Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

– Тоже хочу нескольких мужей, – зашептала Тома. – Представляешь: сижу такая, вокруг – офигительные мужчины, каждое слово ловят, каждый каприз выполняют… И все – мои!

Я выразительно скривил губы и отвернулся к шестерке собиравшихся войников. Как и мужья цариссы, они различались лишь в мелочах, экипировкой, а в основном снаряжении напоминали высшее сословие: на каждом – чешуйчатые доспехи с оплечьями, перегибавшимися из-за спины и крепившимися на груди бронзовыми застежками, сапоги с поножами до колен, наручи по локоть и островерхие шлемы. Из-под нашитого на кожу металла кое-где проглядывала нижняя полотняная одежда в зелено-оранжевой гамме.

Тома перехватила мой взгляд.

– Думаю, второй, третий и пятый мне подошли бы, как считаешь? – Озорная улыбка расползлась по витавшему в облаках лицу, шепот продолжился: – Прикинь: забила мне стрелку Настюха-Брынза из десятого-«бэ», а за меня выезжают такие красавцы в броне, как у Васнецова на «Трех богатырях». Представляю ее физиономию!

– Если что, картина Васнецова называется просто «Богатыри».

– Зануда. Еще скажи, «Три медведя» Репина называется просто «Медведи».

– Их там четыре. Четыре медведя.

– Как это? Почему же ее называют «Три медведя»?

– Кто называет?

Тома задумалась, смутилась, умолкла.

– Картина с четырьмя медведями называется «Утро в сосновом бору», – с мстительным превосходством сообщил я. – Ее автор – Иван Шишкин.

– А я что сказала?

Отряд быстро собрался, взоры обратились на нас, новеньких, выставленных посреди лужайки, как на продажу. Стало неуютно.

Ведя на поводу запасную лошадь, к нам подскакала царевна Варвара. Возрастом она превосходила Тому, но до Карины не дотягивала. Зато чудесно совмещала насупленую агрессивность второй с едва распустившейся женственностью первой. Если старшая из оставшихся Варфоломеиных напоминала ощетинившийся жерлами орудий, идущий на таран броненосец, а Тома – стремительную яхту, то Варвара была быстроходным фрегатом, готовым сразиться с броненосцем или сбежать от него, но не дать спуску ни одной яхте в пределах видимости. Начищенные латы сверкали бронзой, а ряды крупных зубов – отменной белизной. На щеках при улыбке проявились обаятельные ямочки, но симпатии не вызвали: улыбка вышла надменной и фальшивой. Высокая, отлично сложенная, с выпирающими вперед коническими нагрудниками и прикрытыми броневой юбкой широкими бедрами, девица одарила нас покровительственно-колючим взглядом:

– Ангелы, конем править умеете?

– Нет, – откликнулась Тома.

– Да, – одновременно выдал я. – Чуть-чуть. И только шагом.

– Тогда вот вам на двоих.

Мы стали обладателями низкой послушной кобылки, почти пони. Скорее, размером с ослика. Назову ее Тойота. Надо же как-то называть, если имени не сказали.

Вспомнив свою единственную конную прогулку, по примеру Карины я решил легко вспорхнуть в седло… и едва не перевалился на другую сторону. Меня до обиды весело придержали посторонние. Сзади привалился приятный груз, Тома обхватила меня вокруг пояса и затихла. При поворачивании головы мое ухо улавливало ровное дыхание. Впрочем, голова Томы тоже не оставалась на месте: вертелась, как вентилятор на перегретую материнку.

Карина демонстративно уехала вперед. Ее мелкая сестренка, мой странный заложник, держалась рядом. Почти впритирочку. Остальные растянулись в длинную колонну, оставив нас практически одних. Только Варвара сзади следила за порядком в нашем Варфоломеином царстве.

– Что такое школа? – спросил я.

Должны же быть подводные камни. Если волки – это собаки, то школа может оказаться магазином, пограничной заставой или подпольным казино.

– Это… школа, – не смогла подобрать слов Зарина. – Где учат.

– Чему?

– Всему.

Ну, хоть это не поменялось. Затем я припомнил запись при въезде на ночевку.

– Почему принцы записаны по царевне? Вообще, не разберусь с вашими титулами. Чем принц отличается от царевича?

Зарина солнечно рассмеялась:

– Это же просто. Принцы – мужья царевен, носят их имя. Царевичи – мужья царисс.

