Последняя крепость

– А ты все худеешь, дружище!.. Ну выкладывай, что у тебя такое таинственное.

Бульдинг вздохнул, лицо невеселое, как у большого цепного пса, который только щенком успел малость побегать на свободе.

– Да так… Всякие неприятности. Вот прошу взглянуть…

Он положил на стол аккуратно распечатанные листки, бумага белая, а кегль крупный, на случай, если президент не воспользуется очками.

Файтер с первого взгляда узнал выдержки из речи лидера Христианско-демократической партии, что уже захватила большинство в германском бундестаге. Красным Бульдинг отчеркнул слова: «Евреи составляли активное большинство в руководстве и в расстрельных батальонах ЧК. Поэтому евреев не без основания можно назвать преступной расой».

На втором листке, который Бульдинг молча положил рядом с первым, им же отмечены слова из речи командующего элитными подразделениями германского спецназа KSK бригадного генерала Рейнхарда Гюнзеля, который прямо указал, что евреев для спокойствия и процветания Германии нужно из страны удалить. Если понадобится, то и силой.

Файтер укоризненно покачал головой:

– Жан, уж не метите ли вы на место Олмица?

– Упаси Боже, – ответил Бульдинг твердо. – Я с Америкой едва управляюсь!..

Файтер хмыкнул:

– Да? Но скоро весь мир станет Америкой, а вот круг стран, где можно развернуться Олмицу, все сужается.

– Иногда и пятнышко может доставить больше проблем, – ответил Бульдинг многозначительно, – чем огромный континент.

Файтер смотрел на него с интересом.

– Верно, верно. А эти речи в самом деле любопытные. Не перестаю вам удивляться. Как вам удалось это организовать?

Бульдинг замахал руками, словно отмахивался от ударов мухача:

– Господин президент! Как вы можете? Я никогда не выхожу за пределы… Это Олмиц постоянно вставляет мне палки в колеса, вмешивается, что-то организовывает на территории, за которую отвечаю я… Но в этих выступлениях нет заслуги и Олмица. Это европейцы все сами. Кстати, если вам кажется, что все эти выступления по всему свету насчет засилья евреев – заслуга Олмица, увы, нет. Или к счастью. Одни мы наверняка бы не добились таких успехов.

Файтер продолжал просматривать бумаги, приговаривал: «Хорошо… хорошо… замечательно… а это вообще очень кстати…», наконец поднял взгляд на Бульдинга.

– Очень вовремя. А то я уж иногда начал сомневаться, сможем ли без больших потерь осуществить нечто задуманное. Что у вас в этой папке?

– Данные о криминале.

Файтер вскинул брови:

– О криминале? И вы пришли с этим ко мне?

– Непростой криминал, – ответил Бульдинг загадочно.

– Ну-ну, выкладывайте.

Бульдинг положил на стол флешку.

– У вас закрытая сеть?

– Абсолютно.

– Тогда посмотрите. Хотя эти данные абсолютно не секретные, но не хотелось бы раньше времени обнародовать некоторую направленность…

Файтер воткнул штырек в USB, на большом экране пробежала сеточка из цифр и графиков.

– Полагаю, – проговорил Бульдинг чуточку охрипшим голосом, лицо его побагровело, а лоб заблестел испариной, – пора забросить в СМИ и ряд организаций кое-какие материалы насчет еврейской организованной преступности…

Файтер слушал внимательно. Не новость, конечно, для президента, какие преступные кланы что именно контролируют в стране, однако собранные материалы Бульдинга и его комментарий выглядят достаточно шокирующими. В настоящее время, как доказывает Бульдинг, самая опасная и могущественная организация в США, а следовательно, и в мире – это «Русская мафия», в которой ни одного русского, а «русские» только потому, что приехали из бывшего СССР, а ныне – России. Вот взгляните, господин президент, это книги, написанные самими же евреями о масштабах преступности в СССР. На фактах и цифрах доказывается, что вся организованная преступность в России принадлежит евреям. Ю. Брохин в книге «Мошенничество на улице Горького» откровенно сообщает, что только евреи достаточно умны, чтобы управлять организованной преступностью на высоком уровне. «Славяне, – говорит он, – способны лишь на мелкие преступления». Когда рухнул СССР, российская еврейская группировка быстро распространилась по всему миру, часть обосновалась в США и сразу же стала самой могущественной организацией, годовой оборот которой составляет двести миллиардов долларов.

