй.

– Народу до хрена,– прошипел первый.– Всех мочим, вместе с Кранке?

– Пятерых? Сейчас? Ты что охренел? Ночью. Во время акции всех можно, по-тихому мочкануть. Спи,– поставил точку в разговоре второй.– Почуют еще, суки.

Расчет братьев Ивановых был прост. Кранке разделит группу на две части и одну пошлет освобождать из неволи летчика, а вторую на склад за взрывчаткой. Их /Ивановых/ он так же, наверняка, разделит, оставив одного при своей особе и, займется освобождением летчика лично. Третьим будет кавказец, как он и подтвердил уже, успокаивая его. Следовательно на каждого из них приходилось по два потенциальных противника. Зарезать двоих – это все же не тоже самое, что вдвоем пятерых. Особенно если противник не ожидает нападения. Убрать сослуживцев всех, чтобы потом спать спокойно, плюнув на личное дело в архиве канцелярии дивизии Бранденбург-800. Ивановых в России столько, что сто лет можно жить под своей фамилией, главное – не соваться в те места, где их могут узнать обиженные ими сограждане. Волей-неволей, а обижать приходилось. Тех, кого приходилось ликвидировать, конечно, опасаться глупо, а вот те кого обидел походя – во время облав и заготовки фуража… Эти сразу вспомнят и про пинок пренебрежительный и про корову со двора уведенную. Они – выжившие, еще долго будут опасны, пока не вымрут естественным образом. Их глаза, там были повсюду. За каждой занавеской задернутой…

Братья сопели, с посвистом, притворяясь спящими и, оба думали об одном и том же – о свободе. От предательства.

В плен братья попали под Вязьмой еще в 41-м и, помучавшись полгода в лагере, приняли решение откликнуться на предложение Фюрера послужить Рейху в качестве добровольных помощников – Хильфшвиллиге – Хиви. Фюрер обещал, что оружие в руки им брать не придется, а использовать их станут исключительно в мирных целях – водителями, санитарами, конюхами.

Братья, у которых животы уже присыхали к позвоночникам, согласны были хоть свинарями, лишь бы не концлагерь.

– Отъедимся и сбежим в лес. В лесу не пропадем. Там места много. У фрицев армий не хватит все прочесать,– успокоили они друг друга и приняли присягу Фюреру. И их сразу стали кормить по армейским нормам Вермахта, поселив в нормальной казарме, с кроватями в два яруса. Выдали чистое обмундирование красноармейское и первый месяц особенно ничем не загружали – откармливали.

– Окрепнем, уйдем,– успокаивали друг друга братья, подшивая подворотнички на гимнастерки, в свободное после ужина время. Жизнь в казарме, по уставу Красной армии, была вполне привычна и не тяготила братьев, попавших в один взвод и одно отделение.

– Война, видать, затягивается и скоро засядут в окопы обе стороны. А потом и мир подпишут Сталин с Фюрером. Сталин за Урал переедет, а Европу Германии отдаст. На меньшее Фюрер не согласится,– рассуждал сосед по койке Ивановых, учитель истории – по профессии гражданской – Казаков Федор Эммануилович.– Позиционная война началась, ребятишки, а это значит, что никто победить не может. Война уже во где у всех. И у немцев, и у русских. Сталин и рад бы победить, но людей где взять? И промышленные районы все под немцем. Америка пока тушенку ему продает, вот и воюет на ихней же технике Красная армия. Германия в этом году реванш возьмет – само собой, но у нее сзади Англия висит. На два фронта воюют. Попробуй-ка. Вон уже все у них эрзац. И бензин уже синтетический, и табак, и кофе. Мир скоро наступит или перемирие подпишут Фюрер со Сталиным. Потерпите, ребятишки, не долго осталось и распустят всех по домам.

– Умный, да?– цеплялся к нему слегка придурочный, после контузии, рядовой с фамилией чудной – Лопата.– Дурак ты, Федька. Не так все будет. Наши победят. Под Москвой Фюреру накостыляли и драпала немчура. И еще накостыляем.

– Вы, Илья Самуилович, не правы. Уроки истории учат, что все будет именно так, как я предвижу,– мягко возражал ему Казаков, привычку имеющий обращаться ко всем по имени отчеству, а во множественном числе заменив привычное "товарищ" на "ребятишки".

