Парящие острова и Золотые Близнецы

Но больше всего было стыдно им не перед отцом и не перед тем почтенным дяденькой, одетым в меха и парчу и подпоясанным блестящим – словно настоящим – клинком. Нет. Страшнее всего было то, что кормилица и охранник приняли вину на себя, и более того, их за это наказали. Насколько страшна для взрослых была отмена свадьбы, они понимали лишь по выражениям лиц своих любимых. Да и те старались не расстраивать никого и улыбались, вытирая слезы, говорили: «Ничего, не переживай, золотце, просто соринка в глаз попала… А слезки ее вымоют и все будет хорошо». А дети даже не знали, как на это реагировать. Каждый, конечно, вел себя по своему, но вот как было лучше, не знал никто из них.

Так прошел целый день. И как не забежит ЭссерджиХана в покои кормилицы, спасаясь от вредной и злой – как ему казалось – сестры, видит заплаканные глаза, да снова разговоры про соринку. И на месте замирал, как вкопанный, и то же происходило с вбежавшей следом ШахиштрёХаной. И обида сразу забывалась и улетучивалась куда-то, и принцесса уже не помнила, за что хотела поколотить брата. Просто переглядывались, и становилось понятно друг другу, что думали и чувствовали, и старались поскорее вышмыгнуть вон из комнаты, и убежать, и спрятаться. Только вот не удавалось убежать.

А с приходом темного дня, когда близнецов уложили в постели и погасили свечи, они, наконец, решили поговорить обо всем. Эсси перебрался в кроватку к сестренке и уселся напротив нее, укрывшись другой стороной одеяла. Их тихий, серьезный шепот слышался в темноте детской опочивальни, на фоне приглушенных всхлипываний кормилицы за стенкой. И было в этом что-то жуткое, и мороз пробирался по коже, от которого ребятишки еще сильнее кутались в одеяла.

– Что будем делать? – спрашивал сестру ЭссерджиХана.

– Может рассказать все отцу? Про то, что это мы разбили куклу?

Принц представил себе разгневанное лицо отца и поморщился:

– Нет… Это в последнюю очередь, – и принц всей душой надеялся, что этой очереди никогда не будет.

– А что тогда?

– Может скажем, что приведение разбило куклу?

– Папенька не поверит, – заявила ШахиштрёХана. – В замке нет приведений.

– Будут, – многозначительно поглядывая на сестру, принц приподнял краешек простыни.

Было решено. План казался гениальным в своей грандиозности, и тут же начались подготовки костюмов. Эсси накинул на себя простынь, которая оказалась слишком длинной, и поэтому полы призрачного одеяния волочились по мягкому ковру. Принц попробовал пройтись, а принцесса следила за ним взглядом строгого критика. И все было бы так, да вот в темноте не было видно «призрака» с расстояния более десяти шагов, да и шаги у них маленькие.

– Не годится так, – объявила принцесса. – Так нас никто и не заметит и не примет за призраков.

– А как же тогда настоящих призраков замечают? – озадаченно спросил принц, стягивая с кудрявой головы простыню.

– Настоящие призраки светятся. Так в книжках написано, значит, так и есть. Светятся… – призадумалась она, и тут же в бурной детской фантазии мелькнула еще одна мысль. Как всегда гениальная, куда же без этого? А мысль заключалась в том, чтобы под простынями держать лампы, тогда они будут светиться, и уж точно перепугают всех на свете! А кормилицу и охранника простят. Идея и впрямь была очень замечательной. Такой замечательной, что тут же захотелось побежать за светильниками, чтобы привести план в исполнение. К тому времени весь дом уже спал, и если выглянуть в окно, то нельзя было различить отблесков окон на земле и в воздухе – нигде не горел свет.

Скрутив простыни как можно ловчее и взяв их в охапку под мышку, принц и принцесса осторожно вышли из комнаты, и, стараясь не издавать ни малейшего шума, на цыпочках стали красться по длинному и темному коридору. Слишком длинному, если не сказать бесконечному. Красться в темноте было не весело, но все же что-то пощипывало в груди или в животе – они не очень понимали – но было здорово. Аж дух перехватывало. А еще они побаивались, а вдруг появится настоящий призрак, и украдет их? А потом съест, как делают все призраки? Ой-ой-ой…

Немного отставший ЭссерджиХана нагнал свою сестру и шепнул в ухо: «А куда мы идем?» – «Вниз, в поисках светильников, дурак!» – бросила она, сосредоточив все значение фразы на последнем слове. А что? Не нужно соваться с глупыми вопросами в самый ответственный момент!

