Имена. Часть первая

– Так, вы пособие получили?

– Ага, два разА дали, а потом еще три разА догнали и еще наподдавали, чтобы еле ноги унесла.

– Так, дали или нет?

– С меня еще денег взяли!

– За что?

– За всё, чтобы больше не ходила.

– Я серьезно спрашиваю.

– Я честно и говорю, денег кучу взяли. За восстановку, за справки, за сериксы, за доверенность у нотариса, на автобус кучу денег ушло. А времени сколь ухлопала, чуть не полжизни, а нервов?!

Профессор сочувствующе вздохнул:

– Да, умеют они там работать, чтобы никому ничего не дать.

– А то! Цельно государство на энто дело настроено. Ездиют по стране и свистят, какие они золоты и законны законы напишут, если их выберут. И всё для населеня, и всё для народу. И как бы энтими законами жить помочь?! Только им лет шестьдесят еще надо в законодоме посидеть. Как будто им до этого кто мешал?! Законопиздцы страшные!

– Вы, что медам, потащитесь супротив советской власти в нашем государстве? Да у нас самый счастливый день жизни и где вы будете лучше, Марьям Ивановна? – раздался чей-то противный и сонный голос.

Это Колготкина продравши очи, прибыла к столу посидеть за чашечкой чаю и вступила в разговор, в который вступать и выступать в нём, никто её не просил, а она сама приперлась.

Звездина, не взирая ни на кого, продолжала:

– Один, значица, ездиит по белу свету свистит, как всё хорошо и распрекрасно. Всё для людей, чтоба помочь, и то дадим и это выдадим, а второй по его следам ездиит и угрожает. И всем, поди, сказал на местах, что если отдадите, хоть копейку этим дуракам, получите все у меня дрына, всех уволю без пособия. А спасёте денежки и отстоите казну, как Москву под Сталинградом, всем премиальны, не утащите. Со всех брать, и ничего не давать. В натуре никому никто ничё не должОн, тока на бумажке. А бумага, она така, как и народ, все стерпит! А потом оба и переменялись местами и дальше со своей трепотнёй по белу свету. То ж не мешки ворочать.

– Машка, вот че, ты сейчас трепешь и этого младенца к дряни всякой подводишь, а? Он же, как дитя малое, всем словам верит.

– А коли, я треплю, так пойди себе инвалидность схлопочи, если ты не здоровая!

– Да, слышали вашу пестню, что инвалидность теперь не дают, её здоровые себе покупают!

– Иди, спи! А потом схлопочи прибавку к пенсии, али детскую пособию, ежлик у тебя блатов нет.

– А, вот и схлопочу!

– Да, ты для началу сроди кого, морда ты паразитская, а потом схлопочи и чтобы посыланиями за бумажками тебя не задушили, а потом и говори.

Колготкина соскочила с места и встала, вытянув шею, прямо нос к носу к Звездине. Та, тоже немало не сомневаясь в собственной правоте, подалась вперед и руки вставила в бока.

Эрос Купидонович предпочел вдавиться в свое кресло и молчать, от греха подальше.

Ева орала громко:

– Да, чтоб государевы люди, государевы законы и указы не выполняли и не соблюдали, да за это башка с плеч, а она у них у всех на месте.

Звездина негромко отвечала:

– Так и я о том же. Раз у них у всех башка на месте, значит, выполнен государев указ, казну от разграбления на нужды народа охранять. Только им казну грабить возбраняется! Казна спасена от левых для грабежу правых!

– Идите, Звезда, лучше своим балетом занимайтесь, чем политику здесь разводить. Политику она делать взялась, говорить научилась. Умная прямо стала. В балете с вашей фигурой больше шансов засветиться, а в политике вам так засветят, что и нам, если вас слушать будем, тоже срок засветит ярче солнца.

– Вота, где ты только, Купидомович, раздобыли энту чуду заморскую? На все руки мастерица, и выпить, и покурить, и посуду не помыть, и погулять за чужой счет не дура. Вота, где энтаких в последнее время штампуют, а?

Разве мог Эрос добровольно поведать, где он раздобыл на свою голову эту молодую красавицу. Разве он мог рассказать, что просто шел по улице, встретил девушку и сразу полюбил.

Академик просто шел по улице.

– Девушка, а девушка? А как вас зовут?

– Ева!