Маленькая всадница напоминала сестру только обводами лица и цветом глаз, в остальном являя полную противоположность. Вместо угрюмой силы – лучащийся фонтан энергии. Вместо плотной приземистости – хрупкое воздушное изящество. Лицо сияло, глаза искрились и жили собственной жизнью: счастливой, безоблачной и независимой от окружающей суеты. Как все прочие, Зарина тоже носила бронзовые латы поверх одежды из ткани. Среди остальных мы с Томой в своих обвисших халатах на голое тело, штанах без белья и тапочках без задников выглядели придурками. Кто же путешествует конным в таком виде?!

Ответ: мы. Утешало, что не по своей воле.

– Чем царевна отличается от цариссы? – продолжил я экскурс в неведомое.

Догадка созрела давно, но желательно бы подтвердить.

– Царевны, – разжевала Зарина как маленькому, – это дочки царисс.

– Почему не у всех одна фамилия? Семья-то одна.

Зарина поразилась моей глупости.

– Давай еще раз, – сказала она. – Смотри. Мужья царисс – царевичи, мужья царевен – принцы. Само собой, второе имя они получают по имени собственницы.

Шикарная формулировка.

– А остальные? – присовокупил я. – Войники, бойники, кто тут еще есть?

– Второе имя? По тому, кому служат.

Логично. Про царевичей и принцев можно было в отдельный вопрос не выделять.

Дорога частично состояла из вбитых в землю камней. Не булыжная мостовая, но и не грунтовка. Нечто среднее.

– Что разглядываешь? – всполошилась Зарина. – Следы?

– Камни.

Ее взор поскучнел.

– Обычные камни, потому что горы недалеко.

– Как они называются?

– Камни? Не знаю. Мама знает. Я их называю маленькие и большие. – Она засмеялась своей шутке.

– Я про горы, – подсказал я.

– Горы? Смешно. – Лучистая улыбка погасла. – А как называется солнце? А небо?

Ясно, с информацией об окружающем мире здесь туговато.

– А кроме гор что-то есть?

Зарина указала назад.

– С обеих сторон гор – Большая вода.

– Море?!

– Море?! – радостно подхватила Тома, восприняв единственное слово из разговора. – Где море?

– Что такое море? – серьезно поинтересовалась Зарина, уверенно правя большим (по сравнению с собой) конем.

Настал наш черед поскучнеть. Прижавшаяся сзади Тома снова ушла в собственные мысли. Объяснять пришлось мне:

– Море – это когда много соленой воды. Очень много.

– Соленой? Фу. Как ее пить?

– Ее не пьют, – продолжил я информационный ликбез. – В ней плавают.

– Как это?

Не знает, что значит плавать?

– Вы не плаваете? Но ведь купаетесь?

Зарина воспрянула:

– Еще бы! У нас везде озера и пруды. С гор даже речки спускаются, но их сразу по полям разводят.

– Ну и? – подтолкнул я к очевидному. – Что вы в них делаете?

Зарина радостно перечислила:

– Играем в догонялки, брызгаемся, прыгаем, ныряем, бегаем, толкаемся, бултыхаемся, булькаем, дрыгаемся, пихаемся, пры… это я уже говорила…

– А чтобы пересечь водоем? – перебил я.

– Пешком. Как же еще?

Чувствуя, как сзади усмехается Тома, я проявил упорство:

– Вокруг?

– Зачем? – не поняла Зарина. – Поперек.

– А если глубоко?

– Так бывает? Не видела. Тогда, конечно, в обход.

– Минуту назад ты упоминала Большую воду, – не выдержал я.

– Большая вода – граница. Оттуда приходят пожиратели. Туда никто не ходит, опасно.

– О, снова пожиратели. Кто это?

– Не знаю. – Длинные реснички печально вспорхнули, раздался искренний вздох. – Про них стараются не говорить. Судя по слову, что-то очень страшное.

Сзади судорожно закашлялась Тома. Я сам едва не подавился.

Придерживая коня, с нами поравнялась царисса Дарья.

– Развлекаемся, молодежь?

Интересно, какого ответа она ждала. Все притихли. Титул собеседницы давил сильнее возраста.

– Зарина, погуляй.

Младшую Варфоломеину как ветром сдуло.

– Давно? – упало с уст цариссы.

– Что? – не поняли мы.

– Прибыли.

– Вчера.

– Почему к Варфоломее? Причалом ныне Евпраксия заведует.

– Так получилось.

Не выдавать же путаную сагу со многими неизвестными и незаконно спасенными.