Коридор кончался, а за его углом поблескивал неуверенный свет. Радостно выглянув из-за угла, детское личико с золотыми кудряшками тут же поспешило спрятаться. Там стоял охранник, а у него уж точно света не попросишь – не даст и отправит спать. Да еще кормилицу разбудит, наябедничает, и она еще сильнее расстроится.

– Это Рокшин, стрелок, – шепотом сообщила принцесса брату. – Мимо него нам точно не пройти.

«Черно-алый» стрелок незаметно улыбнулся. Он, как и почти все в замке, обожал королевских близнецов, да и фраза польстила его самолюбию необыкновенно. Но правило есть правило, и детей наверняка уже уложили в постель. Чем бы ни было их мероприятие, Рокшин собирался ему помешать.

Прислонив лук к стене, он покинул пост и отступил за угол, где дежурил его напарник. Гораздо тише, чем шептала Шахи на ухо брату, он велел ему доложиться фаршаду о ночной прогулке детей, а сам приготовился ждать и следить, куда же их эта прогулка заведет, чтобы ничего вдруг не случилось с ними в ночном замке.

В это самое время ШахиштрёХана провела еще одну разведку. Увидев, что охранника нет, она потянула брата вперед и четыре детских башмачка на цыпочках прокрались в следующий зал. За ЭссерджиХаной тянулась длинная свернутая рулоном простынь – пока основная материальная база для их плана. Спустившись по длинной лестнице вниз, и заглянув в первую попавшуюся дверь, они увидели, что оказались в кладовке. В обе стороны от прохода тянулись темные ряды шкафов и полок, полные всякой всячины. Кладовка была освещена только слабым светом луны, проникавшим через окно на противоположной стене, и в этом слабом освещении все те предметы, что хранились в кладовке, принимали таинственный и зловещий вид.

– Ты ищешь справа, а я слева, – распорядилась принцесса указывая на темные проемы кладовых.

– Нет!

– Нам нужно разделиться, это такая стратегия, – повторила она, используя одно из своих самых любимых в последнее время слов. Но это не произвело на ЭссерджиХану никакого впечатления.

– Я не пойду один!

– Ты не хочешь помочь Шриде? А ведь говорил, что любишь ее. Или… – девочка хотела добавить еще что-то, но вовремя остановилась. Не смотря на то, что она ужасно любила спорить с братом, сейчас был явно не подходящий случай, тем более что он и так уже медленно побрел в свою сторону.

Никто из них не боялся темноты, но каждый воспринимал ее по-разному. Для Шахи в ней скрывался вызов. Ее любимой историей была рэхтша царя Арджани, который умел видеть темным днем также как и светлым, а потому не спал и свершил вдвое больше великих дел, чем все его предки. Она вглядывалась вперед, осторожно переступая ногами, и рукой ощупывала окружающее пространство. Глаза все больше привыкали, позволяя различать выступающие из темноты очертания различных предметов. Сердце маленькой принцессы билось с триумфом – вот это садовая лейка, вот лес лопатных черенков, груда корзин и свертки тканей – все это она видела! Пусть не так хорошо, как светлым днем, ну так на то и нужны тренировки…

А ЭссерджиХана тем временем медленно шел вперед. Он тоже думал об Арджани, вспоминая, как закончилось сказание. О том, как злая колдунья опоила его зельем и вырезала глаза, а потом сказала, что заключила его в темную пещеру без границ, из которой невозможно выбраться. При мыслях о том, как древний фаршад бродил по пустыне, силясь увидеть стены пещеры, и как потом упал вниз с острова, у принца начинали по телу бегать неприятные мурашки. Он ощупал свое лицо и глаза, стараясь убедиться, что все в порядке, но спокойнее не становилось.

Где-то в стороне шуршала Шахи, осматривая свою половину комнаты, и мальчику вдруг захотелось скорее увидеть сестру. Он не держал на нее зла, и все перебранки и драки были скорее привычны, чем обидны. И она могла защитить его от злой колдуньи, от призраков и чужеземных солдат, это было известно ему наверняка.

Развернувшись спиной к темным кладовым он решительно направился туда, куда ушла сестра… и столкнулся с ней посредине зала.

