Silentium

Алиса послушно следовала и другому совету Сфинкса, закрываясь алым зонтом от накрапывавшего дождя, пусть даже он пока казался еще очень слабым. Но когда она была на Соборной Площади, дождь превратился в ливень и усиливался с каждой секундой. Очень скоро обширное пространство площади, вымощенной камнями, превратилось в море с архипелагами маленьких островков, которые стремительно исчезали в воде. Алиса забеспокоилась, что еще немного – и ей придется брести к Храму по щиколотку в холодной воде. Кто знает, к чему это может привести здесь, в этом “ином Городе”? “Едва ли всё обойдется легкой простудой” – поежилась Алиса и поторопилась найти путь по еще не затопленным камням к воротам Собора.

Поднявшись по выщербленным ступеням, она оказалась перед высокими дверями. Осторожное прикосновение – и двери на удивление легко отворились, а Алису обдало теплым, пахнущим воском и ладаном воздухом изнутри Храма. Там было темно и лишь искорки-огоньки свечей, горящих перед темными образами икон, озаряли огромное внутреннее пространство Собора. “Не бойся, ты не должна бояться!” – сказала себе Алиса и вошла внутрь.

Её собственные шаги казались ей оглушающе громкими, хотя на самом деле едва слышались за шелестом дождя. Когда клацнула замком внезапно закрывшаяся дверь, Алиса едва не подпрыгнула на месте, но, похоже, это был всего лишь сквозняк. Теперь тишина стала еще более полной – закрытая дверь отсекла шорох капель и гудение ветра снаружи. И в этой тишине девушка смогла различить едва слышный шепот.

– Именем Твоим, словно тяжелым молотом, я созидаю праведное и разрушаю неправедное! Именем Твоим, словно лезвием ножа, я отделяю белое от черного и день от ночи! Позволь мне слышать Твое молчание и ощущать Твою невидимую улыбку всему, что я делаю! Пусть я ничто, но я рад быть самой ничтожной тенью Твоего замысла! Пожалуйста, ответь мне, дай знак, что всё не напрасно…

Кто-то во тьме Храма читал незнакомую Алисе молитву – очень тихо и очень страстно. Она не сразу разглядела у одной из икон темную фигуру, потому что молящийся стоял неподвижно и был облачен в мешковатое одеяние и остроконечный колпак, больше напоминая странноватую статую, нежели человека. Ожидая встретить в Соборе Ангела, Алиса теперь замерла в нерешительности, не зная, стоит ли ей приближаться к незнакомцу. Она никогда не была особенно верующим человеком, больше уделяя внимания каким-то своим собственным приметам и маленьким ритуалам, чем предписаниям какой угодно религии, а по-настоящему фанатичные верующие, истово и слепо следовавшие догмам, настораживали её и внушали опасения… Но единственный прихожанин пустого Храма не дал ей шанса скрыться в тенях.

– Я слышу тебя! – вдруг прошептал он, безошибочно поворачиваясь к Алисе, так что та невольно попятилась на несколько шагов, но вскоре остановилась, понимая бесполезность игры в прятки здесь. – Для чего ты пришла сюда?

“Что ему сказать?” – начала паниковать Алиса, злясь на то, что Сфинкс не предупредил ее о подобных затруднениях в Храме. Но, быть может, если он этого не сделал, то всё не так уж и страшно? Алиса вдохнула поглубже и попыталась набраться смелости для ответа.

– Я… пришла встретиться с Ангелом. – она решила не темнить и открыться начистоту. Пусть незнакомец и выглядел жутковато, но все-таки он делил свой “дом” с Ангелом, да и Сфинкс в итоге оказался не таким уж и страшным…

– Ты шутишь, дитя? – холодно поинтересовался обитатель Храма после долгого молчания. И теперь уже Алиса надолго умолкла, мучительно размышляя о том, что же ответить, чтобы добиться своего и вместе с тем не разозлить его.

– Нет, не шучу!

– Тогда, боюсь, мне придется тебя огорчить – ты едва ли преуспеешь. – всё так же холодно ответил он. – Я провел в этом Храме и в этом Городе целую вечность, ведя войну с тварями мрака, но так никогда и не встретил её, известную лишь по изображениям, крылатого вестника Его Воли, доказательство Его Милости к нам, созданиям праха и тени. Я продолжаю верить и веровать не потому, что видел и осязал то, во что верю, но лишь из-за желания верить…

– А я встречала. – Алису внезапно начал раздражать снисходительный тон ее собеседника и она нечаянно ввернула “шпильку”, которая оказала совершенно непредвиденный эффект. – Хотя ничего для этого и не делала.