– Ева, а давайте дружить с вами? Я профессиональный профессор!

– Давайте! А где мы с вами подружимся?

– Да прямо здесь и сейчас! А то я так одинок! Ни одной живой души, которая бы понимала меня и принимала меня, таким, какой я есть.

– Я понимаю вас! Как ваше имя, профессиональный профессор?

– Меня зовут – Эрос! Можно без отчества.

– Какое у вас благородное имя!

– Да, на своё имя я не жалуюсь. Мне горько это произносить, но я страшно несчастлив восемнадцатым браком! Если бы вы только знали, как в данный момент я им несчастлив! Никто меня не понимает в этой жизни!

– Вот если бы я была вашей женой, я бы всегда вас понимала!

– Так выходите же за меня замуж юное создание! Я прошу вашу руку!

Юная дева протянула свою юную руку, и он вцепился в нее своими цепкими клешнями. И они тут же пошли жениться к нему домой.

Когда вечером вернулась домой с тяжелой работы его гадкая восемнадцатая жена, в квартире был сотворен страшный скандал, но делать было нечего и старой жене пришлось уйти, а новоиспеченной остаться. Жена добровольно ушла, не без криков и драки, конечно.

Она ушла, потому что в ее цепкой памяти еще хорошо держались недавние моменты ее скоропалительного по своей скорострельности, неравного брака.

Восемнадцатая жена Эроса очень хорошо понимала, что просто так, без помощи магии, нельзя было быстро прибрать к рукам такого мужчину, а она, к несчастью, так и не выкроила времени на поход к ведьме и вот теперь горько за это поплатилась.

А так всё романтично начиналось! Эта незабываемая встреча на аллейке! Недолгий, быстрый разговор! Общие интересы! Они оба были владельцами собак! Уговор о встрече телеграммой, потому что оба были не свободны! И этот судьбоносный телеграммный текст: " Встречаемся пятого собаками вне подозрений жена уладил свободен ваш эрос».

И как можно было противостоять такому взрыву эмоций и порыву чувств, чтобы не забыть про все и не броситься в Эросовские жаркие объятия?!

Собак бывший муж у неё отобрал, как часть общенажитого имущества. Зато она потом, когда уходила, отобрала у Эроса, буквально выхватила с его головы на память винтажную, ондатровую шапку-ушанку. Хоть какое-то материальное возмещение ее душевного ущерба.

Кому бы пришло в голову такое рассказывать, вот и Эрос не смог. Он сидел тихо и был очень грустным.

– Купидоныч, слышьте, чё скажу? Надоть сумку-то возвертать до хозяйки.

– Да, я знаю.

– Сами пойдете на энто дело али мне сбегать?

– Да, я чего-то даже и не знаю пока.

– Тянуть здеся никак нельзя, а то они на танке до нас завалятся всей махфией. Сами же понимаете, где они душу со шкурой греют. На Соцзащите! Натренировались охранять народно добро от народа! Они, к боям привыкши. Народ там на их, как бешаны собаки кажный день в бой идут, как на абразуру кидаются и бросаются. Разок бы кто энтих чертов, победил када.

Эрос сидел и, соглашаясь со словами домработницы, кивал головой, а она разошлась не на шутку, и не могла успокоиться:

– У их на кажную букву по тридцать три юриста от просильцев отбиваться. Главным специальным специлистам миллиёны плотют, чтоб лишний рублик из-под рук не выскочил и не закатился в нищий карман. Потому как закатуваться денежки могут только по определеню, по распределеню и по высочайшей воле пославшего его. Потому как рубль должон катится в нужном для показухи направлении. Что отмеряно им для показательства давать, то скрипя зубами выдают, а остально от всякой голытьбы велено строго охранять. Потому как охранщикам обещано, что за преданность и службу, отдается энта вотчина на полное разграбление.

Эрос сидел и молчал. А потом тоже для приличия вставил слово:

– Социально защищенный от защищаемых строй. Но надо радоваться, что мы еще пока не зачищаемые. Хотя кто до конца это знает?!

– Я скажу вам так, с утреца пораньше снесите-ка энту сумочку от греха подальше.

– А может, вы сами Звездиночка, промнётесь? А то у меня спина что-то…

Профессору, пережившему неприятную встречу, вдруг совсем расхотелось встречаться с тем же самым.