– Ой! – сказали оба и тут же закрыли ладошками рты друг другу. Прислушались. Нужно быть осторожными, чтобы не провалить такое важное дело.

– Я нашла, – гордо прошептала Шахи, когда они встали и отряхнулись. В каждой руке она держала по лампе.

На минуту лицо принца озарилось радостным сиянием, но тут же помрачнело.

– Они же не светятся, – расстроено буркнул он.

– Значит, их нужно зажечь, – неунывающе бодрым тоном заявила Шахи. – Я видела, как кормилица зажигала одну лампу от огня другой. Нам просто нужно найти горящую лампу.

– Ну и где мы ее найдем?! … Постой-ка… – вдруг задумался Эсси, – возле трона, там где отец работает, всегда светятся лампы!

Близнецы уверенно и одновременно кивнули друг другу, что означало: «Решено!», и вышли из кладовой. К счастью, их часто приводили в тронный зал, к отцу, и малыши запомнили туда дорогу. В этот раз они впервые шли туда без сопровождения взрослых, да еще и в темноте, поэтому было трудновато решить, куда пойти и куда свернуть, но все же дух приключенческого азарта и самостоятельности, подстегивал их вперед.

Со скрипом отворились тяжелые деревянные створки двери в тронный зал, и в коридор, на детей пахнул мягкий, слабый свет, но всё же довольно резкий для глаз, привыкших к темноте. Дальняя стена тронного зала была закрыта старинным, но все еще ярким широким гобеленом, спускавшимся с самого потолка, и изображавшим герб их царственного рода и всей страны. На черном фоне гобелена были вышиты багровые облака тремя слоями. Золотой стрелой устремлялось в небо дерево и пронзало все три слоя облаков.

Перед гобеленом возвышался трон правителей Фрэнхайнша. Много веков назад, когда династия Шатши только начинала свое владычество в землях Фрэнхайнша, искуснейшие мастера того времени работали, чтобы создать трон невиданной красоты, трон, который бы указывал на могущество монарха и его божественное происхождение. И действительно, подобного мастерства не проявляла еще человеческая природа. Трон был вырезан из цельного тысячелетнего дерева под названием ирджу, чья древесина имела вишневый оттенок. Это самое редкое и самое долговечное дерево. Ведь трон, сделанный из любого другого дерева за 15692 года – именно столько лет прошло с основания династии – превратился бы в труху, и не осталось бы от него ничего.

Подножье трона представляло собой фигуру человека из Нижнего Мира, стоявшего на коленях. Его руки были подняты вверх, и как бы поддерживали ноги государя. Это говорило о том, что руки простого народа представляют собой основу государства. Волосы этого человека были прямыми и довольно коротко остриженными – почти доставали до плеч. Черная краска покрывала волосы плотным слоем, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что это человек из Нижнего Мира, простолюдин. Сидение трона было похоже на летающий остров – словно перевернутый конус с гладкой плоской вершиной и с неправильной формы нижней заостренной частью. И действительно – казалось, что сидение парит в воздухе, однако это была лишь хитрость гениального мастера. По обе стороны трона стояли фигуры придворной знати – министры. Об этом говорила их одежда, которая, хоть и изменилась со времен создания трона, все же сохранила основные отличительные черты. Длинные и пышные волосы министров были позолочены, что указывало на их благородное происхождение. Головы этих министров служили опорой для рук фаршада. Это было символом того, что просвещенные умы министров направляют руки государя. И, наконец, спинкой трона служило изображение великого бога Аши, который благодаря своему огромному росту возвышался над всеми остальными фигурками и над сидящим фаршадом. Каждого, увидевшего трон, сразу же поражала невероятно красивое лицо бога-жизни, с тонкими, почти женскими чертами. Его серебряные волосы мягкой струей спускались до пола. Руками своими он словно пытался обнять своих детей – фаршада и министров. Золотые зрачки его глаз завораживали, околдовывали смотрящего. Созданное руками гениального мастера, его лицо застыло в одном из своих неизменных, чарующих выражений. Говорят, что сам Аша остался настолько доволен портретом, что наложил на трон свою волшебную защиту, и именно поэтому он и простоял невредимым столько тысячелетий.