Возносивший молитвы незнакомец осёкся на полуслове и словно окаменел.

– Ты лжешь. – бесцветным голосом прошептал он, но прозвучало это не как обвинение, а как просьба.

– Ничего подобного! Я видела ее на расстоянии вытянутой руки и говорила с ней! – возмутилась Алиса. Ей уже надоело осторожничать. “Будь что будет!”. В конце концов Ангел не даст её в обиду, если она и впрямь где-то здесь.

– Если ты в самом деле говоришь правду… – сокрушенно пробормотал он, а потом медленно опустился на колени, ссутулился перед образом. – …То я не понимаю, где я совершил ошибку? После стольких лет праведности, после стольких лет несения света в кромешной тьме? За что ты наказываешь меня своим молчанием? Может быть я недостаточно горяч в своем стремлении к небу и недостаточно холоден в своем гневе к воплощениям греха? Ответь мне, прошу тебя, хотя бы раз, единственный раз…

В какой-то момент Алисе стало жаль это существо – и ее кольнуло чувство стыда за свое безжалостное поведение с ним. Но она не решилась вмешаться в его будто бы диалог, а на самом же деле – монолог в пустоту, в никуда, боясь еще больше разрушить карточный домик его истощенной от многих лет безответных молитв веры. Из болезненного оцепенения ее вывело легкое, как ветерок, прикосновение к носу – что-то легонько щекотнуло ее и уселось на нос, словно крошечный мотылек. Она осторожно взяла эту невесомую пушинку пальцами и осмотрела под светом свечей – это было маленькое белое перышко. В это время где-то наверху, под темным куполом Собора раздалось хлопанье крыльев.

“Она там, наверху!” – подумала Алиса и поспешила к ближайшей лестнице, которая вела на верхние галереи. Ангела там не оказалось, но нашелся выход на извивавшийся змеей подъем на головокружительную высоту крыши Собора. Алиса поднималась по нему так долго, что ее колени начали дрожать, а воздуха в легких было уже недостаточно. Едва не запнувшись на последней ступеньке, она осторожно выбралась наружу, в последний момент вспомнив о зонтике в своей руке – иначе ливень грозил если не смыть её с крыши потоками воды, то по крайней мере промочить насквозь до последней нитки.

“Где же ты?” – волновалась Алиса, пробираясь между нагромождениями причудливых скульптур на крыше Храма и стараясь не думать о том, как высоко она сейчас забралась. Серая стена дождя была такой плотной, что храм уже и сам казался островком посреди бурного моря – или же горным пиком посреди дождевых облаков.

– Рада видеть тебя! – прозвучал уже знакомый голос с серебряной ноткой и Алиса едва не споткнулась, узнав в одной из крылатых статуй на самом краю бездны Ангела.

– Я тоже! – искренне сказала Алиса. “Я смогла! У меня получилось!” – ее охватила эйфория от осознания этого удивительного факта, от осознания пусть маленькой, но победы над странностями Города.

Она хотела сразу перейти к главному волновавшему ее делу но вдруг вспомнила про человека во тьме Собора и его вопрос без ответа.

– Почему ты ни разу не поговорила с ним? – Алиса была уверена, что Ангел поймет, о ком речь.

– Почему ты так думаешь? – после краткого молчания задала встречный вопрос Ангел. – То, что Инквизитор не слышит и не видит меня, не значит, что я не пробовала этого сделать.

– Он считает себя недостойным из-за этого.

– Недостойным чего?

– Я… не знаю. – немного растерялась Алиса. – Тебе лучше знать, наверное.

Ангел пожала плечами.

– А разве вы не… Ну… – задумалась Алиса: – Не одной веры с ним?

– Веры? – непонимающе улыбнулась крылатая, окончательно приводя Алису в замешательство.

– Ну да. Этот Храм… А ты Ангел…

– А, понимаю. – посерьезнела Ангел и покачала головой. – То, во что Инквизитор верит, не имеет ко мне отношения.

Вновь наступило молчание под шелест дождя, но на этот раз его нарушила Ангел.

– Ты пришла полетать? Лучше бы немного подождать – посмотри какой дождь, а от влаги слипаются перья на крыльях, да и лететь в такую погоду никуда не хочется…

– Я бы подождала, но не могу. Мне… нужна помощь.

