Цикл «Просветители». Серия «Заповедник человечества». Книга первая: Стороны монеты

– Кстати! А чья это была идея отправить спутник к Македону? – спросил Джарвис.

– Моя, – спокойно ответил Валентин. – Я и раньше интересовался, и предполагал, что эти океаны не так просты.

Ковчег приближался к искусственному спутнику. Когда ковчег и спутник поравнялись и стали двигаться параллельно друг другу, ковчег начал стыковку со спутником. После того, как корабль и спутник стали единым целым, со спутника были сняты данные и подвергнуты анализу. Из полученных данных свидетельствовало то, что на дне океана присутствует простейшая форма жизни. Но данные били косвенными, то есть они указывали на то, что там происходила деятельность, не свойственная неживой природе. Подтвердить наличие жизни было поручено исследовательскому дрону, который был отправлен на дно океана. По требованию Бяо, дрон был отправлен с учетом невозврата.

Спустя несколько часов размышлений, работ и подготовок, а после и ожиданий, дрон достиг цели. Из-за экстремальных условий, толщи океана и статических разрядов в атмосфере, сигнал поступал с помехами и данные сильно искажались. Спустя час работы дрона, были получены данные, которые ни что не могло исказить – нечеткое, но явственное изображение одноклеточной формы жизни. Исходя из имевшихся данных, эта форма жизни существовала за счет геотермальных источников, а сама эта жизнь была основана на углероде. Одноклеточные организмы имели продолговатую форму с ребристой или волнистой поверхностью. Организмы образовывали тесные колонии и жили за счет химических реакций на основе серы и селена. Несколько специалистов выдвинули предположение, что желто-оранжевый цвет океана объясняется продуктами жизнедеятельности организмов.

С Тейей незамедлительно связались и передали данные. По инициативе Бяо было запрошено создание протокола межпланетной безопасности, из которого следовало, что до тех пор, пока нет сто процентных данных о том, что инопланетная форма жизни не представляет для человека угрозы, все работы обязаны вестись исключительно дистанционно, без возможности иной формы жизни войти в любой вид контакта с человеком. В течение одного голла с Тейи был отправлен другой ковчег с машинами, роботами и дронами, для изучения. Ковчег со специалистами отправился в обратный путь. Подтверждение инопланетной формы жизни будоражило. Специалисты активно обсуждали, но Валентина беспокоил иной вопрос. Волнение Валентина привлекло специалистов и обсуждение перешло в расспрос.

– Я задумался о том, что будет, когда мы встретим разумную жизнь? – пояснил Валентин.

– Почему это вопрос? – не понимая спросил Гюстав.

– Мы знаем, что есть такая вещь как разум, но мы не знаем, что это такое на самом деле. Как мы поймем, что встреченная нами жизнь разумна? Быть может та жизнь, что мы обнаружили – разумна, как и мы, но у нее свое представление о разуме и проявляет она его отлично от нас.

– Знаете… – произнес Бяо после некоторого молчания. – Меня больше беспокоит иной вопрос. Если мы встретим разум вроде нас и он окажется агрессивным, то, как мы будем действовать?

– Что вы имеете в виду? – спросила Абени.

– Вот мы встретили агрессивный разум, который решил нас уничтожить, с нашей политикой: нет смерти и да жизни, данный расклад событий не особо в нашу пользу, – пояснил Бяо.

– Бяо, вы безнадежный пессимист, – произнес Гюстав.

– Я насильственный реалист, – возразил Бяо.

– В этом случае мы окажемся в том же положении, что и наши прадеды времен отечественной войны, – произнес Валентин.

– Война? Валентин… – укоряющим голосом произнесла Абени.

– Я к тому, что нас попросту вынудят на подобное, но важно не поступить как потомки тех, кто участвовал в войне.

– Поясните, пожалуйста, – попросил Джарвис.

– Что же, извольте. Как вы думаете, почему у нас нет праздников из прошлого и нет памятников прошлому?

– Еще нет того, что праздновать и помнить, мы ведь создали новое общество, – произнес Гюстав.

– Да, но у наших предков было. Но что все это в сущности?

Повисла тишина.

– Вот пример.

И Валентин начал рассказывать.

