
Полная версия
Белладонна
– А никаких. Другого выхода нет, правильно?
– Нет, – подтвердила Натала-Тала.
– Тогда вперёд, вампиры, что время теряем… – глупо осклабился я. – Подключичку поставьте для скорости.
– Может, тебе сразу бедренные воткнуть с обеих сторон, гонщик?! – рассмеялся Берзин.
Оба локтевых сгиба были заняты иглами с трубками инфузионных систем. Не повернуться, не пошевелиться. В поле зрения остался лишь потолок. В левом дальнем углу, ближе к окну, расплылось неправильной формы грязное пятно. Крыша протекает. А у меня сейчас крыша, похоже, съедет. За пределами зрения звякали шприцами о столик и приглушённо разговаривали.
– Так, – ну, это анестезиологиня, – первые пять шприцов прогнали цитратную43, не тромбанула, слава богу.
– А теперь сколько? – спросил я после длиной паузы.
– Уже двести, – доложила анестезиологиня. – В ушах шумит?
– Со стакана в ушах не шумит! А должно?
– Ты юморун. Вообще-то, может.
– Не-е, не шумит. Только дышать странно – будто пощипывает. Не в трахее, а вообще, по коже под нижней челюстью, по шее вниз. По всей воротниковой зоне.
– Это нормально. Сейчас маску дам.
– Зачем?
– Для успокоения совести. Кислород. Будешь?
Я пожал плечами. На меня наделась маска, будто откуда-то свалился осьминог и сидел теперь на моей пылающей морде. Маска благоухала резиной и чем-то острым. В голове загудело, как от шампанского с коньяком.
– Шумит, – промычал я в маску.
– Потерпи, – попросила анестезиологиня, – скоро уберу.
– Голова… голова едет, – сказал я, освободившись от осьминога.
– Не бойся, ты лежишь, уже не упадёшь, – ласково ответила анестезиологиня и погладила меня по лбу. Её рука была горячая и приятная.
– Сколько?
– Четыреста. Мы теперь медленно.
– Знаю, – сказал я. – Она как?
– Она стабильна, – изрёк с небес ангел голосом Берзина. – Мы работаем.
– Давление восемьдесят на сорок, – прозвучала анестезиологиня. – И порозовела девулечка.
– Во, уже заебись!.. – тупо промычал я. – Можно я стихи вслух почитаю?
– Можно, – согласилась анестезиологиня, – даже нужно.
– Правда, я не Левитан. И не Лановой. Но вы поте́рпите. Я же терплю. Итак! Стих! Хороший!.. Жил-был я. Стоит ли об этом? Шторм бил в мол…44 – Я замолчал.
– Что? – спросила анестезиологиня.
– Забыл слова.
– Молод был и мил… – откуда-то сверху, со стороны, прозвенел колокольчиком родной голос Наталы-Талы.
– Точно. Спасибо, коллега! Молод был и мил. В порт плыл флот. С выигрышным билетом. Жил-был я. Помнится, что жил…
* * *
Талова пришла навестить меня утром. Села рядом.
– Чего с ней? – я расклеил веки, пытаясь оторвать голову от подушки.
– Жива. Глазами хлопает. Почти побороли ДВС.
– Наташ, а если у меня сифилис?! Меня чё, по сто пятьдесят пятой упекут?45
– Ой, ну какой же ты дурачок! – наклонилась, поцеловала в щёку. Несмотря на кровопотерю, целованная щека тут же зарделась. – Ты на брата моего похож!
– А у тебя есть брат? – Она замолчала и отвернулась. По щеке поползла слеза. Я видел слёзы Наталы-Талы второй раз. Первый случился, когда стоял со спущенными штанами перед Машей.
– Его больше нет.
– Почему?
– Его убили… – сдавленное рыдание перехватило ей горло, но она справилась. – Убили. В армии. В чужих горах. Год назад.
– Прости! – я схватил её руку.
