Плакала Алла. Сборник рассказов

Александр Катеров

Плакала Алла. Сборник рассказов

Третий глаз

(рассказ)

После утренней пробежки я остановился во дворе родительского дома. Обычно я делал остановку в сквере у пруда. Здесь я наблюдал, как плачет ива, а клен бросает в воду свои семена – самолетики.

После того, как мои родители переехали жить в деревню, я совсем позабыл это место, где провел свои юношеские годы. Тогда, будучи еще подростком, я каждый вечер во дворе играл на гитаре и ухаживал за соседкой Ириной – красивой девочкой из параллельного класса. Но сегодня почему-то, отступив от привычного маршрута, я завернул в небольшой дворик, где когда-то проводил свои счастливые годы. Присев на лавочку, я посмотрел на раскопки коммунальщиков.

– Как всегда, – печально произнес я, – осень, а мы трубы меняем…

Мои размышления прервало подъехавшее такси.

Машина остановилась у подъезда дома, а из открытого окошка, голос Высоцкого пропел мне куплет песни:

«Стал метро рыть отец Витькин с Генкой.

Мы спросили: «Зачем?» – Он в ответ:

«Мол, коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выводят на свет!» …

Я ухмыльнулся и глядя на ржавые трубы у разрытого котлована почему-то вспомнил случай из своего далекого детства.

Это случилось тогда, когда я с родителями проживал в новом районе на окраине города. Мне тогда было лет восемь или девять. Помниться за нашим домом укладывали большие трубы, то ли это был газопровод, то ли они были предназначены под воду, только диаметр этих труб был большим, и мы с мальчишками без особого труда пролазили через них, собирая всю ржавчину, хранившуюся у них внутри. Трубы были метров по десять, но, когда секции начали сваривать между собой, длина тоннеля значительно увеличилась. Теперь далеко не каждый из мальчишек мог преодолеть дистанцию в пятьдесят, а то и шестьдесят метров. Я тоже не решался это сделать, списывая свою нерешительность на запреты родителей. Но уже тогда я понимал, что себя обмануть нельзя и мне становилось стыдно за свою трусость. Я подолгу ходил над трубой и меряя ее шагами, обещал себе, что обязательно пролезу через нее в ближайшее время. Каждый раз, натыкаясь на трубу, я откладывал свою попытку на потом, надеясь, что не сегодня – завтра ее сбросят в траншею и моим обязательствам будет достойное оправдание. Но время проходило, а труба по-прежнему оставалась лежать на насыпи у края длинной ямы.

И вот однажды, возвращаясь из школы, я заметил, как к траншее подогнали трубоукладчики, а рабочие готовили трубу к спуску. В душе что-то неприятно заныло и вздохнуть с облегчением у меня не получилось. Наоборот мной овладела непонятная тревога.

– Завтра ее сбросят в яму и закопают, – подумал я. – Я не выполнил свое обязательство, я трус! – Упрекнул я себя и побрел к дому.

И хотя ребята давно потеряли интерес к трубе и совсем забыли о моем обещании, мне было грустно и стыдно.

Всю ночь я думал о своем поступке.

Я понимал, что обманул сам себя, ожидая такой развязки…

– Я струсил, я трус! – Ругал я себя.

Полночи я казнил себя за свою слабость, а к полуночи я уже был готов пролезть через трубу. Я не мог дождаться утра, чтобы осуществить задуманное, я боялся, что рабочие опередят меня и сбросят трубу в траншею, а я так и останусь хитрым трусишкой.

В шесть утра я уже был на ногах. Я сообщил родителям, что решил серьезно заняться спортом и, что отныне по утрам буду бегать в лесопосадке с товарищем. Они приятно удивились, а я вышел из дома.

Обнаружив трубу, я облегченно вздохнул и, не раздумывая полез в нее. Я прополз метров десять и не ощутил усталости. Мне казалось, что продвигаться по трубе было совсем несложно и я, минуя метр за метром, уже мысленно отсчитывал пройденное расстояние.

– Думаю, что две секции я прополз, – рассуждал я. – А вся труба будет где-то метров шестьдесят. Значит мне осталось метров пятьдесят – сорок. – Подумал я и остановился чтобы немного передохнуть.

Вдруг по трубе что-то громко стукнуло и глухой хлопок будто выстрел из пушки, пролетел над моей головой.