– Я буду рада помочь. Скажи, чем именно. – просто и бесхитростно улыбнулась Ангел и Алисе заранее стало стыдно, что она сейчас попытается схитрить, добившись от нее того, в чем ей уже было первый раз отказано… Но мысль о брате укрепила ее решимость.

– Мне нужно в Дом с Башней. Ты знаешь это место?

Ангел ответила не сразу, то ли размышляя о чем-то своем, то ли пытаясь припомнить. А может и догадываясь о том, чего на самом деле пытается добиться Алиса.

– Знаю. – наконец кивнула она. – Прямо сейчас?

– Если это возможно. – не веря своей удаче, тихо сказала Алиса.

– Можно. – задумчиво кивнула Ангел и зябко поежилась. – Этот ливень… он слишком силен и слишком долго идет, а просвета в облаках всё нет… Но ничего, однажды и он закончится, а пока что мне хватит сил на этот полет. Дай мне руку, Алиса.

Алиса больше всего боялась сейчас, что Ангел растает в эту самую минуту, как и другие наваждения Города – но ее холодные пальцы ощутили тепло пальцев Ангела и крепко переплелись с ними. А в следующее мгновение Алиса почувствовала, что ее подошвы отрываются от крыши Храма и облака устремляются ей навстречу.

Глава 21.

Она осмелилась открыть глаза только снова почувствовав под ногами твердую опору. Это была площадка на вершине Башни над домом Юзефа. От радости Алиса едва не свалилась вниз, но вовремя вцепилась в промокшие под дождем ржавые перила ограждения площадки.

– Осторожнее! – кротко улыбнулась ей Ангел и девушка снова почувствовала себя виноватой.

– Прости меня. Я… ведь не сказала, для чего мне нужно было сюда. – набравшись смелости, призналась Алиса, но мягкое выражение лица Ангела не изменилось.

– Не сказала. – кивнула она. – Но это теперь не имеет значения. Он уже не хочет, чтобы этот Дом был спрятан от всех, кроме него самого, поэтому ты свободно можешь войти туда…

Почему-то эта обнадеживающая новость вселила в Алису беспокойство. Что могло произойти с Юзефом, чтобы он изменил свое намерение? Их с Леной мирок на двоих дал трещину? Или… Как всегда, в голову лезли самые мрачные ответы на этот вопрос.

– Лена здесь. – вдруг сказала Ангел, словно прочитав мысли опешившей Алисы. И девушка не сразу заметила нечто неладное.

На лице Ангела, омываемом потоками ливня, через бровь и скулу пролегла неглубокая, но хорошо заметная трещина.

– Что с тобой? – встревожилась Алиса, указав на открывшуюся рану. Ангел в ответ покачала головой.

– Это всё дождь… Посмотри на Город и ты поймешь, что это самое малое из несчастий.

Алиса перевела взгляд вниз и ее сердце замерло. Улицы Города были затоплены уже до окон первых этажей и вода всё прибывала, ибо ливень и не думал прекращаться. Даже отсюда, с Башни на Доме, ситуация выглядела весьма угрожающе, а что же творилось сейчас там, внизу, где темные потоки воды несли обломки мебели, сломанные ветки деревьев и каких-то барахтающихся в воде существ? Алису посетило тревожное чувство, что сейчас она вступает в некую гонку с самим Временем – тем самым, которому их с Юзефом дедушка говорил “Мое почтение!”, которое отбивало свой неумолимый ход ударами десятков часовых механизмов в его мастерской, – в гонку, цена поражения в которой будет ужасной.

– Пойдем со мной, тебе надо обсохнуть и отдохнуть! – позвала ее Алиса дрогнувшим голосом, но Ангел покачала головой.

– Там, на улицах Города, много нуждающихся в помощи.

– Их всегда много. – тихо сказала Алиса.

– И всегда должен быть тот, кто поспешит к ним на помощь. Тебе ли не знать, Алиса?

Ей было нечем ответить. В самом деле, Алиса и сама мчалась сюда, чтобы спасти Юзефа – а разве неведомые ей обитатели Города меньше достойны этого?

– Поспеши. – мягко поторопила ее Ангел. Она выглядела ослабевшей и девушка подумала, что крылья едва ли выдержат еще один подобный полет. Алиса кивнула в ответ и, крепко сжав руку Ангела на прощание, поспешила к винтовой лестнице, чтобы спуститься с площадки в Дом.