– Ничего… – она больше не плакала. – Ты же не знал.
Встала.
– Ладно. Лежи, поправляйся, кушай с ложечки – за мамочку, за папочку…
Я улыбнулся.
– Ты хороший. У тебя всё будет хорошо. Мне было тепло работать с тобой. Прощай!
– До свидания… – протянул я.
Через час пришла Громилина.
– Мария Дементьевна, – попытался я сесть на кровати, – давайте, поработаю сегодня и вечером домой пойду!
Она подошла, аккуратно взяла за плечи и уложила обратно.
– Ни работать, ни домой я тебя не пущу. Работать и без тебя найдётся кому. А насчёт домой – так в общежитии есть нечего, уж мне-то известно. Поэтому остаёшься здесь. Будешь есть и спать. Вот это твоя работа на следующие сутки. Завтра – свободен, иди на все четыре стороны, герой. А мамаша, как оклемается, так скажу ей, за кого теперь должна всю жизнь свечки ставить и записочки на молебны оставлять…
Наевшись всяких, непонятно откуда взявшихся, вкусностей, и сразу отяжелев, я повернулся на бок и моментально, без снов и видений, отключился.
– Поели, можно и поспать, поспали, можно и поесть… – мечтательно протянул Джинни.
* * *
… После суток на койке в роддоме я уж было собрался идти домой в общагу, как пришёл Лёшка.
– Ты как тут? – спросил я.
– Стреляли! – рассмеялся он. – Я за тобой. Как ты один пойдёшь? Вдруг голова закружится.
В день опять работала Громилина.
– До свидания, Мария Дементьевна! – улыбнулся я, заглядывая в ординаторскую. Она оторвалась от бумаг, и только молча помахала рукой.
Мы шли по улице.
– Что делал вчера? – спросил Лёшка.
– Жрал и спал.
– Весь день?
– Ага.
– Значит, ты ничего ещё не знаешь?
– А что я должен знать?!
Узнать мне предстояло многое. За сутки, что я отсутствовал в жизни, – Берзин надрался, сел за руль, въехал в столб, разбил машину в хлам, но остался жив, хоть и попал в травматологию с переломом правой вертлужки46. Надрался же он не просто так. Надрался он после того, как сбежала жена. Сбежала она тоже не просто так. Натала-Тала с Лосем уехали из города в неизвестном направлении.
Я хотел было тут же нестись в больницу, но мудрый Лёшка удержал:
– Дай ему хоть день-два покантоваться – самому с собой. Вот только рожи твоей там сейчас не хватало.
В общаге меня ждала пустая комната. Правильнее сказать, не ждала. Дверцы пустого шкафа открыты. На столе – сложенный пополам листочек, вырванный из тетради в клеточку. Я развернул. Блёклой фиолетовой шариковой ручкой накарябанный, с берега песчаного карьера на меня глядел ржавый слепой бульдозер. В углу оттиском печати алел помадный след Конфетиных губ.
Ещё два дня я словно сомнамбула ходил на работу. Роддом притих. Громилина молчала. Я тоже. Я не знал, что спросить у неё. А она не знала, что сказать мне. Вчера, в последний день, я пришёл в одиннадцать – прощаться. Она выслушала мои сбивчивые слова, взяла обеими руками за голову, нагнула, поцеловала в лоб, махнула рукой – иди! И я пошёл, не оборачиваясь. Пошёл в травматологию.
Берзин лежал на высокой кровати. Скелетное вытяжение: в правом бедре – спица, за спицей струны, на струнах – гиря.
– Садись, – приказал мне, кивнув на единственный фанерный стул, где красовалось судно. – Но, чур, мой трон не занимать! – Он был уже способен шутить. – Вышло – как вышло. – Ты чего такой смурной?
– Ничего, – тихо ответил я, – зашёл по… попрощаться. – Мой голос предательски дрогнул.