– Это рабочие, – догадался я и прислушался.

За стенками трубы было тихо, а я подумал:

– Надо спешить, а то трубу сейчас сбросят в траншею, и я не успею из нее выбраться.

Я пополз дальше и вдруг заметил, как больно заныли локти на моих руках. Дышать стало трудней, а моему телу в трубе почему-то стало невыносимо тесно. Мне казалось, что с моим продвижением вперед, труба становилась только уже и уже. Движения мои затруднялись, а пульс громко стучал у меня в висках.

Через пять метров я остановился и обреченно произнес:

– Все, я застрял!..

Я не мог поднять головы и пошевелить руками. Тело мое, как будто взбухло, превратившись в живую пробку. Меня окружала полная темнота, а зловещая тишина резала слух. Безуспешно дернувшись вперед, мной овладела паника и я закричал. Я не слышал сам себя и не видел своего тела, я весь дрожал, а холодный пот заливал мне глаза.

Сделав еще несколько хаотичных движений, я услышал, как сильно заколотилось сердце в моей груди. Оно стучало так сильно, что его звуки вырывались наружу и, ударяясь о стенки трубы, долгим эхом пролетали по узкому тоннелю.

Я положил голову на холодное дно трубы и закрыл глаза. Вдруг в голове закрутились радужные круги, и я в цветном калейдоскопе разглядел лица родных людей. Здесь была мама в красном платье и строгий отец, погрозивший мне пальцем. Я открыл глаза, и темный занавес закрыл от меня родителей. Испугавшись я опять прикрыть веки.

Вдруг высоко в небе засвистел жаворонок, а мамин голос позвал:

– Сыночек!..

Я протянулся к ней, а сильные руки отца, минуя расстояние, подхватили мои ладони и потянули к концу тоннеля.

– Сыночек! – Звала меня мама.

– Держись, сын! – Говорил мне отец.

Так я и прополз по трубе с закрытыми глазами, боясь потерять из вида родных мне людей. И даже когда я выбрался на свободу, я долго не открывал веки, опасаясь страшной потери. Но лучи солнца помогло мне открыть глаза, а звонкий жаворонок оповестил о моей победе…

Я улыбнулся своим воспоминаниям и произнес:

– Удивительно, но спустя много лет, я так и не оставил привычки, закрывать глаза в полной темноте. Закрывая два, я открывал третий!..

Лихой казак

(рассказ)

На земле быстро проходило время.

У меня же оно отсутствовало, и я наблюдал, как каждый день вносил свои коррективы в жизнь большого города. Деревья на улицах стояли голыми, парки и скверы опустели, а холодный осенний ветер гулял по улицам, где совсем недавно отдыхали горожане. За все проведенное время в новом для меня мире, я не переставал мечтать и делать для себя открытия. Я больше стал понимать себя и свое место в этом мире. Со многим я смирился и уже не растрачивал силы впустую, пытаясь объять необъятное… Но оставаться здесь только наблюдателем, я по-прежнему не хотел и поэтому продолжал исследовать и искать контакты с человеком. И хотя интерес к земной жизни заметно пропадал, я все равно возвращался на землю, где частенько становился свидетелем, а то и участником определенных событий.

И вот, как-то возвращаясь с Кавказа, я столкнулся с пассажирским самолетом. Конечно, это не повлекло крушение лайнера, потому что столкновения, как такового не произошло, просто я случайно попал на борт воздушного судна. Случилось это совсем неожиданно для меня. Пролетая над Эльбрусом, я остановился у его вершины, чтобы посмотреть сход лавины. Она спускалась по склону горы, а я даже не заметил, как очутился среди пассажиров большого самолета. Меня это удивило и я, пользуясь случаем, прошелся по салону. Зная свою способность влиять на приборы, я не пошел к пилотам, хотя посидеть за штурвалом большого Боинга – это была голубая мечта моей юности.

Когда-то я много думал о небе и даже хотел стать летчиком, но судьба распорядилась по-своему. Я пошел в армию, потом коснулся войны в Афганистане, а лихие девяностые внесли свои коррективы в мою дальнейшую жизнь. Но небо тянуло меня всегда и я, оставаясь сухопутным жителем, частенько предпочитал самолет любому наземному транспорту. С годами мечта ушла, а желание осталось и сейчас я, переборов соблазн, я пошел по салону лайнера. Люди в самолете были встревожены, и я стал прислушиваться к разговору пассажиров.