Но домработница умело выкручивалась:

– Эросик Купидомичик, я совсем забыла. Я на завтрева уже имею дОговор, впервые буду выступать на сцене литературного кружка в доме слепых инвалидов. Директор кружка сам сказал, правда, не сразу, что он полностью на всё согласен. И им просто, до зарезу, необходимо моё у их выступление. Еще он сказал мне, он очень слезно просил, чтобы его больше не терроризовали своими платными консультациями по поводу его не такого, а просто простого имени. Знаете, он прямо плакал. Он мне говорил: «Я, честное слово, совсем не хочу его менять. Иного имени мне не нужно. Отцепитесь от меня, пожалуйста»

– Да-а-а?!

– Да! Купидоныч, надо отвалить от человека, а не то хужее будет.

– Ну, что поделаешь? Я просто хотел, как лучше.

– Но и я сказала ему, что тогда буду выступать у их и показывать им балет, и он после моего показа, может больше не беспокоиться за своё имя, и он на это был согласен.

– И что?

– Всё! Эрос Купидоныч, настал мой звездный час! А, вы, что бы больше директора не донимали своими платными консультациями. Я лучше балетом буду зарабатывать, и то больше получится. Всех прокормлю.

На следующий день, не рано утром, а ближе к обеду, академик понес сумочку по адресу, в одно учреждение, как его называет народ, главной защитой пособий от населения. Право слово, надо было бы им взять себе именно такое, более подходящее к их деятельности, название.

В просторном, с шикарным ремонтом здании, выполненном на сиротские денежки, для устрашения самих сироток, когда бы, если они вдруг вздумали, явиться в сей храм за подаянием, чтобы они, если не присели перед этим великолепием, то хотя бы побоялись попросить лишнего.

Для этого на вооружение были взяты старинные наработки из арсенала спецприемчиков воздействия на психику побирушек. И неведомо же богатым умникам, что у нищих умников имеются свои вековые наработки таких же спецприемчиков по добыче копеечки.

Эрос не без труда в лабиринтах дверей, коридоров, выходов и входов, обнаружил лабиринт, ведущий к кабинету начальника всех лабиринтных лабиринтов соцзащиты.

Умеют не наши люди следы заметать.

И еще у них есть лозунги.

Захотите потеряться, всегда рады вам помочь! Чем дольше бег и больше пота, тем меньше желания побегать и попотеть! Мы всё тщательно продумали и претворили. Бегайте, пока вас ноги носят. А мы всегда найдем для вас причину для долгой беготни. Ваше лишнее движение – это наша жизнь! Лучше проходите мимо, иначе вас сдует!

– Тук! Тук! Можно?

– Нельзя!

– Извините, но я…

– Шучу. Чё, надо? – спросила посетителя ярко-раскрашенная молодая дама, и, не удосужившись дождаться ответа, с возмущенными словами обратилась к другой дамочке, сидящей у неё на столе, спиной к посетителю:

– Я этих, гадин, всех ненавижу! Этих всех посетителей! Таскаются и таскаются сюда со своими справками за своими справками. Задушила бы всех этими справками, чтобы не таскались сюда и от работы не отвлекали!

– Как я тебя понимаю, дорогая! Точно! Нигде от них покоя нет! Даже на работе! Чё надо, а?

– Я вот, отдать! – произнес Эрос и показал удостоверение Шкуродеровой.

Двух умниц, как волной смыло и со стола и из-за стола. Через мгновение они уже наливали Эросу и чай, и кофе со сливками в один стакан и туда же бросили конфетку. Он, не раздумывая, это выпил и зажевал конфеткой, и тут же под белы руки, с двух сторон, был препровождён в кабинет к их начальнику – мадам Лобзиковой-Шкуродеровой. За ним тихонечко закрылась дверь.

Знакомая Эросу мадам гордо восседала на огромном троне за старинным дубовым столом. Сбоку от неё сидел плюгавенький, мелкокостный мужичонка с козлиной бородкой, с быстрыми и черными, как угольки, глазами и внимательно слушал. Мадам о чем-то ему рассказывала и весело смеялась громовым басом. Эрос сразу в ней признал вчерашнего левиафана и свою душительницу.

Некоторые работники разных учреждений удивительным образом напоминают каких-нибудь животных.