– У меня несколько другие цифры, – заметил Файтер, – но это ничего, продолжайте.

– Главное не в этом, – сказал Бульдинг. – Режиссеры еврейских фильмов изображают гангстеров как светловолосых голубоглазых русских, во внешности которых нет и намека на еврейское происхождение. И это двойная ложь. То, что дискредитирует русских, – ладно, пусть, этих свиней не жалко, но таким образом уводят из-под удара «своих», я имею в виду соотечественников. Лидеры СМИ не терпят правдивого публичного разоблачения вероломства евреев, представляя лживые образы других наций. Я составил список газет, куда эти материалы стоит вбросить в первую очередь…

– Это будет бомба, – заметил Файтер.

– Только потому, что кто-то осмелится об этом заговорить вслух, – уточнил Бульдинг.

– Да, конечно, – согласился Файтер. Нахмурился. – Сразу же вспыхнут эксцессы по всей стране, начнутся погромы. Все это нужно гасить быстро и достаточно жестко. Нам нужно благоприятное для некой операции общественное мнение, а не погромы.

Бульдинг просветлел лицом, багровость начала испаряться, но мелкие капельки пота все еще усеивали лоб и щеки. Он суетливо выудил большой клетчатый платок, промокнул лицо.

Файтер перехватил его неодобрительный взгляд, брошенный на стену.

– Кондишен работает, – заверил он. – Это вы все худеете и худеете…

– Все от диеты, – буркнул Бульдинг. – Господин президент, можете быть уверены, погромы не допустим.

– Если понадобится, – сказал Файтер, – подключайте Национальную гвардию.

Бульдинг часто кивал, ни одного слова не произнесено, для чего все это делается, но старые коршуны понимают друг друга без слов. Бульдинг сиял, хотя встревоженное выражение держится без всякой наигранности, он сам время от времени пугался своей дерзости, потому и на Файтера смотрел теперь, как на героя-смертника, решившегося на величайший подвиг в истории человечества.

Файтер кивнул, не отрывая взгляда от текста:

– Продолжайте, Жан-Поль. У вас есть чем продолжить?

Бульдинг ответил широчайшей улыбкой:

– Не сомневайтесь, господин президент. Нашу кампанию нужно начинать с весомыми аргументами. К примеру, в «Виладж Войс» от 26 мая 1998 года опубликована статья, которая называется «Самые опасные гангстеры мира», написанная Робертом Фридманом. Он пишет: «Согласно сведениям ФБР и израильской разведки, Семен Могилевич держит в своих руках переправку оружия, отмывание грязных денег, распространение наркотиков красной мафией…» Как вам, господин президент, само наименование – «красная мафия»? Сразу думаешь на коммунистов, русских или даже китайцев… «Но лидер красной мафии урожденный еврей, хотя и пишется везде украинцем. Он – темная личность, по кличке Мозговитый Дон, который никогда не появлялся в СМИ». Роберт Фридман, который сам еврей, пишет, что организация переправила из Израиля мафиози и они так жестоки, что некоторые полицейские отказываются разбирать эти случаи из-за боязни за свою семью. Фридман также пишет: «Еврейские организации пытались воздействовать на Отдел Правосудий, чтобы не разглашалась информация о так называемой «русской банде», боясь, что освещение в прессе вызовет массовую иммиграцию русских евреев в Израиль».

Файтер отмахнулся:

– Израильское правительство заинтересовано в увеличении еврейского населения. К тому же интересы Израиля превыше интересов американцев, пытающихся защитить себя от могущественного преступного еврейского синдиката. К вашим материалам могу добавить, что два процента еврейского населения держат в своих руках девяносто шесть процентов организованной преступности в Америке. Это от синдиката Лански до русской мафии Семена Могилевича.

Он умолк, словно спохватился, что сказал лишнее, директор ФБР тоже молчал, чем-то устрашенный, и в то же время чувствуя величие момента. Возможно, самого переломного в истории. Удешевление и миниатюризация электронного оборудования позволили практически покончить с мелкой преступностью, а также собрать все необходимые данные на лидеров организованной преступности. Но здесь все зашло так высоко, запахло международными скандалами настолько высокого ранга, что уже президент самой могущественной страны оказался перед дилеммой: признать поражение и позволить еврейской организованной преступности уже в открытую управлять страной и миром или же нанести наконец-то сокрушительный удар сразу по всей планете.