– Разберемся, – задумчиво проговорила царисса. – По дому соскучились? Как там сейчас?

Что за запрет, который все норовят нарушить?

– Рискнете слушать ангелов?

– А-а, «Алле хвала»? – понятливо сощурилась и с загадочной полуулыбкой кивнула царисса. – Ладно, придет время, поговорим.

– Вы сказали «сейчас»? – вдруг дошло до меня.

– Я? – удивленно вздернула брови царисса. – И что?

– То есть, как было раньше…

– Уймись, ангелочек. Твое дело знаниями питаться, а не глупые вопросы задавать, спрос за которые бьет больно и неожиданно.

Глава 3

Потом был привал на обед, снова овощи, и снова обалденно вкусно. Климат способствовал вегетарианству. Кашеварили бойники. Расположилась наша команда у дороги, иногда здороваясь с проезжавшими отрядами легких всадников или желто-плащных тяжеловооруженных царберов. Редкие одиночки неслись во весь опор, времени на церемонии у них не было. Тяжело проскрипело несколько тележных караванов. Жутко напылили группы пеших крепостных, перемещавшихся, как выяснилось, с поля на поле. Те и другие – в сопровождении войников либо царберов. Военные салютовали нам… скорее, цариссе Дарье, оружием, мы в ответ вежливо кивали.

Один раз в сопровождении шикарной свиты проехала… нет, торжественно проследовала пожилая женщина на роскошно убранном коне. Ее приветствовали особенно рьяно.

– Царыня Мефодия, – шепнула прилипшая банным листом заложница, не оставлявшая меня в одиночестве. – Лучший страж вотчины целого поколения. Живая легенда.

Зарина со взрослой ответственностью исполняла возложенную обязанность. Аж страшно становилось, до чего может дойти. В туалет-то отпустит?

Слово «царыня» царапнуло слух и ничего не сообщило мозгу. Дама на коне была почтенная, весьма в летах, но тоже в латах. На шлеме царыни корона казалась такой же, как у цариссы. Возможно, чуточку другой формы или из другого металла. Издали разницы не видно.

Царисса Дарья и, вместе с ней, все присутствовавшие почтительно поднялись.

– Приветствую, царыня, – выкрикнула царисса не сбавлявшему ход каравану.

– И тебе мое почтение, – донесся отклик.

Несмотря на возраст, голос был моложав и звонок.

– Какими судьбами?

– В сестырь, Дашенька. Дома дочка справляется, вмешательства не одобряет, а то, что у меня за них сердце кровью обливается, не понимает. Гоняет, как назойливую муху, того и гляди, прибьет. Езжай, говорит, от греха подальше. Я и поехала.

– На совет?

Царыня фыркнула с не свойственным старости озорством:

– Достали эти заседания, скоро зад сотрется до желудка, в продолжение скамьи превращусь. Нет, на этот раз паломничаю.

Далекое лицо огорошило подобием озорной ухмылки, в уголках глаз цариссы тоже промелькнули шаловливые искорки, словно царыня в ночной клуб собралась, оторваться по полной. Неужели в верхах смеются над священными ритуалами, пусть и чуждыми моему миропониманию? Даже не скрывают. Вот тебе и Аллехвала.

– Сестырь… это вроде женского монастыря? – провернув гигантскую мозговую работу, шепнул я Зарине.

Лицо мелкой царевны застыло с недоуменно открывшимся ртом.

– Что?

– Ничего, – вздохнул я.

– У вас же храм под боком? – удивленно вопрошала царисса царыню.

– За новыми впечатлениями, Дашенька. Одни и те же рожи, одни и те же слова – какие чувства они вызовут, кроме изжоги? Других у нас не водится. Сама понимаешь, в моем возрасте…

Караван ушел.

С обеда выехали в том же порядке, как остановились: царисса Дарья вновь сопутствовала ангелам. Свита чуточку уменьшилась (один из царевичей с двумя войниками ускакал вперед) и почти сразу более чем восстановилась: в сопровождении тройки бойников прибавилась нагнавшая нас войница в тех же зелено-оранжевых тонах свиты Дарьи.

Местность красотами не баловала. Поля, снова поля и опять поля. Дорога разрезала их насквозь, ни разу не изогнувшись. Кони растянувшейся колонны сонно перебирали копытами, всадники подремывали.