Она впервые шла к квартире Юзефа, опускаясь к ней сверху, а не поднимаясь снизу – странное чувство. Несмотря на то, что она, наверное, тысячу раз была здесь, этих ступеней ее ноги касались первый раз. Может быть из-за этого всё казалось таким чуждым и незнакомым…

Дверь его квартиры была открыта и выглядела так же, как и в момент их неудачного бегства из Города, но Алиса почувствовала нарастающее волнение, приближаясь к ней. В горле пересохло, когда она дотронулась до темной чугунной ручки двери и потянула ее на себя.

Кошка Юзефа сидела на полу посреди коридора и не отрываясь глядела на Алису с каким-то странноватым выражением. Девушке на мгновение показалось, что в ее глазах с хищными вертикальными зрачками сверкнул огонек осуждения – но кошка тут же убежала прочь, в сторону спальни. Алиса, помедлив, последовала за ней. “Так тихо… Только шорох дождя и тиканье часов”.

– Вы пришли проведать больную? – прозвучал холодный вежливый голос, от которого Алиса вздрогнула, не ожидая встретить кого-то чужого в доме своего брата.

У кровати на стуле с высокой спинкой сидел незнакомец, облаченный в старинный маскарадный наряд доктора – с широкополой шляпой, плотным плащом и носатой маской. Вот только облачение странного визитера было не праздничным, а траурным. В изящных руках, затянутых в черные перчатки, “Доктор” держал увесистую сумку с инструментами. Существо сидело неподвижно и первое впечатление было пугающим, но проделанный по Городу путь изменил Алису и заставил ее открыть в своем страхе потаенные двери, о которых она раньше даже не задумывалась. Осознать, что не всё странное и страшноватое с виду следует избегать – и не всему обманчиво красивому и приятному верить. Иногда помощь может прийти и из темноты, а справедливость может быть восстановлена рукою чудовища.

“Больную?” – спросила сама себя Алиса и перевела взгляд на постель, чтобы вновь пережить приступ детского страха, как в том зловещем магазине игрушек. Но теперь к отторжению прибавилось чувство острой жалости.

В кровати неподвижно лежала Лена – бледная и полупрозрачная, как те куклы в мастерской и сейчас почти неотличимая от них. Но едва уловимое движение груди и пульсирующая на виске жилка говорили о том, что это именно она, что она еще жива.

– Что с ней?  – Алиса подошла чуть ближе.

– Тяжелая травма. – печально покачал носом-клювом Доктор. – Очень сложный случай… Как известно, самые тяжелые раны человек получает от столкновения с так называемой “реальностью” после неудачной попытки найти от нее спасение в иных мирах…

Алиса неожиданно для себя испытала страх перед тем, что пришла слишком поздно. Еще совсем недавно она намеревалась спасти своего брата от “этой куклы” – но сейчас она думала только о том, что у нее на глазах угасает, возможно, единственная настоящая любовь Юзефа. Чем бы она ни была на самом деле – она умирала как живой человек, оставшийся в одиночестве.  И если бы Алиса позволила себе просто наблюдать за этим и ничего не сделала, то уже никогда бы не посмела взглянуть ему в глаза.

– Её можно спасти?

– Несомненно. Он мог бы. – по-птичьи наклонил голову Доктор.

– Кто?

– Мастер. – назидательным тоном ответил Доктор. – Он может исцелить всех в этом Городе, если захочет. Или обратить в ничто, если захочет. Правда, обычно он не хочет ни того, ни другого. Так что, наверное, Город и все его обитатели обречены…

На Алису накатило ощущение бессилия, словно она была запертой в безвыходную ловушку мышью, снова и снова скребущей лапками по стеклянным стенкам своего лабораторного лабиринта. “Снова – Мастер…”.

– Когда он уходил отсюда, он так и сказал – “всё это не имеет ни малейшего значения”. – доверительно сообщил Доктор. – Полагаю, он имел в виду действительно ВСЁ.

– Он… уходил отсюда. – потрясенно повторила Алиса.

– Именно так. – покивал Доктор. – Это ведь его Дом.

Безумная догадка сложилась в ее голове, но остатки того, что она раньше назвала бы “здравым смыслом”, отказывались принять эту версию. Однако упрямый голос снова и  снова задавал вопрос, от которого уже начинала кружиться голова. “Мастер – это… это… Юзеф?…”. Как это возможно?