Но Файтер все молчал. То, что вертится на кончике языка, можно назвать обвинением целого народа в склонности к преступной деятельности, а этого очень не хотелось. Не хотелось, но… приходилось. Доктрина евреев, что нет преступления в том, чтобы обмануть нееврея, ограбить его или отнять все имущество, отвратительна и вдвойне опасна тем, что в ряды гангстеров попадают и те еврейские души, которые в других условиях сторонились бы любой преступности, как самого худшего из грехов. Однако по доктрине евреев выходит, что можно быть хорошим и «честным» человеком, но в то же время руководить преступным синдикатом, лично убивать, грабить, мошенничать, если это в отношении неевреев!

Эта доктрина отношения евреев к неевреям как обязательным противникам, врагам, которых не просто можно обманывать, но и нужно, послужила тому, что первое великое ограбление евреи совершили в канун бегства из Египта, когда в ночь перед исходом выкрали все золото и все драгоценности у египтян, из-за чего египтяне во главе с фараоном бросились в погоню. Когда беглецов настигли, те начали в страхе бросать золотые вещи в надежде задержать погоню, так и случилось, когда египтяне бросились подбирать сокровища, а вернувшиеся волны моря поглотили их.

Многие исторические личности страшились еврейских преступных организаций, Файтер сам мог указать Бульдингу на тысячи свидетельств, вообще их бесчисленное множество, не далее как вчера Малькольм Герц, директор Управления национальной безопасности, положил на этот стол целую кипу распечаток по отмыванию миллиардных незаконных сделок, а сверху положил копию письма Марка Цицерона с подчеркнутыми словами: «Таможенника Флакуса евреи стали преследовать за то, что он пытался остановить незаконный поток золота из Рима в Иерусалим… Спокойно! Я хочу, чтобы только судьи слушали меня. Евреи меня запугали, как и многих других честных граждан».

Бульдинг следил, как читает Файтер, затем, зная, что президент чтит Сенеку, аккуратно положил на край стола выписку из Сенеки, где тот говорит о евреях как о самой преступной нации на свете. И в конце добавил совсем уж крохотную цитату из Тацита: «Между собой они честны и способны на сострадание, но к остальной части человечества они относятся с ненавистью врагов».

– Хорошо, – проговорил наконец Файтер. – Начинайте кампанию в масс-медиа. Но вы сами понимаете…

– Да, – ответил Бульдинг. – Это наша самая тяжелая операция.

– Я рад, что вы не считаете ее простой.

– Простой? – воскликнул Бульдинг. – У меня такое ощущение, что я выхожу со старым дробовиком против звездолета с инопланетянами!

Глава 5

Бульдинг начал собирать бумаги, Файтер откинулся в глубоком кресле на спинку и наблюдал за ним из-под приспущенных век. Директор ФБР отличается цепкостью и умелой организаторской работой, серьезных проколов у него нет за все пятнадцать лет службы, что вообще-то редкость, но впервые Файтер увидел, как у старого охотничьего пса горят глаза и раздуваются ноздри, как при виде особо ценной добычи, когда будет много крови, много мяса…

Он ощутил тоску и отвращение к своей работе. Ну почему именно ему выпало править в этот переломный для цивилизации момент?

Бульдинг взял папку под руку и приготовился откланяться, но Файтер остановил его слабым движением руки.

– Погодите.

– Слушаю вас, господин президент!

На его квадратной роже проступила угрюмая настороженность, а маленькие глазки взглянули из-под низкого лба подозрительно и зло, как у пса, у которого готовятся отнять сладкую кость.

– Сядьте, – велел Файтер.

Бульдинг послушно опустился в предложенное кресло. Взгляд острый, как сверло с алмазным напылением, впивался в лицо Файтера, причиняя настоящую головную боль. Таблетку аспирина бы, промелькнула слабая мысль. Но одну уже выпил, а две – вредно, разжижает кровь…

– Сейчас прибудут наши силовики… и не только они. А пока их нет, позвольте я вам задам один неделикатный вопрос. Увы, президенту приходится иногда быть очень нескромным. Даже чаще, чем иногда…

Бульдинг ответил настороженно:

– Слушаю вас, господин президент.

