Вкус утекающей воды

Все. Дальше, я только, краем уха слышал, как они спорили про «промежуток времени».

Иван Макарыч молча похлопал меня по плечу, а потом добавил:

– Работаем по плану, босс.

Глава 17. Хренова гора

Домой мы возвращались молча. Кукушкин сиял «с видом исполненного небрежного достоинства», я был мрачен. Реального выбора: стать колдуном, учителем или прорабом (а может остаться «электронщиком») – я всерьёз не воспринимал. Но дом для Жоры – это была реальная задача для материализации. И я был готов стать хоть попом, чтобы к нему не ходить, но дом построить. Однако образующиеся связи и обязательства снова вязали меня в узлы. Я опять становился звеньями цепей, которые меня и опутывали. То, из чего я сумел как будто вырваться, меня заново настигало в Попадалове.

Васильич попытался было выяснить о моей окончательной профориентации, но я проигнорировал его вопрос. А про себя подумал, что с таким отделом кадров не побичуешь!

Проходя по улице вдоль дома Агафьи Ивановны, я специально перетянул Кукушкина на другой порядок и старался даже не коситься в её сторону.

– Васильич, а ты знаешь молитву «Да светится имя твоё, да избави нас от Лукавого»? Это «Живый в помощи»?

– Нет, – ответил Кукушкин, – это «Отче наш».

– Ты её знаешь?

Васильич попытался вспомнить. Он обогатил молитву фразой «хлеб наш насущный дай нам днесь», снова вспомнил про Лукавого, потом про долги – «прости, мы все прощаем… должникам нашим… аминь».

– Должникам аминь? – не понял я, – Это как-то по мафиозному? У тебя какая-то уголовная редакция слова Господня?!

В ответ Васильич зашипел как Змий Искуситель, но моя фамилия не Поттер, поэтому я ничего не понял. Он, конечно, перешёл бы потом на мат. И мы бы поняли друг друга. На эмоциональном уровне. Но он не успел – с противоположной стороны улицы меня по имени окликнул Михаил.

– Пока ты дрых, он уже два раза приходил, – тихо сказал Васильич, – говорит, задолжал чего-то там. Да ты не бойся.

Михаил подошёл, пожал нам руки и завёл пространную речь о проводах и долгах, которые нельзя копить, а надо своевременно отдавать. Я уже было приготовился сказать «аминь», но тут меня осенило.

– Михаил, а не могли бы Вы, в качестве благодарности, немного поработать над восстановлением покосившегося забора на Климатической станции?

– Могу, – ответил Михаил после небольшой паузы, которая тянулась минут 5-7. – Я и мужиков с собой приведу. А стрелять не начнёт?

– Я гарантирую недостаток кровопролития и отсутствие трупов, – радостно заявил я. Начало завтра в восемь утра! Вход только с лопатами и пассатижами. Опоздавшие расстреливаются и закапываются на месте.

– Всё-таки будет стрелять? – Михаил не понял шутки, но по тону его вопроса было понятно, что это затруднит, но не остановит миссию. Договор дороже денег. Вот они настоящие мужики!

– Я всё улажу, – мне стало стыдно за свои дурацкие шутки. – Вот Вольдемар Васильевич вас завтра встретит и покажет фронт работ.

– На хрена мне эта Хренова гора! – возмутился Кукушкин, оборачиваясь ко мне.

– А ты будешь, коньяк «Командирский» командиром отрабатывать, – нашёлся я. – А то, как пить нахаляву всю ночь – толпа добровольцев. А как руководить, взять на себя ответственность – никого.

– Какая толпа? Двое нас всего было, – попытался спорить Васильич.

– Двое. Зато сколько выжрали!!! Не считая спаленного атмосферного электричества.

Васильичу нечем было крыть: цифру он не запомнил, а про прожектора не забыл.

– Ну что тебе трудно? Немного помочь. Ты же спец, – примирительно-просящим тоном затянул я.

– Ладно, – соизволил согласиться Васильич. – Только ты мне скажи, каков результат наших собеседований. Кем теперь ты будешь?

– Завтра я буду прорабом.

По лицу Васильича, я понял, что не оправдал его ожиданий. Интересы школы для него были превыше всего.

– А зачем ты тогда повёл меня ещё и в лесхоз? – укоризненно спросил я. – Хватило бы и Швиндлермана с Прекрасной Еленой. У меня теперь и так, видимо, по ночам поллюции начнутся.