– Вот представьте себе следующее: две нации. Одна нация придумывает фашизм, а другая коммунизм. Нация, придумавшая фашизм начинает навязывать войну, а нация придумавшая коммунизм, оказывается в безвыходном положении. Коммунисты сбежать не могу и им остается лишь дать бой. Фашисты стремятся к господству, а коммунисты просто хотят жить. Фашист – это дурак с силой, в то время как коммунист – это умный с силой. Коммунизм побеждает фашизм потому, что иначе нельзя, ибо фашизм – это зло. Война окончена. Дурак теряет силу, а умный приумножает свою. Проходят годы и что мы видим? Дурак, потеряв свою силу и поняв свой поступок, осознает ценность силы и начинает двигаться по пути прогресса. Умный, получив в свои руки силу и испытывая страх перед возможностью повторения, идет по пути силы, наращивая ее, деградируя до животных инстинктов и начиная бахвалиться своей силой. Потомки бывших фашистов оставляют свое прошлое и делают все, чтобы искупить его. Потомки коммунистов, чья деградация начала наращивать обороты, начинают разрушать сами себя. Потомки фашистов делают все, чтобы прошлое не повторилось, в то время как потомки коммунистов начинают паразитировать на своих предках. В прошлом дурак, ныне умный – молчит, а умный став дураком кричит и празднует победу предков. Эта победа была результатом безвыходной ситуации и праздник – это прославление вынужденного поступка. Вывод заключается в том, чтобы не быть дураками. Празднество победы подобно глумлению, где сила смеется над разумом. Есть такая, старая, поговорка: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Я позволю себе создать свою интерпретацию: «Имевший, не ценя – теряет, но урок приобретает. Усвоивший урок – стремится, а не усвоивший – гордится».

– Я не пойму, вы хотите сказать, что праздники и символы – это плохо? – непонимающе спросил Джарвис.

– Не в этом дело, – ответил Валентин. – Бяо боится агрессоров, а я боюсь, вернее обеспокоен, что мы станем агрессорами. Праздник и символ – это не плохо. Плохо, когда праздники и символы порождают культ силы. Праздники и символы – это способ напоминания и закрепления веры, а вера способна ослеплять и заставлять во зле видеть благо. У нас будут праздники и символы, но прославляющие разум. Даже когда мы встретим агрессоров, мы не должны терять голову.

– Но ведь для этого и была придумана связь, разве нет? – произнес Гюстав.

– Да, но как я уже сказал: вера способна ослеплять. Мы не должны создать ложной веры, в которой связь будет не помогать слышать, а помогать глохнуть. Иначе говоря, мы должны взвешивать решения и думать о последствиях.

– Простите, но вы не сказали ничего нового, все это риторика и ваши опасения в этом плане беспочвенны. По сути, вы только дали новое описание того, что не надо делать. Но у всякого человека на этот счет свое описание, по смыслу не отличимое от прочих, того, как нужно поступить и потому ваши опасения попросту не осуществимы. Связь на то и была придумана, чтобы, чуть ли не в буквальном смысле, видеть логику.

– Да. Просто… Простите. Все это странно как-то. В голове все еще есть остаток той жизни, со всеми страхами и переживаниями, словно я боюсь что-то упустить. Словно я выучил новый язык и все еще сбиваюсь на родной.

– Это остаточно, из-за адаптации. Вам и Бяо стоит посетить психолога, – произнес Гюстав.

– И все же! – воскликнул Бяо. – Как мы будем действовать в случае, если агрессоры все же появятся?

– Как? – произнес Джарвис. – Уж точно не как варвары. В нашем распоряжении знания и технологии. Думаю, мы найдем способ. Сейчас мы можем лишь рассуждать и строить догадки, не более того. Дом из кирпича не строят, если не знаешь, как изготовить кирпич.

***

Теменвит становился все больше и больше и уже начинал различаться из космоса. Город напоминал бело-зеленый диск на поверхности планеты. Место для закладки города было выбрано с учетом геологической активности и смены времен тоя. Ковчег «Вита» возвращался с Македона на Тейю. Валентин стоял у иллюминатора и разглядывал город с высоты в сотни километров. Город строили печатные машины, на подобии 3D принтера. Роботы закладывали в машину сырье и она, по заложенной программе, выстраивала дом и все его составляющие. По той же технологии, 3D принтера, роботы строили и самих себя, пополняя свои ряды и наращивая рабочую силу. Сейчас велись разработки материала, который бы заменил прежний материал и был бы совокупностью камня, стекла и металла. Этот материал способен менять свою структуру и дома из этого материала не нуждались бы в паутинах проводов и кабелей для энергоснабжения. Однако пока город представляет собой гибрид растительных и каменных джунглей. Травы, кустарники и деревья растут стремительно, и потому за первые тойи Теменвит стал настоящим произведением искусства. Белые, синие, зеленые, пурпурные и древесные цвета складывались в потрясающую гамму, которая умиротворяла. Возводимые машинами здания порой приходили в движение, от чего облик города преображался. Город существовал за счет почти безграничных источников энергии: свет, ветер и вода.