Он старше Алисы на несколько лет, не более. Городу, который создал Мастер по словам Сфинкса, несколько веков. “Я чего-то не знаю о тебе, братец?”. Ей стало холодно от этих мыслей. Ее любимый брат – единственный островок тепла и уверенности, – стремительно превращался в зловещую и загадочную фигуру, источающую неопределенность и облаченную в темные тайны. Алиса почувствовала себя настолько одинокой и потерянной, что даже момент отчаяния после ухода Юзефа показался ей теперь каким-то наивным, детским – тогда у нее еще был брат, а теперь… Но упрямый огонек внутри неё отказывался признавать поражение и Алиса сказала себе: к черту всё это, кем бы ты ни был – для меня ты всё равно навсегда останешься Юзефом, моим братом!

“Но если это так… то как же мне преодолеть эту стену отчуждения, твое нежелание встретиться со мной? Если твое желание – или нежелание, – закон в этом Городе, есть ли у меня хоть малейший шанс на успех?”. Алиса вновь посмотрела на слабую пульсацию на виске Лены. А потом на тонущий в воде Город.

“Я должна попытаться” – борясь с подступающим отчаянием, сказала она себе. “Кто еще, кроме меня?”.

 “Но с чего начать? Что у меня вообще есть?” – задала она себе вопрос, в котором явственно прозвучал голос Рыцаря, ставший с недавних пор одним из ее внутренних голосов. Алиса была вынуждена признать, что ответ – “почти ничего”. Она, как выяснилось, почти ничего не знала о своем брате – и не располагала никакими полезными сведениями, чтобы иметь возможность найти Мастера, которым он, видимо, стал или всегда был, и достучаться до него.

“Но я хочу узнать! Хочу узнать тебя по-настоящему, не срезая углы, не пытаясь упростить сложное и запутанное…”. И в поисках ключа к ответу ее взгляд упал на коричневый переплет тетради, что лежала на письменном столе под стопкой старых книг. Его дневник. “Прости меня!” – Алиса протянула руку к дневнику, невольно оглянувшись на Доктора, но тот, казалось, всё свое внимание обратил на Лену, выслушивая слабое биение ее сердца с помощью старомодной слуховой трубки и считая секунды по латунному хронометру. Она никогда не читала чужие дневники без спросу и тем более не покушалась на записи брата, но сейчас почувствовала, что это маленькое “преступление” необходимо, чтобы разобраться в загадке Юзефа.

Алиса притянула к себе тетрадь и открыла ее наугад, сразу узнав ровный, чуть наклоненный вправо почерк Юзефа. Она читала медленно, потому что каждое слово и каждая точка, прочитанные ею, обжигали огнем и холодом.

“…Надежда – самое прекрасное и самое чудовищное порождение человеческого разума, потому что она заставляет до последнего верить в прибытие несуществующей помощи, которое никогда не случится. Это наркотик, которым жалостливые, но эгоистичные люди пытаются помазать зияющие раны – но это яд, который только усугубляет дело.

Милосердие ли – лгать смертельно больному о его будущем, а затем причислять его улыбку сквозь боль к своим достижениям? Добро ли – внушать фантазии об иной жизни, чтобы придать обидам и горестям этой меньший вес в своих эгоистичных целях? Не думаю.

И я не без греха. И я поддался искушению надеждой, на какое-то время даже сумев обмануть себя красивой иллюзией исполнения мечты, мною же и придуманной от одиночества. Но за опьянением всегда приходит горькое похмелье, а ложь всегда чернеет и и рассыпается прахом, чтобы явить мошеннику-алхимику альбедо горькой истины.

А до этого я десятки раз попадался в эту ловушку, в эти уже хорошо знакомые и ставшие почти родными западни под названием “я тебя понимаю!”, “я твоя родная душа!”, “откройся мне и я не осужу тебя!”. О, какое упорство в глупости. Какое нежелание признаваться в том, что ты прекрасно знаешь правду, от которой тебя так воротит – ты один, всегда, навсегда, во веки веков. Ты не создан для счастья, которое понимаешь как разделение своих чувств на двоих – ибо твои чувства некому разделить в этом мире, а потому ты не должен гоняться за его призрачными прикосновениями.