– Ну, как там дела?.. – Спрашивала женщина бортпроводницу.

– Уже полегче – акушерку нашли…

– Надо же, где приспичило? – Удивлялась другая, а я заметил, как в хвосте лайнера собралась небольшая группа людей.

Я продвинулся ближе и заметил, как одна из пассажирок принимала роды у юной девушки. Та плакала, а акушерка поглаживала ей живот, по-матерински успокаивала роженицу. Мне показалось неприличным наблюдать за данными действиями, и я только прислушивался к голосам женщин, изредка посматривая на их лица.

– Давай тужься, ну еще, еще чуть-чуть. – Командовала акушерка.

– Ну вот, пошел! Давай, Катюша, давай!..

Я украдкой посмотрел на девушку и заметил, как ее мучениям пришел конец. Маленький серый комочек лежал у нее между ног.

– Это что? – Испуганно произнесла стюардесса.

– Все нормально, сейчас я его вытащу, – успокаивала акушерка и принялась разрывать пленку плодного пузыря.

Освободив ребенка, она стала массировать его тельце.

Ребенок молчал, а она, дергая его ножки, приговаривала:

– Ну, давай, дорогой! Ну, чего ты молчишь? Давай, хороший!..

Акушерка стала делать ребенку искусственное дыхание, а я заметил, как чуть заметное голубое пятно отделилось от тела младенца. Превратившись в маленькое облачко, оно поднялось к верху салона и, покружив над матерью, вылетело за пределы самолета.

– Ну, давай, хороший, давай, родненький, – продолжала уговаривать ребенка акушерка, а я погнался за ним.

Догнал я его быстро. Да и летел он, казалось, не спеша. Часто останавливаясь, он делал какие-то непонятные пируэты и продолжал свой подъем дальше в небо. Догнать-то я его догнал, но его нужно было вернуть в тело младенца и меня это сильно озадачило. Я брал его в руки и прижимал к себе, я зажимал его в ладонях и держал в объятиях, но только я начинал движение к самолету, как он тут же просачивалось у меня между пальцев и ускользало из моих рук. После второй попытки я потерял надежду и махнул рукой. А облачко, держа дистанцию вдруг стало наблюдать за моими действиями.

– Ну и чего ты там висишь? – Спросил я. -Ты же такой, как я, только маленький. Не можешь говорить? Говори, я и так все пойму.

Оно опустилось ниже, и стало наполняться цветом и формой.

– И что ты хочешь этим сказать? – Спросил я его. – Ты хотя бы показался, а то гадаю – пацан ты или девка?..

Облачко приблизилось ко мне, и я заметил, как оно, переливаясь цветным перламутром, приобретало облик человека.

– Так ты казак! – Воскликнул я. – Одобряю, хороший выбор!..

– Не знаю, как тебе объяснить, – продолжал я, – но мне кажется, что тебе лучше вернуться. Конечно, на земле жизнь не сахар, и все же это очень интересная штука. Да и ко всему, не познав лиха – не узнаешь и блага. Мы же с тобой мужики, а мужики легких путей не ищут.

– Ты меня слышишь? – Обращался я к нему, как себе равному.

Мне казалось, что он меня понимает и я продолжил:

– Так что возвращайся. Мать успокоишь и отца порадуешь. И вообще. Ты же в рубашке родился – значит счастливым будешь. Ну что – убедил? – Спросил я душу ребенка, которая не только приобрела образ человека, но уже смотрела на меня своими голубыми глазами.

В них отразился свет утренней звезды, и он попросил:

– Помоги мне догнать самолет.

Прочитав его мысли, я протянул руку.

Через минуту мы уже были на борту лайнера. Акушерка по-прежнему спасала младенца, а молодая мать молила Бога о помощи. Я заметил, как маленькое и чуть заметное облачко опустилось на тело ребенка, и он смешно зевнул. Женщина – доктор, подметив это, легонько шлепнула его по попке и он, раскрывая легкие, закричал.

Я облегченно вздохнул, а акушерка сказала:

– Ну, вот и хорошо! Слава Богу!

Она протянула младенца матери и сказала:

– Принимай, Катюша! Лихой казак из него получится!..