– Не расстраивайся, – горько улыбнулся «Мишка Олимпийский». – Ведь то, что не убивает, делает нас сильнее? Так? – Я молча кивнул. – А вот и хуйня. Оно всё равно убивает, только не до конца и не сразу. Но, пока не убило, можно и потрепыхаться чутка. Согласен? – Я снова кивнул.
– Будешь? – спросил, протягивая «любительские». Не дождавшись ответа, закурил.
– Вот ты думаешь, мы божьим делом занимаемся? Как сказать… Мы запускаем в мир всех. Бандитов, убийц, садистов, жуликов, подлецов – в том числе. Кабы знать, кто есть кто, кто будет кем… А ещё – мы отсроченно нагружаем Харона. Так божье это дело или нет? А, студент? – Я недоумённо пожал плечами. – Божье, Мишка, божье! Я в этом глубочайше уверен! Ничего белого пушистого романтичного в нашей работе нет, то правда. Но мы солдаты замысла божьего. За это нам грехи наши простятся! И действуем мы не сами, по Его замыслу действуем… а атеисты пусть… пусть на хуй идут.
– Аристарх Андреевич… – хрипло прошептал я.
– Не перебивай. Знаю, чего ты от меня ждёшь. Ждёшь – значит, получай. Ты ведь уже взрослый. Имеешь право знать правду. Что такое женщина? А всё! И жизнь, и смерть. Вот я дарю жизнь, а сам чуть не принял смерть от дарящей жизнь другим. Но – отбирающей у меня. Ты пока ещё не видел, не встречал женщину. У тебя всё впереди. Знаешь, чего тебе желаю? Останься жив – после! Не всегда и не всем удаётся. Женщина – это чёрная дыра. Не думай, я не про анатомию. Она – портал преображения смерти в жизнь, и жизни в смерть.
Берзин замолк. Я балансировал на предательски скрипучем стуле, не смея шелохнуться и поднять глаз.
– Эх, нагрузил я тебя! Прости. Минутная слабость. Так бывает. Ладно, иди сюда, обнимемся! – его твёрдая щека колючим наждаком пропахала мой румянец, любовно выскобленный иноземным «Филипсом». – Наверное, не увидимся больше. Но если вдруг что, приезжай в любое время! Для тебя найдётся место. И не только в роддоме. Здесь… – он положил руку на грудь.
Я спускался по лестнице.
– Хорошо тому лечиться, от кого ушла жена, меньше тянет удавиться, больше времени для сна… – сформулировал мудрый всякое видавший на своём веку Джинн.
Вернулся в общагу. Середина дня. В пятьдесят второй – никого, не пришли ещё из хирургии. В дверь постучали.
– Открыто! – заорал я. Дверь отворилась. Вошла Маша.
– За мной родители приехали. Мы с Ленкой Бабочкиной сейчас уезжаем.
– Хорошо, – кивнул. – Счастливого пути.
– Ты не грусти. Мы ненадолго прощаемся. – Погладила, сначала по щеке, потом по синякам на локтевых сгибах. – Ну, вот никак ты не можешь без подвигов. – Я закрыл глаза.
Застучали невидимые каблучки. Остановилась. Тихо-тихо сказала три слова. Сказала и вышла. Слабые ноги мои подкосились, и я бессильно упал на сиденье стула.
* * *
То, что творилось вечером в «Красной горке», было страшно. Артур и Никогайос задали отвальную, какой я в жизни не видел. Не пил – был ещё слаб. Юрка ужрался в говно, два километра до дома я тащил его на плече. Когда уставал, сбрасывал тело на газон и падал сам. Потом поднимался, брал в охапку и снова тащил. Белая Юркина майка стала серо-чёрной. Когда нас, вползающих в здание, узрела общажная вахтёрша, лишь в ужасе всплеснула руками.