– Предви-и-ижу,– вскакивал на ноги Лопата Илья Самуилович.– Пророк тут выискался, ма-ма-мать твою,– последствия контузии особенно проявлялись, когда Илья Самуилович нервничал.– Продался за пайку фашистскую, га-а-ад. А еще учит-т-тель, в парт-т-тии состоял.

– А вы чей хлеб кушаете, уважаемый Илья Самуилович?– парировал осторожно Казаков.

– Ихний, гадский. Но это хитрость воен-н-ная. Чтобы силы в-вернуть и сбежать,– вопил на всю казарму Лопата, зная, что после ужина в роте офицеры отсутствуют, а стоящий на тумбочке дневальный вовремя предупредит об их появлении. Рядового же состава он уже давно не опасался, как и торчащего на пулеметной вышке немецкого пулеметчика, по-русски не понимающего.

Пулеметная вышка контролировала примыкающую к территории казармы, территорию концентрационного лагеря, заодно ненавязчиво присматривая за входной дверью казармы, после 22.00. Пулеметчик по-русски не понимал и стрелял после 22.00 без предупреждения во все, что шевелится на прилегающей к входной двери территории. В том числе и по крыльцу. А вот что происходит внутри казармы ему было безразлично. За месяц, проведенный вместе, личный состав Хиви, успел узнать друг о друге почти все, тем более что командование не препятствовало дружеским посиделкам, наоборот, всячески поощряя таковые. В распоряжение роты были предоставлены музыкальные инструменты – балалайка и гармонь, на которых разрешалось играть в любое время дня и ночи, чтобы военнопленные из примыкающего к казарме лагеря не сомневались в том, что живется Хиви хорошо. По этой же причине, командование сквозь пальцы смотрело на то, что отбой в роте Хиви производился несвоевременно, как и положено в не совсем военном коллективе. Разрешалось перемещаться по территории казармы сколько угодно и даже не гасить свет. Подъем в роте, как таковой, тоже отсутствовал и начинался в 7.00 – побудкой. Дневальный, включал свет и сообщал коллективу:

– Пора вставать. Приготовится к приему пищи,– прием пищи /завтрак/ начинался в 9.00 и коллектив вполне успевал к нему приготовиться. Распорядок дня в роте Хиви был щадящим, разумеется по причине самой, что нинаесть гуманной. Командование понимало, что ослабленные организмы Хиви, следует беречь. А чтобы заключенные, соседствующего с казармой лагеря, видели и понимали эту заботу, на крыше казармы огромными буквами разместили соответствующее разъяснение.– ИХ КОРМИТ ФЮРЕР.– Ее мог прочесть любой, даже самый слабовидящий военнопленный. А вот над пищеблоком концлагерным, разместили другую наглядную агитацию, в виде плаката на фанерном щите. Надпись, выполненная коряво и небрежно, гласила. – НАС КОРМИТ СТАЛИН.– Опять же, из самых благих побуждений – чтобы проклятья за скудный рацион, контингент сыпал не на голову Фюрера, а настоящему виновнику этого безобразия, отказавшегося признать бесспорный факт, что у него есть пленные. Заявившему на весь мир, что русские не сдаются и поэтому все кто сдался – просто предатели Родины. А предателей Родина, через Красный крест содержать не собирается. Начальник лагеря – гауптштурмфюрер Лемке – автор и идейный вдохновитель всех этих новшеств, с удовольствием перечитывал эти надписи и частенько повторял их уже совершенно без акцента.

– Так бегите, бегите уважаемый, Илья Самуилович. По моему мнению, вы уже совершенно окрепли для этого,– раскланивался церемонно Федор Эммануилович.– Можете прямо сейчас совершить сей подвиг.

– Я сбегу, при первой же возможности. Как только нас выпустят за периметр лагеря. Все здесь об этом мечтают, кроме тебя. Предатель,– Илья Самуилович почти выговорился и заикание у него прошло, вместе с волнением.

– Я пока никого не предал. Как и все здесь присутствующие. А ведь мог бы, уважаемый, Илья Самуилович. Вы ведь еврей по национальности?– напоминал Лопате Козаков о всем известном факте.