Все кругом радовались и благодарили акушерку.

– Как Вас зовут? – Спросила молодая мамаша.

Женщина улыбнулась и ответила:

– Лариса. Лариса Борисовна.

– Мою маму также зовут. Спасибо тебе, мама Лариса.

Я, тронутый таким финалом, поцеловал Ларису в щеку, а она не испугалась прикосновения и, погладив мой поцелуй рукой, сказала:

– Ты, Катя, Бога благодари. На все Его воля!..

Прыжок

(рассказ)

Яркая вспышка осветила комнату, и я открыл глаза.

– Гроза, – догадался я, ожидая раската грома.

Небо молчало, и я успел подумать:

– Сейчас ребенка разбудит…

Но за окном по-прежнему было тихо, а в кроватке, опережая события, вдруг заплакал сынишка. Жена быстро соскочила с постели, и босая поспешила к ребенку.

Я проводил ее взглядом и, глядя в темное окно, подумал:

– Странно, а где же раскаты?

Даниил на руках Даши притих и под тихое пение колыбельной, они оба засыпали. Вдруг небо посветлело, а где-то совсем рядом, будто из пушки выстрелил гром. В серванте зазвенела посуда, а маленький Даниил заплакал на руках жены.

– Ну, что накаркал!.. – Упрекнул я себя и встал с кровати.

Я подошел к Даше и, погладив ее по волосам, сказал:

– Иди спать, а мы с ним сейчас по-мужски потолкуем…

Ребенок продолжал плакать, а я, взяв его на руки, спросил:

– Ты чего хандришь? Сухой, накормленный, что еще надо?

Даниил ничего не ответил, а только громко выпустил пузыри воздуха и смешно скривил рот. Я улыбнулся его гримасе, а он заплакал.

– Обожди, Даня. – Остановил я его. – Давай разберемся. Тебе сон плохой приснился, и ты испугался? Тебе страшно? Так ты скажи.

Сын открыл глаза и, освободив свою руку, протянул ее мне.

– Вот и тебе моя рука. – Сказал я и дал ему свой палец.

Он зажал его в своем кулачке, а я продолжал разговор.

– Ты не бойся, все будет хорошо! – Заверял я сына. – В жизни так бывает, по началу боязно, потом привыкаешь. Ты думаешь, что я не боялся? Боялся – еще, как боялся. И темноты боялся, и без мамы оставаться боялся, и волков тоже боялся. А сейчас ничего, наладилось…

Сын потихоньку засыпал у меня на руках, а я продолжал тему:

– Ты, Даня, стоишь на пороге жизни, а я на ее краю. И поверь, мне тоже страшно. Это нормальное явление, сынок. Страх – это не трусость и стыдиться здесь нечего. Страх – как огонь, будешь держать его под контролем – он тебя согреет, выпустишь – он тебя сожжет! Я скажу тебе больше. Страх – это друг эксклюзивных людей, – философски заключил я и спросил. – Знаешь почему? Потому что еще Аристотель говорил: «Для того чтобы испытать страх, человек должен испытывать некоторую надежду на спасение того, за что он тревожится; доказательством тому служит то, что страх заставляет людей размышлять, между тем как о безнадежном никто и никогда не размышляет».

– Ты все понял, сынок? – Спросил я, а на кровати захныкала жена:

– Витя, мне страшный сон приснился, иди ко мне.

Через полчаса все уже сладко спали, а я, прислушиваясь к шуму дождя, все еще философствовал о немаловажных качествах человека.

– Нет, я не обманул сына, – когда говорил, что трусость и страх – это две большие разницы. И если страху можно было подобрать синонимы, как – опаска или тревога, то с трусостью этого проделать не получалось. Даже сам Христос говорил: «Что трусость – большой грех».

Я вспомнил, как в детстве проверял себя на трусость, придумывая себе страшные испытания. Это были и ночные походы на кладбище, и прыжки в воду с высокой скалы, и лазанье через трубу, и подъем по пожарной лестнице на крышу многоэтажного дома.

– Да-а! – Ухмыльнулся я своим приключениям и вдруг вспомнил еще один немаловажный случай из своего далекого детства.