Утром принесли телеграмму, и мы выпили. Ибо не выпить было нельзя. Пятьдесят вторая после вчерашней ночи оказалась окончательно разгромлена. Остался последний штрих. Его сделал я. Взял со стола пачку сахарного песка, рассыпал по полу.
– Саха́ра.
Поднял с пола пустую бутылку. Нассал. Поставил по центру.
– Оазис…
Эпилог
Колёса полупустой электрички на Москву споро выстукивали по рельсовым стыкам «Турецкий марш». Напротив меня Лёшка с отсутствующей полубезумной улыбкой, привалившись больной после вчерашнего головой к оконному стеклу, мял в руках серенькую бумажонку.
– Дай ещё полюбоваться, – попросил я. Он, молча, протянул. Я, уже в который раз, развернул:


– Уезжал всего лишь мужем, возвращается отцом! – задумчиво сказал Джинни. А ведь ты прав, потусторонний. Остался последний вопрос. Кем возвращаюсь я?
* * *
– Выхожу!
Это Лисёнок. Точно, уже «Реутово». Мы, было, подхватились – помочь с чемоданами, но Танька остановила жестом. – Они пустые, совсем лёгкие!
– Р…ут…во, сл…дующ… Н…вогиреево… – прошамкал дежурный ангел железных дорог.
– Пойдём в тамбур, дёрнем слегонца по «Дымку», – Лёшка подхватил чемодан, рюкзак, гитару. Мы с Юркой потянулись следом.
– Чего делать будешь? – тупо спросил я. Как будто не знал.
– Жену с дочуней из роддома встречать.
– Весело теперь у тебя…
– Ничего, переживём.
– Н…вогиреево! – захрипело радио в тамбуре.
– Кидайте петушка, я пошёл!
– Давай, Лёх!
– Будь, Лёш!..
Лёшка ступил на платформу, не спеша повернулся лицом по ходу поезда, близоруко прищурился. Внезапно – бросил на землю вещи, в один прыжок заскочил обратно в тамбур.
– Юрка, бля, дверь!.. Дверь держи! Держи ногой, не отпускай!.. – схватив меня обеими ручищами сзади за шиворот и за брючный ремень, – со всей дури вышвырнул на платформу! Я вылетел как мешок с картошкой; потеряв равновесие, грохнулся на четвереньки, пропахав коленями и ладонями шершавый асфальт платформы.
– Ты охуел?!..
Но он не услышал, кинулся из тамбура в вагон.
Я поднялся. Впереди, там, где остановка первого вагона, стояла она. Стояла, теребя косу. На негнущихся ногах доковылял, хотел спросить «ты откуда?» – но язык не слушался.
– Я знала, ты вернёшься! – взяла за ободранную об асфальт ладонь. И мы пошли. Мы всё шли и шли, не глядя друг на друга. Только – рука в руке. Спохватился: вещи забыл. Оглянулся. Плетущийся позади навьюченный своей и моей поклажей Лёшка виновато улыбнулся.
Я посмотрел в её глаза. В них отражалось небо.
Она
была
небом.
19 сентября – 10 октября 2019 г.
Первая часть «Белладонны» на этом закончена. Ещё три будут доступны вскоре. Приглашаю издателя.
E-mail: mikezuev@gmail.com
Фейсбук: https://www.facebook.com/formikezuev
Примечания
1
И снова они – иглы и булавки! Это всё моя гордость – слёзы, которые я должен прятать!
2
Отдел гипербарической оксигенации Всесоюзного научного центра хирургии
3
Народное название кинотеатра «Киргизия».
4
Владимир Высоцкий, «Дорожный дневник».
5
Искаженное «Enjoy yourself», первые слова песни «Mister-Do-Right» диско-группы Belle Epoque.
6
Дамы вперёд (искаж. англ.).
7
«Маргерита (Фелисидад)» – популярная дискотечная песня, хит конца 70-х – начала 80-х годов.
8
Massara, Boney M – популярные исполнители в 70-х и 80-х годах.
