По лезвию катаны

В стороны брызнули оранжевые искры, клинок с громким хрустом сломался у рукояти. Воздушный гимнаст мгновенно закрепил успех: врезал плоским каменюгой «форварду» по голове слева, врезал справа, затем опустил камень на стриженую макушку. «Форвард» повалился на землю.

Трудно было сказать, жив пациент или скорее мертв. Артем не проверял, не прикладывал пальцев к жилке на шее и не подносил зеркальце к губам. Главное было очевидно – пациент надолго угодил в лесную больничку с диагнозом «сильнейшее черепно-мозговое потрясение».

Спору нет, Артем применил типичный хулиганский приемчик, Пересветы с Кочубеями и прочие ревнители рыцарского благородства его не одобрили бы. Но уж звиняйте, хлопцы, так не хочется быть разрубленным на две несоединимые половины, что благородство до поры придется сдать в камеру хранения.

Кстати, именно сейчас, над телом поверженного врага, по законам штатовских кинобоевиков Артем обязательно должен был небрежно обронить что-нибудь шутливое, афористичное вроде: «Теперь это станет твоей головной болью, приятель» или: «Не играть тебе больше в центре лесного нападения, парень». Но, увы, ничего смешного не пришло Артему в голову, и он промолчал.

Вместо этих пустяков он вытянул из-за пояса «форварда» кинжал и теперь сделался вооружен и безусловно опасен.

– Ты все еще здесь?! – Артем направился к ребенку, который так никуда и не убежал, лишь отполз ближе к ручью и теперь лежал у самой воды.

Противостояние с «форвардом», хоть и было, как кекс изюмом, насыщено событиями, однако в пересчете на минуты с секундами длилось недолго. И за это время бой у хижин стихнуть не успел. Один из вигвамов сейчас с треском и дымом пылал и возле него в дыму отчаянно рубились трое: на фольклорного карателя, отмахивающегося мечом, наседали двое защитников деревни, мужчина и женщина. Ага, старая знакомая! Та, что орудовала головешками! Теперь она орудовала двумя клинками – длинным и коротким. Трофейными, надо думать. Ну-ка, ну-ка… так и есть – возле костра лежал с размозженной головой один из захватчиков. Молодец, товарищ женщина, молодец! Правда, следовало отдать должное и плохому парню-карателю, он отмахивался ловко и умело, ни одного лишнего движения, взмаха и замаха.

Оглядевшись, Артем заметил двух бегущих от деревни к лесу женщин. Эх, жаль, они не прихватили с собой ребенка, наверное, не заметили из-за дыма.

Итак, что у нас выходит, займемся нехитрой арифметикой: двое партизан в ауте, один предельно занят, а где еще двое?

Ага, вот вам еще один, остальной и не последний! И откуда он только вырулил, собака? Еще один фольклорист-спецназовец выскочил откуда-то из-за вигвамов, как черт из табакерки, и с ходу рванул к Артему, причем так стремительно, будто именно в этом и заключалась его жизненная миссия.

Артем тут же включил наивысшую свою скорость. В два счета оказавшись у ручья, воздушный гимнаст подхватил на руки китайского ребенка и рванул к лесу. Это походило на регби. Одному требовалось добежать до «зачетной зоны», другому – не пустить, поймать и обездвижить. «Ну, а в зачетной зоне, то есть в лесу дремучем, мы еще поглядим, кто кого, дружище фольклорист», – подумал Артем.

Слыша за спиной сопение преследователя, Артем добежал до деревьев. На бегу он присмотрел подходящую сосну и, оказавшись под ней, по-пиратски зажал клинок в зубах, прижал к себе ребятенка одной рукой, при помощи другой руки и ног вскарабкался на дерево, забрался в гущу ветвей. Там освободил зубы от клинка, вонзил этот клинок в ствол и погрозил пальцем китайчонку.

– Сиди здесь, держись руками за сучья, никуда не уходи. Вот так держись, ферштейн, арапчонок? А дядя Бэтмен пошел биться насмерть за счастье всех детей земли.

Несчастное китайское дитя неожиданно кивнуло, будто и в самом деле что-то могло понять.

– Эх, ты, Гаврила, сиди уж, – Артем потрепал его по лохматой голове. – Ну, и где у нас там дядя преследователь?