– Царыня – это кто? Чем отличается от цариссы по иерархии? – спросил я при первой возможности. – Выше, ниже? Или не по иерархии, а по возрасту? Молодая – царисса, старая – царыня? Или по местности? К примеру, у нас главный начальник – царь, у кого-то король, у племени – вождь, у кого-то, как у нас сейчас, президент. Названия разные, функция одна. И, в конце концов, чей муж здесь называется царь?

– Слишком много слишком глупых вопросов, – с неожиданным неудовольствием отмахнулась царисса, ехавшая со мною бок о бок. – Придет время, узнаешь. Все узнаешь. А не придет…

С неприятным намеком она умолкла, оставив меня в размышлениях о жизни – изменившейся за сутки настолько, что прямо не знаю. Ничего не знаю. Ничего не понимаю. Но понять хочу.

Однообразие абсолютно похожих друг на друга пейзажей утомляло. Глаза хотели нового. А желания иногда имеют свойство сбываться.

– Что это? – Я рассмотрел впереди нечто необычное.

Издалека небольшой лесок показался привычной лесополосой, защищавшей урожаи от ветра, но чем ближе становилась «лесополоса», тем быстрее убежденность в этом рассеивалась.

Царисса, долгое время задумчиво разглядывавшая нас, ответила:

– Поселок.

И снова погрузилась в непонятные размышления.

На деревьях жили люди. Сколотили хибарки, сделали шалаши, натянули гамаки. Перекидные лестницы соединяли жилье сложными, но верными дорогами.

– От волков? – догадался я, вглядываясь в невиданные конструкции.

– Крестьяне, – последовал показавшийся не связанным с вопросом ответ, сопровожденный весомым кивком.

В ответе сквозило отношение – снисходительность богини к жалким людишкам, без чьих подношений, жертв и поклонения тоскливо и голодно.

Позже мы увидели и самих крестьян, работавших в поле. Гордей был прав: они держались минимум по трое, бессознательно кучковались, даже когда не требовалось. На поясах висели ножи. У некоторых – дубинки или топорики. Обитый металлом плуг вгрызался в почву, буксиром работала измученная кляча. Понятно, лучшие кони уходят знати и военным. Все как обычно, как всегда было, есть и будет.

– Они живут здесь постоянно?

Не укладывалось в голове, что на ветвях можно готовить, ходить в гости, ухаживать, рожать и растить детей, присматривать за больными и стариками…

– Только в сезон. Кстати, поглядите вдаль. Что-то видно?

Тома всмотрелась.

– Ничего.

– Ниче… – тоже начал я и осекся. – Башня!

– Подъезжаем.

До башни пробирались через те самые рощи, что должны быть грибными. Кажется, в титуле царисс заложена специализация. С развевавшимися над кортежем флагами тоже все стало понятно: тот, что с рисунками – флаг земель, которыми владела феодальша, второй (цветной, с буквой Д) – именной цариссы Дарьи.

Дорога сузилась, но не исчезла.

– Почему не сделают дорогу к причалу? – спросил я, пользуясь местным термином, обозначавшим портал. – Мы пробирались такими дебрями…

– Царская дорога – дорогое удовольствие как проложить, так и содержать, – сообщила царисса. – Нет проку строить и охранять дороги в места, которые используются редко. Учись считать затраты, в том числе чужие, это основа всего.

Сразу два факта. Порталом пользуются редко – раз. Дороги – царские. Два. Не царисские, а царские.

– Царь живет в столице? – сформулировал я вопрос, которым возгордился. Какие глобальные выводы, какая умелая компиляция рассеянной информации!

Хохот в ответ.

– Царь? – Царисса вытерла платочком уголок глаза. – В столице? Даже слова такие забудь.

Хорошо смеется тот, кто последним бьет. Хотелось сказать. Я промолчал. И похвалил себя за сдержанность и уважение к возрасту. Вот стану по-настоящему взрослым, Дарья к тому времени постареет, сморщится как смятая банка из-под колы, зубы выпадут… тогда и посмеемся.

Глава 4

Башня вдали проявилась во всей красе. Просто круглая каменная башня, высокая, зияющая дырами окошек-бойниц, будто расстрелянная из пулемета мишень. С зубцами поверху, где в кинофильмах обычно прячутся лучники. Неравномерно, как белок в глазунье, вокруг башни раскинулся деревянный городок.

Мои глаза рвались вперед. И не у меня одного.