Когда ковчег приземлился в порту, Валентин, вместе с остальными членами делегации, направились на электромобиле к зданию Института наук, технологий и инноваций. Электромобиль двигался по полимерной дороге сперва мимо полей, потом мимо теплиц, садов и наконец, двигающихся зданий города. Улицы кипели людьми и машинами и всюду поддерживалась чистота и порядок. Валентина мучало необъяснимое беспокойство.

– Что с вами? Вы боитесь? – спросил у Валентина Бяо.

– Что? – переспросил Валентин, отрываясь от размышлений.

– Я ощущаю в Вас страх, с Вами все в порядке? – ответил Бяо.

– С чего Вы взяли, что я именно боюсь?

– Мы все это ощущаем, с вами все в порядке? – произнес Джарвис.

– Я не боюсь, я обеспокоен, – ответил Валентин.

– Чем, не поделитесь? – произнесла Абени.

– Да… Видите ли, я пока и сам не знаю, что меня тревожит.

– Сходите к психологу, к Эрнесту – золото, а не врач! – произнес Гюстав.

– Да… – произнес Валентин, вновь погружаясь в размышления.

Электромобиль подкатил к парадной института и вся делегация направилась во внутрь.

«Забавно… – подумал Валентин, глядя на двери института. – Мы все доценты и профессора, доктора наук… А называем себя почему-то просто – специалистами».

Здание института было обширным и как множество других домов скучным. Местами попадались картины и статуи, но пока все это было в ничтожном меньшинстве. Собственно, сам город был несколько скучен. В городе все было функциональным и хоть сам город был произведением искусства, в самом городе этого искусства было мало. Город был как квартира с евро ремонтом, которую нужно обжить. Здание института делилось на корпуса, в которых трудились люди и машины. За несколько тойев было сделано так много, но в то же время и так мало. Городу было нужно многое, но сейчас, как и в любом начале, всего дать было невозможно. Однако, институт – это гордость, которая демонстрировала неуемную жажду и стремление человека. В старом мире было выражение: «Если заразить всех мировых лидеров неизлечимой болезнью, то лекарство найдут в течение трех суток» (как-то так). Суть выражения в том, что ничего невозможного нет, был бы стимул. Ложь. Человеку нужен не стимул, во всяком случае, не в первую очередь, а возможность. Сними с творца ограничения, дай ему здравый смысл и цель, и лекарство найдут уже через сутки. Институт – это как раз то самое место, где творец не обременен запретами и ограничениями, кроме здравого смысла. Сотни и тысячи идей дающие что-либо и требующие ничтожно малое, были загублены в старом мире, потому, что могли приносить огромную пользу, но не могли приносить таких же огромных денег. В мире без денег, все эти сотни и тысячи идей превратились в миллионы реализованных вещей, с помощью которых, человек начал новую «разумную» жизнь.

Полученные со спутника данные были переданы в институт. Специалисты занялись подробным анализом. Группа других специалистов уже находится на Македоне и сейчас, скорее всего уже, принялась за изучение. Была собрана временная комиссия специалистов, чтобы обсудить: как действовать дальше? На комиссии были поставлены вопросы, из которых вытекло несколько сторонних вопросов и один из вопросов занял голову Валентина. В городе множество машин и роботов, всяких дронов и андроидов, но все они – это инструменты, которые действуют согласно программе и не способны к критическому мышлению и действовать вне программы. Вот блестящий пример: на Македоне спутник нашел жизнь, но сам определить жизнь это или нет, он не сумел. Человеку пришлось прилететь самолично, чтобы это определить, вдобавок ко всему, пришлось отправить людей, для изучения. С одной стороны, машина – это инструмент, ему не нужна мыслительная деятельность. С другой стороны, машина – это инструмент, который не боится того, что опасно для человека и было бы глупо, не наделить машину разумом. Опять же, с одной стороны: машина с разумом – это совершенный инструмент, а с другой стороны: зачем тогда люди? Машинам уже был отдан физический труд, зачем отдавать мыслительный?