Она его не признала, а когда увидела, в одну секунду смолкла, а потом как заорет:

– Кто это сюда пгопустил?! Да, как же я этих, гадин, всех ненавижу! Лезут и лезут со всех щелей! Таскаются и таскаются сюда со своими спгавками, за своими спгавками. Задушила бы всех этими их спгавками, чтобы не таскались сюда и от габоты не отвлекали!

Эрос решил защищаться.

– Но, помилуйте, матушка, вы, же в социальной сфере работаете, как, же вы…

Левиафан никак не ожидал ответа, поэтому возмущению и последовавшим крикам не было предела:

– Да, как ты смеешь гот (рот) здесь свой откгывать? Ты, смотги, какая сволочь наглая выискалась! Тоже льгот надо или за субсидиями пгитащился? А кукиша с маком не хочешь, лысоноситель засушенный? Вот этого не хочешь?

Глыба, как натуральная самка бегемота, как стремительная бегемотка, резво и резко соскочила со своего насиженного трона и с кулаками двинулась на профессора.

Профессор в одно мгновение вспомнил обо всех своих грехах. Молниеносно раскаялся и мысленно попросил прощения и решил биться за свою жизнь до конца.

– Да, как же? Да, где же у меня лысина? Вы категорически не правы. У меня нет ее!

– Щас гагантию даю, будет. Не пгопадать же моему слову дагом.

– Как вы можете такое говорить, вы же социальный работник? Где ваша совесть?! – визжал бесстрашно профессор, после того как отбежал от гиппопотама, пардон, работника соцзащиты на безопасное расстояние и смог дальше сохранять свою жизнь и здоровье волос на своей голове. Быстро бегая вокруг дубового стола, на безопасном расстоянии он смог продолжить борьбу за справедливость и свободу выкрикивания лозунгов за мир во всём мире. Во время забега Эрос лишний раз удостоверился в истинности библейских слов, которые в страшные минуты всегда приходят на память.

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и верёвкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

Не успел он вспомнить это, как на ум нахлынуло следующее библейское описание того же объекта.

«Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его»

Мама, караул! Самка бегемота, не отставала. Она тоже боролась за свое право сидеть в своем кабинете в тишине и без назойливых посетителей, изгоняя их от своего кабинета, всеми доступными для этого способами и средствами, потому что только покажи, этим паразитам, слабину, сразу повадятся толпами таскаться и попрошайничать, потом не отвадишь. Ради такого святого дела, можно было и побегать на досуге, что она с успехом и делала. А её приятель, наблюдая за всем происходящим, умирал в это время от смеха.

Эрос почувствовал, что его сил надолго не хватит и решил прекратить забег, прокричав мадам через плечо:

– Вы, что меня, забыли? Я же вчера вас консультировал, вы свою сумочку у меня забыли, а я просто пришел вам её отдать.

– Давай!

И мадам вырвала сумочку из рук профессора. Остановившись и отдышавшись, произнесла басом:

– Пговаливай. И чтобы больше я тебя здесь не видела.

Эрос тут же провалил, по ее слову, быстро выбежав вон из кабинета. Он был довольный и счастливый. Жизнь не окончена, и она продолжается.

Бородконоситель живо поинтересовался у гиппопотама про него:

– Кто это был?

– Потом расскажу всё. Не до него мне сейчас. Потом.

Глава восьмая. Будни и не будни

Звездина поздно вечером вернулась домой со своего первого выступления. В квартире она застала профессора в очень веселом, можно сказать, подозрительно веселом настроении. Но он не был пьян, и именно это было самым подозрительным.

Он встретил Марию в дверях с довольной улыбкой на лице и с её старенькими, потрепанными, бывшими туфлями, нынешними тапками, в руках.

Профессор был очень любезен.

– Как ваши успехи, дорогая? А я победил и на этот раз! Я ведь сразил этого левиафана! Этого дракона во плоти мадам Шкуродеровой! Я сказал, ему, то есть ей, впрочем, какая разница, главное, что я все сказал!

Звездина похоже его совсем не слышала.

– А меня-то так встренули, вы бы тока поглядели, как меня встренули! Эх, зряшно, что вас там не былО, вы бы за меня, Скупердомыч так бы возгордились, нипочём зря бы возгордились.

– Я ей в лицо, Маша, так и сказал, кто она есть. Думают, вес имеют за сто с лишним килограммов, значит им в этой жизни можно всё?! А, вот и нетушки, есть еще желающие постоять за землю русскую! Или сразу полежать во сырой земле! Ха-ха!