– Иван Макарыч попросил, – сказал Васильич. – Ему не откажешь. Без него школу не построить. И где только он узнал про тебя?

– Да ты не бойся! – произнёс, я, копируя интонацию самого Васильича. – Вот построим завтра дом для Жоры, и можешь снова вести меня на собеседование или продавать в рабство. Только хозяйку подбери помоложе и без колдовских наклонностей.

– Какой дом? Ты же Мишке сказал, что забор будем править? – возопил Кукушкин.

– Миша тут ни при чем. Ты, Михаил и его компания действительно будете завтра восстанавливать ограждение (интересно, а Миша и Михаил – это два разных человека?) А я с бригадой из лесхоза… лишь бы это не оказались одни и те же люди… будем ставить дом для Жоры и его молодой жены.

Глядя на лицо Васильича, я понял, что «внезапное отвисание нижней челюсти» – это заразно и может передаваться от человека к человеку.

– Что-то я опять не слышу твоё «не бойся»? – спросил я.

– Да, самое время побаиваться! – сказал Васильич, – Не знаю как коньяка, а патронов у него ещё много осталось. Ты думаешь, его напрасно Электрощитом прозвали?! Что-то мне подсказывает, что ни хрена-то он про ваши планы не осведомлён.

– А ты полагал, мы куда сейчас с тобой идём?

– Куда? – не понял Васильич.

– Осведомлять и идём, – ответил я и решительно повернул в проулок, ведущий в сторону «Хреновой горы».

Васильич по инерции повернул за мной, но в воздухе уже витало его крепнущее желание включить заднюю передачу.

– Даже не думай, – остановил я его, – теперь моя очередь вести тебя туда, куда не хочу.

– Да не любит он меня, – пробурчал Васильич.

– Я думаю, это у вас взаимно. И вряд ли Жора питает ко мне тёплые чувства после ночных стрельбищ. Но от ненависти до любви только один шаг, как от куриных яиц до сероводорода. И этот шаг только в одну сторону. Так что у нас с тобой нет другого пути. И надо спешить обрести любовь раньше, чем превратимся в сероводород.

– Превратиться в сероводород мы всегда успеем, – ухмыльнулся Васильич, – лично у меня процесс уже пошёл.

– Я заметил. Особенно по утрам.

Васильич метнулся вдоль тропы в поисках палки или камня, а я помчался вперёд с радостным осознанием того, что с Кукушкиным мы снова в ладу.

Глава 18. Русская Венера

Когда мы уже поднимались по Козьей тропе, я в подробностях рассказал Васильичу про план директора лесхоза. Васильичу план не понравился. Он сказал, что есть «две закавыки». Первая, как удастся Ивану Макарычу официально признать Вдову вдовой. Вторая, как мне удастся построить дом без фундамента, потому что во всем Попадалове не найти и мешка цемента, не говоря уже про кирпич.

– А в остальном план хорош! – попытался утешить меня Васильич, разглядывая моё погрустневшее лицо. – Да ты не бойся. Сейчас Электрощит объяснит тебе политику партии, и ваша «свадьба в пружинках» накроется и без ваших дополнительных усилий.

– Таа-ак. Давай так. Про женитьбу – ни слова! Только про дом, – строго сказал я. – Типа «учитывая твои заслуги перед обществом в охране памятника истории науки и техники, равно Климатической станции… общество решило облегчить твой быт посредством строительства для тебя дома нахаляву».

Очки-комбайны Васильича не сползли с его носа окончательно по причине прыща, в который они и упёрлись. Но возразить он ничего не успел.

– Знаю, знаю, – опередил я, – что это за Общество такое, которое при жизни заслуги учитывает?! Вот статую с медной жопой после смерти, на которую срут голуби, – это, пожалуйста! Это бывает. А дом нахаляву – нет!

– А ты скажи ему, что по распоряжению КГБ. Или как их там сейчас – ФБР, – предложил Васильич.

– Угу, оговорка по Фрейду. ФСБ, они сейчас.

– Я тебе никогда не рассказывал, как я на зоне зубы лечил? – спросил Васильич.

– Нет.

– Зубы меня тогда просто достали: ни спать, ни есть не мог, на гильотину был согласный. Привели меня в какую-то тёмную комнатку к зубному фельдшеру. Посреди стоит чугунное кресло. Доктор велел садиться. Залез я в это кресло. Неприятное ощущение, как будто на приёме у гинеколога. Глянул вниз, а на подножке, где ноги стояли, выбито: «1937». Закинул голову вверх, а весь потолок в струях засохшей крови.