А преследователь как раз подлетел к дереву и в бессильной ярости двинул рукоятью меча по нижней ветви, засыпав себя сухой сосновой хвоей. Затем он обежал вокруг сосны, глядя вверх, после чего вдруг сунул меч в ножны, подпрыгнул, ухватился за сук, подтянул себя, закинул ноги и тоже начал карабкаться наверх.

Вот оно как! Артем, признаться, ожидал от грозного партизана иных действий, но так будет даже лучше. Намного все упрощает. Пусть гражданин узнает, каково тягаться с воздушным гимнастом на его воздушной поляне.

Опять зажав клинок в зубах, Артем повис на суке, толкнулся ногами от нижней ветви, перелетел на соседнюю ветку. Затем стал легко перелетать на руках с ветки на ветку, обогнул дерево по кругу и, набрав скорость, вышел на заданную цель. На последнем качке Артем бросил себя ногами вперед и всадил обе ступни в грудь противника. А тот только и смог вскрикнуть удивленно перед тем, как соскользнуть с ветки и, ломая мелкие сучья, полететь к земле.

Между тем Артем, спускаясь быстро, но аккуратно, оказался внизу всего лишь секунды на две позже беспорядочно обрушившегося фольклорного гражданина. Мягко приземлившись на полусогнутые ноги, акробат метнулся к упавшему…

Артем в своей жизни никого не убивал. Его убивали, это да, и даже, можно сказать, удачно справились с задачей. Но сам он грех на душу никогда не брал. И вот сейчас, кажется, предстояло пройти причащение.

Противник, видимо, здорово шмякнулся об землю. Не исключено, что-нибудь себе сломал или вывихнул. Иначе уже вскочил бы. Однако сознание партизан не потерял, и вот он уже зашевелился… Не давая возможности подняться, Артем навалился на него. Занес руку с кинжалом…

В последний момент рука все же дрогнула. Ну, не смог он вонзить клинок в человека, даже понимая, что на кону стоит жизнь. Не так-то это просто – убить человека. Надо что-то в себе перешагнуть или быть тесно припертым к стене.

Секундная заминка стоила гимнасту инициативы. Его противник выбросил руку и сжал пальцы на запястье Артема.

Невысокий и худощавый, но силища в его пальцах была невероятная. «А что ты хочешь? – промелькнуло в голове Артема. – Этот гад, небось, упражняется в боевых единоборствах с детства и каждый день». Артем почувствовал, как его рука поддается чужой силе, выворачивается. Замысел противника был очевиден: развернуть кинжал острием на 180 градусов, левой рукой схватить врага за одежду и, рванув на себя, насадить его на клинок. Другого ничего партизану не оставалось – меч валяется в стороне, кинжал за поясом прижат коленями Артема, не вытащишь.

Артем еще ни разу в жизни никого не убивал, однако драться ему доводилось часто. Главным образом, по малолетству. Такое уж у него сложилось своеобразное малолетство – в семье проводил времени чуть ли не меньше, чем в различных коллективах. Родители-то – артисты. Когда родители отбывали на гастроли, а это случалось нередко, они отдавали Артема на месяц-другой в интернат. Вдобавок каждое лето он по три смены торчал в лагерях – сперва в пионерских, потом в спортивных. Ну, а где пацанские коллективы (а в интернатах таковые подбирались вообще откровенно хулиганские), там всегда проходило самоутверждение через кулаки. А где загородные лагеря, там всегда складывались нелегкие отношения с местными.

Видимо, опыт детско-подростковых драк сработал в нужный момент, он и подсказал, что надо делать.

Артем врезал противнику лбом в лоб… или, если угодно, по лбу. По выбритому полукругом японскому лбу. Раздался громкий стук, какой после сильного удара издают столкнувшиеся бильярдные шары. У Артема у самого полыхнуло в глазах, но главное – он вырубил противника.

Для верности он еще два раза всадил кулак в челюсть поверженного врага. И здесь немного перестарался – больно ушиб костяшки и содрал с них кожу. Впрочем, даже после контрольной кулачной доработки Артем не позволил себе расслабиться: быстро связал побежденному руки его же поясом, а ноги – тонкой темно-серой накидкой (эдакая удлиненная жилетка с вышитым на ней трилистником). Ну, вот теперь гражданин стал безопасен для окружающих.

– Убивать незнакомых людей следует лишь в самом крайнем случае, – пробормотал Артем, изымая у побежденного меч и кинжал.

И что теперь? Чем заняться? Идти на подмогу деревенским?