Расчувствовавшись не на шутку, Эрос пустил горькую слезу о себе, возможно невинно убиенном. Что скрывать, у Эроса были шансы стать таковым. Работники в таких заведениях шутить не могут. Им давно не до этого.

– Директор добро дал на следующие мои концерты. Он мне так из-под шторов хлопал, так хлопал. Как скаженный руками махал, махал, чтобы я, значица, до него добёгла. Я тока подбёгла, а он мне хлоп в руки мешок с мукой и говорит:

– Беги быстро с им на кухню, я тама распорядился, чтобы тебе за выступлению пару кило сыпанули.

Пока профессор с прислугой беседовали каждый о своём, но каким-то странным образом друг с другом, из комнаты вышла недовольная, заспанная Ева. Следом выбежали собаки. Она оделась и отправилась с ними на улицу погулять. Все были злые и голодные.

Ева прошла мимо беседовавших в полном безмолвии. На неё не обратили ни малейшего внимания и беседа в монологах продолжалась.

– Она, Звездиночка, я вам честно скажу, она же ни одного слова умного в ответ мне сказать не смогла. Что думаете, она ничего не понимает? Всё хорошо понимает. Она же тоже человек в каком-то смысле этого слова. Только птица и она подневольная на государственном посту восседает в полном подчинении. Как ей руководство можно ослушаться?!

Если бы Звездина в этот момент не была сильно занята разговором о самой себе, то она обрисовала бы всё профессору в ярких красках и со всеми подробностями. Кто, где и какая птица? В каком и у кого эта птица подчинении?! А пока они взахлеб беседовали каждый про своё. С телевизора моду взяли!

– Я, значица, оттэда с мукой в руках взад возвертаюсь, мне кулёк целый отвесили, а на сцене уже мужик с гитарой сидит и песню поет. А я жить до конца-то не дотанцевала и муку не знаю куда? Я, недолго думая, вместе с мукой выбегла и давай свой танец до конца приканчивать. Прямося за спиной у гитариста стала кружиться. А что? Он пуся своё поет, а я ему, что конкурента? У меня жить танец.

– Я ей сумочку вручил, сказал, чтобы больше не теряла. И напоследок, ей свои пожелания изложил, чтобы они к людям больше чуткости проявляли. Она меня выслушала и проводила. Так что, Звездина, сходи еще прогуляйся за своими доплатами, я просто уверен, что выводы будут сделаны в положительную сторону.

– А тута, значица, опять директор мне ручищами махает, а рядом с им, значица, уже мешок с картоплей. Я подбёгла до его, а он у меня хватать пакет с мукой, а я не давать. А он чё то, что рад служить толи Мельмомени, толи чё то про пельмени, а я разобрать не могу. И на разворот опять на танец. А он как закричит:

– Маруся! Дуй скорее на кухню! Пущай тебе с этого мешка картохи отсыпят, а там дай Бог, все и закончится.

Я мешок с дури хватанула, да не подумавши на горбень его и побегла с им до кухни, а потома резко развернулася и в обратну дорогу. А ну, как не успею танец прикончить, и прямиком выбегла на сцену и как закружилася у вальсе с мешком. Вы бы, Скупирдомыч, видали, как меня людя встренули, все повставали, да как давай хлопать. А один выбег из зала и руку жать, и у сборну каку-то счас же зачисляться. Тренер большой. Я с им разговор поимела по-сурьезному, как мужик с мужиком, дажить на кулачках сошлись. Силой смерилися. Но я в поддавки. Мне победы ни к чему, мне главно, чтобы он до вас пришел косультироваться. Евонному спортсмену имя надо ново, чтоба победил над всеми. Я ему враз всё обтолковала. Он согласный.

Академик, как только услышал про консультации, тут же выпал с небес на землю. Будущий запах денег всегда его волновал.

– Какой вид спорта?

– Откель я знаю? Мне без надобностиев и вам знать ни к чему, лишь бы копейка была.

– Не скажите! С футболистами ни в жизнь не свяжусь. Гиблое дело!

– Да, не гибло. Ужель я таки дела не распознаю? У тренера есть парнишка. Я видала. Килограмм на сто сорок, но это на глазок. Но его до вас не поведут, но не энто главно.

– А что еще?