«Делема…» – подумал Валентин.

***

Эльвира сидела на скамейке у парка. Мимо проносились электромобили, машины и роботы, а в воздухе жужжали насекомые и летающие дроны. На площадке в парке резвились дети – первое поколение, первые дети, родившиеся на Тейе. Эльвира читала электронную книгу и периодически поглядывала на детей, следя за Полли. К площадке приближался Валентин и когда Эльвира увидела Валентина, она, приятно улыбаясь и убирая книгу, встала и направилась к нему на встречу. С площадки донеслись детские крики: «Папа! Папа!». Валентин поцеловал Эльвиру и, подхватив радостно топочущего ножками дитя, чмокнул в щечку и его.

– Эх ты, Чадо ты мое ненаглядное, – произнес Валентин, обращаясь к ребенку.

Чадо заулыбалось. В свои два тойя чадо было очень смышленым. Связь повышала интеллект и дети развивались гораздо быстрее. В два тойя ребенок интеллектуально был как трех тойный.

– Папа? Тебе плохо? – звонким голосом произнесло Чадо.

– Устал, – ответил Валентин. – Как там говорится? Понедельник начинается в субботу, так?

– Что случилось? – спросила Эльвира.

– Мы нашли жизнь на Македоне, – ответил Валентин.

– Правда?! – воскликнула Эльвира. – Это же потрясающе!

– Да, но жизнь примитивная, колонии одноклеточных экстремофилов.

– В любом случае – это же грандиозно!

– Да… – неуверенно ответил Валентин.

– Что такое? – спросила Эльвира.

– Папа, тебе страшно? – беспокойно спросило Чадо.

– Страшно? Нет, что вы все… Это не страх, а беспокойство.

– Что же тебя тревожит?

– Даже не знаю… Пожалуй, сейчас у меня только прибавилось беспокойств. Мы открыли жизнь, а ведем себя так, словно ботинок из реки выловили.

– Ну, я думаю причина тому в связи. Найти инопланетную жизнь – это здорово, но не удивительно.

Валентин задумался.

– Не переживай, – ласково произнесла Эльвира и поцеловала Валентина.

– А я? А меня? – воскликнуло Чадо.

***

Валентин готовил овощной салат к пюре с мясным рагу. Технологичная кухня могла бы приготовить салат за пару минут, но Валентин любил сам готовить. Готовка доставляла удовольствие. В доме играла музыка. Играл Людовико Эйнауди – Запах дождя. Пианино и скрипка вальсировали, словно один из Земных солнечных дней переходит в дождь. Мелодия подобно ветру гнала влагу дождя, обрушивая ее на бескрайнее поле пшеницы. В сером небе проступали лучи Солнца, а запахи смешивались и, настигнув своего зрителя, окатывали волной. Валентин резал овощи, с полуоткрытыми глазами, вслушиваясь в мелодию и словно в такт ей ловко орудовал острейшим лезвием, словно владея не ножом, а стихией ветра.

В соседней комнате сидело Чадо и читало электронную книгу. Отец позвал на кухню и Чадо, не расставаясь с книгой, направилось к столу. Валентин поставил тарелку с обедом на стол перед Чадо и поставил стакан, чтобы налить сока. Чадо с каждым голлом становилось все взрослее и умнее. Не так давно Чадо справило свое двутойе и в свои два тойя уже могло читать и читало много, несмотря на то, что всего пол тойя назад словарный запас был невероятно скудным и о чтении не могло идти и речи.

– Что читаешь? – спросил Валентин, наливая в стакан апельсиновый сок.

– Уэллса, войну миров, – отозвалось Чадо.

– Вот как? И как тебе? – спросил Валентин, слегка улыбаясь.

– Забавно и странно, – ответило Чадо, делая неясное лицо.

Валентин ощутил, что Чадо в смятении.

– Что такое? Тебя что-то беспокоит?

Чадо молчало, но потом выдало:

– Пап, а зачем вы устроили войну, а не просто ушли?

Валентин встрепенулся. Этот вопрос был, хоть и не один в один, но по смыслу идентичен тому, что ему задала одна девочка. Валентин отхлебнул сока и, собравшись с мыслями, ответил:

– Представь себе, что тебя посадили на цепь.

Чадо попыталось представить.

– Просто так взять и уйти, не выйдет. Эта цепь незрима и сделана она из морали, законов, порядков, денег и многого другого. Уйти мог один или даже целая сотня человек, но сотня тысяч – это уже иной расклад. Такое количество людей не может незаметно собраться и уйти, не вызвав при этом последствия.