Лечение прошло безболезненно: я ничего не чувствовал и ничего не понимал. Не помню даже, как меня оттуда выводили. Но с тех пор зубы у меня не болят. А ты говоришь оговорка. История!

Мы топтались у калитки, попеременно давя на красную кнопку. Но Жора не появлялся.

– Может, контакт плохой? – выдвинул свою версию Васильич.

– А может, мы с тобой все электричество на иллюминацию израсходовали? – язвительно предположил я. – И даже звонку ничего не оставили?

– Пошли, – решительно сказал Васильич, – я сроду через калитку не ходил. Тут дыра в заборе, недалеко.

***

– И эту дыру завтра тоже заделаете, – сказал я, преодолев ограждение и оказавшись на территории станции.

– Ага, а ходить как будем? – не согласился Васильич, – всегда надо иметь запасной тоннель, чтобы вернуться.

– Может, чтобы уйти?

– Нет, – уверенно сказал Васильич. – Уйти всегда легче, чем вернуться.

Я ожидал увидеть Жору, греющегося в последних лучах предзакатного солнца. Но скамейка оказалось пустой. Может, на самом деле дома нет?

Когда мы начали спускаться вниз, в окне Жориного жилища мне померещилась нога, задранная вверх. Но я не придал этому значения, списав увиденное на взаимодействие дифракции и интерференции с сосновыми ветками. А зря.

На наши призывы откликнуться, сначала высочил ошпаренный Жора. Весь красный и завёрнутый в белую простынь.

– Ты, что баню принимаешь? – издевательски спросил я, не вникнув в ситуацию.

А потом в проёме двери возникла совершенно голая Совершенная женщина, как мне тогда показалась. Она стояла, опершись спиной о косяк, скрыв от наших взглядов цвет своей киски слегка согнутой в колене ногой. Даже в голой женщине должна оставаться какая-то тайна.

– Ну что, мальчики, остолбенели? Проходите, – произнесла она вкрадчиво.

Васильич начал бубнить себе под нос что-то смущённо-матерное.

А я, жадно разглядывая груди и линию живота, честно признался:

– Сударыня, я голую женщину не видел уже несколько недель, поэтому мне было бы довольно и вашей обнажённой коленки. Оденьте, пожалуйста, набедренную повязку, лифчик необязательно. У нас к вам обоим важный разговор, очень хорошо, что мы вас здесь застали.

– Ну, застать вы нас не застали. Но мы можем повторить, если желаете. Правда, Милый! – она обратилась к Жоре.

В ответ он нежно зашипел, и женщина покорно скрылась в глубине Жориной бытовки. «Наверное, снова залезла на колесо» – подумалось мне.

– Встречаемся наверху через пять минут, с замотанными вторично-половыми признаками, – скомандовал Васильич окружающему воздуху. – Давай пару стульев прихватим, – это уже мне.

Стулья из бункера оказались массивными и тяжёлыми. Васильич даже сбил дыхание, когда мы их выволокли наверх.

– Это тебе не берёзы укороченные таскать, – съязвил я, не удержавшись от комментария.

– Когда ведёшь переговоры, нужно смотреть прямо в глаза собеседнику, – заявил Васильич, проигнорировав мою реплику. – Твоя задача развести Электрощита. Щит человек слова, если что пообещал – сделает.

– А что он должен пообещать? Жениться? – не понял я.

– Жениться он не тебе должен пообещать, дубина! – возопил Васильич. – Твоя задача – получить от него согласие на строительство жилого дома на вверенной ему территории никому не нужного военного объекта неизвестного назначения. Правда, весь смысл жизни у него после такого согласия пропадёт. Да ты не бойся!

Кукушкинское «не бойся» прозвучало в текущем контексте как насмешка. Я действительно не знал с чего начать.

– Смысл жизни в сексе, – сказал я. – Даже любая война ради секса. А не какой-то мифической Матери, которую никто в глаза и не видел. Все знают, что Родина-мать есть, она ест и питается кровью своих детей. Но люди бьются, чтобы победить врага, вернуться домой и заняться сексом. А если победит враг, тогда он войдёт в твой дом и займётся сексом вместо тебя. И нет никакого патриотизма, это выдумка. Есть только секс, твоё лоно любви и плоды твоей любви. Это то, что мы готовы защищать. Вот за этот крючок нас отлавливают как карасей и отправляют на сковородку защищать чьи-то интересы.