9
Автомобиль «Запорожец».
10
Переносной магнитофон японской фирмы SONY.
11
ABBA – популярная группа 70-х.
12
Ценные Указания и Ещё Более Ценные Указания.
13
Иван Барков, «Лука Мудищев».
14
В Боге мы едины (искаж. англ.).
15
Фрагмент припева песни русских хиппи 60-х годов.
16
Если хочешь немного расслабиться, даю тебе лучший совет: бери билет на самолёт и будь моим гостем. Занзибар, Занзибар, Занзибар недалеко (песня «Zanzibar» группы Arabesque).
17
Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Шуточное название «лумумбарий» возникло из-за того, что напротив «старого» главного корпуса университета расположен колумбарий Донского кладбища.
18
«Black Magic Woman».
19
«House of the Rising Sun».
20
Electric Light Orchestra, музыкальная группа 70-х.
21
Эпизиотоми́я – одна из самых распространённых медицинских операций, выполняемых женщинам; хирургическое рассечение промежности и задней стенки влагалища во избежание произвольных разрывов и родовых черепно-мозговых травм ребёнка во время сложных родов.
22
Альгодисменоре́я – патологическое состояние, характеризующееся сочетанием болезненных месячных с циклично возникающими общесоматическими расстройствами.
23
Изотоп урана U238
24
Тише, большие мальчики не плачут… (искаж. англ.) из песни «I’m not in love», группы 10cc.
25
Имеются в виду выслушивание (аускультация) и ощупывание (пальпация) – методы, традиционно применяемые при осмотре больных.
26
Армейский сленг: «трёхсотый» – раненый, «двухсотый» – погибший.
27
Цитата из фильма «12 стульев».
28
Владимир Высоцкий, «Наводчица».
29
Умственно отсталый.
30
Зрительный пигмент йодопси́н содержится в колбочках сетчатки глаза, обеспечивающих цветовое зрение.
31
Песня «Yesterday» группы The Beatles.
32
Цитата из фильма «Белое солнце пустыни».
33
Alumni, «выпускники» (искаж. лат.).
34
Цитата из фильма «Белое солнце пустыни».
35
Из анекдота. Жена говорит мужу: «Ну что ты каждый вечер с работы приходишь и командуешь «В койку!»? Давай, хоть, о культуре поговорим». Муж: «Ты Ре́мбрандта читала?». Жена растерянно: «Н-нет». Муж: «Тогда – в койку!».
36
О, краса, краса, / Зачем ты подошла? / Тайну моего сердца / Ты зачем узнала? / Невинной любовью / Я тебя полюбил, / Но ты безжалостно предала… (искаж. армян.), традиционная армянская песня.
37
Макросоми́я плода – состояние, когда вес плода составляет более 4000—4500 г.
38
Сахарный диабет беременных (гестационный сахарный диабет) – заболевание, характеризующееся гипергликемией, выявленное на фоне беременности, но не соответствующее критериям «манифестного» сахарного диабета.
39
Пропитывание стенки органа, в данном случае, матки, кровью в результате массивного внутреннего кровотечения.
40
ДВС-синдром (диссемини́рованное внутрисосудистое свёртывание) – процесс, характеризующийся образованием тромбов в сочетании с несвёртываемостью крови, приводящий ко множественным массивным кровоизлияниям.
41
Операция, при которой полностью удаляется матка.
42
Растворы декстрана с хлоридом натрия, глюкозой или маннитолом являются полифункциональными плазмозамещающими растворами.
43
Цитратная кровь – кровь, в которую для предохранения её от свертывания введён лимоннокислый натрий.
44
Семён Кирсанов, «Жил-был я (строки в скобках)».
45
Статья 155 УК РСФСР предусматривала уголовную ответственность за заведомое заражение другого лица тяжёлой венерической болезнью.
46
Вертлу́жная впадина – часть массивной тазовой кости, формирующая суставную чашку тазобедренного сустава.