– Ясно, – перебило Чадо. – Чтобы уйти, было нужно оборвать все то, что вас удерживало на Земле, так?

– Именно, – подтвердил Валентин. – Мы сожгли мосты не только для того, чтобы сбежать, но и чтобы не дать возможности всему тому, что осталось на Земле, прийти на Тейю.

– А что если мы поступили как Гитлер? – неожиданно произнесло Чадо.

Валентин испытал страх.

– Откуда ты знаешь это имя? – настороженно спросил Валентин.

– Из книг… – несколько уклончиво ответило Чадо. – Я много читаю. Что-то становиться понятно, а что-то остается не понятным. Но у нас очень богатая библиотека…

– А почему ты думаешь, что мы могли поступить как Гитлер?

– В книге это называлось «арийская раса».

– Вот оно что, – понимающе ответил Валентин.

– Я вижу, что все люди разные и это слово я понимаю иначе, не как идеальная раса в би-о-ло-ги-че-с-ком, – с трудом выговорило Чадо. – В смысле, скорее, как раса избранных, кто решил, что их идея и идеал лучше других.

Волнение и страх Валентина нарастали. Чадо общалось с ним не как ребенок со взрослым, а как подросток или даже взрослый со взрослым.

Чадо почувствовало Валентина и прикусило губу. Валентин ощутил, что Чадо в смятении.

– Пожалуйста, закончи мысль, я хочу понять, что у тебя на уме, – произнес Валентин.

– Я… Очень много читаю и несколько книг заставили подумать. Гитлер, несомненно, плохой человек, но… Я думаю, не он виноват во всем этом. Вернее, он виноват и виноват во многом, но лишь когда стал… – Чадо задумалось. – Чудовищем.

– Поясни, – серьезно глядя на Чадо, произнес Валентин.

– Гитлер тоже желал процветания своего народа, но его методы… Мне пришел в голову вопрос о том, что есть добро, зло и истина? И мой ответ: добра и зла нет, а истина – это причинно-следственный закон. То есть – на все есть причина и следствие. Никто не рождается злым или добрым, ими становятся, а значит и Гитлер не родился таким, а стал, и на то была причина, и не одна. Гитлер был гениальным художником и если бы ему дали стать художником, то он бы не стал тем, кем он в итоге стал. Я думаю, что именно результат экзаменов в академии и повел его по пути разрушения, а все последующее: смерть матери, нищенство, безразличие людей, своего бессилия в то время, положение в стране и эмоционально сильные книги только закрепили его на его пути. Он не был злым, его довели до такого состояния и когда все это в нем накопилось, всего один момент в его жизни стал решающим. Всего один момент в жизни, вместо руки помощи, судьба приставила к его голове оружие и выстрелила, убивая в нем человечность. Пустое тело заполнило зло, которое и начало творить все то, что сделало его именно тем Гитлером, которого все знают.

Валентин силился понять Чадо.

– Если бы Гитлер не наткнулся на такое количество трудностей в жизни, то он бы не стал таким. Я сочувствую этому человеку, ведь он стал злым из-за других. Его жизнь и его человечность уничтожили. Вся его жизнь до контрольного события – это печальная драма. Вместо политики понимания, он наткнулся на политику клейма неугодности. Люди взрастили демона, который, получив контроль над телом, обратился против всех тех, кто его породил. Демон Гитлер – это рукотворное зло, а человек Гитлер – это несчастная личность. А если и мы такие? Что если и нас довели до крайности и наша человечность была убита, а мы, став демоном, прикрываясь благом, стали творить свой идеальный мир – утопию. Мы выбрали тех, кого сочли угодными, а неугодных заклеймили в этой неугодности и как демон Гитлер убирал неугодных со своего пути, мы тоже взяли и убрали с пути всех людей.

Повисла тишина. Валентин был погружен в размышления и тупо смотрел в пространство, пытаясь переварить сказанное – ребенком. Ребенком, которому всего два тойя, ну или около трех лет по Земному. Трех лет! Все сказанное было ей далеко не по возрасту, но по-детски прямолинейно.