– Да ты обалдел! – сказал Кукушкин и насупился. – Кто пять минут назад, заявил, что о свадьбе ни звука? Только про дом. Я сейчас совсем уйду.

Уйти он не успел, подошёл Жора с бутылкой «Командирского», рюмками и женщиной. Они расположились на скамейке. Мы уселись напротив, на стульях. Пока Жора разливал, я старался смотреть ему прямо в глаза, как учил Васильич. Но Жора смотрел на булькающий из бутылки коньяк, и у меня ничего не получалось. Я метался в поисках начала разговора. Но ничего умного из хаоса, крутившегося у меня в голове, не выпочковывалось. Надо сначала выпить!

Но Жора поднял рюмку с коньяком, и спросил:

– Так что у вас за серьёзный разговор к нам?

– Жора. Ты хочешь трахаться каждый день? – Я произнёс это настолько торжественно, делая паузу после каждого слова, что любой администратор ЗАГСа, произносящий каждый день: «Объявляю вас мужем и женой!» мне бы позавидовал.

Пока женщина смеялась, а Кукушкин ловил свою слабую челюсть, Жора спокойно и так же торжественно ответил:

– Хочу.

– Выпьем за свободу вероисповеданий и секса! – объявил я тост, и меня немного отпустило.

Никого против, среди присутствующих, не оказалось, и мы выпили, предварительно «дзинькнув» рюмками. И тут меня посетили некоторые сомнения.

– Это она? – спросил я тихо, обратившись к Васильичу. А Жорик тут же получил нежную, но весомую оплеуху от любимой женщины – видимо, я спросил не достаточно тихо.

– Она, она. Это Галина и есть, – успокоил меня Васильич.

– Галина, я крайне удивлён. Позвольте поцеловать вашу ручку? – я встал со стула.

– По-моему, пять минут назад, вы претендовали на колено? – сказала она, протягивая мне руку.

– Ну, колено – это уже слишком, – нарочито притворно заявил я. – Мало ли на что, я могу претендовать!

Не без труда мне удалось подавить в себе вспышку фантазий тех мест, которые я готов был бы посетить. Даже моя гладкая мускулатура попыталась восстать независимо от моего сознания и воспитания.

– Благодаря рассказам ваших Врагов, я представлял Вас очень толстой женщиной, – продолжал я, – а вижу перед собой красивую, сексуальную женщину, в полном соку. Ну, разве что, один разок помылась в бане у Кустодиева.

– У кого? – заволновалась Галина.

А Васильич мне потом, долго рассказал, как я страшно рисковал с подобными комплиментами: «Башку бы он тебе враз пробил. И мне. Чтобы не останавливаться на достигнутом. Я с тобой сроду больше никуда не пойду. Все с языком в Киев прутся, а ты в могилу».

Но Жора меня не подвёл. Он оказался умным, начитанным и культурным человеком: он не стал «пробивать мне башку» и старика не тронул. А сам растолковал Галине, кто такой Кустодиев и красоту каких женщин он воспевал. Галина выразила неимоверное желание тут же посмотреть хотя бы на одну из его картин. Но подходящих литографий под рукой не оказалось. Мне очень хотелось послать её полюбоваться «Женщиной на колёсах», в бытовку Жоры, но я сдержался, чтобы ненароком не вызвать беспричинную ревность. К более круглой заднице. Или колесу?! Женщины – создания непредсказуемые, оттого и войны.

Жора пообещал свозить Галину в уездный город «G», в Художественный музей, и показать ей настоящую картину Кустодиева.

И я вспомнил как я увидел эту картину в первый раз. Нас привезли в музей на экскурсию. А там, в полстены, голая женщина с рыжими длинными волосами, с мочалкой в руках и не только. Смотреть вроде бы стыдно, и отвести взгляд невозможно. После этого самые чувствительные мальчики нашего класса ещё долго лечились от косоглазия.

Это была самая первая голая женщина в моей жизни. С тех пор я люблю Художественный музей и Искусство. А свою будущую жену я соблазнил репродукциями великих картин из собрания сочинений «История искусств». А вы говорите – Пинк Флойд!

После третьей рюмки за силу искусства, я потребовал от Жоры дать слово свозить Галину в Художественный музей. Жора дал слово, и мы скрепили его коньяком.

– А кто останется сторожить твою бадью? – спросил я, обведя руками раскинувшийся перед нами купол.

Жора задумался, вслух рассуждая, как бы сгонять взад-назад и управиться за один день.

– Служенье муз не терпит суеты, – процитировал я, видимо, Пушкина.