По обе стороны трона горели две лампы, освещавшие стройные статуи министров и красивое лицо Аши, которое, толи от богатого воображения и тревоги детей, толи от неверного желтоватого света ламп казалось строгим, даже суровым, будто Аша вот-вот пригрозит им пальцем: «Как вам не стыдно врать?!». ШахиштрёХана набралась смелости и шагнула в тронный зал, схватив брата за рукав пижамы и потянув за собой. Эсси стоял словно вкопанный, и на вопросительный взгляд сестры сказал тихим шепотом:

– Я не пойду. Я боюсь. Вон как он на нас смотрит! – и кивнул головой в сторону Аши.

ЭссерджиХана почему-то не хотел произносить имя божества.

– Глупости! – возразила Шахи, – Это же всего лишь статуя. Пойдем же! – и с двойной силой дернув брата за рукав, она заставила его войти.

Но, подойдя к светильникам, она и сама заробела. Тут не только бог Аша, но и министры смотрели на них свысока неодобрительно, точно живые – того и глядишь – схватят за руку. И Шахи, скорее всего, бросила это дело, показавшееся сейчас таким глупым и страшным, и вернулась бы в спальню, да только не хотелось ей перед братом трусишкой выглядеть. Собрав всю свою смелость, она поднесла свои лампы к огню дрожащими руками и зажгла их. Тем временем Эсси распутал простыню. Все было готово для действия.

На всякий случай, ШахиштрёХана отправила сама себя на разведку, и вернулась донельзя возбужденной – по коридору к тронному залу зачем-то шел отец, а в существовании призраков требовалось убедить в первую очередь его, и значит, нужно было действовать. Но тут, в самый неподходящий момент, Эсси снова испугался – в свете еще двух ламп Аша казался гораздо страшнее и строже.

– А может просто расскажем?

– Да ну тебя, сразу струсил! Если не получится – вот тогда и расскажем.

Она взяла лампу и накинула простыню. Брату ничего не оставалось, как последовать за ней, но на сердце у него было неспокойно.

У самого выхода Шахи затянула «У-у-у-у-у-у-у-у» на мотив шутливой уличной песенки. ЭссерджиХана едва не рассмеялся, но вся веселость мигом слетела, когда он увидел лицо отца. С ним стояли два стрелка, а ещё Яжджан и Шрида с заплаканными глазами.

«У-у-у-у-у-у-у-у», тянула неунывающая ШахиштрёХана медленно плывя вперед, а принц, заглядевшись на кормилицу внезапно споткнулся о край волочащейся простыни и полетел на пол.

Шрида вскрикнула и кинулась вперед, и тут только он заметил, что выпустил из рук лампу, и горящее масло пролилось на простыню. Но не успел он даже как следует испугаться, как Шахи сдернула с него горящую ткань, а кормилица подхватила на руки.

– Та-ак, – сказал отец, и голос его был более сердит, чем даже вчера, когда они сломали куклу.

– Фаршад-аджар, – опять запричитала Шрида. Она снова и снова была готова защищать своих питомцев, тем более что отмена свадьбы и так казалась самым ужасным наказанием на свете.

– Тихо, – Узтакуштами поднял руки, призывая к вниманию, – Ты хочешь что-то сказать, ШахиштрёХана?

– Держу ответ5, – с церемониальной фразой принцесса поклонилась. Она выглядела смешно и мило, с растрепанными золотыми кудрями и раскрасневшимся личиком, но никто и не думал смеяться. – Это я виновата, фаршад-аджар. Шрида и Яжджан наказаны неправильно, потому что… КУКЛУ-РАЗБИЛА-ВЧЕРА-Я. – Закончила она на одном дыхании. – И это меня нужно наказать… – добавила она уже не так уверенно, и вопросительно посмотрела на брата.

– И меня! – ЭссерджиХана выпутался из объятий кормилицы и тоже шагнул вперед, – держу ответ.

Фаршад внимательно смотрел на детей. Умелые и изобретательные, но, в конце концов, честные и любящие – именно такими он и хотел их воспитать.

– Я знал, Шахиштрё, что куклу разбили вы с братом, потому что фаршад всегда все знает.

– Тогда почему… – начала было Шахи, но запнулась.