– Дальше рассказую. Я на кухню с мешком побёгла и давай звать Мельмомену. Все в отказ, кто такая, никому не ведомо. Я картохи нагребла и на выход, а када шла, вашу клиентку встренула, тожить прийти до вас хочет. У их парнишка вослед за девчонкой народился, приличное имя надо. В аккурат, опосля спорта прибудет, так что будьте наготове.

– Марьюшка, я как пионер, всегда готов!

Завтра нагрянуло, как всегда быстро. Это долог день до вечера, кому делать в этот день нечего, а для наших людей какое-никакое дельце завсегда отыщется.

Эрос тоже неожиданно для себя отыскал себе нужное дельце прятать и перепрятывать, внезапно обнаруженную им в комоде, едва початую Колготкиной бутылочку спиртного. Он гонял с ней по квартире, как дурень со ступой. Все до этого казавшиеся подходящими места для пряток, вдруг потом оказывались совсем не подходящими.

– Ну, куда спрятать-то? Везде, как на ладони. Если не Евка, так Маруська унюхает своим длинным нюхалом. Три или четыре комнаты! А места для маленькой бутылочки не найти! Это что же делается в нашем государстве?!

Он бы так и бегал еще неизвестно сколько, если бы в дверь не позвонили.

Эрос молниеносно метнулся в свой кабинет и поставил бутыль в книжный шкаф, немного двинув книги в сторону.

– Здравствуйте, дорогой Эрос Купидонович! Очень рада вас видеть! Я вчера имела беседу с вашей секретаршей по поводу сегодняшнего визита.

– Я в курсе! Взаимно рад и польщен вашим визитом. Требуется имя младенцу мужского пола, правильно понимаю ситуацию?

– Да, именно, так!

– Проходите, пожалуйста, в кабинет. Ах, нет, постойте, туда нельзя. Лучше на кухню. Я сей момент.

Профессор, стремглав вбежав в кабинет, подбежал к книжному шкафу, быстро вытянул из кармана, заранее наготовленную рюмку, налил в неё до половины вина, и ничтоже сумняшеся, то есть, совсем не раздумывая, маханул себе в рот целебного напитка. Забросил в качестве закуски и лечебного эффекта, туда же жменьку очищенных семян тыквы. Говорят, что они хороши от глистов. Спиртным в своём организме профессор не был намерен делиться ни с кем. И резво побежал на консультацию.

Минут десять обсуждения цены вопроса и пожеланий консультируемой немного утомили академика, поэтому ему пришлось еще пару раз выбегать в соседнюю комнату для набора сил, и физических и творческих.

Им было предложено с десяток разных имён, а дама всё еще упиралась и сама не знала, что ей надо.

Профессор пошел в атаку.

– Да, вот еще довольно смелое решение для вашего довольно несмелого пацанчика. Планктон Планктонович! Шикарное название! Получите его и распишитесь.

Женщина не соглашалась и с таким предложенным ей вариантом:

– Да, но у нас папа, как бы Эсмеральд!

– Ничего-ничего, милочка, в нашей стране нет ничего невозможного. Вы спокойно смените имечко и у вашего папочки. И своему сыночку дадите с именем и новое отчество, так сказать для полной благозвучности всех имен вашей семейственности. Вот мы и уговорились.

Но она по-прежнему упиралась изо всех сил.

– Да, но, позвольте, мы уже меняли имя у нашего папы, когда называли свою дочь Эсмеральдина. И делали это именно для благозвучности с предложенным вами именем.

Профессор страшно обрадовался этому сообщению:

– Тем более милочка, если этот путь вами уже однажды пройден и чего вам тогда, бояться? Всё вам знакомо и нет никаких причин своим отказом портить жизнь вашему маленькому миленькому Планктончику. Вы же только вслушайтесь в эти чарующие звуки моря! Бездонную бездну его глубоководных тайн. Планктон! Планктончик! Планктик! Смысл этого имени в слове «Планктонный», то есть глубоководный, глубокоосмысленный. Вот, до какой степени всё серьезно.

– А как же наш папа? – растерянно вопрошала очередная жертва именной науки.

– А что папа?! Папа! А? Папа? Так пусть ваш папа терпит! Ну, ты посмотри, что делается, никакой терпимости в людях не осталось! Они даже не готовы пострадать за своих собственных детей, – произнёс академик с большим укором.