Отличное знание арифметики помогло Артему разобраться в том, что из пяти захватчиков в дееспособных осталось не больше двух. Печальная судьба троих была Артему известна, четвертого он видел, когда тот увлеченно сражался с местными жителями. Непроясненным оставался лишь последний герой. Кстати, не самый худой расклад для того, чтобы ввязываться в заварушку на чьей-либо стороне. Или все же сохранять нейтралитет, как хотел изначально, из кустов наблюдая, чья возьмет? И вмешаться лишь при угрозе очередному ребенку. Заделаться настоящим Бэтменом: слетать с кручи, выручать детей и вновь взмывать на кручу…

Но, кажется, необходимость в мучительных раздумьях отпала – Артем увидел, как из лесной чащобы к хижинам возвращаются женщины и дети. Значит, с захватчиками покончено. А стало быть, и ему, оголодавшему, настрадавшемуся страннику, можно присоединиться к победителям. Имеет право, черт возьми, заслужил героическим спасением чужих детей. Так что деревенским придется раскошелиться на чашку самогона и плотный горячий ужин.

В деревню Артем вернулся с тремя трофейными клинками под мышкой и одним ребенком на закорках.

Догорала подожженная хижина, другая покосилась, о недавнем бое местного значения также напоминали разбросанные вещи, тряпки и утварь, разворошенный костер, воткнутый в землю меч. Ну и, конечно, убитые.

Тела трех захватчиков лежали возле костровых камней. «Форвард», которого Артем оставил живым, сейчас пялился остекленевшим взглядом в сереющее вечернее небо. Сдается, что вряд ли он скончался от естественных причин, скорее… А впрочем, что может быть естественней, чем ножевое в сердце?

Уцелевших Артем насчитал девять человек: четверо детей, включая того, что сидел сейчас на его плечах, три женщины и двое мужчин, один из которых был ранен, и, похоже, серьезно – он лежал на шкурах, обнаженный по пояс, а одна из женщин прикладывала к его окровавленному боку тряпицы и пучки травы.

Уцелевшие взрослые жители сносили тела с в о-и х погибших, отдаляя их от ч у ж и х, на другой край деревни. Дети несли туда же охапки хвороста и сухие поленья. Артем догадался, что готовят погребальный костер. Ну да, Китай, буддизм, предание огню…

«Буддизм… А буддизм – это перерождение, – устало подумал Артем. – Мне это как-то не приходило в голову при разборе вариантов. А ведь я мог на самом деле погибнуть, но потом, как учит буддизм, возродиться…» «В другом теле, – услужливо подсказал внутренний голос, который до этого слишком долго молчал, – так учит буддизм. Например, в теле собаки или свиньи. Еще неплохо возродиться быстроногим тараканом». – «А почему уж прямо так обязательно в чужом теле? – ввязался в спор со своим внутренним голосом Артем. – Потому что Будда приказал? Но ведь и будды могут ошибаться, так же они могут нарочно вводить в заблуждение или шутить. Или могли ошибаться те, кто записывал за Буддой. Вполне возможно, Будда разрешает возродиться в своем теле, но в другом месте. Или даже… в другом времени? Да, простор для всяческих предположений открывается преогромнейший. Поэтому отложим диспут на потом, до свежей головы».

Артем снял с плеч спасенного ребенка и опустил на землю. Он уже вошел в деревню, и к нему навстречу, забросив свои занятия, поспешили деревенские жители.

– Здравствуйте, товарищи китайцы! – приветствовал их Артем. Почему бы и не поприветствовать. Вдруг тут кто по-русски волокет, например, учился в институте имени Патриса Лумумбы или работал гастарбайтером где-нибудь на российской стройке. Ну, даже если никто не волокет, не молчать же в самом деле! Или прикажете гугукать, корчить рожи и шевелить пальцами?

Ближе прочих к Артему продвинулся невысокий худощавый китаец, судя по морщинам и лысине, человек немолодой. Он низко поклонился, прижав руки к бокам.

– Мы благодарим тебя, незнакомый человек, – сказал китаец. – Ты очень помог нам. Какую награду ты желаешь получить за это?

Артем с некоторой задержкой осознал, что происходит.