– Только наполовину. Папа еврей, а мама у меня чистокровная русская женщина. Деревенская, посконно-сермяжная баба, к твоему сведению. А вот ты, Федька, на сто процентов еврей. Так что чья бы корова тут мычала. Он еще никого не предал. Гад ты, Федька.

На этой фразе обычно конфликт заканчивался, всего с несколькими вариациями, в которых Казаков напоминал Лопате, что он состоял совсем недавно комсгруппоргом батальона, а тот в ответ, что он парторгом того же батальона. Все эти разговоры так успели всем приесться, что когда в очередной раз Лопата, обозвал Казакова предателем, а тот в ответ промолчал, то никто особенно и не почесался, занимаясь каждый своим делом. Рядовой Иванов /один из братьев/ растянул тальянку и, как обычно, сыграл плясовую. Остальные расползлись по своим лежбищам.

Образцово-показательная рота Хиви, маялась от безделья, так как кроме строевой подготовки и политинформаций бесконечных ничем не занималась в течение дня.

– С тоски сдохнуть можно,– жаловались хиви друг другу, мечтая разбежаться. И когда, по истечении месяца, их построили перед крыльцом казармы и перед ротой появился комендант, то она затаила дыхание, поняв, что время карантинное закончилось.

– Хватит кушать хлеб даром,– сообщил им Лемке через переводчика. И роту, погрузив на три грузовика, отправили на железнодорожную станцию. Там пересадили в вагоны и только тогда объявили, что едет рота в Европу.

– Повезло вам, ребятишки, цивилизацию увидите,– прокомментировал Казаков и ему, как обычно, возразил Лопата.

– Ага, на экскурсии по музеям водить нас везут.

– Пессимист, вы Илья Самуилович,– как всегда мягко возразил ему бывший парторг.

– Сам дур-рак,– завелся, как обычно заикаясь, бывший комсгруппорг.

– Хватит лаяться, надоели,– осадил их в самом начале один из Ивановых.– Сваливать пора, пока по СССР-у едем,– озвучил он предложение на всю теплушку.

– На окнах решетки, двери заперты. Как валить?– понял его с полуслова Лопата.

– Ломаем пол и сваливаем,– определил направление второй Иванов, и весь личный состав принялся изучать половое покрытие на предмет изъянов. Однако усилия оказались напрасны. Доски держались намертво, и взламываться не желали, а подручных средств, для этой цели, под рукой не оказалось. В результате пришлось ехать до конечной остановки – в Европу и там вливаться в дивизию Бранденбург-800.

Жизнь в дивизии отличалась от жизни в лагере, карантине и теплушке, тем, что скучать не приходилось. Фюрер, приняв присягу от бывших военнопленных, оказал им высокое доверие и переименовав из Хильфшвиллиги в Фрайвиллиге, т. е в полноценных добровольцев, принялся натаскивать через инструкторов. А через пару месяцев рота уже Фрайви, получила первое крещение в боях с партизанами.

Сбежать братьям Ивановым так и не удалось в лес, по причине банальной. Именно в лес их и швырнуло командование в составе роты, батальона, полка и дивизии. И как-то так само-собой получалось, что бежать всегда было несподручно в этот лес. Тем более, что он уже был занят весь, куда ни сунься. Бежать в партизанские отряды, мелкие и плохо вооруженные, за которыми гоняется их дивизия, было в лучшем случае не совсем разумно.

– Поживем, увидим,– приняли мудрое решение братья, после того, как перед строем расстреляли того самого комсгруппорга с забавной фамилией и за сущий «пустяк». Лопату всего лишь кто-то все же сдал. И командование узнав, что в роте Фрайви служит почти еврей, ошибку эту немедленно исправило. А уж когда расстреляли перед строем и Казакова, за тот же самый «пустяк», братья поняли, что немцы настроились на серьезный лад и шутить не намерены.

– Казаков-то прав оказался, хоть и еврей. Война затяжная получилась у Гитлера со Сталиным. Кто выживет, тот и молодец,– решили Ивановы, осваивая диверсионную науку побеждать. И вот дождались, кажется, подходящее время и место.

– Рядовые Ивановы, ко мне,– услышали братья голос отца-командира и молча переглянувшись, встали с лежанки.