– Потому что честность – одно из главнейших черт правителя, и я ждал, когда мои дети сами признаются в содеянном. Тот, кто позволит, чтобы за его преступление был наказан другой человек, не достоин того, чтобы занять трон и управлять людьми. Теперь, когда вы признались, я отменяю наказание Шриды и Яжджана. Теперь ничто не будет препятствовать вашему браку, – жених и невеста счастливо улыбнулись и обнялись даже при стольких свидетелях – так велико было их счастье. Глядя на них, улыбнулись и дети, довольные, что все прошло так мирно и гладко. Фаршад продолжал, снова обращаясь к своим детям. – Что ж, вы сами просили о наказании. ШахиштрёХана, с завтрашнего дня тебе не позволено будет неделю выходить в оружейный двор или звать Яжджана к себе, а ты, ЭссерджиХана, будешь неделю обходится без своей кормилицы. Это мягкое наказание, по сравнению с вашей виной, но если бы вы сразу рассказали правду, оно было бы еще мягче.

Близнецы переглянулись. Они не знали, что делать: радоваться за кормилицу с охранником или грустить о наказании…

– Этой недели, – Узтакуштами положил руки на плечи Шриде и ее нареченному, – вам должно хватить для приготовлений к свадьбе. Я распоряжусь, чтобы вам всячески помогали. А ровно через 10 дней справим свадьбу. Да наградит Аша всеми благами этот союз.

С этими словами фаршад развернулся и пошел прочь из зала, за ним посеменил подпрыгивая старый рэх…

Глава 4

Ахтыгад

Как и сказал фаршад, неделю близнецы не видели ни Шриду, ни Яжджана. Если Эсси понял это сразу и сразу расстроился, то Шахи не теряла надежды тайком проскользнуть в оружейный двор, чтобы увидеться со своим кумиром. Признаться, однажды ей это даже удалось, но Яжджана там не оказалось. Можете себе представить, как расстроилась принцесса! Кормилицы так же не было в замке – они с Яжджаном готовились к свадьбе. Малыши не имели представления о том, что у кормилицы или у охранника может быть свой дом – они всегда жили в замке. Но не только свой дом, но и своя родня была у обоих. Всю неделю велись приготовления к свадьбе, и это отразилось и на жизни в замке. Хоть распорядок дня близнецов и фаршада не изменился, зато прислуга и охрана прибывала в небывалом оживлении. Говорили о выборе платья, о том, что непременно нужно будет раздобыть цветы, чтобы украсить зал, о кушаньях, о гостях, о музыке – да и о многом еще, о чем можно говорить в преддверьях свадьбы.

Близнецам казалось, что неделя – это слишком много, а взрослым – что слишком мало. Однако, таково было распоряжение фаршада, а значит, к назначенному дню все должно быть готово.

И вот, этот день пришел.

Принц и принцесса с нетерпением ждали этого дня, и даже за час вышли во двор, чтобы встречать венчающихся. Утро было особенно морозным, даже учитывая то, что к морозам на этом острове привыкли. На Тонхоре зима занимала большую часть года, шесть из десяти месяцев. Сейчас была середина зимы, и вокруг замка лежало много белого снега, сверкающего на солнце миллионами звездочек. Точно так же сверкало платье невесты. Такое же белое, как и полагалось в месяц белой луны, оно было все украшено золотом: края многочисленных юбок в золотой тесьме, банты с длинными золотыми лентами, золотой нитью вышит узор по лифу. Изящно спадал с плеч белый плащ, окаймленный таким же белым пушистым мехом. И шапочка с меховой опушкой.

Яжджан, красавец-воин, был одет в бело-золотой мундир, по покрою напоминавший военный. С пагонов свисали длинные золотые кисти. Плащ так же был подбит теплым белым мехом, только покрой был мужской, и брошь застегивалась на плече. На поясе сверкал неизменный атрибут военного – сабля.

Яжджан поддерживал свою невесту под руку, входя во дворец, и выглядел самым счастливым человеком на свете, впрочем, как и Шрида. Красивой процессией проследовали они в зал для приемов, где уже находился фаршад и ашахады. Все были одеты празднично, а зал был украшен цветами – и где их только нашли в такое время года? Фаршад не пожалел средств на этот праздник.