Файтер взглянул на экран компьютера на своем столе, Бульдинг видел, как взгляд пробежал по строчкам, после чего президент произнес ровным голосом:

– В вашем досье сказано, что вы из очень ортодоксальной семьи. Ваш отец – раввин местной синагоги… Как получилось, что вы… сейчас разработали такую блестящую операцию против… своих соотечественников?

Чувствовалось, что Бульдингу не раз задавали подобные вопросы, он ответил ровным и спокойным голосом:

– Господин президент, нет более ревностных борцов с подобной преступностью наших соотечественников, как сами евреи. Однажды мы были настолько близки к полной и окончательной победе, что, если бы удалось закрепить, мир был бы иным. Совершенно иным…

Файтер осторожно обронил:

– Вы про эллинствующих?

– Совершенно верно, господин президент, – ответил Бульдинг и решил немножко польстить. – Я счастлив, что вы знакомы с вопросом настолько глубоко.

Файтер устало кивнул:

– Приходится. Хотя настоящая работа президента – это красиво играть в гольф, устало и мудро улыбаться в телеэкраны и гладить по головке детей. Опять же перед телекамерами, а так вообще пошли они к черту.

– Нам тоже приходится, – сказал Бульдинг, – делать многое из того, что приходится. Потому я и так настойчив…

От лифта звякнуло, но двери не открывались, Бульдинг в недоумении оглянулся на президента, но Файтер уже поднялся, вышел из-за стола. Створки лифта раздвинулись, вышли улыбающиеся Джордж Гартвиг, Уоррен Ваучер, министр экономического развития, Малькольм Герц, начальник Управления национальной безопасности, Грехем Олмиц, глава ЦРУ, и даже Уильям Бергманс, госсекретарь, на лице которого Файтер прочел сдержанное неодобрение.

Файтер пожал всем руки, жестом пригласил к столу, а Бергманса придержал за рукав.

– Дорогой Уильям, я берег твою репутацию. Ты госсекретарь, лицо страны. Тебе лучше было не знать о некоторых… деталях.

Бергманс нервно дернул щекой.

– Думаете, – огрызнулся он, – я не догадывался?

Файтер развел руками:

– Догадываться – одно, а быть прижатым к стене фактами – другое. У тебя, как у госсекретаря такой огромной страны, есть одно прескверное качество… ты совсем не умеешь врать.

Он проводил его к столу, усадил, придвинув ему стул, все смотрят с ожиданием, лица достаточно решительные, хотя и взволнованные, а Ваучер так и вовсе потеет почище Бульдинга.

Бульдинг, кстати, сразу сделал вид, что они тут с президентом уже все решили, а их, бедных ламеров, просто введут в курс дела. Олмиц даже взбледнул от ревности, засопел, нахмурился.

– Вы знаете проблему, – сказал Файтер. – Она была всегда, но, пока мы занимались Россией, Китаем, Азией и арабскими странами, она оставалась на заднем плане. Сейчас, увы, приходится заниматься… хотя всем нам хотелось бы, чтобы все разрешилось само собой. Господин Гартвиг, вы успели подготовить какие-то соображения?

– Да, – ответил Гартвиг коротко.

Он начал выкладывать на стол бумаги, раздал всем пронумерованные экземпляры с пометкой «Секретность ААА». Герц и Олмиц придвинулись, все трое комментировали по ходу дела. Файтер, несмотря на инстинктивное отвращение ко всей этой затее, постепенно начал проникаться величием момента: всего один шаг отделяет его страну от абсолютного мирового господства. Войска США стоят по всем ключевым местам планеты, все местные армии расформированы и распущены, стратегическое оружие уничтожено, а все правительства, по сути, – управляемые из Вашингтона губернаторы с очень ограниченной собственной властью.

Остался только Израиль. Крохотный по занимаемой территории и невероятно мощный по военному потенциалу, по финансам, по связям, по дипломатии. В прошлом – единственный верный союзник на Ближнем Востоке, как его называли в те времена, хотя и тогда всем было понятно, что у Израиля, с его доктриной расового превосходства евреев над всеми остальными народами, не может быть верности в отношении людей, которых ставят на один уровень с говорящими свиньями и которых всегда честно обманывать и предавать.