А происходило невероятное – он понимал, что говорит китаеза, хотя тот лопотал отнюдь не по-русски и даже не по-английски. (Некстати Артем вспомнил, что однажды нечто подобное в его жизни уже имело место. Учил, учил он в школе английский, не слишком усердно учил, признаться, относился к этому предмету как к тяжкой повинности и уж точно не верил, что когда-нибудь живая иноземная речь станет доступна его пониманию. Но как-то, слушая буржуйское музыкальное радио, вдруг поймал себя на том, что понимает, о чем вещает англоязыкий диктор в кратком выпуске новостей. Это было весьма неожиданное и приятное открытие.)

А теперь он, выходит, начал понимать и по-китайски, которого в школе не учил и на гастролях не осваивал? Тогда логично предположить, что он может на нем и заговорить. И что для этого надо, может, всего лишь захотеть?

«Я должен переключиться на китайский», – дал себе Артем установку, после чего открыл рот и произнес:

– Здравствуй, племя молодое, незнакомое. Здравствуй… Привет… Прекрасное утро, сэр…

Он лепил первую пришедшую в голову чушь, не заботясь о смысле. И дивился тому, что творится. А творилось страшное: его язык причудливо и незнакомо изгибался, губы гнулись совершенно чужеродно, весь речевой аппарат испытывал непривычное и сильное напряжение, а рот легко покидали диковинные слова, которые были отчего-то Артему прекрасно известны. Более того – он чувствовал, что может выразить на незнакомом наречии любую мысль, любое чувство не менее адекватно, чем на великом и могучем.

Артем потрясенно замолчал.

– Мы рады будем отблагодарить тебя, незнакомый человек. Всем, чем сможем, – китаец еще раз поклонился и довольно долгое время продержал себя в согнутом состоянии. Согнулись в поклоне и все остальные участники диковинной встречи в деревеньке у ручья.

Черт-те что!

– Где я, в какое место я… забрел? – спросил Артем только ради того, чтобы услышать свой голос, услышать ответ и убедиться в том, что все обстоит так, как обстоит, и нет никакой ошибки, что все это происходит наяву, а не в кошмарной компьютерной игре!!!

– Это обращенный к восходу один из склонов гор Хида. В двух ри отсюда начинаются земли даймё Нобунага. Хотя даймё Нобунага считает своими и эти горы, – вот так ответил китаец.

«Китаец ли? – появились у Артема некие сомнения. – Подозрительное словечко „даймё“, совсем не китайское имя Нобунага, форма мечей, прически, какие я наблюдал у четырех из пяти меченосцев, – с волосами, собранными в пучок на затылке. В этом как-то мало китайского. И еще лица… На китайские лица в последние дни я насмотрелся предостаточно, так вот тип лица у всех тутошних граждан чем-то неуловимо отличается. Черты китайского лица резче, что ли». Но доискиваться правды не хотелось. Артему стали вдруг глубоко по барабану все эти даймё, мечи и горы. Силы покинули его как-то разом, будто из бочки с силами выбили затычку и они, эти силы, хлынули прочь пенистой струей.

– Это самураи Нобунага, – собеседник Артема показал в сторону лежащих у костра тел. – Увы, один из самураев скрылся, и завтра сюда придут другие. Поэтому на рассвете мы уходим. Тебе, незнакомец, тоже отныне придется опасаться гнева самураев Нобунага.

Как компьютер от перегрузок «виснет», чтобы не перегреться и не сгореть, так и Артем почувствовал, что «зависает» от событийного перебора. Слишком много всего сразу свалилось: перенос, Китай-Некитай, бои местного значения, даймё и мстительные самураи. Мозгу хотелось полного покоя. Мечи, что Артем держал под мышкой, вмиг потяжелели, будто к ним подвесили гири, глаза стали сами собой слипаться, в голове заклубился усыпляющий туман. Такое неодолимое желание немедленно уснуть обычно одолевает, когда выкушаешь двойную порцию снотворного или не поспишь суток так двое-трое.

– Говоришь, какую награду я желаю получить? – Артем прикрыл глаза и пальцами помассировал глазные яблоки. – Да, кое-что желаю получить. Желаю скинуть мокрую одежду, забраться под теплые шкуры и спать, спать, спать. Хотя бы до рассвета. Договорились?

– Да, все будет, как ты пожелал, – сказал китаец-или-некитаец, опять кланяясь.

«А проснувшись, желаю вернуться в родной цирк, к его вечной суете, к запахам зверинца и к продажным клоунам», – добавил про себя Артем. Добавил, разумеется, на чистом русском языке…

Глава четвертая

МЕНЯ ЗОВУТ ЯМАМОТО

Благодаря постоянной работе над собой человек приводит все части и способности своего тела в такой образцовый порядок и в такую гармонию с самим собой, что получается полнейшее превосходство духа над телом.