Против классика Жора ничего не смог, и покинул нас, погрузившись в свои думы.

Паузу прервала Галина, обратившись к Жоре:

– Зайка, я тебе сколько раз говорила, незачем сторожить это решето. Никакого смысла в этом нет. Чужих здесь нет, а свои цветмет давно не собирают.

– Потому что давно собрали, что смогли, – буркнул Жора.

– Зря ты так, – ласково сказала Галина. – Давай, правда, съездим? Развеемся.

– Давайте завтра? Иван Макарыч, директор лесхоза едет, машину берет. И вы с ним? – предложил я. – А я уж посторожу вверенный тебе объект.

Жора посмотрел на меня, потом на Кукушкина, и почувствовал подвох. Я понял, что переборщил, слишком настойчиво выселяя его из купола.

– А что? Разве я не справился с поставленной задачей в прошлый раз? – спросил я невинным голосом.

– В прошлый раз, – заговорил Жора ледяным голосом, – по словам «очевидцев», на станции высадился американский десант. А потом на трёх вертолётах прилетели наши «морские коты»… Вы что-нибудь слышали про наших морских котов?

Мы с Васильичем дружно замотали головами.

– Так вот, – продолжал Жора голосом Электрощита, – прилетели наши морские коты и надавали по мордам ихним морским котикам. Тут под куполом целая бойня была! Так рассказывают очевидцы. А потом погрузили трупы в вертолёты и еле-еле поднялись в воздух: так много было трупов.

– А чё прямо тут не закопали? – легкомысленно спросил Васильич так, как будто ему только что пересказали сюжет нового боевика.

– Знаете что! – возмутился Жора Электрощит, – станция это вам не кладбище! Нечего тут трупы закапывать!

– Кто бы говорил, – пробурчал себе под нос Васильич. Но Жора то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал последний комментарий.

– И чё?! – пришёл я на помощь Васильичу. – Враг то все равно не прошёл!

– И коньяка мы немного выжрали, – спалился Васильич невпопад.

Жора на время потерял дар речи.

– Зайка, тебе что, коньяку жалко? – подлила масла в огонь Галина.

На это, бедный Жора вздохнул воздух, поперхнулся и забыл, как выдохнуть его обратно.

Вот тут-то, пока он вспоминал, как дышать, я и вывалил на него весь план. И зачем Иван Макарыч едет в город (а он мужик пробивной и со связями!). И то, что за заслуги перед Отечеством, мы завтра начинаем строить дом. Под куполом. Для него и для Галины.

После моего плана, с боевым кличем самого известного индейского клана – «Виниту», на Жорика обрушилась Галина. Я даже забоялся, что кустодиевская женщина его порвёт. Но Жора вырвался из-под неё, налил себе полную рюмку, выпил залпом, потом вторую, потом третью. И не говоря ни слова спустился в котлован. Все это время Галина ревела, отвернувшись от нас на скамейке. Мы с Васильичем сидели и старались не подавать признаков жизни, не понимая, что происходит и от чего плачет женщина.

Если Жора отвергнет наш план, это навсегда. И было понятно в силу схлестнувшихся страстей и сложившихся обстоятельств, что решение должно быть принято незамедлительно, любая отсрочка «на подумать» означает – нет. Так бывает, когда решение должно приниматься сердцем, а не разумом.

Жора вернулся быстро и с курткой в руках. Он подхватил Галину со словами: «Пойдём, дорогая. Ну их, этих психов».

Уже из темноты он прокричал:

– Андрей, теперь ты хранитель купола. Коньяк в лаборатории, под стеллажом с проводами, – и после небольшой паузы добавил, – патроны под кроватью.

Когда шаги стихли, мы с Вольдемаром Васильичем пустились в пляс. Танец назывался «Тьюмба-юмба непокорённых индейцев». В качестве тумбы выступала скамья, вокруг которой мы ходили, делая импульсивные и витиеватые движения всеми частями тела. Я с завистью видел, что у Васильича танец получается лучше. Как-то грациознее. У него все получается лучше, и стреляет он лучше, и все делает лучше меня. Старик плавно двигался вокруг лавки, ритмично выкидывая руки вперёд, как будто всю жизнь танцевал в балете, и напевал:

Теперь коньяк наш.

Теперь коньяк наш.

Теперь коньяк наш.

Мне ничего не оставалось делать, как хлопать в ладоши, отбивая ритм, и подпевать ему, удерживая мелодию:

И патроны тоже.

И патроны тоже.