Ты, быть может один из немногих, способен ясно и трезво воспринимать сущее и проводить границы меж мирами реального и нереального, тем самым создавая новые миры и имея над ними абсолютную власть, которой не мог бы добиться ни один тиран, король или император…

К слову об Императоре – а ведь ты должен быть ему благодарен за тот жестокий и случайный урок, что он тебе преподал, попытавшись отобрать у тебя и твой Город, и твою мечту! Он показал тебе цену твоего доверия, твоей наивности, твоей надежды – благодари его! И не думай о том, что он испытывает раскаяние. Даже если так, то что с того – оно уже не нужно тебе, как не нужна отнятая когда-то в детстве и теперь возвращенная былым обидчиком игрушка, ты уже вырос из этого.

А всё же… почему же так горько? Холодный и чистый ум говорит мне одно и я не нахожу, чем ему возразить, но глупое тряпичное сердце мое болит. “Был ли это всего лишь сон? И значит ли это, что я всегда был и буду один?” – снова и снова вопрошает оно, а я никак не могу унять его, мое глупое сердце…”

…Алиса с трудом вернулась сознанием в комнату с Доктором и застывшей между жизнью и смертью Леной.  Её ужаснули написанные им слова, в которых за хорошо знакомым аккуратным почерком и привычной манерой изъясняться проглядывало нечто холодное и чуждое, слышался голос давно прошедших веков. Мысли в ее голове окончательно перепутались и смешались, она искала хотя бы малейшую зацепку за что-нибудь, способное привести ее к встрече с Юзефом.

“Он писал об Императоре, основавшем Город, о его возможном раскаянии… Значит и он до сих пор жив здесь, в этом мире?” – в ее мыслях блеснул огонек надежды. Отблеск прекрасного и чудовищного чувства, как выразился Юзеф. Алиса попыталась припомнить всё, что знала об Императоре. Но вспомнила лишь самые общие факты – что он превратил отсталое северное королевство в преуспевающую империю, много и успешно воевал, и, конечно же, основал Город, свою новую столицу среди северных болот, лесов и морских пляжей…”Как же мало мы знаем о тех, кто вроде бы так знаменит” – подумала Алиса. Юзеф писал об Императоре как о живом человеке со слабостями и ошибками, – а она с трудом могла вспомнить лишь параграф из учебника истории и бронзовый памятник на одной из площадей. Цена величия – возводя на пьедестал, оно лишает тебя права на сопереживание и сочувствие…

Она снова взглянула на страницу дневника и что-то показалось ей странным. “Это же не его почерк, это не Юзеф писал!” – вдруг поняла Алиса. Текст странным образом изменился и на месте уже прочитанного появились совершенно иные слова. Но речь снова шла о Юзефе, хоть уже и со стороны. “Это ведь… Лена. У них один дневник на двоих! Они действительно две части единого целого!” – ошеломляющее допущение этого простого факта надолго выбило Алису из колеи и ей потребовалось до крови прикусить губу, чтобы болью вернуть чувство реальности происходящего и снова вернуться к чтению.

Алиса захотела понять, о чем думала эта странная оживленная “кукла”, что чувствовала – и почему сейчас угасала в своей кровати, одинокая и забытая. Ей впервые за всю ее жизнь стало жаль… куклу.

“…Грустно быть бабочкой-однодневкой, грустно быть сном, обреченным растаять на рассвете, сказкой, которая закончится, когда прозвучит последнее слово, вычитанное из книжки перед тем, как ребенок уснет. Но самое печальное – быть бабочкой, знающей, что ей отведен лишь один день. Сном, осознающим свою нереальность. Сказкой, знающей о своем заключении в детской книжке.

Теперь я знаю это, но не знаю, есть ли пределы у этой грусти – или она бесконечна, как покрытая океаном планета. И не знаю, не утону ли я в ней, растворившись без остатка, как растворяются упавшие в морскую воду слезы. Температура соленой воды быстро сравняется – а больше ведь никакой разницы нет.

Наверное, я причинила боль ему, рассказав ему правду. Но можно ли было её скрывать, обманывая его? Это не может продолжаться вечно…Поэтому – здравствуй, грусть, нам с тобой теперь по пути.

Я думаю о том, почему он придумал меня именно такой, со всеми недостатками  и несуразностями. Правда ли я похожа на ту прежнюю, изначальную, с которой всё началось, которую он придумал из чистой тоски по близкой душе и искренней любви? Или я только бледное неловкое подобие, подделка, жалкая тень, как и все, кто влачит свое существование в этой изнанке Города?