Иназо Нитобэ

Не будь Артем голоден, как тысяча гимнастов, глядишь, и поостерегся бы брать незнакомую пищу из чужих рук. Но голод сильнее осторожности, господа, и Топильский уплетал завтрак за обе щеки. И слушал. А кормили его поутру блюдами заморскими, диковинными, не узнаваемыми ни глазом, ни органами осязания.

Среди всего он, представьте, узнал лишь рыбу. Да, да, из всего того, что находилось в мисках, плошках и в котле, он узнал лишь рис и рыбу. Причем рыбу он распознал не по внешнему виду, а по едва уловимому за специями вкусу. И даже от неожиданности поинтересовался у старика, где же ее наловили, не в море ли?

Собственно, никакой он был не старик. И пусть европейскому человеку всегда приходится нелегко в определении возраста людей азиатской расы, Артем никак не дал бы своему нынешнему собеседнику больше пятидесяти. А какая же в пятьдесят старость?

– Рыба из реки, – Такамори показал на ручей.

– Ого, кто б мог подумать! – Артем не стал скрывать искреннего удивления. – Я б на месте рыбы в такой реке не водился, несолидно. А как далеко отсюда до моря, Такамори?

– А до моря отсюда три дня пути на закат, – сказал старик Такамори.

Ну, вот тянуло называть его стариком, и ничего с собой Артем не мог поделать. Может быть, оттого что Такамори был значительно старше Артема и старше всех своих оставшихся в живых соплеменников. А может быть, оттого что раз попал на Дальний Восток, значит, рядом обязательно должен объявиться старенький мудрый учитель, который приобщит к таинственному древнему Знанию и при этом замучает жестокими физическими упражнениями.

– А какой сегодня день, Такамори, что-то я запамятовал? – спросил Артем, не сразу подцепив двумя оструганными палочками подозрительный желто-зеленый шар и не без трепета отправив его в рот.

– Сегодня второй день полной луны, – ответил Такамори.

Вот что происходило на рассвете и вот какие разговоры при этом велись. Ночь Артем проспал как убитый. Впрочем, сна Артем, можно так сказать, и не почувствовал: закрыл глаза, куда-то провалился и тут же вынырнул. А вынырнув, обнаружил, что в родные цирковые края так и не вернулся, что по-прежнему находится в дикой лесной деревеньке, лежит на циновках внутри хижины под пахнущими зверем шкурами. В общем, фокуса-покуса «опля и обратно дома» не вышло…

Стоило Артему открыть глаза и приподняться на локтях, как от него тут же кинулась прочь и юрко выскочила из хижины невысокая худенькая азиатка, на вид совсем девчонка. Побежала, сверкая голыми пятками и лодыжками, громко крича:

– Гайдзин проснулся!

Даже не владей Артем нынче удивительной способностью понимать по-чужеземному, он бы перевел для себя слово «гайдзин». Вопреки расхожему представлению о циркачах как о тугодумных дуболомах, способных лишь на дурацкие фокусы и кривлянье, цирковые – люди все же не совсем пропащие. Книг они читают, может быть, даже больше, чем среднестатистические граждане, потому как меньше смотрят телек, а больше времени проводят в дороге, коротая ее за чтением; кругозор у них не так убог, как у некоторых; иностранные языки изучают с удовольствием, а уж не знать английский в цирковых кругах считается просто верхом неприличия; в театрах они бывают, выставки и концерты посещают, из кинофильмов смотрят не только те, что с участием Юрия Никулина; да и круг общения у них не ограничен стенами шапито. Короче говоря, Артем и без новых способностей знал, что слово «гайдзин» по-японски означает «неяпонец» и содержит в себе помимо констатации печального факта также несколько самых разнообразных оттенков: пренебрежения, настороженности и даже где-то сдержанного восхищения. Короче, сложное слово, передающее непростое, мудреное отношение японцев к чужакам.