Когда-то давно, когда я был подростком, я решил перепрыгнуть с крыши одного дома на другую. Здания стояли рядом, и расстояние казалось мне небольшим. Но пятнадцать метров для прыжка мальчишки было все-таки многовато. Я не оставлял своей задумки и часто, сидя во дворе, посматривал на крыши этих двух домов, пытаясь рассчитать траекторию полета. Один из них был пятиэтажный, другой на этаж меньше и парабола прыжка соответствовала удачному завершению.

Навязчивая идея не давала мне покоя, и я решился на прыжок.

Рано утром, когда мои родители ушли на работу, я был готов осуществить задуманное. Я надел спортивную обувь, легкое трико, и через пять минут стоял на крыше пятиэтажки. Страха не было, как не было уверенности на успешный перелет. Зачем я рисковал своей жизнью, решившись на прыжок? Тогда я не думал. Об этом я вспомнил тогда, когда заметил, что не долетаю до крыши и падаю в бездну…

Мной охватил ужас и передо мной в одно мгновение пролетела вся картина моей недолгой жизни, финалом которой становился этот глупый и никому не нужный прыжок. Я видел себя со стороны, я замечал какими ошибочными были мои расчеты. И наконец я видел, что погибаю, став заложником своей навязчивой идеи…

Не долетев до крыши полметра, я заметил, как вдруг невидимая сила, нарушая все законы физики, подтолкнула меня к верху, и я уцепился за край ее кровли. Я наблюдал со стороны, как трудно было мне подняться на нее, как бесполезно я махал ногами, ища опоры, как скользили мои руки по ее гладкой поверхности. Мне не хватало духа, и я метнулся себе на помощь. Вместе мы справились с препятствием, и я уже скоро лежал на крыше и благодарил Небо. Этот случай я запомнил на всю жизнь. И если бы это случилось не со мной, я никогда бы не поверил в такое. Теперь, спустя время, я мог дать объяснения этому чуду. Все в нашей жизни далеко неслучайно и тому подтверждением стал мой случай. От страха неминуемой смерти моя душа выскочила из тела, чтобы зафиксировать всемогущество Бога, который не позволил случиться тому, чему еще не пришел срок…

– Так, что задумайтесь, люди, когда вас спасает счастливый случай, а случай ли это? – Вслух заключил я, а жена во сне прошептала:

– Это просто чудо!..

Лунная дорожка

(рассказ)

Моя теща умерла утром, когда лучи солнца заглянули в ее маленькую спальню. Умерла тихо, будто уснула. Вместо прощания она тяжело вздохнула и, закрыв глаза, оставила наш бренный мир.

Я приехал домой, когда ее тело грузили в спецмашину, чтобы отвезти в морг. Я виновато вздохнул, а меня встретила заплаканная жена и потерянный взгляд тестя. И хотя мы все знали исход болезни Анны Ивановны, для нас все равно это стало неожиданным ударом.

Теща долго болела, а после второго инсульта два года лежала в постели парализованной. Помимо неизлечимого недуга у нее приключилась еще и гангрена, которая приносила ей невыносимые страдания.

– Невыносимые – это про нас смертных, – ухмыльнулся я, – а для нее, это было очередной болевой точкой в арсенале ее заболеваний.

Мне частенько приходилось быть с ней рядом.

Я, то делал ей укол, то массировал ее мертвое тело, а больше я слушал истории из ее непростой и тяжелой жизни. Я проникся большим уважением к этой мужественной и сильной женщине. В своей жизни мне приходилось видеть, как молодые мужики плакали от боли. Здесь же, Анна Ивановна не то что заплакать, она даже боялась простонать, когда ее строгий супруг ложился отдыхать после обеда.

Но больше всего меня поражало в ней то, что, будучи безнадежно больным человеком, она мечтала. В своих мечтах она не видела себя здоровой и красивой женщиной. Она мечтала, что когда-нибудь сможет прогуляться босой по утренней росе и встретить рассвет.

Кто-то, наверное, ухмыльнется ее желаниям, а кто-то осудит.

«В твоем ли положении мечтать об этом?» – Подумает первый.

«Нереально в твоем случаи!» – Жестоко подметит второй.