– Бока не болят?– задал вопрос им Кранке, коротко мазнув по лицам лучом фонаря и выключая его из экономических соображений.

– Нормально, товарищ лейтенант. Чего звали?– ответил за обоих один из братьев и Кранке, доверительно приобняв их за плечи, прошипел им в подставленные уши:

– На вас рассчитываю особо, поэтому пойдете оба со мной за летчиком. Вот ты или ты снимешь часового, а ты его извлечешь из палатки.

– А этот как же?– мотнул головой один из братьев, в сторону Саркисянца.

– Пес с ним, пусть идет в тройке за боеприпасами. Ненадежный он для такого ответственного задания. Понимаете?– доверительным шепотом поделился с ними лейтенант.

– Понимаем, а как жеж,– замотали головами братья, подумав,– "Вот же гад. И как теперь быть?" А через минуту уже опять шептались в своем углу, корректируя планы на ночь:

– Может и к лучшему так-то. Мочканем литера по-быстрому и назад в подвал. Здесь мочим прибалта и ждем остальных. Ну, и мочим тоже,– живенько накидал план мероприятий один из братьев и второй не стал ему возражать, молча хлопнув по плечу в знак одобрения. Братья научились понимать друг друга с полуслова.

А через два часа две группы по три человека, в наступивших потемках, выползли из подвала и отправились на выполнение акций.

Глава 2

– Война войной, а ужин по расписанию,– напомнил Ленька взводному Суворову о его обязанностях и тот, покосившись на него, скомандовал:

– Командир отделения, Васильев, стройте взвод и ведите на ужин.

"А чего его строить? Он уже у котла скучковался. Идем уху дежурную рубать или аппетит на пироги побережем?"– молча ответил Васильев, даже не шевельнувшись.

– Зажрался?– изумился старшина.

– Не зажрался, а отъелся первый раз за последние два года. Имею право, как инициатор,– огрызнулся сержант.

– Слова иноземные произносит!– ахнул старшина притворно.– Где взял? Чего означает?

– С кем поведешься… Означает, что парень я геройский. Что губа не дура,– пояснил сержант значение слова.

– И какую, такую инициативу ты героически предложил командованию? Напомни?– попросил старшина.

– С рыбной ловлей,– напомнил сержант.

– А разве не Михайлыча предложение было?– с сомнением в голосе, попробовал отнять лавры героические у сержанта Васильева старшина Суворов.

– Михайлыч только намекнул на узкую полосу действия, в масштабе ведра, а инициатива снабжения рыбой кухни целиком – моя,– напомнил сержант факт имевший место.

– А разве не моя?– тут же попытался присвоить лавры героические старшина.

– У вас как с совестью, гауптфельдфебель?– взглянул на него возмущенно сержант.

– Без оскорблений никак?– старшина Суворов поплевал на ладони и, сжав кулак, поднес его к носу сержанта.– Как дам в глаз.

– Да ты скандалист, ваше благородие,– перехватил его руку сержант, пытаясь ее вывернуть и уронить тем самым авторитет командира взвода лицом в траву, на которой они сидя перекуривали. Не успел, к сожалению, старшина оказался ловчее и сунул в траву, после непродолжительной схватки, лицом его. Руку при этом заломил за спину так, что сержант заскрипел зубами и вынужден был сдаться:

– Отпусти, хрен с тобой, уговорил,– прохрипел он при этом.

– В смысле чего?– переспросил его старшина.

– Что ты инициатор и главный фуражир рыбный. А я так, на подхвате, рядом,– отказался от героических лавров сержант.

– А-а-а. Больно надо. Обойдусь,– отпустил его руку старшина.

– Ручонка у тебя, смотрю, зажила совсем,– подметил сержант, отряхиваясь.

– Намекаешь, что мне тоже нет смысла ехать в тыл?– понял его старшина правильно.– Спасибо Сафроновне, ее молитвами.

– Ни на что я не намекаю. Жаль, что распределят нас с тобой, Саня, в разные рода войск. Меня в танковые, тебя в пехоту и хрен мы с тобой до конца войны увидимся, если доживем.

– Доживем. Куда мы, Леха, денемся? Для нас с тобой боеприпасов не предусмотрено у Гитлера. Авторитетно тебе заявляю,– чуть не проговорился старшина, вовремя прикусив язык.