Что он каким-то макаром угодил в Японию, а не сохранился в солнечном Китае – это Артем уяснил еще вчера вечером, услыхав про даймё и самураев, и только усталость не позволила довести мысль до логического финиша. Утром же, на свежую голову, услышав емкое слово «гайдзин», он осознал во всей полноте и прямоте, что отныне владеет самым натуральным японским языком, а не каким-нибудь там китайским или старомонгольским. И теперь он, бывший воздушный гимнаст и российский гражданин, знает, что черепаха по-японски «камэ», малиновый – «куренай», а короткий меч (а вовсе не кинжал), который вчера держал в руках, зовется «вакидзаси» и еще много чего другого знает и понимает. Причем он способен не только без труда переключаться с языка на язык, но и, возникни такая охота, может даже думать по-японски.

Более того, Артем обнаружил, что он стараниями неведомой силы обучен иероглифическому письму. Вот дай ему сейчас карандаш, вручи клочок бумаги, и он сможет с помощью хитрых японских закорючек выразить чуть ли не любую мысль, составить деловое письмо и даже объясниться в любви к женщине или к Японии, к его новой, получается, родине. Во какие дела!

Это что ж получается?! Получается, как с теми же иностранными языками, которые все мы изучали в школе и вроде начисто потом забыли. Но нет, на самом деле мы ничего не забыли, просто знания за ненадобностью осели на дно памяти, опустились, так сказать, в сероклеточный ил – так невзорвавшиеся мины Второй мировой опускаются на дно океана, где и ждут своего часа. Но стоит только чем-то расшевелить память, допустим, погружением в языковую среду, и вы быстро вспомните все то, чему вас учили в школах и институтах, заброшенные знания всплывут на поверхность ума – точно так же мины Второй мировой нет-нет да и поднимаются с илистого дна океана, чтобы стукнуться о днище мирного панамского сухогруза.

Вот что открыл в себе Артем, когда проснулся и лежал голый под теплыми шкурами.

– Твое кимоно, незнакомец, вышедший из леса, и твои таби.

Впорхнувшая в хижину японка опустилась на колени и с поклоном – в поклоне лбом едва не коснувшись пола – положила рядом с Артемом его трико с блестками и его тапки-«акробатки».

«А откуда, интересно, у вас еще мог выйти незнакомец, как не из леса», – мысленно пробурчал Артем, вслух же поблагодарил «Спасибо, мисс» и стал дожидаться, когда она выпорхнет наружу. Но японочка не спешила упархивать, сидела на коленях, опустив глаза. «Вчерашняя или не вчерашняя, – задумался Артем. – Та, что фехтовала головешками, или не та?» М-да, не столько времени он еще провел в дальневосточной Азии, чтобы все представители желтой расы перестали быть для него на одно лицо. Тем более что его нынешняя гостья одета была в штаны и куртку из черной материи – давеча, помнится, никто из деревенских не был так одет. Видимо, это их походная одежда, они ведь, помнится, собирались на рассвете покидать опасные места.

– Как тебя зовут, прелестное дитя? – спросил Артем, тут же подумав, что с дитем он перестарался – его гостья явно уже перешагнула порог совершеннолетия.

– Омицу, – сказала девушка, глаз не поднимая.

«А как же зовут меня? – задумался Артем. – Как-то ведь надо представляться. Родным именем? Но ведь не смогут выговорить, начнут коверкать, а я – получай нравственные мучения. К тому же еще придется прикреплять к имени и биографию, когда начнут допытываться, откуда ты, милок, из каких будешь, да где жил-поживал до своего ухода в леса? Не лучше ли на всякий случай назваться на японский лад? Пожалуй, лучше. Ну, и какие из японских имен мне известны?» На ум сразу, будто они того и ждали за дверцей памяти, пришли Акиро Куросава и Киндзабуро Оэ. Артем их отверг с порога. Тогда в мозговом проигрывателе зазвучала песня, памятная по юности:

Фудзияма – не яма, гораНад священной и бурной рекой.Ямамото – такой генерал.Харакири – обычай такой.

Не долго думая, Артем сказал:

– Меня зовут Ямамото. И я хотел бы одеться, а я, о прелестная Омицу, привык это делать без посторонних глаз.

– Ямамото-сан ничего больше не нужно?

В ее вопросе Артему почудился легкий налет двусмысленности. «Давай, парень, не теряйся! Действуй, ковбой!» – тут же оживился внутренний голос и невидимой внутренней рукой толкнул в невидимый внутренний бок.

Нет, решил Артем, не стоит пришпоривать события. Потом надо сперва разобраться в местных нравах и обычаях. А то не ровен час позволишь себе немного лишнего и тут же получишь полдеревни кровников.