Он ощутил, что вскипает, кровь пошла в голову мощными толчками, горячая боль отступила, в мозгу прояснилось. Он глубоко выдохнул, ощутил, что в самом деле может сосредоточиться на деталях операции. Гартвиг предложил задействовать всю мощь армии, включая и военно-космические силы орбитального базирования: когда имеешь дело с евреями, лучше перестраховаться, Герц представил план одновременного взятия под стражу и депортации в особые охраняемые лагеря всех ортодоксальных евреев, благо с этим трудностей не будет: по черным шляпам и пейсам их видно издали.

– Кроме того, – добавил он, – вот отдельный список владельцев газет, телеканалов, журналов, наиболее влиятельных обозревателей, которые являются яростными сионистами. Они поддерживают Израиль в любом случае, а на собственное правительство… я имею в виду правительство той страны, где живут…

Олмиц хмыкнул:

– Очень своевременное уточнение. Правительство той страны, в которой живут, но которое не считают своим… и не считают нужным ему повиноваться, когда не считают нужным.

– И на которое, – добавил Герц, – всегда набрасываются с яростной бранью.

Бульдинг зашевелился, чувствуя, что влезают в сферу его деятельности, но лишь вставил:

– Чувство вины, господин президент, как я вам уже говорил. Они пытаются навязать нам чувство вины перед еврейским народом.

Гартвиг хмурился, недовольный, что прервали, наконец уловил паузу и сказал веско:

– Этот план, господин президент, в строжайшей тайне разрабатывается у нас уже последние пару лет. В целях полнейшей безопасности даже среди круга допущенных лиц пущен слух, что это лишь военно-учебная игра, призванная проверить мощь последнего поколения компьютеров, что нам поставили яйцеголовые.

– И что выдают компьютеры? – уточнил Файтер.

Военный министр впервые широко улыбнулся:

– Быстрая и бескровная победа. Почти бескровная. Все-таки, господин президент, наше превосходство во всем просто подавляюще. Как в технике, так и в людях. В Израиле всего пять миллионов человек населения, включая женщин и детей, из них половина – арабы, что ненавидят израильтян, а мы можем в первые же минуты ввести на территорию Израиля хоть миллионную армию!

Файтер поморщился:

– Надеюсь, израильтяне это тоже поймут.

– Конечно, господин президент, – поспешно сказал Гартвиг. Он оглянулся на членов правительства, бросил беглый взгляд на госсекретаря, что ловит каждое слово, заговорил громко: – Это так, демонстрация наших возможностей. А будет лишь захват определенных ключевых точек, арест правительства и депутатов кнессета… да и то не всех, блокирование казарм израильской армии. Мы учитываем, что подавляющее большинство израильтян хотят жить в светском государстве, а не в том средневековом, которое навязывают хасиды. Потому на захват власти побурчат, но тут же успокоятся, когда мы передадим эту власть им же, евреям. Но – светской власти. На определенных условиях, конечно, в которых не будет ничего дискриминационного! Если Англия, Франция, Германия, Россия, вся Азия и весь Восток держат открытыми для нас все арсеналы и все разработки в институтах, могущие послужить оружием, то почему Израиль должен быть исключением? Все разумные евреи в США это принимают. Признает нашу правоту и большинство населения в самом Израиле. Я не обещаю увеселительную прогулку, но все пройдет молниеносно, без лишних жертв. Главное, что закончится в тот же день, в который начнется.

Герц кашлянул, сказал:

– Все будет закончено настолько быстро, что нигде не успеют поднять голос в защиту Израиля. А если кто-то где-то и восхочет это сделать, то опоздает. В Израиле будет приведено к присяге временное правительство. И сразу же будут объявлены точные сроки президентских выборов. Настоящих демократических. За строгим соблюдением норм пригласим наблюдать представителей всех стран, которые пожелают контролировать чистоту и прозрачность выборов.

Файтер слушал внимательно, взгляд его пробегал по лицам, снова опускался на бумаги с четко расчерченными графиками, таблицами, колонками цифр.

– Я вижу, – сказал он суховато, – вы проработали все достаточно детально.