Глава 19. Симплексная связь

Ночевать на станции мы не остались. Васильич сказал, что Галина права, и сторожить её особо не от кого. Если мы останемся, то вреда может получиться даже больше. А у него некормленый Таволга. В темноте мы, как партизаны, спустились с горы и тайно пробрались в дом.

Таволга уже успел поужинать остатками курицы Агафьи Ивановны и сидя на диване, читал журнал «Охота и охотничье хозяйство». Он назвал нас «шлендалами» и выразил своё удивление по поводу того, что раньше Васильич был домоседом, а теперь его дома не застать. На что старик сказал, что с кем поведёшься. Но сожаления в его словах я не почувствовал.

Пока Васильич стряпал нам ужин, я поинтересовался у Таволги, знает ли он молитву «Отче наш». Он ответил, что конечно, и тут же её прочитал, пояснив, что в детдоме они специально её учили. Гимн Советского Союза и Отче наш! Обязательно! Наизусть.

Потом я спросил его про филина. Таволга рассказал, что действительно на его участке гнездится пара. И однажды он случайно даже набрёл на их гнездо. Из-под гигантской еловой лапы на него вышли три сущности, разного роста и бурого цвета. А на «лице», вокруг светящихся глаз, остатки белой маски. Ювенальный пух ещё не успел полностью замениться на перьевой покров. Если бы не подоспели родители, Таволга так бы и ушёл восвояси в глубокой убеждённости, что черти и лешие существуют. Страшнее ему было только однажды, когда случайно забрёл в закрытую зону дурдома в Кривом Яре. Но об этом он не стал распространяться.

Во мне снова проснулся орнитолог, и я попросил Таволгу отвести меня к гнезду филинов. Он сказал, что там жуткая чаща, он не запомнил точного месторасположения, но после свадьбы готов попробовать. И ещё у него встречное предложение, не мог бы я побыть свидетелем на его свадьбе?

– Да у меня нет костюма, – произнёс я растерянно, – и, вообще, я в кедах?!

– Не боись! – заверил меня Васильич, – по местному обычаю свидетеля одевают в костюм Иванушки-Дурачка. Так что лапти тебе обеспечены.

– Свидетельница кто? Любка? – обратился он к Таволге, и получив подтверждение, уверенно сказал, – Ну вот, Любку чпокнешь.

Таволга метнул в Кукушкина журналом «Охота и охотничье хозяйство».

– А чё? – невинным голосом спросил Васильич. – Народная традиция такая. Свидетель должен чпокнуть свидетельницу. Чтобы жениху с невестой потом сладко жилось.

– Ты давай переставай выдавать себя за народ, – грозно произнёс Таволга. – Если бы каждый свидетель чпокал свидетельницу, как ты нам тут излагаешь, то потом никто бы не брал свидетельниц замуж.

– А никто их и так не берет, – на полном серьёзе заявил Кукушкин. – Вот и мыкаются они безутешные, от свадьбы к свадьбе, от одного свидетеля к другому.

***

На следующее утро началась движуха. Строго к 8 утра Миша привёл с собой трёх бородатых мужиков. И они, во главе с Кукушкиным, отправились на станцию поправлять забор. В это же самое время, появился Михаил (его действительно звали Михаил), бригадир дровосеков. И доложил, что они с бригадой на лесовозе начинают движение вверх. Но так как дорога на станцию заросла, им придётся пробираться с помощью топоров и пил. Я решил присоединиться к команде Васильича. Пока они поправляли забор, выкапывая столбы и тут же вкапывая их глубже, я восстанавливал сигнальную линию. Как мне казалось.

Все время мы слышали прерывистое урчание двигателя, визг пил и удары топоров откуда-то от подножия холма. Только часам к двум лесовоз, груженный брёвнами, въехал на станцию.

– Куда будем выгружать? – спросил у меня бригадир. По его лицу катился пот. Видя мою растерянность, он добавил, – Где будем ставить дом?

– А что у нас с фундаментом? – ответил я вопросом на вопрос. – Говорят у нас нет цемента?

– Цемент нам не нужен, – ответил Михаил, – мы дома на стулья ставим.

И не дожидаясь дальнейших вопросов, он пояснил, что «стул» – это комлевая часть дерева, обожжённая на костре, чтобы остановить гниение. Дом на таких столбах-стульях может простоять десятилетия, если его правильно поставить, чтобы вода непосредственно не попадала под «стулья». Такая технология вызвала удивление даже у подошедшего Кукушкина.