– Да, – тихо отозвался Валентин. – Мы отобрали «избранных», но не по достойности, а по ценности. Человек, который знает, как взрастить на другой планете картофель ценнее, чем человек, который умеет только его собирать. Мы не стремились создать, мы стремились спасти. Это важно понимать, ведь нашей целью было не господство расы, а ее спасение. Если урожай поразила болезнь, то необходимо спасать то, что еще ею не поражено. Люди, что остались на Земле были поражены пороками, которые разлагали общество. Спасти их – это значит принести болезнь порока в наш мир и пользы от спасения, попросту бы не было. Гитлер… Да… В какой-то степени, Гитлер, как человек, заслуживает сочувствия. Он боролся и просто потерял себя в своей борьбе, которая уничтожила его человечность. Пожалуй, винить тут нужно не только тех, кто превратил его в того самого Гитлера, винить тут нужно всех и его самого. Люди сделали его таким, а он, не расслышав голоса разума, позволил убить в себе человека, а возникший на бездыханном трупе демон пустился во все тяжкие.

– А мы? Мы пустимся во все тяжкие? – произнесло Чадо.

– Наша человечность дала трещину, но не была убита. Наш человек все еще жив и его борьба увенчалась успехом. Да, мы совершили зло, находясь в безвыходном положении, но если бы мы не сделали это, то человек внутри нас бы погиб и его место занял демон. Та война была нужна, чтобы вырваться, сбежать и отрезать тот мир от нас.

– Знаешь, – тихо произнесло Чадо. – Стругацкие писали: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо». Вам ради идеала пришлось совершить подлость.

– Увы… – сокрушенно произнес Валентин.

– Значит, наша жизнь – дерьмо? – странно глядя на Валентина, ждало ответа Чадо.

Валентин задумался.

– Поверь мне – нет, – ответил Валентин. – Это «наша» жизнь – взрослых, дерьмо, ибо этот грех лежит на нас, но не на вас. Мы сделали все, чтобы вам не пришлось поступить или поступать так же. Нам нести эту ношу до самой смерти, а вам жить и творить.

Раздался звонок. Мрачная атмосфера разговора вдруг рассеялась и Валентин, выходя из тягучего состояния, подошел к телефону и ответил на звонок.

– Слушаю, – произнес Валентин. – Кушай, все остыло, – шепотом произнес Валентин, обращаясь к Чадо и прикрывая динамик телефона.

– Валентин, ты занят, я не отвлекаю? – раздался голос в телефоне.

– Завтракаю, что такое? – ответил Валентин.

– У нас тут ЧП, на северном карьере, думаю, тебе будет интересно на это посмотреть. Я уже связался с Джарвисом и Абени, они в пути, вот тебе звоню и… Короче! Ты будешь?

– А что там?

– Поверь, это лучше увидеть самому. Я на всякий случай уже послал за тобой.

Валентин замолчал и задумался.

– Ладно, приеду.

– До встречи.

– До встречи.

Валентин положил телефон.

– Ты надолго? – произнесло Чадо, с набитым ртом.

– Сперва прожуй, – отозвался Валентин. – Не знаю, – задумчиво ответил на вопрос он. – Мама будет дома после двух, а я скорее всего буду вечером. Посидишь дома одна или тебя оставить кому-то?

– Дома, – ответило Чадо, прихлебывая сок. – Книгу дочитаю.

– Хорошо, – ответил Валентин, приободряясь.

Валентин ехал на электромобиле через взлетный полигон. Автомобиль ехал на автопилоте, впрочем, в автомобиле было все и для ручного вождения. Полигон представлял собой гигантский пустырь, на котором располагались ковчеги и будущие корабли, которые еще строились. Сейчас с этого полигона взлетали либо ковчеги, редко, либо, гораздо чаще, корабли, которые: выводили на орбиту спутники, отправляли спутники к другим планетам системы, а также тестируемое оборудование. На полигоне были люди, но они были скорее для контроля и анализа качества всех работ. Через несколько часов электромобиль достиг карьера, на котором работали сотни всевозможных машин, роботов и дронов. Люди так же присутствовали, но сейчас люди занимались иным. Сейчас карьер был сосредоточением любопытства. Валентина встретили и проводили на дно карьера. В карьере добывалась медная руда и уходил карьер на глубину чуть более километра. Валентину и другим экспертам, пока они спускались в карьер, сообщили, что машины наткнулись на странное образование, которое им не удалось идентифицировать. Были вызваны специалисты, которые должны были решить проблему, но, как и машины, не сумели определить природу находки. Для этой цели были вызваны специалисты иного рода. На вопросы «почему именно их вызвали?», ответом было: «сами увидите».