Все расступились, давая дорогу жениху и невесте. Шрида и Яжджан отпустили руки друг друга и пошли, описывая круг, к противоположным стенам зала. Тем временем от толпы приглашенных отделились двое: актеры, играющие жениха и невесту. Мужчина шел со стороны двери, а женщина с противоположной стороны, и шли они на встречу друг другу. Встретившись, они взялись за руки и подняли их над головой, демонстрируя собравшимся свой союз. Яжджан-Рё и Шрида-Рё поздравили всех с праздником и пожелали жениху и невесте все, что принято желать в день свадьбы. Затем они снова вернулись в круг зрителей, уже держась за руки, и настала очередь настоящих жениха и невесты. Они пошли на встречу друг к другу, и, встретившись посредине зала, соединили руки. Раздались рукоплескания, а когда они стихли, к молодоженам подошел фаршад, которого сопровождали его дети, Эсси и Шахи. Узтакуштами поздравил Шриду и Яжджана и пожелал им всего самого лучшего, преподнеся свадебные подарки, которые несли близнецы. Его примеру последовали и все остальные. Затем был свадебный танец новобрачных, и все поражались тому, как слаженно танцуют они, какие сложные фигуры выполняют.

После официальной части все проследовали в зал для пиршеств, где жениху и невесте были отведены самые почетные места – по левую руку фаршада, а по правую руку от него сели королевские близнецы. Музыканты заиграли веселую мелодию, а певец запел шутливую песню о семейной жизни известных комических персонажей, очень популярных во фрэнхайнше героев многих театральных постановок Мэджин и Рэйстан. На столе стояло столько диковинных кушаний, сколько малыши не видели за всю свою жизнь. Все веселились и смеялись, пили и ели вдоволь, и под вековым потолком не умолкал веселый смех.

Вдруг двери отворились, и в зал вбежал человек. Он был невысок, прям и тощ. В руках он держал свиток. Человек спешно, почти бегом зашагал прямо к фаршаду. Он почтительно поклонился и с тревогой в голосе сказал:

– Плохие новости, фаршад-аджар!

В зале воцарилась тишина, и все вопросительно смотрели то на фаршада, то на незваного гостя.

– Ты нашел самое неудачное время для плохих новостей. Сегодня у нас праздник, – сказал фаршад, ставя чашу с пенным напитком на стол.

Человек низко склонился, и так и застыл, показывая этим, что его известие важное и ожидая либо разрешения фаршада продолжать, либо приказания удалиться. Фаршад нахмурил брови, увидев, что эта плохая новость еще и важная, и разрешил продолжать.

– Мы получили донесение от капитана «Фиерии», – он положил свиток перед фаршадом. – Линейный корабль «Свехштшина» был захвачен пиратами!

– Не может быть! – фаршад даже привстал немного, но снова сел. – Это же один из самых сильных кораблей нашего флота. Неужели ятху построили корабль такой мощи?

– Никак нет, фаршад-аджар! Пираты не были ятху. Это люди из Нижнего Мира!

По залу прокатился недоверчивый шепоток.

– Продолжай, – угрюмо произнес фаршад. Он не мог поверить в только что услышанное. Нет, здесь, должно быть, какая-то ошибка…

– «Фиерия» нашла «Свехштшину», дрейфующую в небе. Корабль был сильно поврежден, и «Фиерия» поспешила на помощь. Палуба линейного корабля была усыпана трупами – вся команда, сто двадцать человек – была убита. А на верхушке главной мачты был привязан капитан. К счастью, он был еще жив, но… – человек поморщился, но заставил себя это произнести, – но был обрит наголо.

По залу прокатился гневный шепот, а человек продолжал:

– Капитан «Свехштшины» рассказал, что произошло. За три дня перед тем, как их нашли, впередсмотрящий сообщил, что видит пиратский флаг. Они, конечно, атаковали врага, тем более, что, по словам капитана, на пиратском корабле было не больше пятидесяти пушек. Но корабль был словно заколдован. Он мог менять высоту, и был очень быстр и маневрен. Похоже, ни один снаряд «Свехштшины» не попал по нему. Зато пираты стреляли метко. Их бомба попала в пороховой отсек, и полкорабля взлетело на воздух. Пираты подошли вплотную и дали залп картечью – выкосили две трети команды. А потом взяли на абордаж. Капитан говорит – все до одного черноволосые, и дерутся как демоны. Его одного оставили в живых, только для того, чтобы он рассказал, кто их победил – капитан Агат с «Черного Дракона». Всё, – он почтительно поклонился.

В фаршаде гнев мешался с недоумением: как человек из Нижнего Мира, простолюдин посмел… Да нет, как он вообще смог подняться в воздух?!

– Так значит, он хотел, чтобы мы о нем узнали?! Неслыханная наглость! Другой бы на его месте удирал поджав хвост, да чтобы никто не узнал, что это он виновник… Ах наглец! Поймать его! Живым или мертвым привести ко мне!