Я же не мог с ними согласиться, потому что считал, что мечта должна быть непременно такой большой, чтобы казалась не реальной. А маленькая и вполне реальная – это просто планы на будущее…

Через три дня мы похоронили Анну Ивановну, а через девять дней она появилась у нас дома. Это случилось ночью, когда мы с женой легли спать. За окном светила луна и ее свет, минуя легкую занавеску, хорошо освещал нашу спальню. Тень от ветки сирени гуляла по стене, а потом вдруг ее сменила фигура человека и в окно постучали.

Мы вздрогнули и переглянулись. Стук повторился, а тень вдруг исчезла со стены. Я соскочил с кровати и выглянул в окно. Яркая луна освещала округу и дорогу у нашего дома. Никого я не обнаружил под окном и никого не заметил на улице. Было тихо, а я удивился необычному свету луны, который спускался с небес, обходя круглые облака.

– Надо же как дорога, – удивился я. – Ну, прямо лунная дорожка.

Я лег в кровать, а на чердаке дома, послышались чьи-то шаги. Жена испуганно посмотрела на меня, а я, прижимая палец к ее губам, призывал к тишине. Мы молчали и поглядывали друг на друга, а наверху кто-то переставлял коробки и гремел старой посудой.

– Он что-то ищет, – тихо сказала жена.

– А может это она?

Вскоре шум прекратился, и мы услышали, как кто-то проследовал к выходу. Потом скрипнула дверь чердака, и во дворе завыла собака. В стекло ударила ветка, а на стене появилась тень человека.

Я вздрогнул, а жена испуганно прошептала:

– Это мама!..

Я посмотрел за окно и успел заметить, как женщина в светлом плаще, покидала палисадник. Мы прильнули к окну и увидели, как Анна Ивановна быстро прошла по тротуару и вышла на большую дорогу. На повороте, где кончалось электрическое освещение, лунный свет перехватил эстафету, и она на ходу помахала нам рукой.

Мы смотрели на нее, как завороженные, а за окном вдруг подул ветер и закачал ветки сирени. Тучи на небе оживились и перекрывая полное свечения луны, образовали узкую серебристую дорожку. Под напором ветра она прогибалась, но изгибаясь, как лента, обходила все неровности на своем пути и уходила дальше за облака.

– Смотри, вон она, – произнесла жена, указывая на небо.

Анна Ивановна, размахивая полами своего плаща будто крыльями, быстро поднималась по чуть заметной дороге. Проскочив лунную дорожку, она скрылась за облаками. Вскоре луна вышла из-за туч и осветила округу своим голубым светом.

– Она больше не вернется, – заключил я, – она ушла в мир иной…

Мы помолчали, а я задумчиво продолжил:

– Вот только, что она искала на чердаке своего дома?

Жена посмотрела на меня и вдруг заявила:

– Мечту…

– Какую мечту? – Удивился я.

– Большую и несбыточную!..

Этюд

(осенняя зарисовка)

– Вот и осень пришла. – Невесело произнес я, трогая через стекло, прилипший к нему лист клена. Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за скользкую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла. Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним ветка рябины кокетливо размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.

Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:

– Ну, и чего ты медлишь? Чего добиваешься?

Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.

Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.

– Бесподобно! – Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком, за гроздь красных ягод. – Великолепная картина. Полная идиллия! Ты добился своего, – произнес я и запел:

«Кисть рябины, кисть рябины,

все желанья исполнимы» …

Тетя улыбнулась ему

(рассказ)

Митя слышал, что мамы есть у всех маленьких детей.

А он своей мамы не знал. Он жил в детдоме и надеялся, что когда-нибудь она придет к нему и заберет к себе.

– Она же где-то есть, – рассуждал Митя.

Когда Митя ехал с няней или воспитательницей в автобусе, он всегда смотрел на тетечек и пытался угадать какая из них – его мама.

– Может она забыла меня и не узнает? – Думал Митя.

Часто он заговаривал с незнакомыми тетями. Но бывало и так, что они и сами начинали с ним разговор. Митя особенно запомнил, как однажды одна тетя села напротив и улыбнулась ему. Она была в очках. Глаза за ними казались большими. Тетя не отводила от Мити ласкового взгляда, а на коленях у нее стояла сумка, из которой торчали цветы гвоздики и длинные конфеты в разноцветных обертках. Одну из них она протянула Мите. Он взял конфету, а сам мечтательно стал рассматривать тетю. Воспитательница сидела рядом с Митей и легонько толкнула его локтем, чтобы он встряхнулся и пришел в себя.