Гартвиг развел руками:

– Господин президент, необходимость ликвидации Израиля назрела еще в те годы, когда мы сломили режимы последних арабских стран. Израиль должен был тут же ликвидировать свой ядерный потенциал, распустить армию и заниматься тем, что умеет лучше всего, – торговлей, банковскими операциями, медициной, исследованиями в области хай-тека. Но он сохранил армию и оружие, а секретность его научно-исследовательских институтов наводит на недобрые подозрения.

Файтер вздохнул, откинулся на спинку кресла и на минуту опустил веки. Некоторое время все почтительно молчали, каждый ощущал значимость исторической минуты, наконец Файтер открыл глаза и сказал чужим голосом:

– Операции присвоим, как я уже сказал военному министру, кодовое название «Эллинизация». Все должно происходить так, словно мы на самом деле готовимся напасть на Израиль!.. Кстати, надеюсь, о высшей степени секретности вам говорить не нужно? Приступайте к выполнению. Надеюсь, Господь не допустит, чтобы мы спохватились слишком поздно!

Стивен с некоторым стеснением остановил машину перед роскошным особняком Дугласа. Директор департамента ЦРУ может позволить себе дорогие апартаменты и машины в полмиллиона долларов: он из клана Макмилланов, владеющего десятками газет, тремя телеканалами, сетью бензозаправок и одной авиалинией, потому его оклад идет только на карманные расходы.

У Дугласа даже слуги выглядят значительнее, чем сенаторы, и Стивен, входя в его дом, чувствовал себя так, словно входит в крепость противника, где на каждом шагу ловушки. Возможно, потому в доме Дугласа все и всегда в восторге от него, Стивена, что он никогда не расслабляется, не говорит то, что думает, а только то, что надо, что от него ждут или что надеются слышать.

Дуглас вышел навстречу, в длинных полотняных шортах, Т-рубашке, что подчеркивает его тренированную фигуру и открывает взорам внушительных размеров бицепсы, загорелый и белозубый, крепко пожал руку.

– Пойдем в кабинет, туда принесут выпить… Должен прибыть Джон, но по дороге авария, на шоссе пробка, чуть задержится…

Стивен насторожился:

– Джон? Один?

– Без жены, – подтвердил Дуглас со смешком. – Удивлен?

– Еще бы, – ответил Стивен. – Она и на службу к нам пыталась устроиться, чтобы не спускать с него глаз.

Дуглас ответил серьезно:

– Ты всегда все замечаешь точно, Стивен. Сейчас мы тоже на службе, потому наши жены… заняты своими делами. Кабинет этот не прослушивается, кстати.

Он взялся за дверную ручку, на миг помедлил, что могло быть истолковано по-разному, но Стивен знал, что примитивные сенсорные пластины недавно убрали, снабдив ими дверные ручки. Теперь в помещение с такими ручками могут зайти только те, кому открыт доступ.

Незримый страж счел Дугласа своим, щелкнули, убираясь в пазы, длинные штыри замков, Дуглас толкнул дверь, взглядом предлагая Стивену войти, сам вдвинулся следом, Стивен слышал, как все штыри снова наглухо заблокировали дверь.

В кабинете по-старому, Дуглас хоть и отпрыск богатой семьи, но сохранил студенчески-солдатские привычки некоего пренебрежения комфортом и уютом: комната обставлена по-деловому, а обязательный добротный диван для траханья секретарш выглядит просто уступкой этому правилу. Но понятно, что использует его Дуглас как вот сейчас: сиденья не видно под кипой папок, бумаг, буклетов и даже нераскрытых конвертов с солидными печатями.

– Что будешь пить? – спросил Дуглас.

Стивен ответил вопросом на вопрос:

– А ты как думаешь?.. Конечно, виски. Неразбавленное.

– Понятно, – ответил Дуглас. Он вытащил из холодильника большую бутылку свежеотжатого апельсинового сока, налил в высокий стакан. – Держи свое виски. А я, пожалуй, выпью рому…

Стивен наблюдал, как он льет в свой стакан густую жидкость кирпичного цвета.

– Куда тебе столько морковного? От него кожа желтеет.

– Вот и хорошо, – согласился Дуглас. – В стране столько мексиканцев да китайцев, что уже безопаснее выглядеть на них похожим.