Впервые мы миновали развилку. До сих пор лента каменно-глинистого полотна лилась непрерывно, без перекрестков. Мы взяли левее. Поля остались позади. Высокие деревья легонько шумели, сопровождая отряд. Громада башни ушла вправо, вскоре измельчала и пропала совсем. Впереди за лесом замаячил частокол еще одной цекады. Вместо царберов в настежь открытых воротах приветственно ожидали уехавшие вперед посланники.

Караван перестраивался на ходу: прежний строй исчезал, все притормаживали, царисса медленно, но верно оказалась первой. Так и въехали: за Дарьей – мужья со штандартами, затем остальные. Мы – в золотой серединочке.

Внутри… никак не постоялый двор. Хотя внешне очень похоже.

Здесь нас тоже встречали. Немолодой мужчина и две женщины, одетые уже привычно глазу: в безрукавках разной степени нарядности, а внизу он в юбке, они в штанах. И пара десятков пострелят, похожих на воспитанников детского дома времен седой старины. Их простенькая однообразная форма состояла из двух элементов – рубахи и шаровар. Ноги – босые, что нормально для покрывавшей двор мягкой шелковистой травки. У многих были длинные волосы, скрепленные налобной тесьмой. На первый взгляд, большинство – девочки, возраст колебался вокруг моего, лет тринадцать-пятнадцать.

Грянул хор, громоподобно, гулко, как на Красной площади во время парада:

– Алле хвала! Приветствуем смотрительницу школы цариссу Дарью!

Значит, это и есть школа. Могло быть хуже.

Прибывшие ранее люди цариссы подготовили встречу. Дым из кухни валил стоячего и поднимал лежачего. Везде чистенько, трава скошена, на лицах улыбки, втюхивавшие вам без вазелина сто лет безбедной жизни. Покинув седла, Дарья с царевичами удалились в один из покоев. Нас, новеньких, ее дочка Варвара подвела к ждавшему мужчине. Костлявый, ссутулившийся, с расползающейся кляксой лысинки на седой голове, в своей расшитой орнаментом юбке и красивой рубашке без рукавов он походил на грустного шотландского клоуна. Глаза смотрели устало и очень по-доброму.

– Школьный распорядитель папринций Люсик, – представился он. – Можно просто дядя Люсик. Любые проблемы в школе, не решаемые другими – это ко мне. Теперь расскажите, кого мне послала Алла-дарительница, да простит Она нас и примет.

– Назовитесь, – шикнула царевна Варвара.

– Царевна Карина Варфоломеина.

– Царевна Зарина Варфоломеина.

Умолкнув, Карина надменно набычилась, сей позой как бы подтверждая немалый статус, а Зарина расцвела в милой улыбке. Все взгляды сошлись на нас с Томой.

– Ангел Тома, – гордо вылетело сбоку.

Что ж, назвался груздем…

– Ангел Чапа, – тоскливо сообщил я.

Глаза папринция взорвались непонятным огнем, словно глазницы переполнены порохом… и быстро погасли.

– Пойдемте, познакомлю со школой.

Варвара, пока не дали новых поручений, тихо исчезла. Для нас папринций Люсик провел экскурсию.

Школа выглядела как цекада – огражденная частоколом территория размером с футбольное поле, похожая на стадион. Внутри – ухоженное травяное покрытие, только у притулившегося к строениям колодца поблескивал прудик-бассейн размером с небольшую лужу. Роль трибун, если продолжить сравнение со стадионом, исполняла жавшаяся к забору вереница жилья и технических строений. Они скалились пустыми проемами окон и дверей – начиная с конюшни по одному краю и заканчивая казармой по вернувшемуся к воротам другому. При нападения извне можно отражать атаки с крыш, соединявшихся между собой в виде общего подковообразного навеса. Зубья частокола одновременно выполняли роль внешней стены помещений. Заостренные бревна поднимались над плоской кровлей на метр-полтора, как зубцы на каменных крепостных стенах. В нескольких местах с поля на объединенную крышу вели грубо сколоченные лесенки типа пожарных. Пупом на ровном месте с одной стороны ворот торчало подобие башенки. Как шляпка незабитого гвоздя в начале подковы. Самая высокая точка школы. Внутри башенки дежурил стражник. Особого усердия он не выказывал, что говорило о мире и спокойствии вокруг.

Миновав расположение стражи и комнат, куда ушла царисса с мужьями, школьный распорядитель ввел нас внутрь построек. Они оказались бесконечной анфиладой, пронизывавшей каждое из состыкованных строений. По обе стороны бесконечного общего коридора располагались двери. Одну, на внутреннюю сторону, гостеприимно распахнули перед нами.

– Кладовка. Здесь утварь и оружие для тренировок. Прямой выход во двор. Все в свободном доступе, тренируйтесь, когда хотите, только за ворота ничего не выносите без разрешения.

Прошли дальше. Боковые помещения исчезли, образовав единое пространство от внутренней стены до забора. Столы с лавками заполнили получившийся зал так густо, что едва оставалось место пройти.

– Это кухня, – объяснил дядя Люсик, как он просил называть себя вместо официального «папринций». – Три раза в день добро пожаловать.

Технические помещения кухни выделялись дымящей трубой на крыше, внутри, судя по запахам и звукам, жарили, парили и скребли, мы миновали несколько дверей, не заглядывая. В следующем зале оказались чарки, тазы, две бадьи по плечо высотой, а за выводящей на поле открытой дверью виднелся бассейн.

– Умывальня и помывочная, – последовало объяснение. – Снаружи – купальня.

Стало смешно: в самом глубоком месте бассейна мне в лучшем случае по колено, только чтобы побулькаться, побрызгаться да повизжать. Услада «девчачье счастье» или грезы малыша.

– Уборная, – продолжил дядя Люсик.

Туалет поразил. Об унитазах молчу, до них еще тысячу лет на пузе по наждачке, но здесь не было даже обычного деревенского сортира. Просто жиденькой шеренгой выстроились, криво ухмыляясь изгибами ручек, несколько горшков. В углу – вода в кувшинах. Все. Это все?!

– А куда выносить за собой? – не удержался я от вопроса.

– Этим занимаются другие.

Надеюсь, приходящий «слив» работает достаточно оперативно.

Помещения школы выглядели ненадежно-хлипкими из-за некоторой кособокости – так всегда бывает с деревянными домами, построенными много лет назад. Время повсеместного использования досок еще не пришло, поэтому потолок и большинство стен состояли из состыкованных половинок бревен, расколотых вдоль и промазанных глиной. Из таких же половинок, только отшлифованных многими поколениями ног, был сделан пол. Потолки опирались на поперечные круглые балки. Некоторые стенки и внутренние перегородки состояли из двух рядов плетеных прутьев с насыпанной между ними землей, часть была обычным плетнем, усиленным соломой. Для шумоизоляции – самое то.

Дядя Люсик остановился у двух соседних дверей по внутренней стороне школы в длинном ряду многих таких же.

– Ваши комнаты. Заселяйтесь. Ставни в окна можно получить в кладовке в случае сильной жары или холода. Белье меняется раз в неделю. Если что-то постирать – говорите. Располагайтесь. Двадцать минут личного времени.

Нас предоставили самим себе.

Как-то подразумевалось, что мне, мальчику, выделят одну комнату, пусть самую махонькую, а девчонкам другую. Когда же мы заглянули внутрь…

В одной – два матрасообразных лежака по углам. Кроватями их назвать трудно. Внутри, как понимаю, солома, снаружи – обшивка из мешковины или чего-то не менее забористого для нашей привыкшей к комфорту кожи. Белье – две дерюжки-простыни, на одной спать, второй укрываться. Подушка – из свалянного меха, наверное, собачьего: другой живности за время приключений не замечено. Два табурета – класть на ночь одежду. Проем-окно во двор. Все.

Соседнюю обстановку словно печатали на копире. Мы с Томой озадаченно переглянулись.

Карина без разговоров заняла ближнюю комнату. Гукнула взбиваемая подушка, всхрапнул продавленный лежак. Не теряя времени, я шагнул к дальней комнате. Отворяемая дверь стонала и плакала, противясь давлению. Переборотая, она смирилась и приветливо распахнулась во всю ширь: «Добро пожаловать, хозяин! Мы любим сильных!»

В проеме я обернулся. Напряженная, но безуспешная работа мысли сводила Томе мозг. Хорошо, что выбор остался ей. Просто прекрасно. Выбери она эту комнату первой, я попал бы впросак. Поясняю. Пойди я к ней – наглец, уйди к Карине – предатель. Трагедия, однако.

Губы Томы задрожали, щеки залил румянец. Блин, она в той же беспощадной «вилке»: либо нахалка и бесстыдница, либо трусиха и сволочь.

Ситуация разрешилась без нашего участия.

– Я заложница! – радостно вспомнила Зарина и ринулась занимать место в моих апартаментах.